Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Понятие «Интернет» (англ. Internet: inter – между, net – сеть) используется в качестве наименования глобальной общепланетарной коммуникационной системы, выступающей в качестве средства интеграции разнообразных компьютерных сетей для передачи информации и обмена сведениями между странами, регионами, организациями и индивидуальными пользователями. Датой рождения Интернета принято считать 1969 г., когда в США было впервые установлено соединение через телефонную сеть двух компьютеров, один из которых находился в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, а другой – на расстоянии около 640 км от него в Стэнфордском исследовательском центре. В декабре того же года к этой сети, получившей название ARPANet^*, подключились компьютеры Университета Санта-Барбары, штат Калифорния, и Университета штата Юта в Солт-Лейк-Сити. В 1971 г. в ARPANet насчитывалось 15 компьютеров, в 1972 г. – 37, а к середине 1981 г. их число превысило 200. В 1982 г. в Европе появилась компьютерная сеть для научно-исследовательских и учебных центров EARN, имевшая соединение с ARPANet. Летом 1983 г. ARPANet разделился на две ветви: военную MilNet (Military Network) и гражданскую, которая и стала прообразом современного Интернета.

Первоначально для работы в Интернете использовались технологии BBS (Bulletin Board System), или «электронная доска объявлений», и UseNet – «сеть пользователей», позволявшая проводить телеконференции или групповые дискуссии путем обмена сообщениями через «электронную почту». Новые возможности открылись в 1991 г., когда британский программист Т. Бернерс-Ли предложил преобразовать Интернет во «всемирную паутину» (World Wide Web, WWW) на основе разработанного им универсального стандарта передачи информации – протокола НТТР (HiperText Transfer Protocol). Технология WWW [c. 112] позволила быстро и достаточно просто подключаться к любым электронным базам данных, обеспечивая тем самым оперативный доступ к мировому потоку информации политического, экономического, научно-технического, социокультурного и иного характера, в зависимости от потребностей и интересов каждого конкретного пользователя Интернета. Преимущество этой технологии заключается в том, что каждая отдельная компьютерная сеть, входящая в Интернет, может иметь несколько соединений с остальными сетями, поэтому при передаче массивов (пакетов) информации каждый информационный пакет, получая IP-адрес пересылки^**, автоматически находит кратчайший или не занятый в данный момент путь перемещения по Интернету. Такая децентрализация информационных потоков ведет к большой гибкости Всемирной Сети: при занятости или неисправности одних ветвей Интернета пакеты информации передаются по другим.

Любой пользователь, имеющий доступ к Сети, может разместить в ней какую угодно информацию, воспользовавшись услугами того или иного провайдера – организации, предоставляющей Интернет-услуги. Обычно пользователи размещают информацию на одном из серверов – постоянно подключенных к Сети специальных компьютеров провайдера или своего учреждения, компании, университета. Такой способ размещения информации называется домашней страницей (англ. home page). Несколько страниц, находящихся на одном сервере и объединенных между собой по смыслу, образуют сайт (англ. site – место, участок).

Интернет позволяет своим пользователям практически неограниченно и оперативно принимать из любых источников и отправлять на любое расстояние самые разные сообщения, в том числе и сведения политического плана. При этом, как показал М. С. Вершинин, Всемирная Сеть по сравнению с традиционными коммуникационными каналами фактически синтезирует в себе сильные стороны каждого из них и тем самым приобретает очевидные преимущества в отношении возможностей восприятия передаваемой информации, направленности информационного потока, способа подачи сообщений и характера обращения к публике (см. таблицу 1)¹. [c. 113]

Таблица 1
Каналы коммуникации	Характер восприятия			Характер потока информации			Подача информации			Характер обращения к публике
	Оптический		Акустический	Направленный		Интерактивный	Динамичная		Статичная	Индивидуальный	Массовый
e-mail	+			+					+	+	+
телефон			+	+		+	+		+	+
печать	+			+					+		+
радио			+	+							+
телевидение	+		+	+			+			+	+
интернет	+		+	+		+	+		+	+	+

Коммуникационные возможности Всемирной Сети вначале были по достоинству оценены академическим сообществом. Как отметил в этой связи М. Каас: «Для научного знания большое значение имеет способность Интернета соединять текст, графику (фотографии и таблицы), видео- и аудиоинформацию. Сочетание разнородной информации очень привлекательно для гуманитариев, поскольку появляются совершенно новые средства научного анализа и воспроизведения данных, полученных другими исследователями»². В середине 90-х гг. коммерческий потенциал Интернета привлек внимание мира бизнеса, следствием чего стало интенсивное развитие сетевых технологий и «электронной коммерции» в США, Канаде, странах Западной Европы. В это же время преимущества своего присутствия в Сети стали использовать общественно-политические объединения и отдельные политики, получившие возможность выставить в глобальной коммуникационной системе «визитную карточку» в виде [c. 114] домашней страницы или сайта с обновляемыми сведениями о собственной деятельности, программных документах и т. д., а также с контактными адресами электронной почты. Одновременно политические деятели и организации, используя стандартное программное обеспечение Интернет-услуг, смогли получать подробные статистические данные о том, кто и сколько раз обращался к их материалам и какие именно направления деятельности в наибольшей степени заинтересовали посетителей данных сайтов. Это позволило, в частности, не только осуществлять, но и при необходимости корректировать мероприятия по развитию общественных связей, например, в период подготовки и проведения избирательных кампаний.

Как отмечает В. П. Терин, стремительный рост «децентрализованной сети сетей Интернет» начался в 1994 г.³ По данным, которые приводит М. С. Вершинин, к 2001 г. численность пользователей Всемирной Сети составила более 400 млн. человек, а сама Сеть, состоявшая в августе 1981 г. из 213 серверов и нескольких тысяч пользователей, выросла к 2000 г. до более чем 80 млн. серверов⁴. Согласно прогнозу Международного союза электросвязи (ITU), количество пользователей Интернета в мире к концу 2010 года должно было достигнуть 2 миллиардов человек, при этом выход в Сеть из дома должны были иметь 1,6 миллиарда жителей планеты⁵.

Датой рождения отечественного Интернета считается 19 сентября 1990 г. – день регистрации в базе данных Сетевого информационного центра InterNIC домена верхнего уровня su^***. В качестве инструмента [c. 115] политической коммуникации Интернет использовался уже во время событий 19–21 августа 1991 г., когда электронная почта выступала одним из немногих каналов передачи из Москвы за границу информации, замалчиваемой официальными СМИ. С ноября 1992 г. в сети одного из первых Интернет-провайдеров в России – компании «Релком» в экспериментальном порядке начали распространяться электронные версии газеты «Известия» и некоторых других изданий⁶. Вместе с тем вплоть до середины 90-х гг. Интернет-пользователи в России обычно рассматривались в качестве своего рода элитарного сообщества талантливых и достаточно состоятельных в материальном плане энтузиастов, поскольку работа в сетевой среде была связана с необходимостью освоения значительного большего по сравнению с сегодняшним объема технических знаний и навыков, требовавшихся для создания домашних страниц и сайтов, а также приобретения довольно дорогого по тем временам оборудования. Серьезные социологические исследования российской сетевой аудитории, включая анализ ее политических предпочтений, стали проводиться не ранее 1996 г., когда Интернет перестал быть «вещью для избранных» и начал становиться массовым феноменом, поскольку число его пользователей превысило полмиллиона человек. Одно из первых систематических исследований аудитории российского Интернета было предпринято компанией КОМКОН, возглавляемой П. К. Залесским. Результаты этого исследовательского проекта, получившего название «Web-вектор», позволяют проследить рост численности российской Интернет-аудитории, начиная с 1997 г. (см. таблицу 2)⁷. [c. 116]

Комментируя факторы роста российской Интернет-аудитории, П. К. Залесский подчеркивал: «Мощным толчком для взрывного развития российского Интернета послужили, с одной стороны, августовский дефолт 1998 г. и, с другой стороны, избирательная кампания 1999–2000 гг. Финансовый кризис серьезно потрепал телевизионную индустрию и рекламный рынок. Осенью 1998 г. рекламодатели в России впервые всерьез обратили внимание на Интернет и как на канал оперативной экономической информации, и как на более дешевый, но весьма эффективный рекламоноситель… Следующий импульс развитию Сети в России был придан думскими и, в несколько меньшей степени, президентскими выборами»⁸. Таким образом, одним из факторов, оказавшим заметное влияние на развитие российского Интернета в конце 90-х гг., стала политическая коммуникация.

Динамика роста численности Интернет-пользователей в России в возрасте 18 лет и старше в первом десятилетии XXI в. на основании данных исследований Фонда «Общественное мнение»⁹ представлена на рис. 35. Под суточной, недельной и месячной аудиторией понимаются те, кто пользовался Интернетом, соответственно, хотя бы раз за последние сутки, последнюю неделю и последний месяц. [c. 117]

На рис. 36 представлена структура тематических интересов российской Интернет-аудитории, основанная на опубликованных в 2009 г. данных опроса Фонда «Общественное мнение», в ходе которого наиболее активным пользователям Сети было предложено выбрать несколько позиций из закрытого перечня. Результаты данного исследования показали, что на первом месте среди тематических интересов пользователей оказались новости (54 % суточной аудитории, примерно 20,3 млн. пользователей – 14,3 % от всего населения России), на втором – развлекательная информация и сервисы (47%), на третьем – справочная информация (42%), на четвертом – информация о компьютерах (41%) и на пятом – информация об автомобилях (40%). Вопросы общественной жизни и политики, делящие в этом рейтинге 13 и 14 места, интересуют 25% пользователей, что составляет около 9,4 млн. человек или 6,6% от всего населения России¹⁰. Однако едва ли данное обстоятельство может служить основанием для вывода об аполитичности пользователей Сети. На наш взгляд, ближе к истине будет суждение о том, что к концу [c. 118] первого десятилетия XXI вв. в российском Интернет-сообществе преобладает та особая разновидность политической культуры, которую Г. Алмонд и С. Верба в свое время охарактеризовали как «гражданскую культуру». Ей свойственны консенсус по поводу легитимности политических институтов, направления и содержания общественной политики, терпимость к плюрализму интересов, компетентность и взаимное доверие граждан. В рамках «гражданской культуры» отдельные индивиды могут быть достаточно активными в политике, однако при этом значительная часть других играет пассивную роль: политическая деятельность представляет собой лишь часть интересов гражданина, причем, как правило, не очень важную их часть¹¹.

