Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Языком точных наук настоящую книгу можно озаглавить, например, так: “Исследование взаимодействия общественных (человекосодержащих) систем и отдельных индивидуумов друг с другом” или “О механизмах образования и управления человеческих сообществ”. На первый взгляд может показаться, что эта тема “неподъемная” для одной небольшой книги и для одного автора. Ведь человеческое общение – это и есть вся жизнь общества и описать ее в одной книге невозможно. Но все дело в том, что мы выбираем для анализа лишь наиболее простой и наиболее “механический” аспект человеческих взаимоотношений – соподчиненность людей по линии власти, субординация членов различных сообществ и самих сообществ.

Однако можно также сказать, что этот простой и чисто механический аспект взаимоотношений людей является в то же время очень важным, так как именно иерархическая механическая структура многоступенчатой соподчиненности отдельных лиц в современном сообществе-государстве является тем “становым хребтом” или “механическим скелетом”, определяющим “кто есть кто” в этом сообществе-государстве и многие другие сложные аспекты жизни сообщества и условия свободного развития его материальной и духовной культуры. Обращаясь к инженерным аналогиям, можно сказать, что характер и особенности иерархической системы, действующей в государстве, определяют ту материальную структуру (архитектуру) здания-государства, которая в свою очередь в сильной степени определяет картину материальной и духовной жизни граждан государства.

Выдающийся русский философ-идеалист Н.А. Бердяев (1874–1948) называл государственный (социальный) [c.189] иерархизм ложным, механическим “иерархизмом царства Кесарева” и “ложной механической цивилизацией” в отличие от “подлинной внутренней метафизической иерархии мира, на которой покоится все качественное и индивидуальное”⁸⁴. Мы можем, говоря словами Бердяева, отметить, что в настоящей книге исследуется именно этот государственный, механический “иерархизм царства Кесарева”, иерархизм силы, на котором основана государственная власть и который в силу своей “механистичности”, доступен для анализа средствами естественных наук, механики и математики.

В связи с этим уместно вспомнить идеи Бердяева об отношении духовного и материального в жизни человека и общества. Материальное обеспечение жизни является необходимым условием, без которого невозможны умственная и духовная жизнь человека и никакая идеология. “Но цель и смысл человеческой жизни лежит совсем не в этом необходимом базисе жизни. То, что является наиболее сильным по своей безотлагательности и необходимости, совсем не является от этого наиболее ценным. То же, что стоит выше всего в иерархии ценностей, совсем не является наиболее сильным. Можно было бы сказать, что наиболее сильной в нашем мире является грубая материя, но она же и наименее ценна, наименее же сильным в нашем грешном мире представляется Бог. Он был распят миром, но Он же является верховной ценностью. Техника обладает такой силой в нашем мире совсем не потому, что она является верховной ценностью”⁸⁵. Главная идея и содержание настоящей книги в том, что государство – это та материальная силовая конструкция, которая, как жилище или одежда, является необходимым базисом безопасной жизни человека, но не является, по Бердяеву, ее высшей целью. Инженерный и математический анализ этой материальной конструкции – государства как “грубой материи” вполне реализуем и необходим.

Возникает вопрос: может ли система из людей (человекосодержащая), “элементом” которой является человек (сложнейшее создание природы, обладающее широчайшим диапазоном познанных и непознанных качеств и поэтому сегодня недоступное для анализа при помощи точных наук и математики), обладать некими довольно простыми и вполне познаваемыми качествами и характеристиками, доступными для анализа при помощи точных [c.190] наук и математики? Ответ на этот важный вопрос должен быть положительным: свойства некоторых человекосодержащих систем (к которым относится и исследуемая нами система государственной власти) несоизмеримо проще свойств “элемента” этих систем – человека.

