Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		содержание

Пролетарская революция в Баварии, приведшая к кратковременной победе пролетарской диктатуры, является неразрывной частью революции в Германии 1918–1919 гг. Победы и поражения баварских рабочих тесно связаны с победами и поражениями всего рабочего класса Германии в эти годы и могут быть поняты только как часть целого, общего развития ноябрьской революции и борьбы рабочего класса Германии за социализм.

Величайшее влияние Октябрьской революции на рабочее движение всех стран, ее всемирно-историческая роль в развязывании мировой пролетарской революции сказалось с особой силой на размахе и характере ноябрьской революции в Германии.

Революционный взрыв в Германии произошел в ноябре 1918 г. – ровно через год после Октябрьской революции – в условиях определившегося военного поражения немецкого империализма.

Причинами замедленного темпа развития революционного кризиса были как большая сила и организованность господствующих классов Германии – юнкерства и буржуазии по сравнению с русской буржуазией и помещиками, так в особенности отсутствие последовательно-революционной, тесно связанной с массами, умеющей возглавлять и организовывать их борьбу партии, подобной партии большевиков в России.

Тем не менее рабочий класс и солдаты Германии стихийно пошли по стопам русского пролетариата; опыт и формы борьбы Октябрьской революции были подхвачены классовым чутьем революционных масс и наложили глубокий отпечаток [c.7] на революцию с первых же минут ее развития. Немецкий пролетариат с самого начала революции применил социалистические методы и формы борьбы, соединив вооруженное восстание с созданием советов.

С 31 октября 1918 г. начались восстания матросов различных судов, превратившиеся 3 ноября в общее вооруженное выступление флота в Киле и образование рабоче-матросского совета. Кильские события явились искрой, зажегшей революционный пожар в стране.

5, 6 и 7 ноября происходят выступления и образуются советы в Гамбурге, Мобеле, затем в Мюнхене, Лейпциге и других городах, и наконец революция вспыхивает в Берлине. 9 ноября рабочие Берлина одержали победу в стихийном уличном выступлении, сопровождавшемся общей забастовкой и вооруженным подавлением сопротивления незначительных реакционных гвардейских частей, остававшихся верными кайзеру.

10 ноября в Берлине создался совет рабочих и солдатских депутатов, обладавший в этот момент единственной реальной властью. Главной движущей силой революции и ее бесспорным гегемоном был рабочий класс, поддержанный большинством солдатской массы. Поддержка рабочего восстания активными элементами армии при сочувствии ее подавляющего большинства лишила буржуазию и юнкерство сколько-нибудь действительных средств борьбы с революцией и привела к быстрому краху кайзеровского режима.

Еще утром 9 ноября рейхсканцлер принц Макс Баденский опубликовал официальное сообщение о решении Вильгельма II отречься от престола и о назначении рейхсканцлером вождя социал-демократов большинства Эберта. Кайзер, намеревавшийся еще в течение нескольких дней после победы революции осуществить карательную экспедицию в столицу с “верными войсками”, должен был убедиться вместе с генералитетом в безнадежности всякого сопротивления и бежал со своей свитой в Голландию.

Победа стихийного восстания рабочих и солдат, – восстания, не руководимого никакой единой направляющей силой (спартаковцы принимали активное участие в борьбе и возглавляли в ряде мест выступление, но при малочисленности и слабости влияния в массах не могли конечно играть роли [c.8]^* руководителя всего движения), – свидетельствовала об исключительной глубине революционного кризиса и о решающей силе и удельном весе рабочего класса в стране.

Пролетариат Германии имел против себя в высшей степени организованную буржуазию в союзе с экономически крепким юнкерством. Он начал революцию к концу мировой войны и имел против себя сплоченный фронт империалистической Антанты.

Немецкий пролетариат мог рассчитывать на поддержку беднейшего и мелкого крестьянства, на нейтралитет середняка, имея с самого начала против себя крепкий слой зажиточного кулацкого крестьянства. Но преимуществом перед рабочим классом России было то, что Германия была передовой индустриальной страной в Европе, а пролетариат являлся самой крупной и многочисленной частью населения.

Германская революция, как и Октябрьская, возникла в огне войны, давшей в руки рабочего класса оружие и даже вооруженный перевес над буржуазией и юнкерством. И наконец самое главное и основное преимущество немецкой революции составляла осуществленная уже победа пролетарской диктатуры в России, показавшая путь борьбы и обеспечивавшая немецкому рабочему классу опору в борьбе против возможной интервенции Антанты.

Имея все необходимые объективные предпосылки для победы, немецкая пролетарская революция не имела однако самого основного, решающего условия. Стихийный характер движения показывал основную слабость победившего пролетариата – отсутствие крепкой революционной пролетарской партии, стоящей во главе рабочего класса и революции. Этим роковым для революции обстоятельством немедленно воспользовалась социал-демократия для того, чтобы овладеть стихийным революционным процессом, направить революцию в русло куцых буржуазно-демократических реформ, не затрагивающих основ классового господства буржуазии и юнкерства и, возглавив единый фронт контрреволюции, нанести поражение революционному пролетариату.

Банкротство кайзеровского режима, полная дискредитация буржуазных политических партий и бессилие господствующих классов – все это заставило буржуазию и юнкерство выдвинуть вперед социал-демократию, возложить на нее миссию [c.10] спасения капитализма и удушения революции. Это был сознательный и правильный расчет буржуазии и генералитета, понимавших, что при данных обстоятельствах социал-демократия явится якорем спасения. Расчет этот был тем более обоснован, что политическим лидерам буржуазии и юнкерства было великолепно известно враждебное отношение социал-демократических вождей к революции, их тщетные усилия предотвратить ее и действительный смысл маневра вождей, “возглавивших” в последнюю минуту движение, чтобы сохранить влияние на рабочий класс. Последнее обстоятельство лидеры социал-демократов – Эберт и Шейдеман – откровенно разъяснили верховному командованию, с которым они поддерживали непрерывный контакт. Накануне победы революции Эберт и К⁰ требовали от Вильгельма отречения в пользу малолетнего сына, стремясь не только предотвратить революцию, но и спасти монархию. На предприятиях социал-демократические уполномоченные всячески удерживали рабочих от выступлений. И только перед лицом бурного движения и невозможности помешать его победе они “примкнули” и “возглавили” его, создавая у пролетариата иллюзию своего участия в осуществлении революционной победы.

Важнейшим успехом социал-демократии было овладение советами, создавшимися в самом ходе революции по всей стране. Это революционное творчество масс ярко подчеркивало, что “исторический крах буржуазной демократии не был выдумкой большевиков, а был абсолютной исторической необходимостью”, что революция “оказалась идущей по большевистской тропе” (Ленин). “Пролетариат, – говорил Ленин 27 ноября 1918 г. на собрании партийных работников Москвы, – с самого начала, когда он создавал Советы, проявлял интенсивную, хотя менее сознательную, чем буржуазия, но определенную классовую позицию уже тем, что он создал Советы, уже становился против буржуазии под лозунгом: “вся власть Советам” и тем дал всю платформу, дал ясную политику и определил всю тактику” (Ленин, т. XXIII, стр. 310).

Особенно важное значение имел Берлинский совет, сосредоточивший в себе в дни революции единственную подлинную власть. [c.11]

Но советы в Германии создались стихийно, при отсутствии руководства крепкой и последовательной революционной пролетарской партии. Отдавая себе полный отчет в этом, вожди социал-демократии большинства приложили все усилия, чтобы добиться господствующего положения в советах и в направлении их политики. Обработка советов и их депутатов шла под лозунгами “паритетного социалистического состава” советов, “единение социалистических сил” и их “совместной работы”. Уже 10 ноября, на первом заседании Берлинского совета, в котором социал-демократы, большинства и независимые имели огромное большинство, эта тактики дала социал-демократии ощутительные успехи. Совет огромным большинством принял предложение о создании “паритетного, социалистического правительства” и паритетного исполкома совета.

В правительство, названное: советом народных уполномоченных, вошли Эберт, Шейдеман и Ландсберг от социал-демократов большинства, Гаазе, Дитман и Барт – от независимых. Исполком Берлинского совета был образован на тех же началах. Ведущую роль в нем играли независимые, особенно левые независимцы. Местные правительство и исполкомы советов, как правило, создались на основе того же принципа “паритетности”, что и центральное правительство и исполком Берлинского совета.

Исход первых дней революции: овладение социал-демократией органами революции – советами и властью имело^: решающее значение для всего ее дальнейшего развития. Революция, имевшая своим гегемоном и главной движущей силой социалистический пролетариат, стремящийся к уничтожению капитализма, передала власть в руки мнимо пролетарской партии, по существу контрреволюционной партии, осуществляющей волю господствовавших классов и верховного командования.

Правительство народных уполномоченных, заявляя на словах о социалистическом курсе своей политики, на деле повело немедленно борьбу против вмешательства советов в государственные дела, против контроля деятельности правительства со стороны исполкома Берлинского совета, выполнявшего до созыва первого Всегерманского съезда советов рабочих и солдатских депутатов (декабрь 1918 г.) роль также Всегерманского исполкома советов, игнорируя и отклоняя принимаемые в ряде мест советами требования о вооружении [c.12] пролетариата, социализации предприятий, регулировании продовольственного вопроса и т.д. Социал-демократия, вынужденная мириться с существованием советов как детищем революции, проводила политику не открытой распри с ними, а окарнания их прав, выхолащивания из их работы революционного содержания. Захватив большинство в советах, использовав революционную неопытность масс и отсутствие крепкой подлинно большевистской партии, социал-демократия большинства осуществляла, прикрываясь именем советов и революции, политику самоубийства и советов и революции.

Советы различными способами, но неуклонно оттеснялись на задний план. В то же время весь старый государственный аппарат буржуазно-юнкерской Германии был сохранен и продолжал оставаться государственной машиной “социалистического” правительства.

В результате этой политики социал-демократической контрреволюции советы в Германии быстро, утрачивали свой первоначальный характер. Подобно тому как “социалистическое” правительство народных уполномоченных было, на деле нотой формой буржуазной диктатуры, – советы, создавшиеся в момент революции как органы восстания и пролетарской революции, приняв контрреволюционную политику социал-демократии и находясь под ее руководством, превращались в придаток буржуазной диктатуры в ее новом виде, заполняли социалистическую форму буржуазным содержанием, “прикрывали контрреволюцию против революции” (Сталин, Вопросы ленинизма, дополнение к 9 изд., стр.45).

В то же время социал-демократические вожди подготовляли за спиной масс разгром активных революционных сил рабочего класса. С первых же дней вожди социал-демократического большинства договаривались с верховным командованием о собирании вооруженных сил контрреволюции из наиболее надежных воинских частей, намереваясь стянуть их в Берлин для разоружения рабочих и “истребления радикалов”. В этих целях Эберт сносился ежедневно по тайному проводу с генералами Гинденбургом и Тренером, торопя с мобилизацией сил контрреволюции.

Не менее контрреволюционна была внешняя политика “социалистического правительства”. Оно ползало на коленях перед [c.13] победоносной Антантой, стремясь купить смягчение условий перемирия и будущего мира ценой борьбы с “угрозой большевизма” внутри страны и открыто враждебных отношений к Советской России. “Социалистическое” правительство демонстративно отказалось принять маршруты с продовольствием, которые послали немецким рабочим трудящиеся Советской России, и предпочитало вымаливать у Антанты ослабления голодной блокады Германии. Правительство саботировало возобновление дипломатических отношений с Советской Россией и не допускало посылку в Германию советского посла. В довершение всего этого оно поддерживало белогвардейскую контрреволюцию в Прибалтике, прямо содействуя империалистической интервенции и активно участвуя в этой интервенции против Советской Латвии.

Социал-демократия не могла бы рассчитывать на поддержку со стороны рабочего класса, если бы она не прикрывалась словесными заверениями и обещаниями вести “борьбу за социализм”. Социал-демократические вожди полностью использовали демократические и реформистские иллюзии в рабочих массах для противопоставления “гибельного” и тяжелого пути русских рабочих “мирному” и “безболезненному” пути к социализму, якобы осуществляемому немецкой социал-демократией. Изнуренному войной и голодной блокадой пролетариату Германии вожди социал-демократии размалевывали трудности, “кровавые ужасы” и лишения русских рабочих и крестьян, охваченных в это время борьбой с контрреволюцией, интервенцией и разрухой.

Суровому и трудному, но единственно верному пути пролетарской диктатуры противопоставлялся реформистский путь: мирное “врастание капитализма в социализм”, якобы уже начавшееся в Германии. Не насильственная диктатура пролетариата, а “чистая” демократия, не советская власть, а учредительное собрание и парламент, не непримиримая классовая борьба и гражданская война с врагами социализма, а гражданский мир, классовое сотрудничество пролетариев и предпринимателей, не экспроприация экспроприаторов, а постепенная “социализация” с выкупом предприятий у капиталистов, – таков тот путь, по которому германская социал-демократия лживо обещала незамедлительно и верно привести к социализму. [c.14]

Особенно предательскую роль в этой политике обмана масс играли вожди независимой социал-демократии, маскировавшие свое участие в проведении этой контрреволюционной линии “левой” по внешности фразеологией и политикой. Это касалось раньше всего основного вопроса революции: диктатура пролетариата или буржуазная демократия, советы или парламент? Вожди правого крыла независимых – Гаазе, Каутский, Бернштейн, Гильфердинг и др. стояли по существу на тех же контрреволюционных позициях отрицания диктатуры пролетариата, что и Эберт и К⁰, и выступали, как например Каутский и Гильфердинг, теоретическими оруженосцами ренегатства и полной измены марксизму.

Но идея советов пустила глубочайшие корни в рабочем классе. Он видел в ней олицетворение борьбы за социализм, а героический пример Советской России еще более укреплял это в сознании пролетарских масс.

Вожди левого крыла независимцев, “приспособляясь” к настроениям широких масс рабочего класса, выступали на словах “сторонниками” идей советов, “борцами” за политическую власть советов. При этом руководители левого крыла независимцев ухитрялись “сочетать” советы с парламентаризмом, предлагая совместить государственный буржуазный аппарат с советами. Они требовали “включения советов в конституцию” и их участие “в законодательстве, государственном и общинном управлении и в предприятиях” наряду с парламентом, муниципалитетами, общинными органами и властью предпринимателя! B этой чудовищно нелепой и предательской попытке сочетать буржуазную демократию с пролетарской диктатурой отражалась вся мелкобуржуазная, антиреволюционная сущность левого крыла независимых. Вожди независимых как правого, так и левого крыла вели политику, осуществление которой давало те же результаты, что и политика вождей социал-демократии большинства: предательство революции, предательство интересов пролетариата, ослабление его и укрепление фронта контрреволюции.

Социал-демократия умело использовала для обмана масс и те социальные реформы, которые пролетариат завоевал в результате ноябрьской победы.

Остатки средневековых заколов о сельскохозяйственных рабочих и “челяди”, отдававших батрачество под полицейский [c.15]^* и административный произвол помещиков, были отменены. Восстанавливались и расширялись отмененные во время войны законы об охране труда. Правительство поспешило возвестить о введении с 1 января 1919 г. 8-часового рабочего дня. Уже 15 ноября было подписано генеральное соглашение профсоюзов и союзов предпринимателей, по которому вводились коллективные договоры, арбитраж для разбора конфликтов, и предприниматели признавали профсоюзы и их фабрично-заводские органы представителями рабочих на производстве с правом контроля за выполнением всех условий труда. Поспешность этого соглашения, заключенного между предпринимательскими союзами и профсоюзной бюрократией, диктовалась в первую очередь страхом перед забастовочным движением и угрозой его дальнейшего роста. Предприниматели вполне доверяли реформистской профбюрократии, зарекомендовавшей себя активной борьбой с революционным рабочим движением, и, подписывая соглашение, спешили заключить с профсоюзами блок против пролетарской революционной борьбы на фабриках и заводах.

Все реформы, на которые буржуазия вынуждена была пойти перед угрозой дальнейшего развития революции, были крайне умеренными: в числе их мы не встречаем даже важнейших последовательно-демократических мероприятий, которые могли бы свести на нет огромную роль юнкерства в Германии. “Социалистическое правительство” оставило в неприкосновенности крупное помещичье землевладение и все прочие источники экономического могущества юнкерства и сохранило за императорской фамилией, а также королевскими и княжескими домами их владения и поместья в качестве их “неприкосновенной частной собственности”. Таким образом социал-демократия, заботливо сохраняя важнейшие позиции и привилегии юнкерства и всей феодальной клики, ни в коей мере не склонна была ослаблять основную силу монархической реставрации.

Наконец в целях завоевания доверия масс к “социалистической” правительственной политике была учреждена “Комиссия по социализации”, в которую вошли Каутский, Гильфердинг и ряд экономистов. Комиссия эта бесконечно мариновала кабинетные проекты социализации, поддерживая таким путем в массах иллюзии о грядущем социализме. Один из [c.17] членов этой комиссии профессор Вильбранд вскрыл ее действительное назначение, обмолвившись замечанием: “чтобы успокоить дикую толпу, ей надо было сказать “волшебное слово”. Этим словом была социализация.

Политикой обмана масс, обещанием социализма и проведением куцых социальных реформ социал-демократия не могла рассчитывать удержать свое влияние в широких массах рабочего класса в течение более или менее продолжительного времени. Революционизирование пролетариата выявлялось в конфликтах отдельных советов с правительственными органами. В ряде мест советы под напором рабочих принимались за социализацию предприятий, брали на себя разрешение экономических вопросов, регулирование зарплаты и т.д.

К концу второй недели революции начались забастовки сперва в Верхней Силезии и в Рейнско-Вестфальской области, а затем на ряде берлинских предприятий. Бастующие рабочие требовали повышения заработной платы, отмены сдельщины и ряд других немедленных мер по улучшению экономического положения рабочего класса. Профсоюзные вожди принимали все меры к срыву стачек, доказывая в один голос с социал-демократическими вождями, в том числе и независимцами, что стачки теперь направляются “не против капитализма, но против социалистической республики”.

Рост революционизирования масс показывал всю непрочность социал-демократического обмана.

Главной задачей реакционного фронта социал-демократии и буржуазии являлся поэтому разгром пролетарского революционного авангарда, разоружение рабочих и обессиление их раньше, чем основные толщи рабочего класса распознают обман и предательство социал-демократической политики. Верховное командование и буржуазная пресса не переставали настойчиво твердить о необходимости “решительных действий” по “истреблению радикалов”, – план, о котором Эберт договорился с Гинденбургом в первые же дни революции. Но первые попытки контрреволюционных выступлений показали ненадежность и слабость контрреволюционных сил.

6 декабря в Берлине и в Гамбурге контрреволюция организовала путч под лозунгом “За правительство Эберта – против Советов”. Вовлеченные в контрреволюционный заговор части берлинского гарнизона – несколько тысяч человек – арестовали [c.18] исполком Берлинского совета и провозгласили Эберта президентом республики. Вожди социал-демократического большинства надеялись на поддержку этого контрреволюционного выступления и другими воинскими частями, которыми главное командование обещало окружить к этому дню Берлин. Обещанные войска однако запоздали, а с выступлением контрреволюционной военщины быстро справились сами берлинские рабочие. Такая же участь постигла гамбургское выступление. При этом обнаружилось враждебное отношение к правительству значительной части берлинского гарнизона, не только не поддержавшей восставших, но помогавшей кое-где рабочим в их подавлении. Правительство Эберта вынуждено было отступить и заявить в выпущенном совместно с исполкомом Берлинского совета воззвании о признании контроля советов над правительством и о полном единодушии этих двух сил. Независимые социал-демократы прикрыли: этим воззванием участие вождей социал-демократии большинства в контрреволюционном путче и дали им возможность выйти сухими из авантюры. Для Эберта и К⁰ это было особенно важно в целях “политической” подготовки назначенного на 15 декабря Всегерманского съезда советов.

Собравшийся съезд советов дал своей работой и решениями прочную опору контрреволюционной политике социал-демократии. Делегатский состав съезда, – делегаты выбирались местными советами из своей среды, – был в подавляющем большинстве шейдемановским: 298 социал-демократов большинства, 91 независимый, 10 спартаковцев, 25 демократов, 75 не показавших партийной принадлежности.

Съезд с самого начала отклонил предложение пригласить с совещательным голосом К. Либкнехта и Р. Люксембург; также не допустил обращения к съезду спартаковской делегации с требованием провозглашения советской республики и устранения правительства Эберта.

Решения съезда представляли собой по существу программу ликвидации советов. Законодательная и исполнительная власть передавалась съездом Совету народных уполномоченных, а избираемому съездом Центральному совету оставлялся лишь “контроль” над правительством без права отмены его законов и решений. Вместе с тем съезд решил назначить на 19 января выборы в национальное (учредительное) [c.19] собрание, которое решило бы вопрос о политической власти в стране. Одновременно социал-демократы, вынуждены были под прямым давлением революционных демонстраций принять решение о “незамедлительном начале социализации” пригодных отраслей народного хозяйства, поручив проведение социализации правительству.

Полной победе социал-демократии по всей линии мешало только одно решение съезда, явившееся результатом настроения главным образом солдатских делегатов, которые не поддавались ни на какие уговоры социал-демократических вождей. Съезд принял так называемые “7 гамбургских пунктов”, регулирующих взаимоотношения солдат с командным составом. По этим “7 гамбургским пунктам” верховное командование передавалось правительству, а не солдатскому совету, но выставлялись требования о выборности, комсостава, отмене знаков отличия и т. д. Это решение съезда вызвало конфликты между главным командованием, – Гинденбург и Тренер энергично протестовали против проведения его в жизнь, – и правительством. Впрочем и главное командование, и социал-демократические вожди, и буржуазия видели, что главный итог съезда заключается не в этом формальном умалении прав офицерства и не в решении о “незамедлительной социализации” (правительство имело полную возможность саботировать эти решения, как оно и поступило), а в осуществленных съездом фактических похоронах советов и возвращении: к буржуазной демократии. Съезд избрал Центральный совет, в который вошли одни социал-демократы большинства. Независимые, лавируя, чтобы удержать, свое влияние на массы, а по существу ведя ту же линию на удушение революции, не входят в Центральный совет, мотивируя тем, что съезд отклонил их предложение о предоставлении Центральному совету права принятия или отклонения законов до их опубликования правительством.

Опираясь на решения съезда и имея за собой Центральный совет, правительство торопилось развернуть контрреволюционное наступление. Неудачный опыт контрреволюционного путча с помощью военщины показал необходимость специальной организации вооруженных сил для борьбы с рабочим классом. Уже 14 декабря правительство опубликовало решение о [c.20] создании наемных “добровольческих народных войск”, где солдатские советы упразднялись. Решение это имело целью создание контрреволюционных белогвардейских сил из отборных элементов: офицерства, белогвардейского студенчества и чиновничества, буржуазных сынков и т.д. и вооружение их в изобилии всеми средствами военной техники.

Но еще до того как этот план вооружения руками социал-демократии, белогвардейщины был полностью осуществлен, правительство решило повторить контрреволюционный путч на расширенной основе. 23–24 декабря оно предприняло попытку разоружения так называемой “народной морской дивизии”, которая в массе своей была настроена революционно и недовольна правительством,. Попытка эта окончилась неудачей, несмотря на помощь главного командования, пославшего 1200 гвардейцев для борьбы с осажденными матросами, силы которых н казармах были ничтожны, так как основная масса матросов была отпущена под предлогом сочельника в город. Массы рабочих хлынули к месту боя на помощь энергично боровшимся матросам. Результатом этого контрреволюционного путча явилось усиление роста недоверия и, враждебности к правительству в массе берлинских рабочих. Спартаковская демонстрация 25 декабря, собравшая десятки”тысяч рабочих, засвидетельствовала ускоряющийся отход рабочих столицы от предательской политики Эберта и К⁰.

Растущая радикализация масс заставила вождей независимых для сохранения влияния на революционных рабочих пуститься на “левые” маневры и перейти в формальную “оппозицию” к социал-демократии большинства. Вожди независимых в действительности спасли и на этот раз правительство Эберта. Выступив посредниками при переговорах правительства с победившими матросами, они добились компромиссного соглашения, по которому “непосредственные” виновники провокации, социал-демократы, комендант Берлина Вельс и др., ушли в отставку, а Эберт и К⁰ выходили снова сухими из воды. Матросы же вливались в республиканскую охрану и должны были обещать “не выступать более против правительства”. В то же время вожди независимых, спасая Эберта и К⁰, чтобы не терять своего влияния, решили “апеллировать к массам” против вождей социал-демократии большинства и вышли из Совета народных уполномоченных [c.21] и из прусского правительства. Место ушедших из правительства вождей независимых заняли социал-демократы большинства – Носке и Виссель. Носке был назначен военным министром и непосредственным организатором намеченной контрреволюционной расправы с революционными рабочими. Эберт и Носке спешили с развязыванием открытой гражданской войны против рабочего класса, ввиду того что все большие массы берлинского пролетариата переходили к активной революционной борьбе. Пролетариат Берлина, стоявший в первых рядах революционного движения, должен был быть разгромлен раньше, чем революционное брожение в провинции поставит социал-демократов большинства перед лицом общего революционного выступления рабочего класса Германии в целом.

Контрреволюцию одновременно вынуждали торопиться рост влияния и консолидация спартаковской организации. Спартаковцы принимали активное участие в подготовке революции, в ноябрьских боях и свержении кайзеровского режима. Лозунгами “Спартака” были с самого начала революции: “Передача власти советам”, “Образование Германской советской республики”. “Спартак” отказался войти в Совет народных уполномоченных и принять участие в обмане масс социал-демократией. Наоборот, Либкнехт, Люксембург и вся организация “Спартака” немедленно призвали пролетариат к бдительности, к продолжению борьбы за социалистическую революцию, неустанно разоблачая предательскую политику социал-демократии.

“Спартак” и во время революции не был массовой организацией, а скорее представлял агитационно-пропагандистскую группу, вдобавок еще не изжившую полуцентристского груза люксембургианских идей и социал-демократических пережитков, не усвоившую революционной стратегии и тактики марксизма-ленинизма. Последнее проявлялось особенно в непонимании руководящей и организующей роли авангарда пролетариата, его партии в революции, в преклонении перед стихийностью. массового движения, якобы “само собой” приводящего к победе пролетариата. Из этого проистекали грубейшие ошибки спартаковской организации, главной из которых было сохранение организационной связи “Спартака” с независимой социал-демократией: спартаковская организация [c.22]^* и после ноября оставалась в независимой социал-демократической партии и организационно порвала с нею только в конце декабря 1918 г.

Руководители “Спартака” исходили в этой грубо ошибочной тактике из того ложного взгляда, что, оставаясь в рядах независимой социал-демократии, “Спартак” окажет революционизирующее воздействие на эту партию и завоюет подлинно пролетарские элементы в ее радах на .свою сторону. Разрыв с независимыми мыслился возможным только вместе с отходом масс от независимых. Между тем именно пребывание “Спартака” в рядах независимых задерживало разоблачение независимых и отход масс от них, тормозило образование подлинно революционней партии рабочего класса и сплочение вокруг нее масс. На это указывало и слабое влияние спартаковцев в советах и профсоюзах. Спартаковская организация не имела в советах даже своих фракций.

Первая фракция была организована лишь в феврале 1919 г. в Берлинском совете. Растущая контрреволюционность независимых вождей в революции подтвердила ошибочную линию поведения “Спартака”.

Сделав безуспешную попытку добиться созыва партийного съезда независимых для обсуждения политической линии партийного руководства, “Спартак” вынужден был созвать самостоятельную конференцию своих организаций, превратившуюся в учредительный съезд коммунистической партии Германии (25 декабря – 1 января 1919 г.) Съезд постановил огромным большинством голосов на первом же заседании выйти из независимой социал-демократии и основать самостоятельную коммунистическую партию Германии. Значение этого шага было огромно – была создана КПГ.

Работы съезда обнаружили вместе с тем, что родившаяся только что коммунистическая партия не свободна от груза люксембургианских и ультра-“левых” взглядов. Подлинно большевистская партия немецкого пролетариата находилась еще в процессе формирования, и съезд подтвердил это.

Ультра-“левые” ошибки отчетливо проявились в вопросе об отношении к профсоюзам и к Национальному собранию. Господствующим настроением съезда было отрицательное отношение к профсоюзам, доходившее до лозунга “вон из профсоюзов”. Этот взгляд поддерживала и Р. Люксембург, [c.24] высказавшаяся за ликвидацию профсоюзов и передачу их функций советам и фабзавкомам. Настроения “детской болезни “левизны” особенно ярко выступили в вопросе об. отношении к Национальному собранию. Несмотря на выступления Р. Люксембург и К. Либкнехта, занявших в этом вопросе совершенно правильную позицию, съезд постановил большинством голосов бойкотировать выборы в Собрание.

Наряду с этими ультра-“левыми” настроениями люксембургианские взгляды дали себя особенно знать в программе “Спартака”, написанной Р. Люксембург и принятой съездом. Программа эта имела огромное значение для пролетарского движения в Германии и была революционным документом пролетарской революции. Но в программе недостаточно использовался опыт пролетарской революции в России, не было большевистской постановки вопроса о диктатуре пролетариата, в разрешении национального и крестьянского вопросов (программа определяла террор как средство буржуазной революции, не ставила вопроса о наделении землей малоземельного крестьянства и т.д.); отсутствовало требование основания III Интернационала.

I съезд КПГ означал новую главу в истории пролетарского революционного движения в Германии, огромный шаг вперед пролетарской революции.

Немедленно после окончания съезда социал-демократические вожди поспешили с провокационным вызовом берлинскому пролетариату.

Расчет Эберта и Носке исходил из того, чтобы спровоцировать берлинских рабочих на борьбу, пока они еще не успели должным образом сорганизоваться и вооружиться. Поводом для этой провокации социал-демократические вожди наметили увольнение в отставку левого независимца Эйхгорна, популярного в рабочих массах полицей-президента Берлина. 4 января прусское правительство известило Эйхгорна об отставке. 5 января произошла 150-тысячная демонстрация протеста против политики правительства и отставки Эйхгорна. Последний отказался подчиниться приказу об отставке. Выступившие против социал-демократических вождей рабочие перешли к активным революционным действиям. Вооруженные рабочие отряды заняли квартал, где помещались здания газет и типографий и захватили его, овладев в том числе [c.25]^* редакцией и типографией центрального органа социал-демократии – “Форвертс”. Всеобщая забастовка охватила почти все берлинские предприятия. К решительному выступлению рабочих присоединилось колебание гарнизона. Старые полки и республиканская охрана заявили о своем нейтралитете. Рабочие отряды начали занимать правительственные здания. Социал-демократические вожди недооценили силы революционного пролетариата Берлина и в решительную минуту оказались в таком положении, что не решились оставаться в государственной канцелярии и укрылись у приятеля Шейдемана, купца Склярека.

Но у восставших берлинских рабочих не оказалось руководства, способного использовать замешательство правительства. Руководство восстанием находилось в руках “левых” независимцев, видевших свою задачу в том, чтобы затормозить движение.

5 января был образован революционный комитет, возглавляемый Ледебуром и Шольце от независимых и Либкнехтом (последний высказался за восстание и вошел в комитет, не снесясь с ЦК КПГ). Этот революционный комитет, призванный руководить восстанием, занимался в решающие дни 5–7 января совещаниями и бездействовал, несмотря на все усилия Либкнехта добиться от ревкома принятия энергичных мероприятий.

Вооруженные отряды рабочих оставались без руководства, распыляя свои боевые силы, не используя и не закрепляя результат своих побед. Среди колеблющихся солдат гарнизона не проводилось никакой работы. Не была даже установлена связь с морской дивизией, силы ее не были привлечены на сторону пролетариата. Полицейские отряды, встретившись с отказом Эйхгорна гарантировать им заработную плату, переходили на сторону правительства. Тот же Эйхгорн отказался снабдить оружием приехавших за ним в полицей-президиум представителей от предприятий. Впоследствии Носке признавался, что “если бы массы имели решительных и ясно сознающих свои цели вождей вместо пустомель, то они уже к обеду этого дня (5 января. – Н.З.) овладели бы Берлином”.

В то время как ревком и “левые” независимцы топтались на месте, социал-демократические вожди успели оправиться [c.27] от растерянности. Государственная канцелярия была укреплена и к вечеру 6 января представляла настоящую крепость. Носке выехал в предместье Берлина, Далем, где началась быстрая организация добровольческих белогвардейских частей из буржуазных сынков и офицерства. К Берлину подтягивались крупные воинские силы. Для того чтобы дать правительству выиграть время, правые вожди независимых – Каутский, Брейтшейд и др. начинают в качестве посредников переговоры с восставшими рабочими. С этой же целью и “лево”-независимые вожди восстания согласились па переговоры. 8 января вечером, когда начали прибывать отряды Носке, переговоры были прерваны, и правительство возвестило, что “час расплаты приближается”. Теперь, когда были стянуты контрреволюционные силы, когда момент восстания был упущен, ревком обратился к рабочим с призывом к оружию и к борьбе. Отряды рабочих продолжали упорную борьбу, но с 9 января под влиянием тех же независимых на предприятиях принимались уже резолюции о “прекращении братской бойни” и мирном “улаживании конфликта”. Параллельно ослаблению сопротивления пролетариата усиливался натиск правительственных войск, развернувших крупные боевые действия. 12 января войска Носке заняли последние очаги сопротивления и приступили к разоружению пролетариата и к кровавой белогвардейской бойне. Систематическое истребление лучших революционных элементов берлинского пролетариата, разгром КПГ, истязания и убийства рабочих семей – таковы подвиги социал-демократическо-белогвардейской контрреволюции в памятные дни января 1919 г. в Берлине.

Но самый тяжелый удар по всему рабочему классу и революции социал-демократические убийцы нанесли 15 января, когда добровольцы гвардейской кавалерийской дивизии убили К. Либкнехта и Р. Люксембург. Последующие разоблачения и судебные процессы доказали прямое участие социал-демократических вождей в этом предательском убийстве. Германский рабочий класс и его передовой авангард – КПГ оказались обезглавленными, утратив своих лучших вождей и руководителей.

ЦК КПГ был против восстания, считая обстановку для борьбы за власть несозревшей. При данном соотношении [c.28] классовых сил ЦК КПГ выставлял задачей движения вооружение пролетариата, создание рабочей прессы и массовую демонстрацию. Однако, когда восстание началось, КПГ осталась с массами и призывала к энергичной борьбе. 10 января Либкнехт был отозван из бездействовавшего по вине “левых” независимых революционного комитета. Руководство КПГ заклеймило предательскую политику независимых – их вступление в переговоры с Носке и Эбертом. Коммунисты отличались в боевых действиях героической борьбой до конца, последовательной защитой рабочего класса. Несмотря на оценку коммунистами восстания как преждевременного, они правильно решили, как формулировала Р. Люксембург, – “оставаться с борющимися, укреплять их силу сопротивления, разделить не только их победы, но и поражения”. Верность КПГ рабочему классу, ее героическая борьба в январские дни остались для рабочего класса Германии постоянным источником непоколебимого авторитета и влияния КПГ в массах.

Поражение январского восстания явилось переломным моментом во всем развитии германской революции. Это было поражением пролетариата в центральном пункте и высшей точке целого этапа развития. Этап этот, характеризующийся переходом передовых слоев рабочего класса к решительной борьбе против предательства революции социал-демократическими вождями, окончился поражением пролетарского авангарда, не имевшего еще за собой большинства рабочего класса в стране. Берлинское восстание оказало вместе с тем огромное воздействие на развитие движения в остальной Германии, вызвав звучное эхо и ускорив обострение пролетарской борьбы за социализм, против буржуазно-социал-демократического контрреволюционного фронта.

С 7 января начались крупные стачки в Рейнско-Вестфальской области, где горняки пытались осуществить немедленную социализацию горной промышленности силами местных советов и профсоюзов. В Саксонии, в Лейпциге рабочие разоружили правительственные войска, направляемые в Берлин. В Штутгарте революционные элементы под руководством коммунистов сделали попытку революционного выступления. Но самым значительным из этих откликов на январские бои: в Берлине было движение на Северном побережье, особенно в Бремене, где всеобщая забастовка, [c.29] перешедшая в восстание, привела к захвату власти пролетариатом и установлению Бременской советской республики. На стороне контрреволюции не имелось достаточной силы, чтобы подавить вооруженной рукой все эти выступления. Поэтому наряду с кровавой расправой движения пролетариата в одних местах, в других оно подавлялось путем ловкого обмана, изоляции и разобщения борьбы отдельных отрядов рабочего класса, проводимых Эбертом и Носке, в чем им оказывали помощь как правые, так и “левые” вожди независимых. В Лейпциге и Штутгарте выступления были подавлены вооруженной силой. В Рейнско-Вестфальской области бастующие горняки создали вооруженные отряды, показавшие, несмотря на свою малочисленность, превосходство над силами белогвардейских добровольцев. Не будучи в состоянии справиться с горняками оружием, социал-демократы прибегли к циничному обману бастующих рабочих, дав обещание провести социализацию горной промышленности.

13 января в Эссене на конференции советов и профсоюзов области была избрана для проведения социализации “комиссия девяти” с равным представительством от социал-демократов большинства, независимых и коммунистов. Предательская позиция независимых и слабость при этом коммунистов дали возможность социал-демократам добиться прекращения забастовки под предлогом, что “решение о социализации ведь принято” и “забастовка потеряла смысл”. Мощное движение горняков сошло на нет в разгаре кровавого террора в Берлине.

Временным успокоением в важнейшем центре борьбы Эберт и Носке воспользовались для сосредоточения удара против Бремена. Огромную помощь им оказали независимые, входившие в Бременский совет и начавшие уже 20 января под влиянием поражения революционных выступлений в других местах бить отбой, предлагая ликвидацию советской республики. Тем временем Носке послал против Бремена 3 тыс. человек. Борьба же бременских рабочих непрерывно парализовалась капитулянтской линией независимых, поисками пути “переговоров” с противником, оттягиванием помощи Бремену со стороны революционных рабочих Гамбурга.

Деморализующая тактика независимых вносила разложение и в ряды коммунистов, обладавших в Бремене весьма сильной, сравнительно с другими местами, организацией. Коммунисты [c.30]^* от растерянности медлили с организацией вооруженной защиты Бремена и согласились на обратное включение в совет социал-демократов большинства, изгнанных оттуда после победившего восстания. Носке удалось предотвратить с помощью гамбургских социал-демократов и независимых помощь Бремену со стороны революционного пролетариата Гамбурга. 3 февраля были открыты боевые действия против бременского пролетариата. Против 3 тыс. солдат Носке сражались всего 500–600 рабочих, проявивших героизм в защите советского Бремена. 4 февраля с Бременом было покончено, и власть буржуазной “демократии” была восстановлена.

Социал-демократии удалось таким образом сравнительно быстро подавить эту полосу откликов на январское восстание в Берлине. Единству и организованности контрреволюционных сил противостояли разрозненность и разнохарактерность пролетарских выступлений, лишенных единого революционного руководства, при слабом влиянии коммунистов и постоянном предательстве в тылу со стороны независимых и социал-демократии большинства.

Закреплением социал-демократических побед над революционным пролетариатом явилось Национальное собрание, открывшееся 6 февраля 1919 г. Выборы в. Собрание происходили 19 января в условиях бушевавшего белого террора и обеспечили контрреволюционному фронту решительную победу. Социал-демократия большинства собрала 11,5 млн. голосов, независимые – свыше 2 млн., демократическая партия – 5,5 млн., центр – 6 млн., народная партия – 1,5 млн., националисты – 3 млн. Коммунисты, как уже указывалось, выборы бойкотировали. Опасаясь вмешательства в работы Собрания революционного пролетариата Берлина, социал-демократические вожди избрали местом его работы тихий провинциальный саксонский город Веймар.

Веймарское национальное собрание осуществило социал-демократическую программу буржуазной диктатуры в форме парламентской демократии и буржуазной республики. Собрание избрало первым президентом республики Эберта, справедливо видя в нем олицетворение и гарантию буржуазного порядка в стране. Новое правительство во главе с социал-демократом Шейдеманом включило в себя представителей буржуазных партий центра и демократов и явилось уже [c.32] откровенно буржуазно-социал-демократическим правительством контрреволюционной диктатуры. Пост военного министра был сохранен за испытанной социал-демократической “кровавой собакой” Носке. Главная работа собрания была в принятии конституции буржуазной республики. Обсуждение этой конституции происходило в обстановке обостренных классовых битв в стране, где пролетариат пытался помешать реставраторской политике контрреволюций и отстоять советы. Окончательно конституция была принята в июле 1919 г.

В принятой собранием конституции Германия объявлялась республикой с законодательными органами – общеимперским рейхстагом и ландтагами отдельных (18) государств, избираемых на основе всеобщего избирательного права. Правительство назначается президентом и ответственно перед рейхстагом, а правительства отдельных государств – перед ландтагами. Глава государства – президент, избираемый всеобщим народным голосованием, наделялся чрезвычайно широкими и исключительными правами, делающими его власть близкой к кайзеровской императорской власти. Особо важное значение имели: право президента распускать рейхстаг, задерживать законы, принятые рейхстагом, и § 48 конституции, по которому президенту предоставлялось право отмены “гарантированных” конституцией гражданских прав населения (свободы собраний, печати, союзов и т. д.), издания чрезвычайных законов и введения чрезвычайного положения.

Провозгласив на словах “полную демократию”, Собрание во главе с социал-демократией поспешило обеспечить конституцию соответствующими пунктами, дающими полную свобод действий для борьбы с революционным пролетариатом. Именно этими пунктами конституции – президентскими правами – пользовалась социал-демократия в 1923 г. для подавления вновь назревавшей пролетарской революции. Эта же конституция была использована и в последние годы в борьбе с рабочим классом Германки для утверждения фашистской диктатуры и открытой ликвидации всей пресловутой веймарской демократии. Социал-демократия построила Веймарскую буржуазную республику так, что оставила в руках буржуазии и юнкерства оружие для осуществления в подходящий момент реакционно-монархической реставрации. [c.33]

От советов Веймарская конституция оставила лишь призрачные и ублюдочные “фабрично-заводские советы по округам и на предприятиях”, завершив таким образом подготовленную социал-демократией ликвидацию советов как органов восстания, как органов диктатуры пролетариата.

Конец января и февраль 1919 г. были отмечены ростом стачечного движения и углубляющимся революционизированием масс рабочего класса. В феврале забастовки в Берлине охватили не только рабочих предприятий, но массу торговых служащих. Революционизирование масс отразилось и на составе Берлинского совета, в котором в результате ряда частичных перевыборов значительно выросло число коммунистов.

Но центром стачечного и революционного движения этого периода были горняцкие округа. Обман горнорабочих Рейнско-Вестфальской области обещаниями “социализации” не замедлил обнаружиться. В начале февраля советы области потребовали от правительства признания “комиссии девяти” и ее права на проведение социализации. 14 февраля конференция рабочих и солдатских советов области пригрозила правительству всеобщей забастовкой, если не будут отозваны из области белогвардейские добровольческие части. Делегаты, посланные для переговоров с правительством, привезли решительный отказ по всем пунктам.

18 февраля на конференции советов, которую немедленно после открытия покинули социал-демократы большинства, было решено объявить всеобщую забастовку, пока не начнется социализация. В первый момент забастовке удалось охватить ⁹/₁₀ шахт; рабочие отряды успешно боролись с белодобровольческими отрядами. Но вследствие предательства независимых с их разлагающей тактикой “перемирий” и переговоров с правительством количество стачечников стало быстро сокращаться. Стачечное руководство вынуждено было свернуть борьбу, и к 25 февраля стачка окончилась безрезультатно.

Не успела еще окончиться рейнско-вестфальская стачка, как вспыхнула всеобщая стачка горняков Средней Германии, вызванная борьбой горняков Рейнско-Вестфальской области, а также возмущением рабочих Средней Германии белым террором отрядов генерала Меркери, действовавших против революционных элементов среднегерманского пролетариата. Среднегерманская стачка охватила не только всю горную [c.34] промышленность области, но ряд промышленных предприятий и транспорт. Рабочие держались чрезвычайно организованно и дружно, но стачке и здесь опять-таки не хватало революционного руководства. Решающее влияние в руководстве ею имели независимые. Независимые вступили в переговоры с правительством. Правительство, испуганное размахом и силой движения, решило на словах отступить и выпустило 1 марта воззвание, обещающее рабочим обсуждение их требований и частичное их удовлетворение. Правительство обещало “включить советы в конституцию”, приступить к социализации и т.д. Таким образом, при деятельной помощи независимых была сорвана борьба, и 7–8 марта в большинстве мест Средней Германии работы были возобновлены.

Социал-демократии удалось справиться с движением горнорабочих как раз в момент нового подъема революционной борьбы берлинского пролетариата. 28 февраля пленум Берлинского совета потребовал созыва съезда советов; этим маневром независимые намеревались продемонстрировать свою “борьбу” за “включение советов в конституцию”, чтобы сохранить влияние на рабочие массы. Социал-демократы большинства не замедлили присоединиться в совете к этому требованию. Требование представителей предприятий об объявлении всеобщей забастовки для помощи рабочим Средней Германии было под всякими предлогами снято с обсуждения и перенесено на заседание совета 3 марта. Одновременно правительство, маневрируя, 1 марта выпустило упомянутое выше воззвание к среднегерманским горнякам, а 3 марта социал-демократические вожди срочно внесли в Национальное собрание “проекты социализации”.

Этот “закон о социализации” представлял непревзойденное по своему цинизму оружие обмана масс социал-демократией. В проекте торжественно заявлялось: “Каждому немцу должна быть предоставлена возможность обеспечить свое существование производительным трудом. При невозможности предоставить работу необходимые средства существования должны быть обеспечены”. Проект заявлял, что государство облекается полномочиями “в законодательном порядке за соответствующее вознаграждение превратить в общественную собственность пригодные промышленные предприятия, в особенности предприятия по добыче природных богатств и по эксплуатации [c.35] естественных производительных сил”. Все же конкретные, определенные мероприятия по “социализации” откладывались до разработки “соответствующих законов”, которые должны быть приняты “в дальнейшем”. Действительную цель закона – обмануть и успокоить торжественным обещанием рабочий класс – великолепно выразил в Национальном собрании депутат Дернбург, заявивший, что “в нем (в законе. – Н.З.) нет абсолютно никакого принуждения к той или иной социализации, а содержится лишь признание принципа”. Но и этот закон так и не был принят Национальным собранием, откладывавшим под всякими предлогами его окончательное голосование. После поражения революции социал-демократическая “социализация” осталась погребенной в пыли канцелярий, выполнив свое назначение – обман рабочего класса. Это не мешало социал-демократии наводнять в марте-апреле 1919 г. всю Германию плакатами и воззваниями, возвещавшими: “Социализм наступил”, “социализация осуществлена”. Чудовищность же обмана о “праве каждого немца на производительный труд” особенно ярко выступает на фоне безработицы, нищеты, голода и разорения пролетариата и трудящихся масс Германии во все послевоенные годы и особенно в нынешний период мирового экономического кризиса.

Между тем КПГ призвала 3 марта берлинских рабочих к всеобщей забастовке. Перед лицом революционного подъема и брожения в массах, накопивших огромную ненависть к социал-демократическому предательству и террору, Берлинский совет под давлением масс вынужден был принять решение о забастовке. 4 марта забастовало большинство берлинских предприятий. Требованиями бастующих рабочих Берлина были: признание советов, освобождение политзаключенных, арест политических убийц рабочих, вооружение рабочих, роспуск добровольческих белогвардейских отрядов и установление немедленной связи с Советской Россией. Образованное стачечное руководство включало в себя социал-демократов большинства и независимых. Коммунисты отказались войти в социал-демократическое стачечное руководство и образовали самостоятельное коммунистическое руководство стачкой.

Правительство решило использовать стачку в Берлине для нового разгрома революционного пролетариата. Оно организовало провокационные уличные беспорядки в Берлине и [c.36] воспользовалось ими для того, чтобы объявить Берлин на осадном положении и ввести добровольческие белогвардейские части генерала Лютвица. Вместе с тем оно через делегацию социал-демократического стачечного руководства, приехавшую в Веймар для переговоров, сообщило о своем намерении “включить советы в конституцию и в самый короткий срок издать закон о социализации”. Ухватившись за это лицемерное обещание, социал-демократы большинства немедленно выходят из стачечного руководства. Независимые, оставшись одни, предложили было коммунистам объединиться, но раньше чем коммунисты дали согласие на объединение двух руководящих центров стачки, независимые решили прекратить забастовку. 8 марта совет постановил стачку окончить.

Но Носке нужно было во что бы то ни стало разгромить окончательно берлинских рабочих и их авангард – спартаковцев. Добровольцы Лютвица начали разоружение “ненадежных” частей республиканской охраны. Квартал Лихтенберг, куда укрылись остатки революционных солдат и рабочих, был подвергнут двухдневной бомбардировке силами артиллерии, самолетов и минометов. Бомбардировка густонаселенного рабочего квартала сопровождалась страшными разрушениями и жертвами. Контрреволюция развила неслыханную кампанию клеветы на спартаковцев, фабрикуя фальшивые слухи o “спартаковском терроре” для оправдания организации чудовищной белогвардейской бойни. Расстрелы на месте “при попытке к бегству”, убийства в тюрьмах превзошли ужасы январского террора. Даже Носке исчислял количество жертв мартовской бойни в 1200 человек.

Социал-демократические вожди повторили январское преступление в отношении вождей компартии. Лео Иогихес-Тышко, соратник Люксембург и один из основоположников “Спартака”, был убит в тюрьме, куда его бросили в мартовские дни социал-демократические вожди.

Полоса боев, начавшихся еще в январе, показала значительный революционный рост рабочих масс. Революционизирование широких слоев рабочего класса, втягивавшихся в борьбу против контрреволюционного фронта буржуазии, юнкерства и социал-демократии, выявляла себя как в размерах борьбы, охватившей индустриальные центры страны и самые различные группы пролетариата, так и в направлении ее [c.37] развития. От экономических стачек до политической всеобщей забастовки, от требований повышения заработной платы до борьбы за советы и социализацию – такова тенденция пролетарских боев этого периода, развивавшихся в сторону вооруженной борьбы. Слабость коммунистов, не сумевших обеспечить руководство революционной борьбой и изолировать рабочий класс от влияния социал-демократов большинства и независимых, предательство и измена последних, все это позволило и на этот раз социал-демократии в союзе с открытой белогвардейщиной справиться с революционным подъемом комбинированными методами насилия и словесных уступок, террора и обмана рабочего класса.

Руководство коммунистической партии Германии допустило в мартовской полосе боев ошибки, вызванные главным образом оппортунистической линией П. Леви, выдвинувшегося на короткий период после смерти Либкнехта и Люксембург на положение руководителя партии. Леви вел линию, которая под флагом необходимой борьбы с “левыми” заскоками и недооценкой проблемы завоеваний партией большинства в массах пролетариата сковывала действенность партии, обрекала ее на пассивность в разгаре революционных боев. “Пока пролетариат как класс не выявит еще воли овладеть диктатурой, мы будем видеть путчи в попытках отдельных впереди идущих центров захватить власть в свои руки”, – писала “Роте Фане” в феврале 1919 г. “Время работает на нас”… “Мы можем ждать” – таковы были лейтмотивы “антипутчистской” линии Леви.

Ленин по этому поводу писал: “В Германии идет могучая волна стихийного стачечного движения… Говорить о “вспышкопускательстве” перед лицом такого движения значит быть безнадежным пошляком и лакеем филистерских предрассудков”. Ленин указывал, что таких революций, “когда массы поднялись сразу и вполне организованно”, не бывает. “Стихийные взрывы при нарастании революции неизбежны. Коммунисты не потворствуют стихийности, не стоят за разрозненные вспышки. Но филистеры не способны понять, что коммунисты считают своим долгом… быть с борющимися массами угнетенных…”

При отсутствии подлинно большевистской партии, при слабости и ошибках коммунистов влияние независимой [c.38] социал-демократии на рабочие массы не только сохранялось, но и росло. “Революционная” фразеология и внешняя видимость оппозиции к Эберту и Носке делали роль независимых особенно вредной на фоне полевения масс, их растущего отхода от социал-демократии и перехода к активной борьбе. Расплывчатые, лжереволюционные лозунги центристских вождей перехватывали революционных рабочих, переходивших к активной борьбе, тормозя и задерживая сплочение их вокруг коммунистического авангарда. Это приводило к быстрому увеличению числа членов партии независимых (от 100 тысяч перед ноябрьской революцией до 300 тысяч к марту 1919 г.), к росту влияния этой партии на широкие слои революционных рабочих. В составе независимой социал-демократии наряду с оппортунистическими мелкобуржуазными элементами имелись и пролетарские, подлинно революционные элементы, стремившиеся к действительной борьбе за пролетарскую революцию.

Наличие и рост революционно-пролетарского крыла независимых обусловливали внутреннюю неустойчивость партии. Процесс перехода пролетарских элементов в КПГ, затянувшийся вследствие слабости немецких коммунистов в этот период, нашел свою развязку в 1920 г., в Галле, в переходе революционных рабочих-независимцев в КПГ и образовании массовой коммунистической партии Германии.

Победа над средиегерманской стачкой и новый разгром берлинского пролетариата дали возможность Эберту и Носке развернуть вооруженную борьбу против рейнско-вестфальских рабочих и в Средней Германии. В начале марта 1919 г. войска генерала Меркера возобновили карательную экспедицию по Средней Германии, разгоняя советы, разоружая рабочих, арестовывая и истребляя передовые элементы пролетариата. Поражения берлинских и среднегерманских рабочих позволили правительству изолировать и встретить во всеоружии новый подъем борьбы в Руре, где с конца марта снова вспыхнула горняцкая забастовка. 1 апреля почти 100% шахт области бастовали, рабочие требовали социализации и сокращения рабочего дня. Обман и предательство социал-демократических вождей вскрылись перед большинством горнорабочих. Правительство двинуло на этот раз против горняков отборные воинские части, ввело в области [c.39] осадное положение и угрожало полным прекращением привоза продовольствия и голодной блокадой бастующих центров. Социал-демократ Зеверинг был назначен правительственным комиссаром и облечен чрезвычайными полномочиями для борьбы с забастовкой.

Профсоюзные вожди выступили единым фронтом с социал-демократией и шахтовладельцами против бастующих рабочих. В то время как белогвардейские отряды и войска Носке занимали один за другим забастовочные и промышленные центры, разоружали и расстреливали рабочих и вооружали буржуазию, Зеверинг и профбюрократы давили голодной блокадой и пытались расколоть стачечный фронт “согласием” на введение 7-часового рабочего дня. Комбинация террора и лживых уступок, голодной блокады и расстрелов сломила постепенно стойкость горняков, ведших около месяца в этих условиях героическую борьбу. К концу апреля 1919 г. забастовка была окончательно сорвана. Но боевой дух рурского пролетариата не был сломлен и показал себя в 1920 г., в дни капповского путча, новым гигантским размахом борьбы.

Мартовское поражение пролетариата, явившееся исходным пунктом нового наступления контрреволюции, еще не означало разгрома движения во всей Германии.

Несмотря на поражения берлинских и среднегерманских рабочих, революционная ситуация в Германии в марте-апреле продолжала оставаться налицо. Борьба пролетариата распространялась вширь. В движение вовлекались разнообразные и все более широкие слои рабочих. Март-апрель 1919 г. характеризовался гигантской стачечной волной, катившейся из конца в конец страны; кроме всеобщей забастовки в Руре в этот период имеют место: всеобщая забастовка и вооруженное столкновение в Вюртемберге, особенно в Штутгарте, всеобщая забастовка в Магдебурге и оккупация Магдебурга войсками Меркера, массовая борьба в Брауншвейге, последовавшая затем оккупация Брауншвейга, всеобщая забастовка в Цвикау, в Данциге, в Ганновере, в Штетине, в Кенигсберге, в Бремене, стачка в саксонском угольном бассейне, массовые забастовки в Верхней Силезии и т.д. Но своего высшего подъема революционная волна этого периода достигла в Южной Германии, в Баварии, где борьба рабочего класса [c.40] поднялась до захвата власти и установления Советской республики. Скованность основных сил контрреволюции, занятых до сих пор подавлением движения рабочих важнейших индустриальных центров, уроки и опыт шестимесячной борьбы рабочего класса за социализм в условиях социал-демократического предательства, наконец своеобразные условия развития революции в Баварии способствовали тому, что Баварский пролетариат стал в этот период в первые ряды борцов за пролетарскую революцию в Германии, подняв ее развитие на огромную высоту. [c.41]

	предыдущая		следующая
		содержание