[c. 119]

В целом, можно согласиться с М. А. Щенниковым в том, что «российский пользователь сети Интернет, несмотря на свою активность и образованность, пока не представляет собой реальную силу, способную оказывать влияние на политические процессы страны… Фактический онлайн-контакт с миром политического у пользователя осуществляется за счет ознакомления с политическими новостями в электронных СМИ, а также обсуждения наиболее актуальных тем на форумах и в блогах. Это, как правило, является желанием пользователя быть в курсе последних событий, реализовать коммуникативную функцию Сети, высказать свое мнение, но не формой политического участия»¹².

Тем не менее, с учетом стремительного роста количества пользователей Всемирной Сети и возможностями реализации в ее пространстве различных функций, присущих традиционным СМК, возникают два вопроса, имеющих не только чисто теоретическое значение: во-первых, следует ли рассматривать Интернет в качестве очередной исторической формы развития электронных СМК, появившейся вслед за радио и телевидением, и, во-вторых, можно ли в этой связи распространить на Интернет положения законодательства о средствах массовой информации.

Ответ на первый вопрос не так очевиден, как это может показаться на первый взгляд. Рассматривать весь Интернет в качестве единого средства массовой коммуникации в силу децентрализованной природы Всемирной Сети представляется не вполне корректным. В данном отношении Интернет скорее подобен радиоэфиру и является коммуникационной средой, в которой возможно осуществление различных форм опосредованной коммуникации – межличностной (обмен сообщениями посредством электронной почты), групповой («электронные доски объявлений» и системы рассылок сообщений для ограниченного числа пользователей, предполагающие подписку на определенный сетевой сервис или использование специального программного обеспечения для получения материалов по определенной тематике) и массовой (домашние страницы и сайты, предполагающие, по существу, распространение символьных форм для неопределенного круга потенциальных пользователей Сети). Таким образом, новой исторической формой развития электронных СМК, в строгом смысле термина, следует считать не [c. 120] Интернет как таковой, а только домашние страницы и сайты, находящиеся в режиме свободного (или относительно свободного) доступа.

Отсутствие однозначного ответа на второй вопрос – в силу несоответствия норм действующего законодательства возможностям Всемирной Сети – вызывает немало проблем, из которых особенно заметными становятся те, которые приобретают политический характер. Впервые вмешательство Интернета в политику вызвало широкий общественный резонанс в конце ноября 1998 г., когда на сервере бесплатных страниц <http://www.people.weekend.ru> в течение нескольких часов был открыт для свободного доступа анонимный сайт под названием «Коготь, разрывающий покрывало скрытности и лжи», содержавший записи телефонных разговоров и расшифровки пейджинговых сообщений ряда известных деятелей и должностных лиц. Впоследствии проблема распространения через Интернет разного рода сведений, компрометирующих отдельных политиков, не раз попадала в центр внимания журналистов, политологов и экспертов, в частности, в период избирательной кампании по выборам депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации III созыва. А непосредственно в день выборов, 19 декабря 1999 г., на сайте <http://www.elections99.com>, создание которого связывалось с именем политтехнолога Г. О. Павловского, с середины дня стали публиковаться результаты опроса граждан на выходе с избирательных участков. В 20 часов по московскому времени, когда в Калининградской области голосование еще не завершилось, данные с этого сайта процитировал в прямом эфире обозреватель государственного телеканала РТР Н. К. Сванидзе, который впоследствии, однако, оправдывался тем, что трансляция на Калининград была отключена. Как отмечают в этой связи политологи Г. Белонучкин и Е. Михайловская: «Резкую критику председателя Центризбиркома А. Вешнякова вызвали действия не Г. Павловского, а Н. Сванидзе. А. Вешняков не рискнул возразить стройному хору интернетчиков, которые, используя тавтологическую норму закона, вводящую в день выборов мораторий на “опубликование (обнародование) в средствах массовой информации” результатов социологических опросов, заявляли: “Интернет – не СМИ, а значит, в нем можно публиковать все что угодно”. В докладе об избирательной реформе (октябрь 2000 г.) Центризбирком предлагал уточнить соответствующую норму, запретив “любую (а не только в СМИ) [c. 121] публикацию опросов общественного мнения за неделю до выборов и в день выборов”»¹³.

Данная позиция Центризбиркома переводит вопрос несколько в иную плоскость: несмотря на отсутствие четкого определения правового статуса Интернета в действующем российском законодательстве, речь идет о возможности государства в подобных случаях подчинить существующему правопорядку определенные действия своих граждан. Иными словами, не имея юрисдикции над Всемирной Сетью в смысле неопределенности ее правового статуса, государство сохраняет возможность регулировать определенные отношения, которые складываются между ним и конкретными индивидами по поводу их определения в качестве субъектов права.

Что же касается попыток распространения на Интернет норм действующего российского законодательства о СМИ, то здесь возникает немало сложностей, связанных с самой природой Всемирной Сети.

С формальной точки зрения, содержание любой домашней страницы или сайта теоретически можно подвести под действие статьи 2 Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»¹⁴, согласно которой «под массовой информацией понимаются предназначенные для неограниченного круга лиц печатные, аудио-, аудиовизуальные и иные сообщения и материалы». Однако здесь следует подчеркнуть, что речь в данном случае может идти только о содержании, а не о самой домашней странице или сайте как таковых. Дело в том, что в соответствии с той же статьей указанного закона, «под средством массовой информации понимается периодическое печатное издание, радио-, теле-, видеопрограмма, кинохроникальная программа, иная форма периодического распространения массовой информации». Далее, там же, «под периодическим печатным изданием понимается газета, журнал, альманах, бюллетень, иное издание, имеющее постоянное название, текущий номер и выходящее в свет не реже одного раза в год»; а «под радио-, теле-, видео-, кинохроникальной программой понимается совокупность периодических аудио-, аудиовизуальных сообщений и материалов (передач), имеющая постоянное название и выходящая в свет [c. 122] не реже одного раза в год». Очевидно, что, согласно приведенным определениям, не являются «иными формами периодического распространения массовой информации», а следовательно, и «средствами массовой информации», например, такие виды печатной продукции, как книги, брошюры, предвыборные и иные листовки, издаваемые массовым, но разовым тиражом, а также фильмокопии полнометражных и короткометражных фильмов, в том числе и многосерийных (за исключением киноальманахов и киножурналов), тиражируемые (причем отнюдь не всегда единовременно) для широкого показа в кинотеатрах. Аналогичным образом данные нормы не могут быть распространены на однажды созданные домашние страницы и сайты с постоянным, не обновляемым содержанием.

Достаточно проблематичным представляется также распространение положений Закона «О средствах массовой информации» на домашние страницы и сайты с обновляемым содержанием. С одной стороны, IP-адреса и доменные имена теоретически можно рассматривать в качестве своего рода аналогов постоянных названий периодических печатных изданий и радио-, теле-, видео-, кинохроникальных программ. Действительно, обращаясь к «обычным» СМИ, мы ориентируемся на их постоянное название, ссылаясь, например, на «Собрание законодательства Российской Федерации», «Российскую газету», журнал «Полис», телеканал РТР и т. д., а при нашем обращении к Интернет-ресурсам в подобной роли выступает именно IP-адрес или доменное имя, которое указывается в рабочей строке браузера – специального программного средства для просмотра сайтов и домашних страниц. Но, с другой стороны, в отличие от содержания очередного текущего номера газеты, журнала, альманаха, бюллетеня или иного издания, а также очередного выпуска радио-, теле-, видео-, кинохроникальной программы, содержание домашней страницы или сайта обычно не обновляется полностью. Предположим, политолог или эксперт создал свой персональный сайт и стал размещать на нем собственные статьи по мере их написания – сначала одну, затем вторую, спустя некоторое время третью и т. д., а потом он решил отредактировать какие-нибудь из ранее размещенных на сайте материалов – где-то поменял местами абзацы, где-то добавил несколько предложений. В подобных случаях, на наш взгляд, более уместными представляются аналогии не столько с выходом в свет очередных номеров периодических печатных изданий либо выпусков теле- или радиопрограмм, сколько с не подпадающими под действие Закона «О средствах массовой информации» новыми исправленными и дополненными изданиями книг, брошюр и т. п., когда при определенном изменении содержания название (а в нашем случае – IP-адрес или доменное имя) сохраняется. [c. 123]

С распространением на Интернет-ресурсы положений законодательства о выборах ситуация представляется более простой. Относительно предложения Центризбиркома наложить запрет на любую – а не только в СМИ – публикацию опросов общественного мнения за неделю до выборов и в день выборов следует отметить, что применительно к Интернету речь может идти о конкретной дате размещения соответствующих сведений, автоматически фиксируемой провайдером, как и всякое обновление домашней страницы или сайта. Причем это отнюдь не означает, что в указанный период страницы или сайты с результатами опросов общественного мнения, размещенными более чем за неделю до выборов, должны быть обязательно закрыты для пользователей – подобно тому, как не существует (и, как представляется, не должно существовать) ограничений на выдачу посетителям публичных библиотек в течение предвыборной недели литературы и периодических печатных изданий, где таковые материалы были опубликованы. Вместе с тем в плане начавшейся в 2002 г. реформы избирательного законодательства представляется вполне целесообразным распространение на предвыборные сайты политических партий, движений, избирательных блоков и отдельных политиков положений, касающихся запрета на обнародование до момента окончания голосования данных о результатах выборов, референдума, а также на ведение агитационно-пропагандистской деятельности накануне и непосредственно в день голосования. Так, согласно пункту 7 статьи 45 Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации»: «В день голосования до момента окончания голосования на территории соответствующего избирательного округа, округа референдума запрещается публикация (обнародование) данных о результатах выборов, референдума, в том числе размещение таких данных в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования (включая “Интернет”)»¹⁵. А в соответствии с пунктом 3 статьи 46 этого же Федерального закона: «В течение пяти дней до дня голосования, а также в день голосования запрещается опубликование (обнародование) результатов опросов общественного мнения, прогнозов результатов выборов и референдумов, иных исследований, связанных с проводимыми выборами и референдумами, в том числе их размещение в [c. 124] информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования (включая “Интернет”)»¹⁶. Аналогичные положения зафиксированы, соответственно, в пункте 6 статьи 51 и пункте 3 статьи 53 Федерального закона «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации»¹⁷, в пункте 7 статьи 46 и пункте 3 статьи 47 Федерального закона «О выборах Президента Российской Федерации»¹⁸, а также в пункте 6 статьи 55 и пункте 3 статьи 56 принятого в июне 2004 г. Федерального конституционного закона «О референдуме Российской Федерации»¹⁹.

