Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Общеизвестно, что французы не любят и не знают географию. Однако может ли это расхожее мнение объяснить их взаимоотношения с политической географией или геополитикой? С точки зрения геополитики, Франция характеризуется двумя особенностями.

1. В период с 1890 по 1945 год, когда широкую известность получили работы англо-американских (Мэхэн, Маккиндер) и немецких геополитиков (Ратцель и особенно Хаусхофер), во Франции не было сколь-нибудь заметных учёных или научных течений в этой области знаний. Конечно, было немало работ, где затрагивались вопросы соотношения между пространством и политикой, но не возникло ни одной систематизированной геополитической доктрины. Почему? Может быть, Франция не считала себя великой державой? Разве она не должна была осмыслить своё положение в пространстве? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо понять специфику Франции по отношению к Великобритании и Германии, её наиболее близким и постоянным соперникам (I).

2. С конца 70-х годов, когда появились признаки скорого распада геополитических конфигураций планетарного масштаба (система Восток-Запад, а также водораздел Север-Юг), во Франции резко возрос интерес к вопросам геополитики. Даже сам термин “геополитика”, который раньше употребляли только специалисты, вдруг перешёл в лексикон политиков и журналистов. Геополитика вошла в повседневную жизнь французов через атласы, книги, учебные программы, лекции. Но при столь широком распространении терминов их смысл становится расплывчатым и утрачивает научную строгость. К области геополитики стали относить все международные проблемы, связанные с пространством. Было ли это проявлением моды? А если да, то что в этом случае отражала мода? (II) [c.124]

Почему на протяжении этого периода во Франции не было создано геополитических конструкций, сравнимых с доктринами Маккиндера или Хаусхофера? Этот вопрос, априори совершенно абстрактный, наглядно иллюстрирует две особенности Франции: во-первых, ее положение и ее роль в мире в период с 1871 по 1958 год (А), а во-вторых, отношения, которые существовали в эти годы между учёными и политиками (Б). Эта проблематика позволяет говорить об особом месте, которое принадлежит Шарлю де Голлю, который предстает как единственный французский геополитик этих десятилетий (В).

Классическая геополитика, от Мэхэна до Хаусхофера, сосредотачивает своё внимание на изучении мощи и ее развёртывания в пространстве. Мэхэн рассматривал вопрос о том, каким образом Соединённые Штаты Америки могли догнать и перегнать Великобританию.

Маккиндера чрезвычайно беспокоила недостаточно надежная база могущества Великобритании, столкнувшейся с соперничеством государств-континентов. Ратцель и Хаусхофер были выразителями претензий Германии на то место в мире, которого она, по её мнению, заслуживала.

В этой связи следует указать, что проблематика Франции была совершенно иной.

Тогда как Германия воспринимала себя как “опаздавшую” нацию, столкнувшуюся с уже занятой Европой и поделённым миром, Франция считала себя “старой нацией”, терпеливо сформированной своими четырьмя королями и окончательно объединенной республиканцами, которые уравняли в правах все её провинции. В то время как Германия была постоянно озабочена территориальным вопросом, французкие владения в Европе уже имели чёткие очертания. Хотя в 1871 году, вследствие поражения Франции в войне против Пруссии Бисмарка, у французов были отняты две провинции – Эльзас и Лотарингия -Франция об этом никогда не забывала. Она всегда знала, что она собой представляет.

Она знала также, что после поражений 1814-1815 годов (в войне Наполеона I против объединённой Европы) и 1871 года французские [c.125] планы гегемонии в Европе были окончательно похоронены. Гордая Франция Людовика XIV, Великая нация, которая распространяла идеи Революции в Европе (1792-1815), уступили место стране, старавшейся успокоить своих соседей, а затем и вынужденной бороться за своё собственное выживание.

В 1848 году, во время “весны народов”, революционное правительство, свергнувшее Луи-Филиппа, сделало всё возможное, чтобы показать Европе, что оно не намерено поднять факел 1792 года и начать новый крестовый поход во имя Революции. С 1848 по 1870 год Наполеон III выступал в защиту права народов свободно распоряжаться своей судьбой, но в 1870-1871 годах Франция получила жестокий урок: под руководством “железного канцлера” Бисмарка Германия “свободно распорядилась своей судьбой”, т.е. объединилась в войне против Франции.

С 1871 по 1945 год цели французской внешней политики сводились к одному: как оказать сопротивление Германии, имевшей значительный перевес в численности населения, промышленном потенциале и военной силе? Ответ был достаточно определённый: Франция больше не способна самостоятельно защищать свою территорию, если она намеревается противостоять Германии, она должна это делать с помощью союзников.

В течение всего этого периода Франция держалась начеку. Геополитика Франции в Европе сводилась к трём тезисам: привлечь и удержать в качестве союзника Великобританию, которая больше озабочена положением на морях и океанах; располагать союзниками, находящимися в тылу Германии, которые могли бы в случае вооружённого конфликта навязать ей войну на два фронта; постараться максимально ослабить Германию, как только возникнут для этого благоприятные обстоятельства (как это было в 1918 и 1945 годах).

Иначе говоря, для Франции в то время речь шла о выживании.

С момента Французской революции (1789 г.) и до начала войны против монархической Европы (1792 г.) Франция старалась донести до европейцев идеи прав человека и освобождения народов.

Это был полный разрыв с политикой французских монархов XVII-XVIII веков, для которых важнейшим приоритетом была борьба против дома Габсбургов, стремившихся взять в кольцо французское королевство. В то время для католической Франции годились любые союзники, от турок до протестантов, лишь бы они были способны помешать осуществлению замыслов Габсбургов. При Бурбонах Франция хотела быть сильной, но она совершенно не собиралась обратить в свою веру другие европейские страны. [c.126]

Однако после революции французская внешняя политика постоянно мечется между идеологией и геополитикой. Наполеон III, усвоивший революционную фразеологию, в конце концов попал в ловушку и был побеждён немцами и итальянцами, начавшими войну против Франции под её собственными лозунгами. В период III Республики Франция, потерпевшая сокрушительное поражение в 1870 году и подверженная изоляции с 1870 по 1893-1894 годы, не могла себе позволить роскошь идеологических амбиций. Ей были жизненно необходимы союзники, и царская Россия, символ и олицетворение самого жестокого произвола, оказалась идеальным союзником, находящимся в тылу Германии.

В 1918-1919 годах Франция. одержавшая победу благодаря своим союзникам, в том числе и Соединённым Штатам Америки, вновь оказалась в плену идеологии. Как указывал Жак Бенвиль в своей книге Политические последствия мира (Jaques Bainville, 1920), реализация права народов на самоопределение привела к разрушению Австро-Венгрии, державы, которая могла бы составить противовес Германии в центре Европы. Что же касается Германии, то она представляла собой единую нацию и не могла быть разделена на более мелкие государства. В 1919 году стараниями Франции были созданы две геополитические конструкции, искусственность которых проявилась в 90-е годы XX века: Югославии и Чехословакии. Развал этих многонациональных государств показывает, что во имя своей безопасности (т.е., чтобы нейтрализовать немецкую угрозу благодаря созданию пояса дружественных государств вдоль границ Германии), Франция также пошла по пути геополитической рационализации, используя, в частности, концепцию объединения южных славян.

Всякая империя является результатом случайных территориальных приобретений, следствием адекватной реакции на благоприятное стечение обстоятельств. Как только её строительство оказывается более или менее законченным, наступает время дать ей геополитическое обоснование.

Для Великобритании эта задача оказалась сравнительно простой: она должна была обеспечить контроль над ключевыми пунктами важнейших морских торговых путей (Ла-Манш, Гибралтар, Суэц, мыс Доброй Надежды...). Удерживая в своих руках эти пункты, Англия контролирует весь мир. В первой половине XX века, в результате возросшего внешнего давления и внутренних противоречий, Великобритания несколько сократила зону своего влияния и сосредоточила свои усилия на защите Индии, самого ценного приобретения английской короны, а также морских путей, соединяющих Англию с этой колонией. [c.127]

Поскольку Германия не была отягощена уже существующей империей, то при кайзере Вильгельме II, а затем при Гитлере она позволила себе заняться геополитической рационализацией, плодами которой стали Mitteleuropa во время войны 1914-1918 годов и Восточная континентальная империя в эпоху нацизма.

Вторая колониальная империя Франции (XIX век и начало XX века) была порождением обстоятельств. Завоевание Алжира было начато Карлом Х накануне своего падения. Во время II Империи индокитайская авантюра началась с инициативы кучки миссионеров, торговцев и морских офицеров. Наконец, великая экспансия в Тунисе, в Марокко и в тропической Африке была предпринята в качестве компенсации за национальное унижение, вызванное потерей Эльзаса и Лотарингии в 1871 году.

В чём состоит геополитический смысл построения столь разнородной конструкции, элементы которой располагаются на всех континентах, от Антильских островов до Таити и от Алжира до Сайгона?

Наполеон III, любивший помечтать, был автором идеи франко-арабской империи. III Республика, сохранившая – хотя бы на словах – верность Французской революции, попыталась применить к империи якобинскую логику: культурные и национальные различия народов должны раствориться в общем горниле с тем, чтобы у жителей индокитайских и африканских деревень были бы одни и те же гальские предки.

Однако Франция XIX века также не избежала влияния своего времени. Как отмечает Доминик Лёжён в книге Географические общества во Франции и колониальная экспансия в XIX веке (Dominique Lejeune, 1993), во Франции (и в других странах) резко возросло количество географических обществ, что несколько ослабило всеобщее безразличие французов к этой дисциплине. В 1890 году эти кружки насчитывали около 19.000 членов, что способствовало культивированию колониальных амбиций во французском обществе. В этом же направлении действовала республиканская система народного образования и её карты мира, на которых розовым цветом обозначались французские владения.

Французская империя сыграла важную геополитическую роль во второй мировой войне, т.е. незадолго до своего распада. С 1940 по 1944-45 годы империя была одновременно предметом спора между вишистским режимом и де Голлем, поскольку каждый рассматривал её как источник сил и как средство собственной легитимизации, а также между Францией и другими участниками войны (Германией, Италией, Японией, Великобританией, США и даже СССР), считавшими, что после поражения в 1940 году Франция утратила свои права на заморские владения.

В 1914-1918 годах французская империя оказалась вне театра боевых действий, хотя она и поставляла солдат и рабочую силу. [c.128] (Правда, произошло несколько незначительных стычек в тропической Африке). В 1940-1945 годах империя – Северная и Центральная Африка, Индокитай – оказалась втянутой в войну. Оба французских правительства – и в Виши, и в Лондоне, а затем в Алжире – провозгласили свою готовность защищать заморские владения, но их потеря была уже предопределена поражением метрополии в сражениях 1940 года.

Эта проблематика Франции должна была бы вызвать осознанный геополитический шаг, направленный на решение следующей проблемы: может ли оставаться колониальной державой страна, которая оказалась неспособной самостоятельно защищать свою территорию? Однако такое исследование не было проведено. В этом плане проявилась другая специфика Франции: взаимоотношения между её учёными и политиками.

После знакомства с трудами Мэхэна, Маккиндера, Ратцеля и Хаусхофера создаётся впечатление, что специалисты по геополитике, изучающие соотношение между мощью и пространством, призваны указывать политикам “правильные”ориентиры в их практической деятельности. Это определение вновь ставит один из старейших вопросов политической философии: может ли и должен ли учёный быть советником правителя? С одной стороны, направляя деятельность политика, учёный выходит за рамки чистой науки, участвует в осуществлении своих идей, способствует преобразованию действительности. С другой стороны, пытаясь реализовать плоды своих размышлений, учёный невольно искажает их, приспосабливает к конкретным условиям действительности, предаёт самого себя. В этом плане трагический путь Хаусхофера иллюстрирует страшную опасность, подстерегающую учёного, решившего стать советником правителя, ибо последний слышит только те высказывания, которые отвечают его собственным мыслям.

В позитивистской Европе второй половины XIX века учёный представлял собой мифическую фигуру, а его наука считалась бесспорной истиной. Это относилось и к географии. Однако преклонения перед наукой имело разные последствия во Франции и Германии. Это различие можно хорошо проследить на примере Элизе Реклю и Поля Видаль де Ла Бланша.

а) Путь Элизе Реклю

Элизе Реклю принадлежит к плеяде европейских географов, [c.129] которые на стыке XIX и XX веков видели в своей науке ключ к пониманию проблем планеты Земля.

Элизе Реклю родился в семье кальвинистов и придерживался твёрдых республиканских убеждений. После государственного переворота, совершённого будущим Наполеоном III, Реклю эмигрировал из Франции и объехал всю Европу и Америку. В тридцать девять лет он опубликовал свою первую книгу по физической географии под названием Земля, которая сразу же вызвала большой интерес в обществе.

После этого Реклю вёл в каком-то смысле двойную жизнь. С одной стороны, он активно участвовал в деятельности анархистов. После разгрома Парижской коммуны он был приговорён к ссылке в Новую Каледонию (ноябрь 1871 года), но затем, благодаря вмешательству английских и американских учёных, ссылка была заменена 10 годами изгнания из страны. Элизе Реклю уезжает в Швейцарию, но не перестаёт путешествовать. Параллельно со своей революционной деятельностью он никогда не прекращал главное дело своей жизни: подготовку Новой всемирной географии, составившей 19 томов, 17.873 страницы и 4.290 карт. Эта работа продолжалась с 1872 по 1895 год. Реклю писал чрезвычайно живо и интересно, для него научная работа была средством познать человека во всём многообразии его проявлений. Очевидно, поэтому свой второй большой труд он назвал Человек и Земля (социальная география). Большая часть этой книги была опубликована уже после его смерти.

б) Современное произведение

Как подчёркивает Ив Лакост, который считает Реклю интеллектуальным отцом французской геополитики, “география [по мнению Реклю] является ничем иным, как историей в пространстве, тогда как история представляет собой географию во времени [...] География не является чем-то застывшим, неподвижным, она изменяется ежедневно, ежеминутно под влиянием человека”.

Можно говорить о тройном вкладе Элизе Реклю в науку.

– Взгляд на Землю как на единый непрерывно меняющийся комплекс. “К среде-пространству, характиризующемуся тысячами внешних явлений, следует добавить среду-время с его непрерывными изменениями и с их бесконечными последствиями [...]. Но все эти силы варьируются в зависимости от места и возраста...” Реклю не был сторонником географического детерминизма, согласно которому пространство оказывает одностороннее воздействие на человека, а сам человек является всего лишь продуктом своей среды. По мнению Элизе Реклю, между человеком и природой существует постоянное и активное взаимодействие. [c.130]

– Повышенное внимание к деятельности человека, являющейся одновременно причиной и прогресса, и регресса. Предсказывая по примеру Маркса трагедии XX века, Элизе Реклю видел Землю в водовороте мощного исторического движения:

“Сегодня все народы втягиваются в единый хоровод [...]. Сейчас не может быть речи о прогрессе всего мира. Процветание одних достигается ценой лишений других. В этом заключается наиболее болезненный аспект нашей хвалёной полуцивилизации, которую нельзя назвать иначе, т.к. она приносит блага только части населения Земли. Хотя в среднем люди стали не только более активными и более энергичными, но и более счастливыми, чем во времена, когда человечество, разделенное на племена и кланы, не осознавало себя единым целым, тем не менее моральный разрыв в уровне жизни привилегированных слоев и бедняков стал намного больше. Несчастные стали ещё более несчастливыми: к их нищете добавились зависть и ненависть, усугубляющие их физические страдания и вынужденное воздержание”.

Эта цитата великолепна. Элизе Реклю показывает, что человечество пришло к осознанию своей общности, но это оказалось связанным с обострением конфликтов и противоречий. За материальными проблемами учёный увидел, может быть, главное: моральный аспект, вернее, различное восприятие людьми происходящих вокруг них изменений. География Элизе Реклю чрезвычайно человечна.

– Анализ конфликтов в связи с тремя важнейшими, по мнению Реклю, темами: “классовая борьба, поиски равновесия и главенствующая роль личности”. Элизе Реклю описывает золотой век империализма (конец XIX и начало XX века), когда завершался колониальный раздел. Он осветил ряд ключевых проблем своей эпохи: динамику капитализма, постоянно стремящегося к захвату новых рынков; упадок английской промышленности; подъём Соединённых Штатов и России.

Элизе Реклю нельзя отнести к какой-либо категории учёных. Его труды по географии не вписываются в строго научные рамки исследований, авторы которых считают человека и человеческие страсти всего лишь факторами, недостойными внимания академической науки. Как геополитик Реклю не мог бы быть советником правителя не только в силу своих анархистских убеждений, но и из-за своей философии, т.е. он не считал человека всего лишь марионеткой в руках Власти и Истории.

Оригинальность стиля Элизе Реклю принесла ему огромную известность при жизни и отказ в признании со стороны университетской науки, которая не могла согласиться с его манерой изложения. [c.131]

Историк по образованию, Поль Видаль де Ла Бланш (Paul Vidal de La Blanche, 1845-1918) во многом является противоположностью Элизе Реклю. Видаль де Ла Бланш стал основателем французской географической школы, он автор книги Географическая картина Франции, составившей том I академической Истории Франции, опубликованной Эрнестом Лависсом (Ernest Lavisse). Короче, Поль Видаль де Ла Бланш – яркий представитель официальной науки.

а) Поссибилизм

Большой почитатель немецких географов, в частности, Ратцеля, Видаль де Ла Бланш выступал за строгую научность географии. “Задача географии заключается в том, чтобы выяснить, каким образом физические и биологические законы, управляющие миром, сочетаются и изменяются на различных участках поверхности Земли”, указывал он в 1913 г. В то же время, будучи пртивником догматизма, Видаль де Ла Бланш категорически отвергал детерминизм Ратцеля. Последний в своей книге Земля и эволюция человека (1922) квалифицировал подход французского учёного как “поссибилистский”. “Любое пространство (долина, гора, река...; сельская местность, город...) содержит в себе множество виртуальностей (так например, река может быть границей, путём сообщения или местом торговли...); только человек может материализовать некоторые из этих возможностей. Географическое бытие местности отнюдь не предопределено природой раз и навсегда... Оно является производным от деятельности человека и придаёт единство материалам, которые сами по себе такого единства не имеют”.

В отличие от Ратцеля, Видаль де Ла Бланш не пытается создавать сложные теоретические конструкции. Он пишет, анализирует, исследует модели. Так, понятие “образ жизни”, широко распространённое во французской географии первой половины XX века, способствовало тому, что основное внимание уделялось микро-географии: небольшое пространство (деревня, город, регион) рассматривалось в отрыве от внешнего мира и от многочисленных мировых потоков, тогда как более значительные пространства (государства, континенты и субконтиненты) считались искусственными образованиями, которые можно разложить на множество более мелких единиц.

Этот подход характеризует, в частности, работы Геополитика (1936 г.) и Народы и нации Балканского полуострова (переиздана в 1993 году), написанные Жаком Анселем (Jacques Ancel), одним из последователей Видаль де Ла Бланша. Акцентируя внимание на [c.132] “образе жизни”, Жак Ансель отодвигает на второй план такие категории, как национальность, границы, государство, во имя “демократической сельской единицы цивилизации, где властвует балканский крестьянин. Будучи полноправным хозяином своей земли, он хочет быть также полноправным хозяином государства”.

б) Восточная Франция – Лотарингия и Эльзас

В 1917 году Видаль де Ла Бланш опубликовал книгу Восточная Франция – Лотарингия и Эльзас. Первая мировая война была в разгаре. Соединённые Штаты вступили в неё на стороне союзных держав (Франции, Великобритании...), и было очевидно, что силы американцев стали решающим фактором победы над центральными империями. Франция, чьи “бородачи” ужасно страдали в траншеях, не могла не думать о главной цели своей вооруженной борьбы против Германии: присоединении Эльзаса и Лотарингии, аннексированных немцами в 1871 году. Было очень важно, чтобы Соединённые Штаты Америки и их президент Вудро Вильсон поняли огромное значение этой цели для судеб Франции.

Книга Поля Видаль де Ла Бланша призвана была показать, почему Эльзас и Лотарингия остаются французскими территориями, несмотря на их германскую культуру и историю. Автор указывал, в частности, что в 1789 году население этих провинций подтвердило свою принадлежность к Франции и с энтузиазмом восприняло идеалы Французской революции, в том числе принцип самоопределения народов. Можно ли считать книгу Восточная Франция чисто научным произведением? Или это произведение патриота, осознавшего, что в таком тяжёлом испытании, каким была Великая война, наука не имела иных задач, кроме служения интересам Родины?

Совершенно естественно, что доводы Видаль де Ла Бланша не нашли поддержки среди немецких географов. С их точки зрения, Рейн не мог являться границей Германии: “Баден всегда был зеркалом Эльзаса” (Friedrich Metz).

Но может ли география остваться нейтральной и изрекать приемлемые для всех истины, если она оказывается втянутой в международные конфликты?

В 1902 году в Париже вышла книга Андре Шерадама (Andrё Cheradame), составленная на основе курса лекций, прочитанных в Школе политических наук, и озаглавленная Европа и Австрийский вопрос. В этом учебном пособии, предназначенном для будущих французских политиков, давалось описание внутренней структуры старого габсбургского государства и излагались методы его разрушения извне, иллюстрированные рядом карт и рисунков. Стиль этого произведения весьма близко [c.133] напоминал стиль учебников для лесничих, где описываются способы борьбы с вредными животными и насекомыми. В 1918 году всё произошло в точном соответствии с рекомендациями этой книги. (Карл Хаусхофер. О геополитике, 1931 г.).

Трудно сказать, излагает ли Хаусхофер в данной цитате реальные факты или же он приписывает Андре Шерадаму то влияние , которое сам Хаусхофер хотел бы оказывать на немецких политиков. Во всяком случае, предположения Хаусхофера весьма сомнительны: политические деятели (в данном случае – французские) обычно мало прислушиваются к советам, содержащимся в книгах профессоров.

В работе мирной конференции 1919 года, которая подвела итоги первой мировой войны, приняли участие и географы (в качестве экспертов делегаций). Действительно, как же перекраивать карту без их просвщённого мнения? Например, Жорж Клемансо, “Тигр” и “Победитель”, пользовался услугами видных географов: Эммануэля де Мартона (Emmanuel de Martonne, 1873-1955), специалиста по физической географии и великолепного знатока Центральной Европы, зятя Поля Видаль де Ла Бланша, и уже упоминавшегося Жака Анселя... Но означает ли это, что учёные участвовали в процессе принятия решений?

Мирные переговоры, которые проводятся после вооруженных конфликтов, повлекших смерть миллионов людей и оставивших страшные следы в памяти людей, становятся ареной столкновения противоречивых интересов, требований и амбиций. Географы выступают только как эксперты, высказывающие свою точку зрения, которая учитывается или не учитывается политиками, ведущими свою собственную игру. Что же касается разрушения Австрии (спровоцированного, по мнению Хаусхофера, книгой Андре Шерадама), то оно продолжает оставаться, вплоть до наших дней, предметом оживлённых дискуссий историков: как и почему погибла империя, просуществовавшая несколько веков? Одной из наиболее распространённых гипотез на этот счёт является следующая: империя была разрушена в результате дьявольских секретных манёвров, предпринятых кучкой заговорщиков (в случае с австро-венгерской империей злодеями оказались франкмасоны, которые смертельно ненавидели католическую монархию Габсбургов). Выводы Хаусхофера недалеко ушли от этого предположения. Но можно ли объяснить такое колоссальное событие, как распад империи, рассуждениями, напоминающими сюжет книги Алексадра Дюма Джузеппе Бальзама, главный герой которой (он же граф Калиостро) задумал и осуществил французскую революцию? Не погибла ли австро-венгерская империя потому, что она принадлежала к ушедшей исторической эпохе, когда национально-освободительные движения ещё не подвергали сомнению легитимность монархии?

В период с 1871 по 1945 год во Франции не было геополитики, сравнимой с англо-американской и немецкой геополитикой. Практически, территориальный вопрос не был актуальным для Франции в это [c.134] время. Что касается Эльзаса и Лотарингии, то на этот счёт не было ни малейших сомнений: это были французские провинции, которые Германия захватила силой. Более того, по мнению большинства французских географов того периода, наука была несовместима с политикой. В то время, как в Германии учёные (из-за излишнего самомнения или по наивности?) считали себя способными поучать политиков, французская профессура старалась сохранить чистоту и строгость науки от влияния сиюминутных интересов.

Шарль де Голль (1890-1970) не был учёным в общепринятом смысле этого слова, он был политиком. Да и можно ли считать геополитиком человека, который хотя и размышляет об отношениях между пространством и политикой, но подчиняет свои мысли и свои действия заранее намеченной цели?

Оригинальность де Голля, его отличие от традиционных французских политиков состоит именно в спонтанном геополитическом мышлении. По мнению де Голля, нации, хотя они и вписываются в определённый исторический и географический контекст, стремятся быть вечными, вневременными субъектами: Франция, Германия, Россия, Китай... Де Голль воспринимает мир, как огромную сцену, где противостоят – а иногда и сотрудничают – эти субъекты.

Время и пространство всегда рядом, они напоминают людям, что они смертны, а их творения, в том числе и нации, недолговечны.

Знаменитый Призыв 18 июня 1940 года чаще всего рассматривается как акт протеста, как призыв к сопротивлению. Это, конечно, верно. Но это экстраординарное заявление, сделанное недавно назначенным генералом, бывшим заместителем государственного секретаря по вопросам обороны предпоследнего правительства III Республики, удивительно соответствует точному геополитическому анализу, без которого сопротивление оккупантам было бы просто бесполезной жертвой:

“Потому что Франция не одинока. Она не одна. За ней стоит обширная империя. Она может объединить свои усилия с Британской империей, контролирующей морские просторы и продолжающей борьбу. Как и Англия, Франция может в полной мере использовать промышленный потенциал Соединённых Штатов. Эта война не ограничивается территорией нашей многострадальной страны. Проигранная битва за Францию ещё не означает окончательное поражение в этой войне. Это мировая война [...]. Потерпев поражение сегодня в столкновении с механической силой, мы сможем победить в будущем, если мы будем располагать более значительной механической силой. От этого зависят судьбы мира”.

Так во Франции, разбитой в 1940 году, столкнулись два геополитических подхода к продолжавшейся войне. С точки зрения Петена, [c.135] главы вишистского правительства, война была и должна была остаться европейской, Соединённые Штаты Америки не откажутся от политики изоляционизма; следовательно, нужно было договариваться и сотрудничать с гитлеровской Германией. По мнению де Голля, находившегося в Лондоне, война была мировой. Однако в июне 1940 года Англия продолжала борьбу один на один с Германией, распоряжавшейся всеми ресурсами Европы и имевшей союзнический договор со сталинским Советским Союзом. Что касается Соединённых Штатов Америки, то они вступили в войну только после нападения японской авиации на Пирл-Харбор в декабре 1941 года. Де Голль смог это предвидеть благодаря широте своих взглядов: он считал, что как и в 1917 году США не смогут удержаться в стороне от схватки; крупнейшая экономическая держава мира не станет укрываться на американском острове и рисковать быть отрезанной от мирового острова (Европы, Азии и Африки).

На всём протяжении 60-х годов де Голль, вернувшийся к активной политической деятельности в 1958 году, действовал как талантливый геополитик, несмотря на то, что международная обстановка была чрезвычайно идеологизирована: это было время, отмеченное как противостоянием Востока и Запада, так и напряжённостью в отношениях между Западом и третьим миром. Так например, де Голль считал, что коммунистическое братство не сможет устоять под тяжестью геополитических реалий: разрыв китайско-советских отношений был в порядке вещей, поскольку русский гигант не мог терпеть присутствие на своём фланге мощного объединённого Китая. Точно так же он считал, что вмешательство США в войну во Вьетнаме было обречено на провал: ведя крестовый поход против коммунизма, Америка не учитывала, что своими действиями она мобилизовала против себя непримиримый вьетнамский национализм, доведённый до крайности под влиянием фанатичного марксизма-ленинизма.

Де Голль являл собой полную противоположность теоретику. Тем не менее, он сумел стать выразителем взглядов французской геополитики, пытаясь сочетать два обычно противоположных элемента: с одной стороны, приверженность географическому и историческому реализму, выраженному в своё время Наполеоном словами “Каждое государство проводит ту политику, которую ему диктует география...”, а с другой стороны, убеждение в том, что как великая держава Франция должна защищать определённые принципы, в частности, право народов на независимое развитие.

В качестве резюме можно отметить, что для англо-американской геополитики основной вопрос формулируется так: каковы должны быть основные направления деятельности державы, находящейся в апогее своего могущества и, следовательно, вступающей в фазу упадка (Великобритания в первой половине XX века, США после второй мировой войны)? Для немецкой геополитики этот вопрос заключался в [c.136] следующем: как обеспечить место под солнцем для опоздавшей нации? Что же касается Франции, то вопрос стоял так: каким образом можно обеспечить статус великой державы при ограниченности средств? Ответ де Голля на этот вопрос свёлся к четырём рекомендациям:

– вновь обрести утраченную независимость в ключевой области, путём создания ядерных сил сдерживания, которые должны позволить в принципе самостоятельно гарантировать оборону национальной территории;

– рационально управлять своим наследством (связи с бывшими французскими владениями);

– обеспечить себе усилитель мощи, благодаря созданию европейской организации по инициативе Франции;

– наконец, по-прежнему проводить независимую внешнюю политику, без оглядки на кого бы то ни было.

Ни одному социально-культурному явлению нельзя дать простого, однозначного объяснения. Например, почему во Франции слово “геополитика” вдруг вышло за пределы узкого круга специалистов и превратилось в один из тех терминов, которые применяются по делу и без дела? Сейчас геополитикой называют всё, что не поддаётся рациональному толкованию.

Успех геополитики во Франции измеряется количеством книг, атласов, журналов, курсов лекций и семинаров, посвящённых этой дисциплине. В какой-то мере, этот взлёт популярности кажется естественным.

– Франция является четвёртой промышленной державой мира, она основательно включена во все международные экономические потоки, является членом многих европейских и мировых структур, французы, традиционно сосредоточенные на своих собственных делах и убеждённые, что мир вращается вокруг них, смотрят телепередачи, путешествуют, устанавливают международные контакты и узнают, что Франция не является центром Вселенной. Система образования и издательское дело постепенно приспосабливаются к этой эволюции. Французы начинают больше интересоваться географией мира, вернее географиями: физической, культурной, религиозной, политической... Более того, элита вынуждена теперь иметь более обширные познания о внешнем мире, что невозможно без определённых представлений о геополитике. [c.137]

– В 1989 году, после падения железного занавеса, крушение коммунистических режимов в Восточной Европе наглядно показало откат или, точнее, метаморфозу идеологии и возврат на политическую авансцену вечных геополитических факторов. Вероятно, люди никогда не перестанут вновь открывать для себя очевидные факты. Казалось бы, что в наше время все должны быть приверженцами светского рационализма, заботиться о правильном использовании ресурсов, освободиться от ненависти и слонности к насилию, характерных для “пещерного человека”. Однако на самом деле всё представляется иначе: чем значительнее сокращаются расстояния благодаря прогрессу средств транспорта и связи, тем больше люди стремятся подчеркнуть свои индивидуальные черты, тем активнее они восстанавливают свои племенные сообщества и тем энергичнее возвращаются в своё архаичное прошлое. Не даёт ли геополитика ключ для понимания этого постоянно воспроизводимого беспорядка?

Кроме этих причин, связанных с изменениями во французском обществе, а также с его отношениями с внешним миром, не происходят ли в конце XX века иные явления, которые могут быть объяснены с помощью средств геополитики, в частности, определение роли и места Франции в меняющемся мире?

Географ Ив Лакост и созданное им в 1976 году периодическое издание “Геродот”, географический и геополитический журнал, представляют единственное геополитическое течение во Франции, которое имеет если не собственную доктрину, то, по крайней мере, собственный метод анализа.

...Слово “геополитика” – это не просто новое обозначение для территориальных споров , которые продолжаются уже в течение многих веков [...]; появление и широкое распространение этого термина означает, что с недавнего времени стали действовать множество новых факторов, способствующих обострению соперничества между различными властями за контроль над той или иной территорией [...]. Теперь это соперничество протекает в несколько иных формах, чем раньше, что связано, в частности, с возросшей ролью общественности [...]. Специфические геополитические явления связаны не с любым соперничеством властных структур в территориальных вопросах, а – что является новым фактором – только с теми его формами, которые находят широкий отклик в средствах массовой информации и вызывают оживлённые дискуссии в обществе, при условии, что в данной стране существует свобода слова. Таким образом, речь идёт о принципиально новом феномене, который оказывает существенное влияние на международные отношения и на осуществление властных функций государства во многих странах (Ив Лакост, Геополитический словарь, 1993, стр. 5). [c.138]

Знакомство с творческим путём Ива Лакоста имеет большое значение для понимания “его” геополитики.

Он родился в Марокко в 1929 году и пережил как процесс колонизации, так и деколонизации. Человек левых убеждений, Ив Лакост наблюдает и испытывает на себе воздействие противоречий, порождаемых якобинской моделью унификации страны, которая столкнулась с проявлениями местных особенностей, с желанием сохранить свою самобытность, в частности, в Марокко, где эта самобытность основывается на многовековой истории правления династии Алавитов из Тафилальта. Первые работы Ива Лакоста были посвящены странам третьего мира (География развивающихся стран, 1965). Однако размышляя о военных аспектах географии (одна из его книг называется География необходима для войны, 1976 г.), географ Лакост стал геополитиком: пространтво, его компоненты (земля, вода), а также его рельеф выступают одновременно и как благоприятные факторы, и как препятствия при проведении военных операций, в то же время именно пространтво является целью этих операций. Чтобы существовать, ландшафт в людях не нуждается, однако люди не перестают бороться за право обладать той или иной местностью. Все столкновения между людьми протекают во времени и пространстве.

Кроме того, Ив Лакост живо интересовался работами малоизвестных авторов, которых не признавала официальная наука. В значительной степени благодаря журналу Геродот Франция вновь познакомилась с творчеством Элизе Реслю. Другим открытием Лакоста стал один из знаменитых арабских историков Ибн Халдун (Тунис, 1332 г. – Каир, 1406 г.). В своей работе Ибн Халдун. Зарождение истории, прошлое третьего мира (1966 г.), Ив Лакост пишет: “Творчество Ибн Халдуна освещает очень важный этап стран, которые сегодня считаются слаборазвитыми. Анализируя экономические, социальные и политические условия Северной Африки в период средневековья, Ибн Халдун сформулировал ряд фундаментальных научных проблем”.

Журнал Геродот много сделал для того, чтобы представить в подлинном свете немецкую геополитику (Ратцель, Хаусхофер), чтобы освободить её от клейма “нацистской науки”. В этом плане следует отметить работу Мишеля Коринмана (Michel Korinmann) Когда Германия размышляла о мировых проблемах. Величие и закат геополитики (1990).

Такое внимание к неортодоксальным взглядам (господствующей идеологией в журнале является либерализм, а до 80-х годов присутствовал ещё и марксизм), обусловило широкое разнообразие тем, затрагиваемых в публикациях Геродота. [c.139]

Так например, Ив Лакост несколько раз обсуждал вопрос “Что такое нация?”, который вызывает чрезвычайный интерес в среде левой интеллигенции. Для левых универсалистов, считающих своим долгом бороться за формирование человека, свободного от эгоизма и отчуждения, нация, укоренение в пространстве, сакрализация национальной территории представляются чем-то архаичным и даже реакционным (хотя великий французский социалист Жан Жорес [1859-1914] утверждал, что “интернационализм в малых дозах отдаляет от Родины, а в больших – приближает к ней”). Но в конце XX века, после падения советского коммунистического режима, свои претензии на универсализм стал предъявлять либеральный капитализм, рассматривающий человека только как фактор стоимости продукции и потенциального покупателя товаров. Но разве не является нация наиболее стойкой реальностью, включающей в себя конкретных людей с их традициями и культурой?

а) Философия “Геродота”

Благодаря журналу “Геродот” геополитика обрела во Франции интеллектуальную легитимность. Само название данного переодического издания является данью уважения основателю истории и географии, греку, который сумел преодолеть свои предрассудки и стал исследовать нравы и прошлое варваров. Каждый номер ежеквартального журнала “Геродот” является результатом коллективного труда и включает в себя досье, посвящённое геополитической проблематике того или иного резона (например, “Американское Средиземноморье”, “Проблема границ в Африке”, “Балканы и балканизация”...) или страны (“Немецкие геополитики”, “Пограничные районы России”, “Сербский вопрос”).

Этот журнал обращает особое внимание на противоречивые представления и стратегии, связанные с тем или иным пространством, играющим важную роль в мировой политике. В качестве примера можно назвать три моря, расположенных в окружении земли: евро-арабское Средиземноморье, находящееся между Гибралтаром и Суэцем, американское Средиземноморье – между Атлантикой и Центральноамериканским перешейком, азиатское Средиземноморье – между южным Китаем, Индокитаем, Индонезией и Филиппинами.

“Геродот” строит каждый свой номер вокруг трёх элементов:

– Карты. “Карта, первичная форма осмысления пространства” (Ив Лакост) или, точнее, совокупность карт различного масштаба, иллюстрирующих различные характеристики (от рельефа до распределения населения) должна при правильном прочтении дать достаточно полную [c.140] информацию, позволяющую самостоятельно сделать правильный вывод.

– История или, вернее, исторические события, поскольку Историю делают люди. Любое пространство формируется и преобразуется людьми, которые через него проходят, захватывают его, живут там, уходят оттуда, Чтобы понять ценность данного пространства для данных людей, нужно знать всё, что происходило раньше между этими людьми в этом пространстве: набеги, распространение религии, влияние империй, национальное строительство... История имеет огромное значение, ибо она является источником геополитических представлений, которые – в процессе кристаллизации – связывают территорию с её прошлым. Так например, множество конфликтов между группами людей вызваны тем, что каждая из них считает, что именно она первая поселилась на данной территории (евреи и арабы в Палестине; негры и белые в Южной Африке; сербы и албанцы в Косово...).

– Границы (юридические и политические) представляют собой важнейшие ориентиры. Линии, разделяющие государственные суверенитеты, были прочерчены на картах в результате вооружённой борьбы, они установлены ценой крови народов и несут на себе печать амбиций властей. Всякая граница является “искусственной”, т.е. отражает соотношение конкретных сил в конкретный момент. Не бывает вечных границ, каждая граница устанавливается, переносится, уточняется по прихоти Истории.

В то же время, наряду с официальными государственными границами существуют более размытые, но зато более стабильные границы: границы между религиями, цивилизациями, традициями, зонами торговли. Так, по мнению некоторых геополитиков, граница которая существовала на немецкой земле с 1949 по 1990 год между ГДР и ФРГ, совпадала с одной из наиболее древних границ европейского континента, отделявшей владения Римской империи от территории, остававшийся под властью варваров, а во второй половине XIX века и даже в начале XX века в этом месте проходила линия раздела между Европой парового двигателя и Европой лошадиной тяги.

Среди специалистов, регулярно анализирующих проблему границ, следует упомянуть члена редколлегии “Геродотa” Мишеля Фуше (Michel Foucher), автора книги Фронты и границы, опубликованной в 1989 г. и переизданной в 1991 г.

Мишель Фуше так характеризует границы, сложившиеся в мире:

“Границы представляют собой элементарные пространственные структуры, имеющие линейную форму, а их функция сводится к обозначению нарушений геополитической непрерывности в трёх плоскостях: реальной, символической и воображаемой. [c.141]

Прерывистость проявляется между суверенитетами, историями, обществами, экономиками, государствами, часто, но не всегда, между нациями и языками. Прерывистость в реальной плоскости – это пространственный предел действия суверенитета в его специфических формах, граница может быть открытой, полуоткрытой и закрытой. Символическая прерывистость связана с принадлежностью к различным политическим сообществам, существующим на соответствующих территориях. Воображаемая прерывистость имеет отношение к таким понятиям, как “другие”, соседи, друзья, враги, т.е. к связям с самим собой, со своей историей; со своими созидательными и разрушительными мифами. Эмигрант или беженец может “вообразить”, что ждёт его после пересечения рубежа своей страны. Таким образом, понятие “граница” отнюдь не сводится к простой юридической или налоговой функции”.

Это довольно сложное определение можно резюмировать следующим образом: границы выполняют три тесно связанных функции:

– устанавливают пределы государственного суверенитета;

– разделяют в пространстве символические сообщества, т.е. государства, каждое из которых обладает собственным флагом, гимном, историей, институтами, порождающими для его граждан специфические права и обязанности;

– разделяют в пространстве своё (т.е. национальную территорию) и чужое (соседнее государство, а затем и остальной мир).

б) Идеология территории против идеологии потоков?

Как всякая другая линия поведения, продиктованная связной и логичной философией, линия “Геродота” имеет свой идеологический аспект, т.е. свое мировоззрение и свои представления о желательных и необходимых действиях. По мнению журнала, люди и социальные группы, к которым они принадлежат (регионы, государства-нации...), определяются, в первую очередь, их укоренением на той или иной территории. Следовательно, если войны ведутся за захват территорий, то мир предполагает, что сообщества, населяющие землю, в принципе, удовлетворены теми территориями, которыми они располагают.

Эта “территориальная” логика “Геродота”, продиктованная геополитическими взглядами его редколлегии, распространяется также и на её подходы к другим областям человеческой деятельности. Так например, идеология рассматривается как инструмент оправдания территориальных споров. Таким образом, идеология “этнической чистки”, целью которой является достижение точного соответствия между народами и территориями, подтверждает направленность подхода “Геродота” на изучение отношений между людьми и пространством. Точно так же при систематизации данных экономического характера журнал отдаёт предпочтение локализации, присвоению и контролю над ресурсами, ради которых и ведётся политическое соперничество.

В связи с этим возникает вопрос: являются ли всевозможные [c.142] потоки – идей, информации, товаров, капиталов – предметом манипуляций со стороны политиков или же эти потоки повинуются собственным внутренним законам? В конечном счёте Геродот действует подобно фотографу: каждая опубликованная им карта представляет собой моментальное фото, а сама информация должна быть получена в результате наложения или сопоставления множества таких информации. Но могут ли схваченные на лету мгновения дать верное представление о “фильме жизни”, об эволюции, о движении сил? Можно ли совместить работу фотографа, который запечетлевает то или иное состояние в каждый данный момент, с работой кинооператора, передающего подвижность и текучесть материи?

По своей природе человек чрезвычайно противоречив. Как подчеркивает геополитика, повинуясь инстинкту собственника, люди отождествляют себя с территориями, ведут непрерывную борьбу за право определять границы этих территорий. Но в то же время люди постоянно находятся в движении, самые разные потоки захватывают и несут их (от идеологических течений до товаропотоков). Причём эти потоки, созданные самими людьми, очень часто выходят из-под контроля своих творцов.

Какая же тенденция является доминирующей в конце XX века? Старый территориальный инстинкт, унаследованный от многовекового земледелия, как считает Геродот? Или же возникновение новых отношений между человеком и землёй, которые характеризуются тем, что человек постепенно освобождается от власти земли, но земля по-прежнему липнет к его ногам? Кочевой или оседлый образ жизни одержит в конечном счёте победу? Какова будет роль государства-нации: останется ли оно высшей целью Истории и самой совершенной территориально-политической конструкцией или же превратится в единицу пространства, стоящую в одном ряду с более мелкими (регион, город) и более крупными (континенты, весь мир) территориальными образованиями? К какому равновесию может привести сочетание территориального деления мира с ростом мировых потоков?

Международный институт геополитики был создан в 1982 году. Его основательница, Мари-Франс Гаро (Marie-France Garaud), родившаяся в 1934 году, юрист по образования, одно время работала адвокатом, затем перешла на службу в государственный аппарат. С 1969 по 1974 год она занимала пост советника в канцелярии Президента Республики при Жорже Помпиду.

Ив Лакост отражает взгляды левой интеллигенции, на которую большое впечатление произвели подъём национально-освободительного движения и конфликты в третьем мире. Его журнал “Геродот” [c.143] уделяет основное внимание национальным проблемам. Мари-Франс Гаро принадлежит к совершенно другому идеологическому и политическому направлению: ей близки взгляды генерала де Голля, но без налёта романтизма, свойственного первому Президенту Пятой республике. У Жоржа Помпиду и его сторонников обострённое национальное чувство уживается со здоровым консерватизмом.

Международный институт геополитики возник, в первую очередь, как реакция на конкретную политическую ситуацию, связанную с кризисом евроракет (1979-1983). В то время обострение советской угрозы (развёртывание ракет СС-20) совпало с ослаблением атлантической солидарности в результате пацифистских манифестаций проводимых против установки в Западной Европе дополнительных американских ракет, призванных уравновесить возросший потенциал СССР.

Международный институт геополитики начал свою деятельность в самый разгар антиракетного движения (которое во Франции было менее сильное, чем в соседних странах). Он сразу же оказался на передней линии сопротивления советскому тоталитаризму. Среди основателей института были и классические голлисты, и атлантисты. Но тезисы, выдвигаемые институтом, чаще оказывались ближе ко вторым, чем к первым. Как же объяснить в этом случае позицию, занимаемую президентом института Мари-Франс Гаро? Сильным раздражением, вызванным у неё отказом французов от борьбы за национальный суверенитет после смерти Ж. Помпиду? Или политическими амбициями, которые побудили эту энергичную женщину выставить (без особого успеха) свою кандидатуру на президентских выборах 1981 г.?

Какую роль играла геополитика во всём этом? Многие вопросы остаются без ответа. Журнал, публикуемый институтом, называется Геополитика. Каждый номер этого ежеквартального издания открывается жёсткой передовой статьёй, написанной Мари-Франс Гаро. Журнал часто публикует интересные досье, посвящённые актуальным вопросам международной политики (в том числе довольно редко анализируемым, в частности, вопросам экологии).

Если Ива Лакоста можно считать дитём, покинутым левой интеллигенцией, то Мари-Франс Гаро – сирота голлизма. Её главная цель – сопротивляться, выстоять любой ценой. Однако достаточно ли обладать сильным характером, чтобы стать основателем политической доктрины?

* * *

В конечном счёте, за исключением течения, сформировавшегося вокруг Ива Лакоста и “Геродота”, термин “геополитика” употребляется во Франции последней четверти XX века как одно из удобных слов, [c.144] достаточно звучных и неопределённых, для выражения некоторых реалий нашей эпохи. Французы знают, что их страна перестала быть центром мира, каким она была в XVII – XVIII веках. Таким образом, им приходится усваивать такую науку, как география, листая атласы и читая книги. [c.145]

	предыдущая		следующая
		оглавление