Для обоснования такого утверждения необходимо вспомнить, что от человека, входящего в качестве элемента в некую целевую “механическую” (по Бердяеву) систему, требуется лишь некоторая малая доля его качеств, свойств и способностей, потому что функциональные свойства создаваемой целевой системы намного проще “функциональных свойств” отдельного человека, входящего в эту систему. Человек-субъект, являясь элементом системы, становится (по крайней мере частично) не субъектом, а объектом, как и система, в которую он входит, и от него требуется выполнение лишь некоторых иногда весьма примитивных функций⁸⁶. Грубо говоря, человек, входящий в целевую систему, вполне может забыть, что он творческий человек, но постоянно помнит, что он является функциональным звеном (“винтиком”) системы, от которого требуется немного: выполнение заданных функций.

Именно такая “редукция” требуемых качеств человека, входящего в “целевую систему”, лишает его свободы выбора, превращает из “многомерного субъекта” в “одномерный объект”. Это делает систему более простой (иногда даже примитивной), но зато вполне “объективизированной” (детерминированной) несмотря на то, [c.191] что она состоит отнюдь не из детерминированных элементов-субъектов. Из теории вероятностей и математической статистики известно, что всякая сложная система, состоящая из многих элементов, обладающих случайным рассеянием своих характеристик (параметров), вследствие статистического осреднения имеет гораздо меньшее рассеяние параметров, чем рассеяние параметров отдельных элементов. Вследствие этого объективизированный (детерминированный) анализ человекосодержащих иерархических систем, проведенный нами, получает определенное научное оправдание.

Возникает вопрос: всегда ли люди объединяются в системы и что заставляет их это делать? На этот вопрос многие мыслители прошлого отвечают по-разному. Однако, подытоживая эти ответы (исключая некоторых идеологов анархизма, которые утверждали, что люди объединились в сообщества по недоразумению либо по глупости), можно сказать, что люди объединялись в коллективы, сообщества и государства из-за насущной потребности в таком объединении для преодоления хаотичности социального бытия. Так, древнегреческий философ Платон в труде “Государство” приводит слова Сократа: “…займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно, его создают наши потребности”. “Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща, и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название “государство”. Там же приведены еще более важные для темы настоящей книги слова: “Если мы мысленно представим себе возникшее государство, мы, не правда ли, увидим там зачатки справедливости и несправедливости?”⁸⁷ Для иллюстрации непреходящей мудрости этих слов можно сказать, что и по сей день важнейшей задачей социально-политической науки и практики является закрепление и усиление положительных сторон государства и устранение или хотя бы ослабление и нейтрализация отрицательных.

На вопрос “Могли бы люди не объединяться в сообщества и быть совершенно независимыми друг от друга?” ответ должен быть отрицательным: люди не могут быть независимыми друг от друга. Причина такого ответа, очевидно, лежит в “физике” (материальной стороне) деятельности человека, а не, например, в идеологии или иных нематериальных (аксиологических) факторах. [c.192] Обращаясь к “физической аналогии” поведения человека, можно сказать, что человек, живущий среди людей, не может быть независимым, как не может быть независимым магнит, помещенный среди других магнитов. Используя подобную “магнитную аналогию”, можно представить модель человеческого общества в виде совокупности большого числа элементарных магнитов (диполей), то есть намагниченных частиц, помещенных в некоторое ограниченное пространство. Очевидно, что такие магниты будут образовывать между собой небольшие группы сцепленных частиц, образуя более или менее устойчивые гирлянды, гроздья, соединения, блоки т. п. Такие соединения элементарных магнитов в группы моделируют в какой-то степени объединение людей в группы.

Заметим, что все элементарные магниты не могут соединиться сами по себе (без внешнего влияния) в одну одинаково упорядоченную совокупность сцепленных магнитов – они всегда будут группироваться лишь в небольшие группы и совокупности различной величины сцепленных между собой неодинаково ориентированных магнитных частиц. В такой совокупности магнитных частиц никогда не будет полной упорядоченности, всегда будет некоторый хаос в их ориентации. Однако есть средство заставить все без исключения магниты ориентироваться определенным образом: таким средством является внешняя сила – внешнее магнитное поле. Если всю совокупность магнитных частиц поместить в определенным образом направленное внешнее магнитное поле, все они тотчас получат одну определенную (вынужденную) ориентацию, соответствующую направлению этого “направляющего и организующего” поля.