В целом же сохраняющаяся неопределенность юридического статуса Интернета во многом способствует воспроизводству в массовом сознании устойчивых представлений о Всемирной Сети как о некоей маргинальной коммуникационной среде, где поведение и взаимодействие людей, в том числе и проявление их политической активности, подчиняется принципам анархии и вседозволенности, которые порой вступают в острое противоречие с устоявшимися в обществе морально-этическими нормами. Однако, несмотря на то, что отечественная политическая практика последних лет достаточно наглядно продемонстрировала негативную сторону использования сетевых возможностей в плане анонимного и несанкционированного распространения разного рода сведений, в том числе и компрометирующих материалов, необходимо все же иметь в виду, что с проникновением Интернет-технологий в политику связываются не только определенные опасения, но и отнюдь не беспочвенные положительные ожидания. Следует согласиться с точкой зрения А. Н. Кулика, что «появление Интернета как качественно новой коммуникационной среды и расширение доступа к нему может иметь последствия для эволюции политической системы информационного [c. 125] общества, сопоставимые по своей значимости с последствиями распространения избирательного права в эпоху индустриализации на все дееспособное население»²⁰.

В частности, сегодня, когда благодаря использованию «всемирной паутины» практически любой участник политического процесса оказывается способным направлять свои сообщения неограниченному числу потенциальных адресатов, складывается ситуация, которая вынуждает переосмыслить устоявшиеся представления о роли и возможностях конвенционального участия личности в политике, под которым понимаются действия, предпринимаемые отдельным индивидом в рамках существующих правовых норм с целью оказать влияние на процесс формулировки или принятия политических решений. Пример Джоди Уильямс, лауреата Нобелевской премии мира за 1997 год, которой с помощью электронной почты удалось привлечь к кампании по запрещению противопехотных мин более тысячи медицинских, экологических, женских, детских, религиозных и иных организаций из 55 стран мира²¹, наглядно демонстрирует, что Интернет-технологии, преодолевая барьеры организационно-технического, финансового, административного и даже межгосударственного порядка, способствуют реализации одного из ключевых принципов современной демократии – равенства возможностей конвенционального политического участия индивидов – причем не только на местном, региональном или общенациональном, но также и на международном уровне.

Другая положительная тенденция, связанная с использованием Интернета в политической сфере, относится к внедрению новых информационно-коммуникационных технологий в процессы взаимоотношений государства и граждан, что способствует повышению эффективности их взаимодействия и выполнению основной функции органов государственной власти и местного самоуправления – служить людям, которые их выбирают. В последние годы к распространенным в Интернете коммуникационным индексам «В» и «С», обозначающим, соответственно, «бизнес» и «потребителя» («клиента»), добавился новый [c. 126] индекс «G» – «электронное правительство» (e-Government). Подобно технологиям «электронной коммерции», дающим возможность бизнес-субъектам более эффективно взаимодействовать друг с другом (В2В) и сближающим их с потребителями (В2С), сетевая инфраструктура «электронного правительства» ставит целью сделать взаимодействие между органами власти и гражданами (G2C), органами власти и институтами гражданского общества, включая общественные объединения, неправительственные организации и бизнес-структуры (G2B), а также между разными государственными и муниципальными учреждениями (G2G) более оперативным, удобным, прозрачным и, несомненно, более дешевым за счет снижения расходов на административные функции органов власти.

Если еще несколько лет назад проникновение Интернета в политическую жизнь воспринималось как нечто экстраординарное, то сегодня, напротив, отсутствие в Сети партийного сайта или личной страницы политического деятеля уже интерпретируется как проявление ретроградства. Проблема, однако, заключается в том, что подобные ресурсы нередко являются не более, чем демонстрацией приобщения того или иного политического актора к современным технологиям, символизирующим будущее. В определенном смысле такое приобщение напоминает результат воздействия рекламы на человеческое сознание, когда, согласно известному изречению Ж. Бодрийяра, движущим мотивом является «не логика тезиса и доказательства, а логика легенды и вовлеченности в нee»²². Сегодня многие политические и государственные деятели России верят широко распространенному представлению о том, что применение новых технологий способно принести им некую практическую пользу, но какую именно – осознают, к сожалению, далеко не всегда. В итоге Интернет в политике большей частью используется, подобно традиционным СМК, как еще один инструмент вещания, распространения однонаправленного информационного потока от коммуникатора к адресатам, по сути отличающегося от прежнего лишь способом передачи информации. Между тем Всемирная Сеть открывает возможность реализовать и принципиально иную модель политической коммуникации – перейти от «вещания» к подлинно демократическому диалогу между «управляющими» и «управляемыми», который бы способствовал достижению и укреплению их взаимного доверия и взаимопонимания на основе равноправного обмена точными, полными и проверяемыми сведениями о политических явлениях и процессах, происходящих в меняющемся обществе. [c. 127]

«Электронная демократия» и «электронное правительство»

Термин «демократия» сегодня является одним из наиболее употребительных, причем не только в кругах политических деятелей, ученых-обществоведов, публицистов, но и в обыденных разговорах, приобретая самые разные значения и оттенки. По справедливому замечанию М. В. Ильина: «…Словом демократия обозначаются и некий политический принцип, и особый тип власти, и система правления, и разновидность политического режима, и определенная политическая культура, и, наконец, довольно неоднородный идеологический комплекс, даже некая мировоззренческая установка и жизненный стиль»²³. В последние годы к этим интерпретациям добавилось словосочетание «электронная демократия», которое так же не имеет однозначного толкования и применяется в качестве характеристики самых разнообразных видов и проявлений социально-политической деятельности и активности, так или иначе предполагающих использование новейших информационных технологий, включая Интернет.

Тем не менее, в политологическом контексте понятие «электронная демократия» может быть наполнено, на наш взгляд, более конкретным содержанием. Вначале обратим внимание на то обстоятельство, что в истории политической мысли полисемичность, неоднозначность истолкования термина «демократия», дословно означающего «народовластие», «власть народа» (от греческих demos – народ, kratos – власть, правление) и упоминающегося еще в трудах античных мыслителей, обусловлена прежде всего различной интерпретацией разными авторами и понятия «народ», и механизмов реализации «власти народа». Как верно отметил в этой связи А. С. Мадатов: «…Сопоставление демократической практики с концепциями демократии показывает, что последние, с одной стороны, нередко шли за эмпирическим материалом, а с другой – стремились выработать идеальную модель демократического устройства, которая учитывала бы уже накопленный опыт исторического развития с его отрицательными и положительными последствиями»²⁴. С учетом данной точки зрения, под «электронной демократией» в наиболее обобщенном плане следует, на наш взгляд, понимать основанный на применении сетевых компьютерных [c. 128] технологий механизм обеспечения политической коммуникации, способствующий реализации принципов народовластия и позволяющий привести политическое устройство в соответствие с реальными потребностями становящегося информационного общества.

Концепция «электронной демократии» соотносима с демократией, понимаемой как в широком, так и в узком смыслах. Напомним, что в первом случае речь идет о форме устройства и функционирования любой организации, основанной на принципах равноправия входящих в нее лиц, принятия решений большинством голосов, периодической выборности и подотчетности органов управления избравшему их общему собранию, конференции, съезду организации, – в этом смысле говорится, например, о демократии внутрипартийной или профсоюзной. В более узком значении в современной политической науке под демократией понимается форма политической самоорганизации общества, не только основанная на признании народного суверенитета, или воли большинства народа в качестве источника государственной власти, но и обеспечивающая соответствие государственного управления таким общепризнанным критериям, как подотчетность (accountability), открытость (openness), адекватная реакция на изменения внешней среды или сигналы обратной связи, т. е. восприимчивость (responsiveness)²⁵. Очевидно, что и в первом, и во втором случае перенос политическими акторами части своей коммуникационной деятельности в Интернет-пространство будет способствовать формированию принципиально нового типа интерактивной политической коммуникации, динамика развития которого, по мнению А. А. Чеснакова, «может перевернуть представления как о системе обеспечения политической деятельности, так и о традиционных инструментах политического участия»²⁶.

Применительно к демократии, понимаемой в широком смысле, речь может идти, например, об использовании Интернет-коммуникации в деятельности политических партий. Это способно привести не только к значительному снижению издержек на передачу информации от руководящих органов к местным отделениям и обратно, но и к существенному повышению роли первичных организаций и рядовых членов во внутрипартийной жизни, расширению возможностей их участия в формировании политики партии, в частности, через публичное [c. 129] обсуждение проектов принимаемых решений в режиме реального времени. Интернет-форумы, имеющие в силу своей интерактивности и оперативности очевидное преимущество перед традиционными печатными изданиями, следует рассматривать в качестве перспективного средства обеспечения эффективной обратной связи и прямого диалога партий со своими сторонниками, особенно в периоды подготовки и проведения избирательных кампаний. Не исключено, что в недалеком будущем Интернет позволит партиям отказаться и от традиционной формы проведения конференций и съездов, когда вместо привычной пространственно-временной локализации делегатов для обсуждения и принятия соответствующих решений будет использоваться интерактивная коммуникация представителей региональных партийных отделений, «отдаленных» друг от друга в пространственном отношении. По крайней мере, существующие технологии уже сейчас делают вполне реалистичным проект подобной «сетевой партии», или «киберпартии» – согласно терминологии Хелен Маргеттс из Лондонской школы публичной политики, которая на семинаре Европейского консорциума политических исследований по проблеме организационных инноваций в европейских политических партиях (Гренобль, 2001 г.) впервые выдвинула концептуальную модель партии, ориентирующейся на виртуальное сетевое пространство и делающей основной упор на соответствующий данной сфере тип и стиль технологий политической коммуникации²⁷.

«Электронная демократия» в более узком значении соотносится с развитием и совершенствованием механизмов взаимодействия органов публичной власти и общества в сетевой среде, что делает власть более мобильной и доступной для населения, а у самих граждан появляются новые возможности конвенционального участия в политике. При этом следует иметь в виду, что в демократических государствах, как подчеркивает Ю. А. Нисневич, «для взаимодействия власти и общества, кроме основного электорального механизма, власть широко использует механизмы связи с общественностью и предоставления информационных услуг населению, а общество – механизмы законодательно регламентированного лоббирования и публичного выражения общественного мнения (публичной политики)»²⁸. Опираясь на данный тезис, можно утверждать, [c. 130] что инфраструктура «электронной демократии» должна включать в себя, во-первых, систему электронного голосования, во-вторых, интерфейс взаимодействия органов власти с населением и институтами гражданского общества, и, в-третьих, механизм сетевой коммуникации граждан с политическими партиями, негосударственными и неправительственными объединениями, являющейся одним из элементов конвенционального политического участия.

Разработка систем электронного голосования, начавшаяся в последнее десятилетие ХХ в., была обусловлена стремительным развитием информационно-коммуникационных технологий, распространением доступа граждан к Интернету и сопровождалась ростом надежд на дальнейшее укрепление демократии. Как отмечает в этой связи Н. Кёрстинг: «Интернет в состоянии обеспечить и более высокий уровень прозрачности, и новые способы политической коммуникации. Выдвигалась также идея использовать его для проведения выборов и референдумов. Предполагалось, что интерактивные выборы способны сделать электоральный процесс более простым и дешевым, а подсчет голосов – более быстрым и достоверным. Снижение затрат, как ожидалось, могло бы также придать новый импульс развитию инструментов прямой демократии»²⁹.

Существующие системы электронного голосования предполагают как непосредственное применение Интеренет-технологий для учета волеизъявления граждан (Интернет-голосование), так и использование специальных устройств, получивших название «электронных урн».

Интернет-голосование рассчитано на дистанционное участие избирателей в выборах и референдумах. Вместо голосования на избирательном участке граждане для своего волеизъявления могут воспользоваться либо специальными компьютерами, которые установлены в кабинах для голосования, оборудованных в общественных местах – библиотеках, школах или торговых центрах, либо обычным компьютером дома или на работе, имеющим подключение к Интернету. Соединившись по сети с сервером территориальной или региональной избирательной комиссии и пройдя процедуру электронной аутентификации, голосующий вместо того, чтобы отметить имя кандидата в обычном бумажном бюллетене, просто нажимает нужные кнопки на клавиатуре компьютера. [c. 131]

Несмотря на то, что впервые эксперимент по голосованию через Интернет был проведен в 2000 г. в США, в штате Орегона³⁰, подобный опыт пока не получил широкого распространения в силу целого ряда причин. Во-первых, существующие системы передачи информации по каналам Всемирной Сети весьма далеки от технического совершенства и слишком уязвимы с точки зрения потенциальных компьютерных сбоев и атак хакеров. Во-вторых, серьезным доводом против введения Интернет-голосования служит «цифровое неравенство»: дискриминация лиц преклонного возраста, у которых отсутствуют навыки обращения с современными компьютерами, а также малоимущих граждан, не имеющих доступа к Интернету дома или на рабочем месте, противоречит принципу всеобщего и равного избирательного права. И, наконец, главным аргументом, сдерживающим внедрение данной технологии, является несоблюдение принципа тайны волеизъявления и фактическое превращение голосования в поименное: процедура электронной аутентификации избирателя посредством использования цифровой подписи, отпечатков пальцев или смарт-карты с индивидуальным кодом-паролем позволяет достаточно легко идентифицировать личность конкретного гражданина, проголосовавшего тем или иным образом за какого-либо кандидата или по вопросу, вынесенному на референдум. Поэтому Интернет-голосование пока не выходит за рамки пилотных проектов в отдельных странах и продолжает оставаться предметом дискуссий как в политологическом, так и в экспертном сообществе.

Более привлекательным, хотя также небесспорным видится вариант в использовании для голосования на выборах органов власти и референдумах так называемых «электронных урн», которые могут работать без постоянного подключения к коммуникационной инфраструктуре, что особенно актуально для России и целого ряда других государств, где избирательные участки подчас расположены в малонаселенной местности или на территориях с ограниченным доступом к телефонным линиям и отсутствием оптоволоконного соединения с Интернетом.

В данном отношении заслуживает внимания опыт Бразилии – федеративного государства, сопоставимого с Россией по количеству граждан, обладающих активным избирательным правом (на октябрь 2002 г. – около 115 млн. человек). Система голосования с использованием «электронных урн» внедрялась там постепенно: в 1996 г. она прошла успешную апробацию на муниципальных выборах в 57 городах, к октябрю 2000 г. стала применяться на выборах муниципалитетов по [c. 132] всей территории страны, а 6 октября 2002 г. была использована на первых в мире электронных общенациональных выборах главы государства, за ходом которых наблюдали представители США, Японии, Мексики, Венесуэлы и международной организации Transparency International, подтвердившие, что процедура голосования исключала возможность каких-либо подтасовок и злоупотреблений.

По свидетельству исследователя-стажера международной программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» Э. Вердеросы³¹, для того, чтобы отдать на этих выборах свой голос, избиратель должен был вначале набрать на клавиатуре «электронной урны» – устройства размером с обычный кассовый аппарат – определенный код, соответствующий тому или иному кандидату (например, фавориту президентской кампании – представителю левой оппозиции Луису Инасио Лула да Сильве был присвоен код «13»). Затем избирателю требовалось набрать последовательную комбинацию из 25 цифр, после чего на экран «электронной урны» выводилась цифровая фотография выбранного кандидата и предложение подтвердить свой выбор или изменить его. После закрытия избирательных участков в условиях строгого контроля со стороны наблюдателей из «электронных урн» извлекались магнитные карты с записанными на них результатами голосования, которые перевозились в ближайшую региональную избирательную комиссию, откуда по каналам телефонной и спутниковой связи данные направлялись в национальную верховную избирательную комиссию. Такая технология позволила, с одной стороны, избежать злоупотреблений и человеческих ошибок, которые сопровождают ручной подсчет голосов, а с другой – существенно снизить затраты времени, необходимого для обработки результатов голосования: в течение четырех часов верховная избирательная комиссия обработала 70 %, а к концу ночи после выборов – уже 90 % от общего количества всех поданных голосов. Несмотря на опасения, что безопасность избирательного процесса могла быть обеспечена в недостаточной мере, верховная избирательная комиссия объявила об отсутствии фактов подтасовок, а международные наблюдатели отметили пользу электронного голосования в деле обеспечения скорости и надежности выборов: из использованных на всей территории Бразилии 406 тыс. «электронных урн» по причине технических неисправностей [c. 133] в день выборов пришлось заменить только 3546, причем результаты голосования не были признаны лишь на 111 из них.

Успешное применение технологий «электронного голосования», отразившееся в сравнительном отсутствии технических проблем при проведении общенациональных выборов, является большим достижением для Бразилии как развивающегося государства с большой численностью населения. Однако тем, кто намерен перенять данный опыт, необходимо иметь в виду и специфику бразильского избирательного законодательства, согласно которому участие в выборах грамотных граждан в возрасте от 18 до 70 лет является обязательным. В государствах, где формирование органов власти осуществляется на основе добровольного волеизъявления граждан (к числу таких государств относится и Россия), длинные очереди избирателей, наблюдавшиеся в ряде крупных городов Бразилии и вызванные как доскональностью процедуры голосования, так и большей по сравнению с обычной ее продолжительностью, могут подтолкнуть значительное число граждан попросту отказаться от участия в выборах. Однако предположения о том, что любые инициативы, связанные с проведением «электронных выборов» и тем более – с изготовлением дополнительного оборудования, потребуют привлечения значительных средств из государственного бюджета, представляются по меньшей мере спорными. Так, согласно данным, приводимым Э. Вердеросой, стоимость одной «электронной урны» в Бразилии составляла 400 долл.; к тому же, поскольку система «электронного голосования» вводилась в стране постепенно, на протяжении шести лет, для проведения общенациональных выборов главы государства непосредственно к октябрю 2002 г. потребовалось изготовить только 51 тыс. дополнительных аппаратов³². Это свидетельствует о том, что с учетом средней величины общих бюджетных расходов на проведение избирательных кампаний общенационального, регионального и местного уровней аналогичная или подобная система «электронного голосования» вполне может быть внедрена как в промышленно развитых, так и в развивающихся государствах при условии ее поэтапного введения в течение двух-трех электоральных циклов.

Сторонники внедрения систем «электронного голосования» небезосновательно утверждают, что использование новейших технологий способствует повышению электоральной активности, вызывая у избирателей, прежде всего у молодежи, дополнительный интерес. В то же время, по справедливому мнению критиков подобных проектов, использование «электронных урн» отнюдь не исключает возможности разного рода подтасовок и искажений результатов голосования вследствие [c. 134] вмешательства «заинтересованных лиц» в процесс разработки как самого оборудования, так и его программного обеспечения, подпадающих в целом ряде государств под действие законов о защите интеллектуальной собственности. Это означает, что даже при наличии множества претензий к работе системы «электронных урн» государственные контролирующие органы могут изучить ее внутреннее устройство либо подвергнуть анализу программное обеспечение, являющиеся собственностью фирм-разработчиков, только при наличии соответствующего судебного решения, добиться которого, как показывает, по крайней мере, практика США, оказывается далеко не так просто. Что же касается фактов, вызывающих немало сомнений в результатах «электронного голосования», то в этой связи заслуживает внимания опубликованная в 2004 г. книга американской журналистки Б. Харрис «Выборы с «черным ящиком»: подделка результатов голосования в XXI веке», где собрано более ста официально зафиксированных случаев подобного рода. Одним из наиболее впечатляющих, на наш взгляд, стал в этом отношении инцидент, имевший место в ноябре 2002 г. на выборах в штате Техас, где в трех округах победившие кандидаты – представители Республиканской партии опередили своих конкурентов-демократов на совершенно одинаковое количество голосов – 18 181³³. Однако для того, чтобы опротестовать подобные результаты в судебном порядке, необходимо было бы иметь какие-либо веские доказательства, например, бумажные бюллетени, а поскольку использование таких документов система голосования не предусматривала, то с формально-юридической точки зрения любые утверждения относительно фальсификации подсчета голосов, очевидно, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

Указанного недостатка лишены системы «электронного голосования», разработанные отечественными специалистами. Они основаны на принципе сканирования бумажных избирательных бюллетеней, использование которых дает возможность провести в случае необходимости ручной пересчет голосов. Впервые единичные образцы сканеров избирательных бюллетеней (СИБ) были апробированы на выборах Президента Российской Федерации в 1996 г. В 2001 г. опытная партия нового оборудования, разработанного ОАО «ЛОМО» (Санкт-Петербург) совместно с ЗАО «КРОК» (Москва) и получившего название «Комплекс обработки избирательных бюллетеней» (КОИБ), прошла успешные [c. 135] межведомственные испытания³⁴. Первым практическим применением данных устройств в качестве официального инструмента для подсчета голосов избирателей стало их использование на избирательных участках Республики Башкортостан при проведении выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации четвертого созыва и Президента Республики Башкортостан 7 декабря 2003 г.³⁵ По результатам этих испытаний Центральная избирательная комиссия Российской Федерации приняла решение об использовании КОИБ на президентских выборах 14 марта 2004 г. на ряде избирательных участков в Москве и Санкт-Петербурге³⁶. Автор этих строк, будучи членом Территориальной избирательной комиссии района Хамовники г. Москвы, имел непосредственную возможность ознакомиться с принципом действия КОИБ и работой комплекса в день голосования.

Управление работой КОИБ, рассчитанного на прием 21 тыс. бюллетеней в течение 16 часов непрерывной работы, осуществлялось на каждом избирательном участке двумя операторами - членами соответствующей участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса, которые предварительно прошли курс обучения правилам эксплуатации и обслуживания комплекса и получили [c. 136] удостоверение-сертификат, выданное специалистами сервисного центра, обеспечивающего по поручению Центризбиркома использование КОИБ в г. Москве. В день голосования операторы консультировали избирателей по порядку ввода бюллетеней в «электронную урну», которая по своему внешнему виду напоминала небольшую трибуну для выступлений, оснащенную сигнальными лампами зеленого и красного цветов, а также электронным табло, показывавшем общее число опущенных бюллетеней. Горящая красная лампа означала, что устройство еще не закончило обработку предыдущего бюллетеня, зеленая – готовность принять следующий, который можно было опустить в «электронную урну» как вниз, так и вверх текстом, но обязательно узкой стороной вперед. Бюллетени нельзя было складывать и заминать, они помещались в лоток сканера КОИБ строго по одному и в расправленном виде. Возврат избирательных бюллетеней происходил в трех случаях: при вводе сложенного бюллетеня, при вводе бюллетеня под углом больше допустимого или же со значительным смещением в сторону (не по направляющим лотка сканера), а также при попытке одновременного ввода двух или более бюллетеней. Показания счетчика при возврате бюллетеней не изменялись. Бюллетени, признанные распознающим устройством КОИБ недействительными – не содержавшие отметок избирателя ни в одном квадрате, либо содержавшие отметки избирателя более чем в одном квадрате, либо содержавшие отметку избирателя в квадрате напротив фамилии выбывшего кандидата – не возвращались и маркировались внутри «электронной урны» перфорацией (проколами либо дорожками просечек) в верхней или нижней части бюллетеня, в зависимости от того, какой стороной избиратель опустил бюллетень в сканер.

Данные по результатам голосования передавались от КОИБ в территориальную избирательную комиссию через модем по телефонным линиям связи и на контрольной дискете. Примечательно, что утвержденный режим использования комплексов полностью исключал возможность отслеживать ход голосования по конкретным кандидатам в течение дня, и до того момента, когда участковая избирательная комиссия получала распечатку протокола КОИБ, никакая передача данных в территориальную избирательную комиссию не была возможна. Контрольный ручной пересчет голосов на 3 из 28 избирательных участков района Хамовники, где были установлены КОИБы, не выявил существенных расхождений с данными электронного голосования – были ошибочно «забракованы» как недействительные несколько бюллетеней по причине недостаточной четкости отметки избирателя в квадрате напротив фамилии кандидата и распознанные как содержавшие отметки более чем в одном квадрате напротив фамилий кандидатов вследствие [c. 137] посторонних загрязнений (отпечатки пальцев избирателей и т. п.). Необходимо также подчеркнуть, что в районе не было зафиксировано нештатных ситуаций, связанных с выходом из строя либо отказом оборудования, что свидетельствует о высокой его надежности. Незначительные технические проблемы, связанные с застреванием избирательных бюллетеней в тракте сканирующих устройств, быстро устранялись операторами комплексов и не вызывали нареканий со стороны граждан. В целом положительно оценивая опыт использования КОИБов, следует, однако, отметить достаточно высокую стоимость данного оборудования – около 70 тыс. руб. за один комплект, что при официальном курсе обмена валют на момент написания настоящего материала (примерно 29,7 руб. за 1 долл. США) почти в 6 раз больше, чем у бразильской «электронной урны». Однако есть основания полагать, что по мере перехода к серийному выпуску комплексов их стоимость значительно снизится.

Наряду с системой электронного голосования важнейшим компонентом инфраструктуры «электронной демократии» является технология интерактивного взаимодействия органов власти с населением и институтами гражданского общества, получившая в современной литературе устойчивое наименование «электронного правительства» (e-Government). По поводу употребления данного словосочетания следует согласиться с М. С. Вершининым в том, что прямой перевод «e-Govemment» не совсем корректен, поскольку «понятно, что имеется в виду не только сетевая инфраструктура исполнительной власти, но в целом вся инфраструктура государственной власти и управления»³⁷. Однако подход указанного автора, когда, по его мнению, «возможно, речь должна идти об “электронном государстве”, “электронном государственном аппарате”, “электронной инфраструктуре государства”, “государстве информационного общества” и т. п.»³⁸ применительно к российским реалиям представляется несколько односторонним, поскольку выводит за пределы рассмотрения местное самоуправление, органы которого, согласно статье 12 Конституции Российской Федерации, не входят в систему органов государственной власти. В этой связи, на наш взгляд, более правильным было бы говорить об электронной инфраструктуре органов государственного и муниципального управления или сетевой инфраструктуре институтов публичной власти, которая бы объединяла в себе технологии информационного взаимодействия между органами власти и гражданами (G2C), органами власти и институтами гражданского [c. 138] общества, включая политические партии, негосударственные и неправительственные организации и иные общественные объединения (G2B), а также между разными государственными и муниципальными учреждениями (G2G) (см. рис. 37). Что касается термина «электронное правительство», то представляется целесообразным соотнести его с одним из компонентов данной инфраструктуры, связанным с деятельностью органов исполнительной власти. Аналогичным образом можно, например, выделить применительно к органам законодательной (представительной) власти компонент «электронный парламент», а на уровне местного самоуправления – подсистему «электронных муниципалитетов».

Развитие сетевой инфраструктуры институтов публичной власти предполагает значительно больше, чем создание системы сайтов органов власти и иных учреждений: указанная мера, равно как и простое увеличение количества компьютеризированных рабочих мест государственных и муниципальных служащих, позволит, на наш взгляд, только автоматизировать часть административно-управленческой деятельности, перевести ее из «мира бумаги» в сетевое пространство. С точки зрения политической теории, речь должна идти о серьезной трансформации самих принципов взаимодействия власти и гражданского общества, когда гражданин из объекта властно-управленческого воздействия превращается в компетентного потребителя услуг, предоставляемых корпусом государственных и муниципальных служащих, и одновременно становится полноправным участником процесса принятия политических решений как на местном, региональном, так и на общенациональном уровне.

По мнению Исполнительного директора неправительственной организации «Центр демократии и технологий» (СDТ) Дж. Демпси, процесс становления системы «e-Government» можно условно разделить на три стадии: «публичность», «участие» и «онлайн-трансакции», которые не находятся в жесткой зависимости друг от друга: для начала одной из них вовсе не обязательно завершение другой, однако такая разбивка позволяет теоретически осмыслить цели и перспективы создания сетевых механизмов взаимодействия органов власти и гражданского общества³⁹. На наш взгляд, данная схема позволяет также выделить и рассмотреть соответствующие функциональные блоки в рамках сетевой инфраструктуры институтов публичной власти, в том числе и применительно к концепции ее развития в современных российских условиях. [c. 139]

[c. 140]

Функциональный блок «публичности» предполагает использование новейших коммуникационных технологий для расширения доступа граждан и институтов гражданского общества к интересующей их информации органов государственной власти и местного самоуправления. Возможные стратегии создания и развития этого блока могут сильно различаться как по своей форме, так и по содержанию, однако в качестве первого шага видится целесообразным размещение на соответствующих сайтах текстов законов и других нормативно-правовых актов, статистических данных, а также форм документов, необходимых для обращения в органы власти, – заявлений, деклараций, квитанций и т. п. Отметим, что, по справедливому замечанию Дж. Демпси, обеспечение гражданам свободного доступа к информации подобного рода без необходимости лишний раз посещать государственные и муниципальные учреждения, записываться по этому поводу в очередь на прием к служащим того или иного ранга и предлагать либо давать им взятки может быть особенно полезным там, где значительна неэффективность бюрократии и высок уровень коррупции⁴⁰. Важным этапом развития данной стадии в Российской Федерации явилось создание на базе сервера «Официальная Россия» универсальной справочной системы, предоставляющей возможность доступа к информационным ресурсам федеральных органов государственной власти и органов власти субъектов федерации через развернутую и рубрицированную систему гиперссылок⁴¹.

Функциональный блок «участия», как следует из его названия, подразумевает расширение возможностей конвенционального участия граждан в управлении государственными и общественными делами на всех уровнях власти и на протяжении всего цикла подготовки и принятия политических решений. Развертывание данного блока, несомненно, будет способствовать повышению степени общественного доверия к органам государственной власти и местного самоуправления. Начало может быть положено публикацией на соответствующих сайтах специальных форм для обратной связи (в простейшем случае – контактных адресов электронной почты государственных и муниципальных служащих), позволяющих гражданам, представителям партий, движений и иных общественных объединений, а также неправительственным организациям давать свои комментарии по проектам законодательных актов и предложения, касающиеся законодательных инициатив и других аспектов [c. 141] текущей и перспективной политики. Данный функциональный блок может также включать в себя и дискуссионные Интернет-форумы с участием граждан, представителей органов власти и общественных объединений.

Последовательное развитие функционального блока «участия» будет, на наш взгляд, способствовать постепенному вытеснению из политической практики лоббизма в его традиционном понимании – как высококвалифицированной деятельности, призванной, согласно известному определению С. А. Зубкова, «реализовать интересы различных групп (союзов, объединений) граждан путем организованного воздействия на законодательную и административную деятельность государственных органов»⁴². От себя уточним – на деятельность не только органов государственной власти, но и институтов местного самоуправления – с целью добиться их поддержки и принятия как на федеральном и региональном, так и на муниципальном уровне необходимых решений, которые бы отвечали соответствующим групповым интересам. Повышение уровня информационной «прозрачности» процесса подготовки и принятия решений на протяжении всего его цикла, свободное обсуждение на дискуссионных Интернет-форумах органов власти законодательных проектов и инициатив, по существу, сужает поле деятельности профессионального лоббиста, отличительной чертой и главным достоинством которого, как отмечает Д. А. Ненашев, является информированность о системе власти, позволяющая «заранее знать о готовящихся решениях…, чтобы вовремя подготовить аргументацию и общественное мнение для влияния на них»⁴³. Информационная «открытость» системы органов государственного и муниципального управления предполагает постепенное вытеснение института лоббизма таким эффективным инструментом воздействия общества на власть, как механизм публичного выражения общественного мнения, нередко называемый в современной литературе также и механизмом публичной политики. В данном отношении следует согласиться с Ю. А. Нисневичем в том, что «именно свобода публичного выражения и степень влияния на власть общественного мнения являются общепризнанными критериями оценки уровня демократичности политической системы любого государства»⁴⁴. Поскольку информационные контакты, предполагающие [c. 142] доведение до органов власти определенных сведений по поводу отношения той или иной социальной общности к какому-либо конкретному законопроекту или готовящемуся решению, так или иначе затрагивающему ее непосредственные интересы, и информационный прессинг, под которым понимается инициирование непосредственного обращения общественных организаций, групп граждан, физических лиц в органы власти с выдвижением требований о необходимости принятия либо отмены определенных решений, все более будут смещаться из сферы лоббистской деятельности в сферу публичной политики, представляется целесообразным говорить не только и не столько о «лоббировании посредством компьютерных сетей», как предлагает Д. А. Ненашев, а скорее о сетевых механизмах публичной политики как о новом инструменте политического влияния.

Функциональный блок «онлайн-трансакций» предполагает предоставление услуг государственных и муниципальных учреждений через Интернет – оплату коммунальных платежей, заполнение налоговых деклараций и сбор налогов, регистрацию общественных объединений, а в перспективе – также и предпринимателей без образования юридического лица, предприятий малого бизнеса и т. п. Среди возможных преимуществ от таких нововведений следует назвать упрощение бюрократических процедур и значительное сокращение сроков при оформлении необходимых документов, обеспечение более строгой налоговой подотчетности юридических и физических лиц посредством введения унифицированной системы электронного учета, повышение уровня бюджетных поступлений, сокращение масштабов коррупции и, соответственно, рост доверия граждан к институтам власти. Помимо этого, как отмечает Д. Н. Песков со ссылкой на данные департамента правительственной информации аппарата Правительства Российской Федерации: «…Как только Интернет начнет предоставлять услуги, которые заинтересуют большинство населения, его аудитория резко возрастет. Один из примеров прямой зависимости числа пользователей от количества и качества услуг – опыт Новосибирска, где после внедрения автоматизированной системы коммунальных платежей “Город” резко увеличилась доля подключенных к Интернету компьютеров»⁴⁵. Иными словами, на сегодняшний день именно этот функциональный блок может сыграть ключевую роль в развитии сетевой инфраструктуры институтов публичной власти в России. Принципиально важным и значительным достижением последних [c. 143] лет в данном направлении стало открытие в декабре 2009 г. портала «Государственные услуги»⁴⁶.

Рассматривая стадии формирования сетевых механизмов взаимоотношений органов власти с гражданами (G2C) и институтами гражданского общества (G2B), не следует забывать о том, что не менее серьезной является и проблема совершенствования электронных каналов взаимодействия между разными государственными и муниципальными учреждениями (G2G). По мнению ведущих отечественных специалистов в области информационного обеспечения государственного управления В. А. Никитова, Е. И. Орлова, А. В. Старовойтова и Г. И. Савина: «…Настоятельно необходима разработка единой системы организационно-распорядительных документов – классификаторов проблем, видов работ и услуг, которая могла бы стать базовой основой государственной политики, направленной на унификацию информационного обеспечения властных и управленческих органов страны. Такой подход позволяет сконцентрировать ограниченные финансовые возможности…, избежать дублирования аналогичных исследований и разработок, предназначенных для использования другими федеральными и региональными органами трех ветвей власти»⁴⁷. Далеко не случайно в Федеральной целевой программе «Электронная Россия» на 2002–2010 гг.⁴⁸ проблеме повышения эффективности функционирования и взаимодействия органов власти уделялось самое пристальное внимание.

По поводу критического замечания Д. Н. Пескова в адрес данной программы касательно того, что в ней «под “Россией” понимаются федеральные и региональные органы власти, министерства и ведомства, комиссии и комитеты», тогда как «западный подход… предусматривает, наоборот, усиление контроля граждан над правительством, что связано прежде всего с введением публичных оценочных показателей деятельности последнего»⁴⁹, заметим, что создание и совершенствование канала G2G отнюдь не является достаточным, но, без сомнения, выступает [c. 144] необходимым условием формирования эффективно действующей сетевой инфраструктуры институтов публичной власти.

В практическом плане речь должна идти не только о создании работоспособных механизмов «электронной демократии», но и об эффективном использовании ее подсистем и функциональных блоков. К сожалению, практика показывает, что современные информационные технологии зачастую рассматриваются как властными структурами – в особенности на местном уровне, – так и политическими партиями, общественными объединениями в качестве еще одного инструмента «вещания», распространения однонаправленного информационного потока от коммуникатора к адресатам, по сути отличающегося от прежнего лишь способом передачи информации. Между тем указанные технологии открывают возможность реализовать и принципиально иную модель политической коммуникации – перейти от «вещания» к более демократическому по своему характеру диалогу между участниками политического процесса, способствующему достижению и укреплению их взаимного доверия и взаимопонимания на основе обратной связи и адекватной реакции, что предполагает равноправный обмен точными, полными и проверяемыми сведениями о событиях и явлениях, происходящих в меняющемся обществе.

Технологии «электронной демократии» как угроза демократизации

Следует, однако, признать, что воздействие сетевых информационно-коммуникационных технологий на процесс демократизации общества носит достаточно противоречивый характер. С одной стороны, как уже указывалось во второй главе, появляются возможности преодолеть – по крайней мере, в принципе – жесткий контроль отправителя информации над адресатом, а с другой – напротив, возникают угрозы установления новых форм подобного контроля, несовместимых с традиционными представлениями о демократических ценностях.

В научной литературе вопрос о праве на «приватность» в его современном понимании впервые был поставлен в конце XIX в.⁵⁰ В первой половине ХХ в. положения о защите тайны личной жизни и тайны переписки появились во многих конституциях. Однако проблема соотношения публичного и частного имеет в истории западной [c. 145] социально-политической мысли, как известно, значительно более давнюю традицию обсуждения, берущую свое начало еще в философских спорах Древней Греции и юридических формулировках периода становления римского права. На рубеже Средневековья и Нового времени она стала наполняться несколько иным содержанием, в котором можно выделить два исключительно важных для нас момента.

Первый из них касается разграничения сфер компетенции политической власти, которая все в большей мере сосредоточивалась в руках суверенных государств, и становящегося гражданского общества. В данном смысле под «публичным» стали подразумеваться преимущественно те виды деятельности или полномочия, которые так или иначе были связаны с государством и обществом, тогда как «частное» стало ассоциироваться с теми аспектами социальной действительности, которые соотносились с жизнью индивидов, отдельных граждан. Тем не менее, как показывает, например, Н. Боббио, в противопоставлении публичного и частного можно выделить и второй смысловой оттенок, когда «публичное» означает «открытое» или «доступное публике» – то, что могут видеть или наблюдать если не все, то по крайней мере многие. Напротив, «частное» – это то, что скрыто от посторонних глаз, говорится или делается в тайне, в обстановке секретности, о чем известно лишь ограниченному кругу лиц⁵¹. В этом плане дихотомия «публичное – частное» соотносится с противопоставлением явного и тайного, очевидного и недоступного и применительно к сфере политики порождает проблему «публичности» как степени «видимости», открытости, с одной стороны, государственной власти, с другой – личной жизни граждан.

В средневековых монархических государствах Европы «видимость» политической деятельности, предполагавшая непосредственное присутствие, пространственно-временную локализацию наблюдателя, как правило, ограничивалась закрытыми придворными кругами. Политика того времени в значительной мере была «невидима», точнее – неведома подавляющему большинству людей, которые могли наблюдать коронованных особ и их приближенных лишь в исключительных случаях. Относительно редкие публичные появления королей или царей тщательно готовились. Пышность церемонии, роскошные одежды, свита и охрана – все это позволяло монарху дистанцироваться от своих подданных, которые время от времени имели возможность созерцать своего правителя, но при этом не могли ни прикоснуться к нему, ни [c. 146] встать с ним рядом, ни тем более вступить в диалог. По сути, это была однонаправленная демонстрация власти в форме локализованного в пространстве и времени символьного монолога, что еще больше подчеркивало недоступность, «скрытность» самой политики, вершившейся в закрытом пространстве «секретных кабинетов» с участием весьма ограниченного круга «тайных советников».

С возникновением и развитием государств современного типа, основанных на принципах конституционного права и демократии, вместо «секретных кабинетов», а иногда – в дополнение к ним появлялись и упрочивали свои позиции политические институты, подотчетные гражданам. Наиболее важные решения и вопросы стали открыто обсуждаться в парламентских структурах, а доктрина «высшего таинства» постепенно трансформировалась в современный принцип государственной тайны, применимый лишь к вопросам безопасности и независимости государства. В итоге, хотя и сохранялись веские основания для «засекречивания» отдельных аспектов политики, благодаря чему она и сегодня во многих отношениях предстает как будто «окутанной тайнами», деятельность органов власти с течением времени становилась все более «видимой», более открытой.

Ю. Хабермас в своей работе «Структурное преобразование публичной сферы»⁵² отмечал, что определяющую роль в демократизации политической жизни Нового времени сыграло развитие периодической печати и в особенности – расцвет политической журналистики в XVIII в., способствовавший формированию в странах Западной Европы принципиально иной, по сравнению с предыдущей эпохой, социальной среды: люди стали встречаться в салонах, кофейнях и других общественных местах специально для того, чтобы обсудить газетные публикации, посвященные текущим проблемам. Именно эта социальная среда и явилась потенциальной основой для возникновения оппозиции, которая, с присущим ей критическим отношением к существующей власти, стала ключевым фактором формирования западной демократии современного типа. Однако в дальнейшем, по мнению Хабермаса, данная среда была в значительной степени разрушена: собрания в кофейнях утратили свое былое значение, тогда как издательства превратились в крупномасштабные коммерческие предприятия, обеспокоенные скорее проблемой манипулирования потребителями, чем организацией рациональных дискуссий в обществе. [c. 147]

Идеи Хабермаса по поводу формирования и развития социальной среды, способствовавшей в Новое время демократизации политической жизни, довольно интересны, однако приводимая им аргументация представляется недостаточно убедительной. Наиболее проблематичным видится утверждение, что развитие средств массовой коммуникации преобразовало характер публичности, которую Хабермас, судя по тексту его работы, традиционно понимает в контексте диалога, локализованного в пространственно-временном отношении. Между тем подобная трактовка, применимая, например, к народным собраниям античных полисов и в известной степени к европейским салонам и кофейням начала Нового времени, не позволяет понять специфику публичности современного типа, не связанной по своему характеру с идеей локализованного диалога и возникающей в условиях совершенно иной социальной среды, степень открытости которой под влиянием стремительно прогрессирующих средств коммуникации во многом изменила соотношение между публичным как «доступным если не всем, то многим», и частным как «доступным немногим».

Арена современной политической жизни, опосредованная массовой коммуникацией, открыта в такой степени, какую невозможно было представить в эпоху средневековых королевских дворов и ассамблей. Суть происшедших изменений заключается не только в их количественной стороне, хотя, конечно же, число зрителей, имевших в ту пору возможность созерцать фигуру монарха во время его нечастых появлений на публике, и аудитория современных СМИ, способная, например, видеть и слышать выступление главы государства, являются абсолютно несопоставимыми по своим размерам. Благодаря возникновению новых форм опосредованного публичного доступа к информации, принципиально отличных от механизма информационного обмена в рамках межличностных контактов, коммуникация приобрела совершенно иное качество: доступность сведений о каком-либо действии или событии перестала зависеть не только от количества людей, непосредственно наблюдавших за ним в момент его свершения, но и от фактического местонахождения «источника» и «потребителя» информации как в пространстве, так и во времени.

Отношения между политиками и гражданами в современном мире, опосредованные механизмами массовой коммуникации, порождают неведомую средневековым монархам проблему управления собственной «видимостью», открытостью. Развитие технических средств поставило нынешних политических деятелей в ситуацию беспрецедентного информационного риска, когда по отношению к ним, в зависимости от того, что стало «доступным если не всем, то многим», у аудитории [c. 148] вместо чувства лояльности и поддержки может сформироваться ощущение неприятия, отторжение. В результате «видимость» порождает неизвестную прежде форму уязвимости, когда политики и их окружение, пытаясь контролировать степень своей открытости, иногда допускают незначительные, на первый взгляд промахи, которые в конечном счете приводят к серьезным последствиям. Неосмотрительное замечание, неудачный жест и даже случайное выражение лица, зафиксированное объективом телекамеры и «приправленное» соответствующими комментариями – все это может в самый неподходящий и неожиданный момент стать доступным многомиллионной аудитории и сказаться, например, на уровне общественной поддержки в разгар избирательной кампании или даже стоить политической карьеры. Весьма показателен в данном отношении инцидент, случившийся в 1990 году в Болгарии, когда победивший на президентских выборах П. Младенов был вынужден уйти в отставку после того, как его политические противники распространили вызвавшую массовое возмущение видеокассету с записью, где он незадолго до выборов обронил якобы в адрес оппозиции фразу: «Лучше всего пустить в ход танки»⁵³.

Можно было бы с оптимизмом утверждать, что развитие коммуникационных технологий по своей объективной природе в дальнейшем будет неизбежно способствовать все большей открытости политической сферы и сведет на нет саму возможность установления диктаторских режимов в развитых странах, если бы не одно существенное обстоятельство, касающееся изменения отношений между властью и ее «видимостью», на которое обратил внимание М. Фуко. Данное обстоятельство, если говорить кратко, заключается в следующем. Общества Древнего мира и Средневековья были обществами зрелища: осуществление власти непосредственно связывалось с публичной демонстрацией силы и превосходства суверена. В этих условиях меньшинство, осуществляющее власть, иногда становилось «видимым» большинству, причем данная «видимость» как раз и использовалась меньшинством в качестве одного из инструментов осуществления власти над большинством – так, например, публичная казнь преступника на городской площади являла собой не столько акт возмездия, сколько зрелищное подтверждение могущества власти. Однако с XVI века подобные зрелища постепенно уступали место формам принуждения и надзора, которые все более и более пронизывали различные сферы общественной жизни. Армия, школы, тюрьмы, больницы и другие [c. 149] учреждения все больше использовали такие механизмы власти, наглядной иллюстрацией которых стал «Паноптикон» И. Бентама – проект идеальной тюрьмы, представляющей собой цилиндрическое строение с внутренними перегородками, в центре которого находится невидимый для заключенных стражник, и где узники не знают, в какой точно момент за ними наблюдают, а потому них создается впечатление постоянного контроля (см. рис. 38). Распространение подобных механизмов способствовало формированию своего рода «общества дисциплины», в котором «видимость» меньшинства большинством постепенно вытеснялась «видимостью» большинства меньшинством, а зрелищный характер суверенной власти – властью серии пристальных взглядов⁵⁴.

Точка зрения Фуко по поводу развития принуждающих и контролирующих механизмов власти, несомненно, отражает суть дела, когда речь идет о таких специализированных учреждениях, как органы внутренних дел, налоговые службы, военные, разведывательные и некоторые другие государственные институты, а также частные детективные агентства, характер работы которых во многом связан со сбором информации методом наблюдения. Однако предположение о том, что «Паноптикум» представляет собой универсальную модель потенциального осуществления политической власти, причем не столько в настоящем, сколько в будущем, выглядит не так убедительно, если оно основывается только на деятельности этих специфических институтов и не принимает во внимание те немалые возможности для нарушения [c. 150] принципов демократического устройства общества, прав и свобод человека, которые несет в себе развитие средств коммуникации. Это может выразиться, например, в создании «Виртуального Паноптикума», где будет находиться постоянно пополняемая «электронная картотека» на всех жителей страны. Прецедент, по крайней мере, в США, уже существует. Как отмечал по данному поводу в одной из своих статей Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В. Д. Зорькин: «Пентагон создает сейчас не имеющую аналогов в мире автоматизированную систему сбора персональной информации под названием “Тотальная информированность”. Она включает: электронную почту, данные о кредитных картах и банковских операциях, сведения о путешественниках и туристах. При этом объединяются коммерческие базы данных с государственными досье, в частности, с данными спецслужб»⁵⁵. Дополнением к «Виртуальному Паноптикону» может стать искусственное сохранение ситуации «информационного разрыва», неравномерного доступа к информации представителей различных социальных групп, когда подвластное большинство будет вынуждено довольствоваться сведениями, тенденциозно подобранными соответствующими службами по указанию и под контролем властвующего меньшинства, стремящегося «дозировать» степень собственной «видимости» с тем, чтобы выйти из ситуации информационного риска.

Действительно, преобразования в социально-политической сфере, происходящие под воздействием новых коммуникационных технологий, носят весьма противоречивый характер. С одной стороны, они способствуют расширению «видимости», открытости осуществления власти, с другой – создают потенциальную возможность концентрации управления информационными потоками в руках достаточно узкого круга лиц, ставящих перед собой задачу направленного воздействия на массовое сознание или, если угодно, манипулирования им в политических целях. В последнем случае «видимость» власти может трансформироваться в «видимость демократии», представляющую собой, по словам В. П. Пугачева, «господство хорошо организованного, опирающегося на экономическую, а также информационную власть и социальные привилегии меньшинства над большинством, осуществляемое при формальном согласии большинства граждан»⁵⁶. [c. 151]

В США с формальным согласием большинства на определенное ограничение демократических прав и свобод, похоже, особых проблем не возникает. Как свидетельствуют данные опроса, проведенного между 1 февраля и 1 марта 2001 года, буквально за полгода до известного террористического акта 11 сентября, большинство из 2 096 опрошенных взрослых американцев настолько боялись киберпреступников, что выразили свое согласие на перлюстрацию электронной почты. По данным отчета, 73 % опрошенных беспокоились о том, что преступники используют Интернет для планирования и совершения преступлений. Для 43 % опрошенных это беспокойство являлось очень существенным. Свыше половины – 54 % – согласились на то, чтоб ФБР или какое-нибудь другое правительственное агентство перехватывало и просматривало личную электронную почту лиц, подозреваемых в криминальной деятельности. Предпочтение в этих случаях отдавалось все-таки ФБР. Против выступили всего 34 %⁵⁷.

Таким образом, можно утверждать, что общественное мнение США в большинстве своем оказалось готовым к принятию после событий 11 сентября 2001 г. известного «Патриотического акта»^**** – федерального закона, который давал правительству и полиции широкие полномочия по надзору за гражданами, а также расширил права ФБР по подслушиванию и электронной слежке. Данный законопроект был утверждён 24 октября 2001 г. Палатой представителей Конгресса 357 голосами против 66 и принят Сенатом США 98 голосами при одном голосе против. Показательно, что несмотря на мнение правозащитников, расценивающих принятие «Патриотического акта» как нарушение Поправки IV к Конституции США, являющейся частью Билля о правах и гарантирующей право на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов, действие данного закона несколько раз продлевалось, не встречая серьезных возражений со стороны широкой общественности.

Не исключено, что современное общество в условиях действия угроз и вызовов информационной эпохи находится, если следовать логике [c. 152] Т. Гоббса, на пути к заключению нового «общественного договора», суть которого заключается в переосмыслении традиционно понимаемых демократических ценностей и принятии идеи, что во имя обеспечения всеобщей безопасности всем нужно взаимно отказаться от «права на всё» и наделить исключительными полномочиями государство, воспринимаемое как «единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как оно сочтет это необходимым для их мира и общей защиты»⁵⁸. Будущее демократии в XXI веке, очевидно, зависит от того, в какой степени общество будет готово пойти на ограничение индивидуальных прав и свобод человека, ибо, как верно отметил основоположник кибернетики Н. Винер: «Различие между лечебной и смертельной дозами стрихнина также является различием в степени»⁵⁹. По-видимому, следует иметь в виду, что реальная потребность в обеспечении общественной безопасности, стимулирующая дальнейшую разработку и совершенствование соответствующего коммуникационного инструментария, способна сделать границу между «электронной демократией» и «электронным Паноптиконом» весьма и весьма условной. [c. 153]

^* ARPANet – Advanced Research Projects Agency Network (сеть Агентства передовых исследовательских проектов). Первоначальное название сети объясняется тем, что заказчиком проекта выступало Министерство обороны США в лице агентства DARPA (Defense Advanced Research Projects Agency – Агентство передовых исследовательских проектов в области обороны).

К тексту

^** Доставка пакетов и адресация в Интернете осуществляется в соответствии со стандартными правилами Интернет-протокола (Internet Protocol – IP): каждому компьютеру, подключенному к Сети, присваивается уникальный IP-адрес, который состоит из четырех чисел от 0 до 255, отделенных друг от друга точками, например 62.3.250.189 или 193.20.1.147.

К тексту

¹ См.: Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001. С. 73.

К тексту

² Каас М. Политическая наука и Интернет // Политическая наука. Современное состояние: тенденции и перспективы: Сборник научных трудов. / РАН. ИНИОН. – М., 2002. – С. 145.

К тексту

³ Терин В.П. Массовая коммуникация: Исследование опыта Запада. М., 2000. С. 22.

К тексту

⁴ См.: Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001. С. 65–66.

К тексту

⁵ См.: Число пользователей Интернета в 2010 году достигнет 2 млрд // Деловой портал BFM.ru. – 2010. – 19 октября [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.bfm.ru/news/2010/10/19/chislo-polzovatelej-interneta-v-2010-godu-dostignet-2-mlrd.html.

К тексту

^*** Доменная система имен (Domain Name System – DNS), введенная в 80-е гг., предполагает, что каждый компьютер, подключенный к сети, наряду с IP-адресом получает имя, которое присваивается той или иной группой пользователей, контролирующих определенную область Интернета – домен (англ. domain – «область»). Доменное имя строится слева направо следующим образом: вначале указывается HTTP-протокол (http://), затем ставится имя компьютера, имеющего IP-адрес, далее через точку, как и в IP-адресе, следует имя домена, в который входит этот компьютер, потом также через точку идет имя более крупного домена и т. д. С момента введения DNS в США были созданы следующие домены верхнего уровня: gov (правительственные учреждения), mil (военные учреждения), com (коммерческие организации), edu (учебные заведения), net (сетевые организации), org (прочие организации). Когда к Интернету подключились сети других стран, в их ведение были отданы собственные домены верхнего уровня в системе DNS, для которых в соответствии с международным стандартом принята двухбуквенная кодировка государств: для домена СССР – su, для домена Российской Федерации – ru, для домена Великобритании  – uk и т. д. В итоге, например, доменное имя персонального сайта автора данных строк выглядит следующим образом: http://grachev62.narod.ru.

К тексту

⁶ См.: Горный Е. Летопись русского Интернета: 1990–1999 [Электронный ресурс.] – Режим доступа: http://www.zhurnal.ru/staff/gorny/texts/ru_let/

К тексту

⁷ См.: Залесский П.К. Политические симпатии российской аудитории Интернет // СМИ и политика в России: Социологический анализ роли СМИ в избирательных кампаниях. М., 2000. С. 119–120.

К тексту

⁸ Там же.

К тексту

⁹ См.: Интернет в России. Методика и основные результаты исследования. Аналитический бюллетень. Выпуск 32. Зима 2010–2011 / Фонд «Общественное мнение». М., 2011. С. 6.

К тексту

¹⁰ См.: Российский интернет в марте 2009: базовые параметры, медиапредпочтения и интернет-сервисы // Фонд «Общественное мнение» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://bd.fom.ru/pdf/prezint09_5.0..pdf.

К тексту

¹¹ Подробнее см.: Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии. // Полис. 1992. № 4. С. 122–134.

К тексту

¹² Щенников М.А. Аудитория Рунета как участник политической коммуникации // Знание. Понимание. Умение: Информационный гуманитарный портал. 2010. № 1 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/1/Shchennikov/.

К тексту

¹³ Белонучкин Г., Михайловская Е. Политический сегмент российского Интернета, его развитие и перспективы // Интернет и российское общество. М., 2002. С. 84.

К тексту

¹⁴ Закон Российской Федерации от 27 декабря 1991 года № 2124-1 (ред. от 9 февраля 2009 г.) «О средствах массовой информации» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/popular/smi/

К тексту

¹⁵ Федеральный закон от 12 июня 2002 г. № 67-ФЗ (ред. от 20 марта 2011 г.) «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=LAW;n=111952.

К тексту

¹⁶ Там же.

К тексту

¹⁷ См.: Федеральный закон от 18 мая 2005 г. № 51-ФЗ (ред. от 23 февраля 2011 г.) «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=LAW;n=110938.

К тексту

¹⁸ См.: Федеральный закон от 10 января 2003 г. (ред. от 28 декабря 2010 г) № 19-ФЗ «О выборах Президента Российской Федерации» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=LAW;n=108639.

К тексту

¹⁹ См.: Федеральный конституционный закон от 28 июня 2004 г. № 5-ФКЗ (ред. от 24 апреля 2008 г.) «О референдуме Российской Федерации» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=LAW;n=76494.

К тексту

²⁰ Кулик А.Н. «Всемирная паутина» для политической науки, образования и политического участия // Политическая наука. Современное состояние: тенденции и перспективы: Сборник научных трудов. / РАН. ИНИОН. М., 2002. С. 112.

К тексту

²¹ См.: Ненашев Д.А. Лоббирование посредством компьютерных сетей: новый инструмент политического влияния // Политическая наука. Современное состояние: тенденции и перспективы: Сборник научных трудов. / РАН. ИНИОН. М., 2002. С. 126.

К тексту

²² Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 2001. С. 179.

К тексту

²³ Ильин М.В. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997. С. 317.

К тексту

²⁴ Мадатов А.С. Концепции и модели демократии: проблемы и дилеммы // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 1999. № 1. С. 53.

К тексту

²⁵ Подробнее см.: Мишелетти М. Государственное управление в демократическом обществе. СПб., 1998.

К тексту

²⁶ Чеснаков А.А. Ресурсы Internet и российские политические технологии: состояние и перспективы развития // Вестник МГУ. Сер. 18: Социология и политология. 1999. № 4. С. 55–56.

К тексту

²⁷ См.: Margetts H. The Cyber Party: paper to workshop “The Causes and Consequences of Organisational Innovation in European Political Parties” // ECPR Joint Sessions of Workshorps. Grenoble, 6–11 April 2001. – URL: http://www.governmentontheweb.org/sites/governmentontheweb.org/files/Cyber_party_paper.pdf.

К тексту

²⁸ Нисневич Ю.А. Информация и власть. М., 2000. С. 103–104.

К тексту

²⁹ Кёрстинг Н. Электронное голосование и демократия в Европе // Политическая наука. 2007. № 4. С. 123–124.

К тексту

³⁰ См.: Litan R.E. Law and Policy in the Age of Internet // Duke Law Journal. 2001. Vol. 50. № 4. Р. 1047.

К тексту

³¹ См.: Вердероса Э. Электронные выборы в Бразилии // Государственное управление в переходных экономиках: Ежеквартальное издание программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» / Институт открытого общества. 2003, зима. С. 22–23.

К тексту

³² Там же. С. 23.

К тексту

³³ Harris B. Black Box Voting: Ballot Tampering in the 21st Century. Renton, WA, 2004. Р. 20.

К тексту

³⁴ См.: Выписка из протокола № 148-2-3 заседания Центральной избирательной комиссии РФ от 15 февраля 2002 г. «О реализации Мероприятий Федерального центра информатизации при Центральной избирательной комиссии Российской Федерации по эксплуатации и развитию Государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Выборы» и информационно-технологических подсистем интеллектуальной информационной системы здания ЦИК России на 2001 год» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2002. № 1.

К тексту

³⁵ См.: Постановление Центральной избирательной комиссии Российской Федерации от 14 ноября 2003 г. № 56/508-4 «Об утверждении Инструкции о порядке использования технических средств подсчета голосов – комплексов обработки избирательных бюллетеней при проведении выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации четвертого созыва и Президента Республики Башкортостан 7 декабря 2003 года» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2003. № 22.

К тексту

³⁶ См.: Постановление Центральной избирательной комиссии Российской Федерации от 6 февраля 2004 г. № 83/702-4 «Об использовании технических средств подсчета голосов – комплексов обработки избирательных бюллетеней при проведении выборов Президента Российской Федерации 14 марта 2004 года в городе Москве и городе Санкт-Петербурге» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2004. № 5.

К тексту

³⁷ Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001. С. 117.

К тексту

³⁸ Там же.

К тексту

³⁹ См.: Демпси Дж. Электронное правительство и его выгоды для широких масс // Государственное управление в переходных экономиках: Ежеквартальное издание программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» / Институт открытого общества. 2003, зима. С. 24–25.

К тексту

⁴⁰ Там же. С. 25.

К тексту

⁴¹ См.: Официальная Россия: Сервер органов государственной власти Российской Федерации [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.gov.ru/

К тексту

⁴² Зубков С.А. Лоббизм в практике менеджмента. // Социально-политический журнал. 1996. № 5. С. 83.

К тексту

⁴³ Ненашев Д.А. Лоббирование посредством компьютерных сетей: новый инструмент политического влияния. // Политическая наука. 2002. № 1. С. 126.

К тексту

⁴⁴ Нисневич Ю.А. Информация и власть. М., 2000. С. 117.

К тексту

⁴⁵ Песков Д.Н. Интернет в российской политике: утопия и реальность. // Полис. 2002. № 1. С. 33.

К тексту

⁴⁶ См.: Государственные услуги: Портал государственных и муниципальных услуг [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.gosuslugi.ru

К тексту

⁴⁷ Никитов В.А., Орлов Е.И., Старовойтов А.В., Савин Г.И. Информационное обеспечение государственного управления. М., 2000. С. 6–7.

К тексту

⁴⁸ См.: Постановление Правительства Российской Федерации от 28 января 2002 г. № 65 (ред. от 9 июня 2010 г.) «О федеральной целевой программе “Электронная Россия (2002–2010 годы)”» // КонсультантПлюс: справочная правовая система [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=LAW;n=101540.

К тексту

⁴⁹ Песков Д.Н. Интернет в российской политике: утопия и реальность. // Полис. 2002. № 1. С. 37.

К тексту

⁵⁰ См.: Warren S.D., Brandeis L.D. The Right to Privacy [Web Source]. – URL: http://www.abolish-alimony.org/content/privacy/Right-to-Privacy-Brandeis-Warren-1890.pdf.

К тексту

⁵¹ См.: Bobbio N. Democracy and Dictatorship: The Nature and Limits of State Power. – Minneapolis, 1989. Р. 17.

К тексту

⁵² Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category if Bourgeois Society. – Cambridge, 1989.

К тексту

⁵³ См.: Александров Е. Петр Младенов, дипломат и президент // Международная жизнь. 2004. № 6. С. 144–151.

К тексту

⁵⁴ Подробнее см.: Фуко М. Принуждать и наказывать. – М., 1999.

К тексту

⁵⁵ Зорькин В.Д. Об угрозах конституционному строю в XXI веке и необходимости проведения правовой реформы в России. // Журнал российского права. 2004. № 6. С. 8–9.

К тексту

⁵⁶ Основы политической науки / Под ред. д. ф. н., проф. В. П. Пугачева: В 2 ч. М., 1993. Ч. 2. С. 118.

К тексту

⁵⁷ См.: Виноградова Л. Американцы не против перлюстрации электронной почты [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://netoscope.narod.ru/news/2001/04/03/1939.html.

К тексту

^**** USA PATRIOT Act; полное название – Uniting and Strengthening America by Providing Appropriate Tools Required to Intercept and Obstruct Terrorism Act of 2001, в переводе – «Сплачивающий и укрепляющий Америку обеспечением надлежащими орудиями, требуемыми для пресечения терроризма и воспрепятствования ему Акт 2001 года». – Прим.авт.

К тексту

⁵⁸ См.: Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 133.

К тексту

⁵⁹ См.: Винер Н. Человеческое использование человеческих существ: кибернетика и общество. // Винер Н. Человек управляющий. – СПб.: Питер, 2001. С. 41.

К тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление