Термин «демократия» сегодня является одним из наиболее употребительных, причем не только в кругах политических деятелей, ученых-обществоведов, публицистов, но и в обыденных, повседневных разговорах, приобретая самые разные значения и оттенки. По [c. 268] справедливому замечанию М. В. Ильина, «…словом “демократия” обозначаются и некий политический принцип, и особый тип власти, и система правления, и разновидность политического режима, и определенная политическая культура, и, наконец, довольно неоднородный идеологический комплекс, даже некая мировоззренческая установка и жизненный стиль»¹. В последние годы к этим интерпретациям добавилось словосочетание «электронная демократия», которое так же не имеет однозначного толкования и применяется в качестве характеристики самых разнообразных видов и проявлений социально-политической деятельности и активности, так или иначе предполагающих использование новейших информационных технологий, включая Интернет.

Тем не менее, в политологическом контексте понятие «электронная демократия» может быть наполнено, на наш взгляд, более конкретным содержанием. Вначале обратим внимание на то обстоятельство, что в истории политической мысли полисемичность, неоднозначность истолкования термина «демократия», дословно означающего «народовластие», «власть народа» (от греческих demos – народ, kratos – власть, правление) и упоминающегося еще в трудах античных мыслителей, обусловлена прежде всего различной интерпретацией разными авторами и понятия «народ», и механизмов реализации «власти народа». Как верно отметил в этой связи А. С. Мадатов: «…Сопоставление демократической практики с концепциями демократии показывает, что последние, с одной стороны, нередко шли за эмпирическим материалом, а с другой – стремились выработать идеальную модель демократического устройства, которая учитывала бы уже накопленный опыт исторического развития с его отрицательными и положительными последствиями»². С учетом данной точки зрения, под «электронной демократией» в наиболее обобщенном плане следует, на наш взгляд, понимать основанный на применении сетевых компьютерных технологий механизм обеспечения политической коммуникации, способствующий реализации принципов народовластия и позволяющий привести политическое устройство в соответствие с реальными потребностями становящегося информационного общества.

Концепция «электронной демократии» соотносима с демократией, понимаемой как в широком, так и в узком смыслах. Напомним, что в первом случае речь идет о форме устройства и функционирования [c. 269] любой организации, основанной на принципах равноправия входящих в нее лиц, принятия решений большинством голосов, периодической выборности и подотчетности органов управления избравшему их общему собранию, конференции, съезду организации, – в этом смысле говорится, например, о демократии внутрипартийной или профсоюзной. В более узком значении в современной политической науке под демократией понимается форма политической самоорганизации общества, не только основанная на признании народного суверенитета, или воли большинства народа в качестве источника государственной власти, но и обеспечивающая соответствие государственного управления таким общепризнанным критериям, как подотчетность (accountability), открытость (openness), адекватная реакция на изменения внешней среды или сигналы обратной связи, т. е. восприимчивость (responsiveness)³. Очевидно, что и в первом, и во втором случае перенос политическими акторами части своей коммуникационной деятельности в Интернет-пространство будет способствовать формированию принципиально нового типа интерактивной политической коммуникации, динамика развития которого, по мнению А. А. Чеснакова, «может перевернуть представления как о системе обеспечения политической деятельности, так и о традиционных инструментах политического участия»⁴.

Применительно к демократии, понимаемой в широком смысле, речь может идти, например, об использовании Интернет-коммуникации в деятельности политических партий. Это способно привести не только к значительному снижению издержек на передачу информации от руководящих органов к местным отделениям и обратно, но и к существенному повышению роли первичных организаций и рядовых членов во внутрипартийной жизни, расширению возможностей их участия в формировании политики партии, в частности, через публичное обсуждение проектов принимаемых решений в режиме реального времени. Интернет-форумы, имеющие в силу своей интерактивности и оперативности очевидное преимущество перед традиционными печатными изданиями, следует рассматривать в качестве перспективного средства обеспечения эффективной обратной связи и прямого диалога партий со своими сторонниками, особенно в периоды подготовки и проведения избирательных кампаний. Не исключено, что в недалеком будущем Интернет позволит партиям отказаться [c. 270] и от традиционной формы проведения конференций и съездов, когда вместо привычной пространственно-временной локализации делегатов для обсуждения и принятия соответствующих решений будет использоваться интерактивная коммуникация представителей региональных партийных отделений, «отдаленных» друг от друга в пространственном отношении. По крайней мере, существующие технологии уже сейчас делают вполне реалистичным проект подобной «сетевой партии», или «киберпартии» – согласно терминологии Хелен Маргеттс из Лондонской школы публичной политики, которая на семинаре Европейского консорциума политических исследований по проблеме организационных инноваций в европейских политических партиях (Гренобль, 2001 г.) впервые выдвинула концептуальную модель партии, ориентирующейся на виртуальное сетевое пространство и делающей основной упор на соответствующий данной сфере тип и стиль технологий политической коммуникации⁵.

«Электронная демократия» в более узком значении соотносится с развитием и совершенствованием механизмов взаимодействия органов публичной власти и общества в сетевой среде, что делает власть более мобильной и доступной для населения, а у самих граждан появляются новые возможности конвенционального участия в политике. При этом следует иметь в виду, что в демократических государствах, как подчеркивает Ю. А. Нисневич, «для взаимодействия власти и общества, кроме основного электорального механизма, власть широко использует механизмы связи с общественностью и предоставления информационных услуг населению, а общество – механизмы законодательно регламентированного лоббирования и публичного выражения общественного мнения (публичной политики)»⁶. Опираясь на данный тезис, можно утверждать, что инфраструктура «электронной демократии» должна включать в себя, во-первых, систему электронного голосования, во-вторых, интерфейс взаимодействия органов власти с населением и институтами гражданского общества, и, в-третьих, механизм сетевой коммуникации граждан с политическими партиями, негосударственными и неправительственными объединениями, являющейся одним из элементов конвенционального политического участия.

Разработка систем электронного голосования, начавшаяся в последнее десятилетие ХХ в., была обусловлена стремительным [c. 271] развитием информационно-коммуникационных технологий, распространением доступа граждан к Интернету и сопровождалась ростом надежд на дальнейшее укрепление демократии. Как отмечает в этой связи Н. Кёрстинг: «Интернет в состоянии обеспечить и более высокий уровень прозрачности, и новые способы политической коммуникации. Выдвигалась также идея использовать его для проведения выборов и референдумов. Предполагалось, что интерактивные выборы способны сделать электоральный процесс более простым и дешевым, а подсчет голосов – более быстрым и достоверным. Снижение затрат, как ожидалось, могло бы также придать новый импульс развитию инструментов прямой демократии»⁷.

Существующие системы электронного голосования предполагают как непосредственное применение Интеренет-технологий для учета волеизъявления граждан (Интернет-голосование), так и использование специальных устройств, получивших название «электронных урн».

Интернет-голосование рассчитано на дистанционное участие избирателей в выборах и референдумах. Вместо голосования на избирательном участке граждане для своего волеизъявления могут воспользоваться либо специальными компьютерами, которые установлены в кабинах для голосования, оборудованных в общественных местах – библиотеках, школах или торговых центрах, либо обычным компьютером дома или на работе, имеющим подключение к Интернету. Соединившись по сети с сервером территориальной или региональной избирательной комиссии и пройдя процедуру электронной аутентификации, голосующий вместо того, чтобы отметить имя кандидата в обычном бумажном бюллетене, просто нажимает нужные кнопки на клавиатуре компьютера.

Несмотря на то, что впервые эксперимент по голосованию через Интернет был проведен в 2000 г. в США, в штате Орегона⁸, подобный опыт пока не получил широкого распространения в силу целого ряда причин. Во-первых, существующие системы передачи информации по каналам Всемирной Сети весьма далеки от технического совершенства и слишком уязвимы с точки зрения потенциальных компьютерных сбоев и атак хакеров. Во-вторых, серьезным доводом против введения Интернет-голосования служит «цифровое неравенство»: дискриминация лиц преклонного возраста, у которых отсутствуют навыки обращения с современными компьютерами, а также [c. 272] малоимущих граждан, не имеющих доступа к Интернету дома или на рабочем месте, противоречит принципу всеобщего и равного избирательного права. И, наконец, главным аргументом, сдерживающим внедрение данной технологии, является несоблюдение принципа тайны волеизъявления и фактическое превращение голосования в поименное: процедура электронной аутентификации избирателя посредством использования цифровой подписи, отпечатков пальцев или смарт-карты с индивидуальным кодом-паролем позволяет достаточно легко идентифицировать личность конкретного гражданина, проголосовавшего тем или иным образом за какого-либо кандидата или по вопросу, вынесенному на референдум. Поэтому Интернет-голосование пока не выходит за рамки пилотных проектов в отдельных странах и продолжает оставаться предметом дискуссий как в политологическом, так и в экспертном сообществе.

Более привлекательным, хотя также небесспорным видится вариант в использовании для голосования на выборах органов власти и референдумах так называемых «электронных урн», которые могут работать без постоянного подключения к коммуникационной инфраструктуре, что особенно актуально для России и целого ряда других государств, где избирательные участки подчас расположены в малонаселенной местности или на территориях с ограниченным доступом к телефонным линиям и отсутствием оптоволоконного соединения с Интернетом.

В данном отношении заслуживает внимания опыт Бразилии – федеративного государства, сопоставимого с Россией по количеству граждан, обладающих активным избирательным правом (на октябрь 2002 г. – около 115 млн. человек). Система голосования с использованием «электронных урн» внедрялась там постепенно: в 1996 г. она прошла успешную апробацию на муниципальных выборах в 57 городах, к октябрю 2000 г. стала применяться на выборах муниципалитетов по всей территории страны, а 6 октября 2002 г. была использована на первых в мире электронных общенациональных выборах главы государства, за ходом которых наблюдали представители США, Японии, Мексики, Венесуэлы и международной организации Transparency International, подтвердившие, что процедура голосования исключала возможность каких-либо подтасовок и злоупотреблений.

По свидетельству исследователя-стажера международной программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» Э. Вердеросы⁹, для того, чтобы отдать на этих выборах свой голос, избиратель должен был вначале набрать на [c. 273] клавиатуре «электронной урны» – устройства размером с обычный кассовый аппарат – определенный код, соответствующий тому или иному кандидату (например, фавориту президентской кампании – представителю левой оппозиции Луису Инасио Лула да Сильве был присвоен код «13»). Затем избирателю требовалось набрать последовательную комбинацию из 25 цифр, после чего на экран «электронной урны» выводилась цифровая фотография выбранного кандидата и предложение подтвердить свой выбор или изменить его. После закрытия избирательных участков в условиях строгого контроля со стороны наблюдателей из «электронных урн» извлекались магнитные карты с записанными на них результатами голосования, которые перевозились в ближайшую региональную избирательную комиссию, откуда по каналам телефонной и спутниковой связи данные направлялись в национальную верховную избирательную комиссию. Такая технология позволила, с одной стороны, избежать злоупотреблений и человеческих ошибок, которые сопровождают ручной подсчет голосов, а с другой – существенно снизить затраты времени, необходимого для обработки результатов голосования: в течение четырех часов верховная избирательная комиссия обработала 70 %, а к концу ночи после выборов – уже 90 % от общего количества всех поданных голосов. Несмотря на опасения, что безопасность избирательного процесса могла быть обеспечена в недостаточной мере, верховная избирательная комиссия объявила об отсутствии фактов подтасовок, а международные наблюдатели отметили пользу электронного голосования в деле обеспечения скорости и надежности выборов: из использованных на всей территории Бразилии 406 тыс. «электронных урн» по причине технических неисправностей в день выборов пришлось заменить только 3546, причем результаты голосования не были признаны лишь на 111 из них.

Успешное применение технологий «электронного голосования», отразившееся в сравнительном отсутствии технических проблем при проведении общенациональных выборов, является большим достижением для Бразилии как развивающегося государства с большой численностью населения. Однако тем, кто намерен перенять данный опыт, необходимо иметь в виду и специфику бразильского избирательного законодательства, согласно которому участие в выборах грамотных граждан в возрасте от 18 до 70 лет является обязательным. В государствах, где формирование органов власти осуществляется на основе добровольного волеизъявления граждан (к числу таких государств относится и Россия), длинные очереди избирателей, [c. 274] наблюдавшиеся в ряде крупных городов Бразилии и вызванные как доскональностью процедуры голосования, так и большей по сравнению с обычной ее продолжительностью, могут подтолкнуть значительное число граждан попросту отказаться от участия в выборах. Однако предположения о том, что любые инициативы, связанные с проведением «электронных выборов» и тем более – с изготовлением дополнительного оборудования, потребуют привлечения значительных средств из государственного бюджета, представляются по меньшей мере спорными. Так, согласно данным, приводимым Э. Вердеросой, стоимость одной «электронной урны» в Бразилии составляла 400 долл.; к тому же, поскольку система «электронного голосования» вводилась в стране постепенно, на протяжении шести лет, для проведения общенациональных выборов главы государства непосредственно к октябрю 2002 г. потребовалось изготовить только 51 тыс. дополнительных аппаратов¹⁰. Это свидетельствует о том, что с учетом средней величины общих бюджетных расходов на проведение избирательных кампаний общенационального, регионального и местного уровней аналогичная или подобная система «электронного голосования» вполне может быть внедрена как в промышленно развитых, так и в развивающихся государствах при условии ее поэтапного введения в течение двух-трех электоральных циклов.

Сторонники внедрения систем «электронного голосования» небезосновательно утверждают, что использование новейших технологий способствует повышению электоральной активности, вызывая у избирателей, прежде всего у молодежи, дополнительный интерес. В то же время, по справедливому мнению критиков подобных проектов, использование «электронных урн» отнюдь не исключает возможности разного рода подтасовок и искажений результатов голосования вследствие вмешательства «заинтересованных лиц» в процесс разработки как самого оборудования, так и его программного обеспечения, подпадающих в целом ряде государств под действие законов о защите интеллектуальной собственности. Это означает, что даже при наличии множества претензий к работе системы «электронных урн» государственные контролирующие органы могут изучить ее внутреннее устройство либо подвергнуть анализу программное обеспечение, являющиеся собственностью фирм-разработчиков, только при наличии соответствующего судебного решения, добиться которого, как показывает, по крайней мере, практика США, оказывается далеко не так просто. Что же касается фактов, вызывающих немало сомнений в результатах «электронного голосования», то в этой связи заслуживает внимания опубликованная в 2004 г. книга американской [c. 275] журналистки Б. Харрис «Выборы с “черным ящиком”: подделка результатов голосования в XXI веке», где собрано более ста официально зафиксированных случаев подобного рода. Одним из наиболее впечатляющих, на наш взгляд, стал в этом отношении инцидент, имевший место в ноябре 2002 г. на выборах в штате Техас, где в трех округах победившие кандидаты – представители Республиканской партии опередили своих конкурентов-демократов на совершенно одинаковое количество голосов – 18 181¹¹. Однако для того, чтобы опротестовать подобные результаты в судебном порядке, необходимо было бы иметь какие-либо веские доказательства, например, бумажные бюллетени, а поскольку использование таких документов система голосования не предусматривала, то с формально-юридической точки зрения любые утверждения относительно фальсификации подсчета голосов, очевидно, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

Указанного недостатка лишены системы «электронного голосования», разработанные отечественными специалистами. Они основаны на принципе сканирования бумажных избирательных бюллетеней, использование которых дает возможность провести в случае необходимости ручной пересчет голосов. Впервые единичные образцы сканеров избирательных бюллетеней (СИБ) были апробированы на выборах Президента Российской Федерации в 1996 г. В 2001 г. опытная партия нового оборудования, разработанного ОАО «ЛОМО» (Санкт-Петербург) совместно с ЗАО «КРОК» (Москва) и получившего название «Комплекс обработки избирательных бюллетеней» (КОИБ), прошла успешные межведомственные испытания¹². Первым практическим применением данных устройств в качестве официального инструмента для подсчета голосов избирателей стало их использование на избирательных участках Республики Башкортостан при проведении выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации четвертого созыва и Президента Республики Башкортостан 7 декабря 2003 г.¹³ По результатам этих [c. 276] испытаний Центральная избирательная комиссия Российской Федерации приняла решение об использовании КОИБ на президентских выборах 14 марта 2004 г. на ряде избирательных участков в Москве и Санкт-Петербурге¹⁴. Автор этих строк, будучи членом Территориальной избирательной комиссии района Хамовники г. Москвы, имел непосредственную возможность ознакомиться с принципом действия КОИБ и работой комплекса в день голосования.

Управление работой КОИБ, рассчитанного на прием 21 тыс. бюллетеней в течение 16 часов непрерывной работы, осуществлялось на каждом избирательном участке двумя операторами – членами соответствующей участковой избирательной комиссии с правом решающего голоса, которые предварительно прошли курс обучения правилам эксплуатации и обслуживания комплекса и получили удостоверение-сертификат, выданное специалистами сервисного центра, обеспечивающего по поручению Центризбиркома использование КОИБ в г. Москве. В день голосования операторы консультировали избирателей по порядку ввода бюллетеней в «электронную урну», которая по своему внешнему виду напоминала небольшую трибуну для выступлений, оснащенную сигнальными лампами зеленого и красного цветов, а также электронным табло, показывавшем общее число опущенных бюллетеней. Горящая красная лампа означала, что устройство еще не закончило обработку предыдущего бюллетеня, зеленая – готовность принять следующий, который можно было опустить в «электронную урну» как вниз, так и вверх текстом, но обязательно узкой стороной вперед. Бюллетени нельзя было складывать и заминать, они помещались в лоток сканера КОИБ строго по одному и в расправленном виде. Возврат избирательных бюллетеней происходил в трех случаях: при вводе сложенного бюллетеня, при вводе бюллетеня под углом больше допустимого или же со значительным смещением в сторону (не по направляющим лотка сканера), а также при попытке одновременного ввода двух или более [c. 277] бюллетеней. Показания счетчика при возврате бюллетеней не изменялись. Бюллетени, признанные распознающим устройством КОИБ недействительными – не содержавшие отметок избирателя ни в одном квадрате, либо содержавшие отметки избирателя более чем в одном квадрате, либо содержавшие отметку избирателя в квадрате напротив фамилии выбывшего кандидата – не возвращались и маркировались внутри «электронной урны» перфорацией (проколами либо дорожками просечек) в верхней или нижней части бюллетеня, в зависимости от того, какой стороной избиратель опустил бюллетень в сканер.

Данные по результатам голосования передавались от КОИБ в территориальную избирательную комиссию через модем по телефонным линиям связи и на контрольной дискете. Примечательно, что утвержденный режим использования комплексов полностью исключал возможность отслеживать ход голосования по конкретным кандидатам в течение дня, и до того момента, когда участковая избирательная комиссия получала распечатку протокола КОИБ, никакая передача данных в территориальную избирательную комиссию не была возможна. Контрольный ручной пересчет голосов на 3 из 28 избирательных участков района Хамовники, где были установлены КОИБы, не выявил существенных расхождений с данными электронного голосования – были ошибочно «забракованы» как недействительные несколько бюллетеней по причине недостаточной четкости отметки избирателя в квадрате напротив фамилии кандидата и распознанные как содержавшие отметки более чем в одном квадрате напротив фамилий кандидатов вследствие посторонних загрязнений (отпечатки пальцев избирателей и т. п.). Необходимо также подчеркнуть, что в районе не было зафиксировано нештатных ситуаций, связанных с выходом из строя либо отказом оборудования, что свидетельствует о высокой его надежности. Незначительные технические проблемы, связанные с застреванием избирательных бюллетеней в тракте сканирующих устройств, быстро устранялись операторами комплексов и не вызывали нареканий со стороны граждан. В целом положительно оценивая опыт использования КОИБов, следует, однако, отметить достаточно высокую стоимость данного оборудования – около 70 тыс. руб. за один комплект, что при официальном курсе обмена валют на момент написания настоящего материала (примерно 29,7 руб. за 1 долл. США) почти в 6 раз больше, чем у бразильской «электронной урны». Однако есть основания полагать, что по мере перехода к серийному выпуску комплексов их стоимость значительно снизится.

Наряду с системой электронного голосования важнейшим компонентом инфраструктуры «электронной демократии» является технология интерактивного взаимодействия органов власти с населением [c. 278] и институтами гражданского общества, получившая в современной литературе устойчивое наименование «электронного правительства» (e-Government). По поводу употребления данного словосочетания следует согласиться с М. С. Вершининым в том, что прямой перевод «e-Govemment» не совсем корректен, поскольку «понятно, что имеется в виду не только сетевая инфраструктура исполнительной власти, но в целом вся инфраструктура государственной власти и управления»¹⁵. Однако подход указанного автора, когда, по его мнению, «возможно, речь должна идти об “электронном государстве”, “электронном государственном аппарате”, “электронной инфраструктуре государства”, “государстве информационного общества” и т. п.»¹⁶ применительно к российским реалиям представляется несколько односторонним, поскольку выводит за пределы рассмотрения местное самоуправление, органы которого, согласно статье 12 Конституции Российской Федерации, не входят в систему органов государственной власти. В этой связи, на наш взгляд, более правильным было бы говорить об электронной инфраструктуре органов государственного и муниципального управления или сетевой инфраструктуре институтов публичной власти, которая бы объединяла в себе технологии информационного взаимодействия между органами власти и гражданами (G2C), органами власти и институтами гражданского общества, включая политические партии, негосударственные и неправительственные организации и иные общественные объединения (G2B), а также между разными государственными и муниципальными учреждениями (G2G) (см. рис. 1). Что касается термина «электронное правительство», то представляется целесообразным соотнести его с одним из компонентов данной инфраструктуры, связанным с деятельностью органов исполнительной власти. Аналогичным образом можно, например, выделить применительно к органам законодательной (представительной) власти компонент «электронный парламент», а на уровне местного самоуправления – подсистему «электронных муниципалитетов».

Развитие сетевой инфраструктуры институтов публичной власти предполагает значительно больше, чем создание системы сайтов органов власти и иных учреждений: указанная мера, равно как и простое увеличение количества компьютеризированных рабочих мест государственных и муниципальных служащих, позволит, на наш взгляд, только автоматизировать часть административно-управленческой деятельности, перевести ее из «мира бумаги» в сетевое пространство. [c. 279] С точки зрения политической теории, речь должна идти о серьезной трансформации самих принципов взаимодействия власти и гражданского общества, когда гражданин из объекта властно-управленческого воздействия превращается в компетентного потребителя услуг, предоставляемых корпусом государственных и муниципальных служащих, и одновременно становится полноправным участником процесса принятия политических решений как на местном, региональном, так и на общенациональном уровне.

По мнению Исполнительного директора неправительственной организации «Центр демократии и технологий» (СDТ) Дж. Демпси, процесс становления системы «e-Government» можно условно разделить на три стадии: «публичность», «участие» и «онлайн-трансакции», которые не находятся в жесткой зависимости друг от друга: для начала одной из них вовсе не обязательно завершение другой, однако такая разбивка позволяет теоретически осмыслить цели и перспективы создания сетевых механизмов взаимодействия органов власти и гражданского общества¹⁷. На наш взгляд, данная схема позволяет также выделить и рассмотреть соответствующие [c. 280] функциональные блоки в рамках сетевой инфраструктуры институтов публичной власти, в том числе и применительно к концепции ее развития в современных российских условиях.

Функциональный блок «публичности» предполагает использование новейших коммуникационных технологий для расширения доступа граждан и институтов гражданского общества к интересующей их информации органов государственной власти и местного самоуправления. Возможные стратегии создания и развития этого блока могут сильно различаться как по своей форме, так и по содержанию, однако в качестве первого шага видится целесообразным размещение на соответствующих сайтах текстов законов и других нормативно-правовых актов, статистических данных, а также форм документов, необходимых для обращения в органы власти, – заявлений, деклараций, квитанций и т. п. Отметим, что, по справедливому замечанию Дж. Демпси, обеспечение гражданам свободного доступа к информации подобного рода без необходимости лишний раз посещать государственные и муниципальные учреждения, записываться по этому поводу в очередь на прием к служащим того или иного ранга и предлагать либо давать им взятки может быть особенно полезным там, где значительна неэффективность бюрократии и высок уровень коррупции¹⁸. Одной из перспективных стратегий развития данной стадии в Российской Федерации является создание на базе существующего Интернет-портала «Официальная Россия» универсальной справочной системы, предоставляющей возможность доступа к информационным ресурсам федеральных органов государственной власти и органов власти субъектов федерации через развернутую и рубрицированную систему гиперссылок.

Функциональный блок «участия», как следует из его названия, подразумевает расширение возможностей конвенционального участия граждан в управлении государственными и общественными делами на всех уровнях власти и на протяжении всего цикла подготовки и принятия политических решений. Развертывание данного блока, несомненно, будет способствовать повышению степени общественного доверия к органам государственной власти и местного самоуправления. Начало может быть положено публикацией на соответствующих сайтах специальных форм для обратной связи (в простейшем случае – контактных адресов электронной почты государственных и муниципальных служащих), позволяющих гражданам, представителям партий, движений и иных общественных объединений, а также неправительственным организациям давать свои комментарии по проектам законодательных актов и предложения, касающиеся [c. 281] законодательных инициатив и других аспектов текущей и перспективной политики. Данный функциональный блок может также включать в себя и дискуссионные Интернет-форумы с участием граждан, представителей органов власти и общественных объединений.

Последовательное развитие функционального блока «участия» будет, на наш взгляд, способствовать постепенному вытеснению из политической практики лоббизма в его традиционном понимании – как высококвалифицированной деятельности, призванной, согласно известному определению С. А. Зубкова, «реализовать интересы различных групп (союзов, объединений) граждан путем организованного воздействия на законодательную и административную деятельность государственных органов»¹⁹. От себя уточним – на деятельность не только органов государственной власти, но и институтов местного самоуправления – с целью добиться их поддержки и принятия как на федеральном и региональном, так и на муниципальном уровне необходимых решений, которые бы отвечали соответствующим групповым интересам. Повышение уровня информационной «прозрачности» процесса подготовки и принятия решений на протяжении всего его цикла, свободное обсуждение на дискуссионных Интернет-форумах органов власти законодательных проектов и инициатив, по существу, сужает поле деятельности профессионального лоббиста, отличительной чертой и главным достоинством которого, как отмечает Д. А. Ненашев, является информированность о системе власти, позволяющая «заранее знать о готовящихся решениях…, чтобы вовремя подготовить аргументацию и общественное мнение для влияния на них»²⁰. Информационная «открытость» системы органов государственного и муниципального управления предполагает постепенное вытеснение института лоббизма таким эффективным инструментом воздействия общества на власть, как механизм публичного выражения общественного мнения, нередко называемый в современной литературе также и механизмом публичной политики. В данном отношении следует согласиться с Ю. А. Нисневичем в том, что «именно свобода публичного выражения и степень влияния на власть общественного мнения являются общепризнанными критериями оценки уровня демократичности политической системы любого государства»²¹. Поскольку информационные контакты, предполагающие [c. 282] доведение до органов власти определенных сведений по поводу отношения той или иной социальной общности к какому-либо конкретному законопроекту или готовящемуся решению, так или иначе затрагивающему ее непосредственные интересы, и информационный прессинг, под которым понимается инициирование непосредственного обращения общественных организаций, групп граждан, физических лиц в органы власти с выдвижением требований о необходимости принятия либо отмены определенных решений, все более будут смещаться из сферы лоббистской деятельности в сферу публичной политики, представляется целесообразным говорить не только и не столько о «лоббировании посредством компьютерных сетей», как предлагает Д. А. Ненашев, а скорее о сетевых механизмах публичной политики как о новом инструменте политического влияния.

Функциональный блок «онлайн-трансакций» предполагает предоставление услуг государственных и муниципальных учреждений через Интернет – оплату коммунальных платежей, заполнение налоговых деклараций и сбор налогов, регистрацию общественных объединений, а в перспективе – также и предпринимателей без образования юридического лица, предприятий малого бизнеса и т. п. Среди возможных преимуществ от таких нововведений следует назвать упрощение бюрократических процедур и значительное сокращение сроков при оформлении необходимых документов, обеспечение более строгой налоговой подотчетности юридических и физических лиц посредством введения унифицированной системы электронного учета, повышение уровня бюджетных поступлений, сокращение масштабов коррупции и, соответственно, рост доверия граждан к институтам власти. Помимо этого, как отмечает Д. Н. Песков со ссылкой на данные департамента правительственной информации аппарата Правительства Российской Федерации: «…Как только Интернет начнет предоставлять услуги, которые заинтересуют большинство населения, его аудитория резко возрастет. Один из примеров прямой зависимости числа пользователей от количества и качества услуг – опыт Новосибирска, где после внедрения автоматизированной системы коммунальных платежей “Город” резко увеличилась доля подключенных к Интернету компьютеров»²². Иными словами, на сегодняшний день именно данный функциональный блок может сыграть ключевую роль в развитии сетевой инфраструктуры институтов публичной власти в Российской Федерации.

Рассматривая стадии формирования сетевых механизмов взаимоотношений органов власти с гражданами (G2C) и институтами [c. 283] гражданского общества (G2B), не следует забывать о том, что не менее серьезной является и проблема совершенствования электронных каналов взаимодействия между разными государственными и муниципальными учреждениями (G2G). По мнению ведущих отечественных специалистов в области информационного обеспечения государственного управления В. А. Никитова, Е. И. Орлова, А. В. Старовойтова и Г. И. Савина: «…Настоятельно необходима разработка единой системы организационно-распорядительных документов – классификаторов проблем, видов работ и услуг, которая могла бы стать базовой основой государственной политики, направленной на унификацию информационного обеспечения властных и управленческих органов страны. Такой подход позволяет сконцентрировать ограниченные финансовые возможности…, избежать дублирования аналогичных исследований и разработок, предназначенных для использования другими федеральными и региональными органами трех ветвей власти»²³. Далеко не случайно в Федеральной целевой программе «Электронная Россия» на 2002–2010 гг.²⁴ проблеме повышения эффективности функционирования и взаимодействия органов власти уделялось самое пристальное внимание.

По поводу критического замечания Д. Н. Пескова в адрес данной программы касательно того, что в ней «под “Россией” понимаются федеральные и региональные органы власти, министерства и ведомства, комиссии и комитеты», тогда как «западный подход… предусматривает, наоборот, усиление контроля граждан над правительством, что связано прежде всего с введением публичных оценочных показателей деятельности последнего»²⁵, заметим, что создание и совершенствование канала G2G отнюдь не является достаточным, но, без сомнения, выступает необходимым условием формирования эффективно действующей сетевой инфраструктуры институтов публичной власти.

В практическом плане речь должна идти не только о создании работоспособных механизмов «электронной демократии», но и об эффективном использовании ее подсистем и функциональных блоков. К сожалению, практика показывает, что современные информационные технологии зачастую рассматриваются как властными [c. 284] структурами – в особенности на местном уровне, – так и политическими партиями, общественными объединениями в качестве еще одного инструмента «вещания», распространения однонаправленного информационного потока от коммуникатора к адресатам, по сути отличающегося от прежнего лишь способом передачи информации. Между тем указанные технологии открывают возможность реализовать и принципиально иную модель политической коммуникации – перейти от «вещания» к более демократическому по своему характеру диалогу между участниками политического процесса, способствующему достижению и укреплению их взаимного доверия и взаимопонимания на основе обратной связи и адекватной реакции, что предполагает равноправный обмен точными, полными и проверяемыми сведениями о событиях и явлениях, происходящих в меняющемся обществе. [c. 285]

© М. Н. Грачев, 2004–2012

Примечания

¹ Ильин М.В. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997. С. 317.

К тексту

² Мадатов А.С. Концепции и модели демократии: проблемы и дилеммы // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 1999. № 1. С. 53.

К тексту

³ Подробнее см.: Мишелетти М. Государственное управление в демократическом обществе. СПб., 1998.

К тексту

⁴ Чеснаков А.А. Ресурсы Internet и российские политические технологии: состояние и перспективы развития // Вестник МГУ. Сер. 18: Социология и политология. 1999. № 4. С. 55–56.

К тексту

⁵ См.: Margetts H. The Cyber Party: Paper to workshop ‘The Causes and Consequences of Organisational Innovation in European Political Parties’, ECPR Joint Sessions of Workshops, Grenoble, 6–11 April 2001 / Helen Margetts // Government on the Web: Publications. – Mode of access: http://www.governmentontheweb.org/sites/governmentontheweb.org/files/Cyber_party_paper.pdf.

К тексту

⁶ Нисневич Ю.А. Информация и власть. М., 2000. С. 103–104.

К тексту

⁷ Керстинг Н. Электронное голосование и демократия в Европе // Политическая наука. – 2007. – № 4. – С. 123–124.

К тексту

⁸ См.: Litan R.E. Law and Policy in the Age of Internet // Duke Law Journal. 2001. Vol. 50. № 4. Р. 1047.

К тексту

⁹ См.: Вердероса Э. Электронные выборы в Бразилии // Государственное управление в переходных экономиках: Ежеквартальное издание программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» / Институт открытого общества. 2003, зима. С. 22–23.

К тексту

¹⁰ Там же. С. 23.

К тексту

¹¹ Harris B. Black Box Voting: Ballot Tampering in the 21st Century. Renton, WA, 2004. Р. 20.

К тексту

¹² См.: Выписка из протокола № 148-2-3 заседания Центральной избирательной комиссии РФ от 15 февраля 2002 г. «О реализации Мероприятий Федерального центра информатизации при Центральной избирательной комиссии Российской Федерации по эксплуатации и развитию Государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Выборы» и информационно-технологических подсистем интеллектуальной информационной системы здания ЦИК России на 2001 год» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2002. № 1.

К тексту

¹³ См.: Постановление Центральной избирательной комиссии Российской Федерации от 14 ноября 2003 г. № 56/508-4 «Об утверждении Инструкции о порядке использования технических средств подсчета голосов – комплексов обработки избирательных бюллетеней при проведении выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации четвертого созыва и Президента Республики Башкортостан 7 декабря 2003 года» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2003. № 22.

К тексту

¹⁴ См.: Постановление Центральной избирательной комиссии Российской Федерации от 6 февраля 2004 г. № 83/702-4 «Об использовании технических средств подсчета голосов – комплексов обработки избирательных бюллетеней при проведении выборов Президента Российской Федерации 14 марта 2004 года в городе Москве и городе Санкт-Петербурге» // Вестник Центральной избирательной комиссии Российской Федерации. 2004. № 5.

К тексту

¹⁵ Вершинин М.С. Политическая коммуникация в информационном обществе. СПб., 2001. С. 117.

К тексту

¹⁶ Там же.

К тексту

¹⁷ См.: Демпси Дж. Электронное правительство и его выгоды для широких масс // Государственное управление в переходных экономиках: Ежеквартальное издание программы «Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг» / Институт открытого общества. 2003, зима. С. 24–25.

К тексту

¹⁸ Там же. С. 25.

К тексту

¹⁹ Зубков С.А. Лоббизм в практике менеджмента. // Социально-политический журнал. 1996. № 5. С. 83.

К тексту

²⁰ Ненашев Д.А. Лоббирование посредством компьютерных сетей: новый инструмент политического влияния. // Политическая наука. 2002. № 1. С. 126.

К тексту

²¹ Нисневич Ю.А. Указ. соч. С. 117.

К тексту

²² Песков Д.Н. Интернет в российской политике: утопия и реальность. // Полис. 2002. № 1. С. 33.

К тексту

²³ Никитов В.А., Орлов Е.И., Старовойтов А.В., Савин Г.И. Информационное обеспечение государственного управления. М., 2000. С. 6–7.

К тексту

²⁴ См.: Постановление Правительства Российской Федерации от 28 января 2002 г. № 65 «О федеральной целевой программе “Электронная Россия (2002–2010 годы)”» // Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 5. Ст. 531.

К тексту

²⁵ Песков Д.Н. Указ. соч. С. 37.

К тексту

		каталог