Проведя аналогию с человеческим обществом, можно сказать, что в свободном состоянии все члены общества не могут быть ориентированы одинаково, они лишь группируются в небольшие, по-разному ориентированные группы, сообщества, партии, союзы и т.п. Заставить все элементы общества одинаково ориентироваться может лишь внешняя сила, внешнее влияние. Такой внешней силой, способной “нужным образом” ориентировать всех членов общества, обычно является государство. При этом различные государства, конечно, в разной степени и разными методами осуществляют подобную “массовую ориентацию” своих граждан, добиваясь, как [c.193] показывают исторические факты, иногда полной однородности (тотальности) ориентации членов общества.

Американский социолог и психолог Джекоб Морено (1892–1974) создал “социометрическую” модель демократического общества и представил его как некую сеть (структуру) из малых социальных групп (“социоатомов”), состоящих из небольшого числа членов. Такую совокупность небольших социальных единиц Морено назвал микроструктурой общества в отличие от внешней официальной макроструктуры (государства) и сравнил теорию социометрической модели общества с микробиологией живого организма. Социальный атом по Морено – это наименьшая социальная структура (социогруппа), состоящая из людей, чем-то связанных между собой и образующих “психологические сети”. Главным фактором формирования и сплочения “социальных атомов”, по мнению Морено, являются “отношения людей, оказавшихся рядом”. При этом Морено считал, что фактором образования социальных групп является система “влечений и отвращений” между людьми (для нашей “магнитной модели” общества – это притяжение и отталкивание магнитов). Морено и его последователи широко пользуются терминами из области математики, физики, химии, техники (макро- и микроструктура, атомы, молекулы, электроны и т.п.) и считают, что “человеческое общество – не представление нашего сознания, а социальная реальность, управляемая законом и имеющая свой порядок, совершенно отличный от всякого другого закона и порядка остальных частей вселенной”⁸⁸. Характерной чертой человеческого общества как объекта анализа, справедливо писал Морено, является “невидимость” его структуры. В отличие, например, от астронома, который может наблюдать структуру изучаемого объекта, социолог “находится в парадоксальной ситуации”, когда ему нужно располагать в пространстве свои объекты исследований. Научная школа Морено ратует за изучение “физики” социальных законов общества, которые действуют на макро– и микроуровнях, утверждая, что “наука о человеческом обществе едва ли так развита в наши дни, как были развиты физика и астрономия во времена Демокрита и Птолемея”⁸⁹.

Очевидно, что как бы ни были многочисленны “социальные атомы”, образующие микроструктуру общества [c.194] (государства), в государстве имеются также и общегосударственные централизованные иерархические системы (общие законы, власть, армия, финансы и др.), образующие его макроструктуру. Эта макроструктура, конечно, влияет на микроструктуру “социоатомов”, являясь внешней силой по отношению к ним, ограничивая или даже деформируя их в той или иной степени. Как видим, современное, общество-государство – действительно сложная система, где переплетаются “подсистемы” различных уровней и масштабов, и изучение структуры – (“анатомии”), функциональных особенностей, надежности, устойчивости и других многочисленных сторон общественных систем и их частей является актуальной и сложной задачей. Здесь, по-видимому, не существует однозначного решения и поэтому недопустимы упрощенные экстремальные решения в пользу крайних точек зрения – абсолютного монархизма или анархизма.

Интересно то, что даже “атомарная” (по Морено) социальная структура общества несвободна от иерархических построений как на микро-, так и на макроуровнях. Минимальный “социоатом” – будь то кабинет министров, промышленное предприятие, фирма, бригада рабочих, любой трудовой коллектив, не может не быть иерархичным отнюдь не по идеологическим или психологическим, а по вполне объективным, материальным причинам, порожденным технологией (“физикой”) коллективно выполняемой работы.

В силу сказанного модель общества, по Морено, можно представить в виде совокупности небольших локальных иерархических подсистем, взаимодействующих каким-то образом между собой, но не связанных в единую общую иерархию. Такую “смешанную” структуру можно наглядно представить графически в виде совокупности небольших локальных иерархий (древовидных “веточек”), сосуществующих в одной большой глобально неупорядоченной системе.

На рис. 3а изображена неупорядоченная совокупность несвязанных между собой элементов (на рисунке – точки), на рис. 36 – та же совокупность, локально упорядоченная в небольшие иерархические подсистемы (“веточки”). Здесь локальные образования (социоатомы, или социоячейки, по терминологии Морено) иерархически упорядочены (по отношению к своим локальным центрам иерархии), но вся система не централизована, [c.195] то есть каждая из “веточек”, сохраняя свою локально централизованную упорядоченную древовидную структуру, ориентирована произвольно (“по своему усмотрению”, вернее, по усмотрению “своего” центра). Таким образом, социометрическая система Морено также не избежала иерархизма в своей структуре. Ее можно назвать локально-централизованной или раздробленной иерархической системой. Можно сказать, что такая структура не ослабляет иерархическую власть над членами системы, а лишь децентрализует ее: внутри локальных иерархий (в трудовых коллективах, бригадах, промышленных фирмах и тому подобных образованиях) дисциплина и диктат “шефа” или управляющего совета могут быть очень жесткими, однако они не подчинены единому государственному центру.

Очевидно, что задачей “тотальной централизации” такой совокупности социоячеек является построение из отдельных “веточек” единого “дерева” (единой древовидной структуры, рис. 3,в). Такая реорганизация структуры, конечно, осуществима, хотя для этого необходима большая “организационная работа”. При такой перестройке структуры для ее подчинения одному центру [c.196] многие ее веточки придется несколько видоизменить, отсечь, обрубить, достроить и т.п., укладывая их в прокрустово ложе общего “дерева соподчиненности”. После такой реорганизации вся система становится строго централизованной, иерархичной и управляется одним центром. Выражаясь математическим языком, именно в таком упорядочении структуры системы и заключается монархизация (тоталитаризация) механизма власти в обществе. Нет необходимости напоминать, что за такой простейшей с позиции математики моделью “перестройки структуры” стоят великие трагические социальные потрясения, революции, войны, уносящие человеческие жизни.

На рис. 3, по существу, весьма упрощенно изображены три возможные главные системы организации соподчиненности членов человеческого общества: а – анархическая система, где члены общества абсолютно независимы друг от друга (такая “система” организации человеческого общества, как мы говорили, является, по существу, утопической); б – локально-централизованная (локально-иерархическая) система, где небольшие подмножества элементов связаны между собой в “социогруппы”, которые строго не соподчинены между собой, хотя, конечно, они также не могут быть совершенно независимыми друг от друга; в – единая иерархическая многоуровневая система, где все элементы строго соподчинены по закону единой иерархии.

Конечно, реальные общества и государства имеют гораздо более сложную структуру, чем любая схема на рис. 3. Осложнение происходит прежде всего из-за наличия в любом обществе множества различных линий соподчиненности – государственной, экономической, военной, отраслевой, профессиональной, нелегальных союзов и т, п. и их различных сочетаний, что значительно усложняет “фон”, на котором существуют эти иерархии, и делает “невидимыми” эти реально существующие в обществе структуры. Нас, конечно, интересует доминирующая из этих иерархий – государственная, определяющая структуру публичной власти в государстве, образующая его “опорный скелет”, придающая государству целостность. Для государственной структуры публичной власти распространяющейся, как известно, на всех членов общества, характерен третий тип – общегосударственная иерархическая система (рис. 3 в), [c.197] дающая возможность монополизации власти во всем обществе, в то время как другие линии подчинения (экономическая, профессиональная, промышленная и др.) могут иметь -иные (чаще всего локально иерархические) структуры. Поскольку иерархическая структура власти (рис. 3, в) характерна для всех государств (в государствах-республиках она периодически обновляется, в монархиях, диктатурах – не обновляется, но в обоих случаях остается иерархичной), ее можно назвать государственной, а систему, изображенную на рис. 3, а, – анархической.

Эти полярно противоположные по содержанию концепции формирования человеческого общества – “государственническая” и “антигосударственническая” (анархическая) – известны с древнейших времен, и на протяжении всей истории вокруг них формировались противоположные по своей направленности социальные и политические течения, школы, группировки, политические партии и отдельные политические деятели. Интересно, что сторонники государственного устройства общества и его антипода – анархического устройства – существовали во все времена на всех уровнях, от так называемого обыденного сознания (крестьяне, торговцы, ремесленники и т.п.) до уровня крупных ученых-теоретиков, специалистов в области обществознания и политических наук. Среди сторонников и противников обеих концепций были, конечно, различные течения и школы, различающиеся отношением к самому понятию государства и его функциям. Ученые и мыслители прошлого, живя в совершенно различных исторических эпохах и социальных системах, используя в своих доказательствах совершенно различные аргументы (одни апеллировали к воле богов, другие – к разуму, третьи – к природе человека, четвертые – к этическим нормам и т.п.), по своему отношению к государству делились на два полярно противоположных лагеря – сторонников государственного устройства общества и его противников (сторонников анархизма). Знаменательно, что на такие же две по-разному относящиеся к государству группы можно разделить и “простой народ”, несведущий в тонкостях общественных наук. Сказанное, как утверждают некоторые психологи. свидетельствует о присущей человеку “двухмодальности” (двоичности) отношения к одним и тем же фактам и событиям⁹⁰. [c.198]

Объективно сравнивая научные силы, отстаивающие на протяжении веков эти две противоположные концепции – государственного и анархического устройства общества, следует признать, что на стороне “государственной концепции (эту концепцию называют также “этатизмом”) было подавляющее большинство наиболее авторитетных ученых. Достаточно назвать такие имена, как Конфуций (551–479 гг. до н.э.), Сократ (ок. 470 – 399 гг. до н.э.), Платон (427–347 гг. до н.э.), Аристотель (384–322 гг. до н.э.), Гераклит (ок. 520 – ок. 460 гг. до н.э.), Цицерон (106–43 гг. до н.э.).

Среди европейских ученых Нового времени, наступившего вслед за временем великого застоя научной мысли во времена Средневековья, можно назвать отстаивающих идеи государственного устройства общества (зачастую с различных точек зрения, при помощи различной аргументации и иногда по-разному понимающих функции и назначение государства) Н. Макиавелли (1469–1527), Эразма Роттердамского (1469–1536), Гуго Гроция (1583–1645), Сен-Пьера (1658–1743), Шарля-Луи де Монтескье (1689–1755), Жан Жака Руссо (1712–1778), Иммануила Канта (1723–1804), Иоганна Фихте (1762–1814), Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1832), Томаса Гоббса (1588–1679), Джона Локка (1632–1704), Иеремию Бентама (1748–1832), Карла Маркса (1818–1883), Фридриха Энгельса (1820–1895). Видными теоретиками и практическими организаторами демократического государства были такие американские ученые и политические деятели, как Томас Пейн (1737–1809), Томас Джефферсон (1743–1826), Джеймс Мэдисон (1751–1836), Александр Гамильтон (1757–1804).

Среди древних мыслителей и мыслителей Нового времени всегда были и сторонники антигосударственнической концепции – анархизма. В Древнем Китае наиболее известным сторонником и теоретиком негосударственной формы правления был Чжуан-цзы (369–286 гг. до н.э.). Негативное отношение к государству и государственности вообще проповедовали такие античные мыслители и ученые, как Диоген (вторая половина V в. до н. э.), Антисфен (ок. 450 – ок. 360 гг. до н.э.) и целое идейное течение, называемое кинизмом. Среда известных имен философов и ученых Нового времени, отрицавших полезность государственного устройства [c.199] общества, следует назвать Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835), Бенжамена Констана (1767–1830) и, конечно, “классиков анархизма” П.-Ж. Прудона (1809–1865), М. Штирнера (1806–1856) и М.А. Бакунина (1814–1876).

Аргументы сторонников государственного устройства общества были просты, они опирались на исторический опыт и “обыденное сознание” (на здравый смысл) человека. Мы уже приводили слова Сократа о том, что “государство создают наши потребности”, “чтобы жить сообща и оказывать друг другу помощь”. По словам Сократа, в государстве “есть зачатки справедливости и несправедливости”, однако человечество, по мнению сторонников “государственничества”, должно выбрать из двух зол меньшее – государственное, а не анархическое устройство, заботясь о постоянном совершенствовании государств. Между отдельными мыслителями древней и новой истории всегда были разногласия и противоречия в пониманий роли государства, выполняемых им функций, необходимой степени тотальности власти государства, в политике, экономике, культуре и т.п. Так, Аристотель видел в государстве прежде всего необходимое условие и источник нравственности и социальной гармонии и даже сетовал на то, что Платон усматривал в государстве лишь структуру, созданную для удовлетворения насущных потребностей.

Мыслители и теоретики политической мысли Нового времени внесли большой вклад в науку о государстве как универсальную структуру человеческих сообществ, обеспечивающую возможность как материального, так и духовного развития человека. В их учениях государство представлено прежде всего как защитник сообщества в целом и каждого человека в отдельности от враждебных сил природы и внешней угрозы со стороны иноземных завоевателей, как защитник от внутренних междоусобных конфликтов между различными группами и отдельными людьми, как гарант соблюдения законов жизни, как сила, способная обуздать переступивших эти законы. При этом ученые и мыслители, будучи сторонниками государства, часто расходились во мнениях о главных функциях государства и прерогативах его власти. Одни видели гласную функцию государства в обуздании человеческой личности как носителя зла и разрушения, другие – в усилении военной мощи и [c.200] боеспособности, третьи – в возможности развития культуры и экономики и т.д. Все они, конечно, видели (совершенно по-разному) и отрицательные качества государства и предлагали различные способы их устранения или хотя бы “сглаживания” этих отрицательных черт. Как мы уже отмечали, главной отрицательной чертой государства, по общему мнению. является его способность порабощать отдельную личность, обедняя и закрепощая жизнь человека, заставляя его “функционировать” как “винтик” государственной машины, а также (в силу иерархичности структуры, государства) “сходимость” государственной власти к правлению одного лица. На радикальное подавление отрицательных сторон государства направлено (см. главу 4) “второе социальное изобретение”, предусматривающее периодическую обновляемость “личного состава” государственной иерархии.

Аргументы “антигосударственничества” (анархизма) также можно понять. Если сторонники “государственнического” подхода (этатизма) видели выход в компромиссном решении – поисках средств подавления отрицательных сторон государственной иерархии при сохранении положительных, то сторонники анархизма – в полном устранении государства как главного источника всех зол человечества, закабаляющего человека и обедняющего человеческую жизнь.

Существует много формальных и неформальных определений анархизма как идеологии и вида политического сознания, самому анархизму также присуще наличие различных течений и уклонов, но главный дух анархизма можно понять из такого определения: “Идеология, которая отвергает авторитет, в особенности авторитет государства, и превозносит абсолютную свободу и спонтанность”⁹¹. Идеолог анархизма Прудон говорил, что “управление человека человеком есть рабство”, игнорируя известный факт, что управление существует в любом коллективно выполняемом труде. Управление одних людей другими Прудон приравнивал к эксплуатации человека человеком и видел в уничтожении государства радикальное средство борьбы с этим злом. Слой управленцев, говорил Прудон, – непроизводительная каста, отчужденная от общества, и она не может существовать, не эксплуатируя его. “Авторитет, правительство, власть, государство – все эти слова обозначают [c.201] одну и ту же вещь. Каждый видит в них средство для подавления и эксплуатации себе подобных”⁹². Бакунин говорил, что “государство без рабства, открытого или замаскированного, немыслимо”, и проповедовал открытую борьбу с ним. Взамен он предлагал федеративные свободные организации, построенные по принципу “снизу вверх”, – рабочие ассоциации, группы, общины, волости и т.п.

Весьма сильным влиянием анархических и антигосударственнических идей были подвержены в XIX веке российские славянофилы. Они считали государство злом, а власть – грехом. “Они защищали монархию на том основании, что лучше, чтобы один человек был замаран властью, всегда греховной и грязной, чем весь народ. Царь не имеет права на власть, как никто не имеет, Но он обязан нести тяготу власти, которую возложил на него народ”⁹³. Смысл русской пословицы “Тяжела ты, шапка Мономаха” в том же.

Стремясь освободить человека от эксплуатации или угнетения другим человеком, многие просвещенные идеологи анархизма обращались к утопическим теориям абсолютного господства науки в человеческом обществе как альтернативе власти человека над человеком, как средству избавления от пороков власти, от “режима воли” господствующих лиц, как некой надгосударственной власти. В книге “Что такое собственность” Прудон высказал предложение о создании общества, где будет господствовать наука и “гегемония воли сменяется гегемонией разума”, когда “наука управления должна быть сосредоточена в одной из секций академии наук, а постоянный секретарь ее является само собой премьер-министром…”⁹⁴ [c.202]

84 Бердяев Н.А. Смысл творчества. – М., 1916. С. 281.

Вернуться к тексту

85 Бердяев Н.А. Человек и машина: Проблемы социологии и метафизики техники // Вопросы философии. – 1989. – № 2. – С. 148.

Вернуться к тексту

86 Здесь можно привести слова писателя Андрея Платонова, испытавшего на себе всю тяжесть формировавшейся в 30-х годах железной сталинской государственной иерархии, требующей примитивизации человека: “Человек, не верящий ни во что, никакой, пустой – исполняющий поэтому наилучшим образом любое высшее предначертание (то есть идущее с верха иерархии. – А. Д.): такой тип только и нужен” (Из записных книжек А. Платонова // Огонек. – 1989. – № 33. – С. 14.). Армейская служба – это яркий пример “функционирования” человека в строго иерархической системе, где он должен выполнять лишь некую простую роль, например дежурить у телефона, строго выполнять некие инструкции и т. п. Иерархия убивает творческое начало в человеке, ведет к потере его свободы и к дегуманизации общества. Д.С. Лихачев об этом говорит так: “Чтобы быть первооткрывателем, чтобы ощущать свое первенство в мире, нужны научная дерзость и духовная свобода. Но где и когда вы видели их на административных лестницах, где человек не личность уже, а лишь ступенька в ряду других ступенек – выше или ниже” (Лихачев Д. С. // Известия. – 1989. – 25 марта).

Вернуться к тексту

87 Цит. по: Мамут Л С. Этатизм и анархизм как типы политического сознания. – М., 1989. С. 43.

Вернуться к тексту

88 Морено Д.Л. Социометрия. – М., 1958. С. 72.

Вернуться к тексту

89 Там же. С. 71.

Вернуться к тексту

90 Мамут Л.С. Этатизм и анархизм как типы политического сознания. – М., 1989. С. 36.

Вернуться к тексту

91 Там же. С. 182.

Вернуться к тексту

92 Там же. С. 195.

Вернуться к тексту

93 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма // Юность. – 1989. – № 11. – С. 82.

Вернуться к тексту

94 Прудон П.Ж. Что такое собственность? – СПб., 1907. С. 155.

Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление