Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Общая и прикладная политология: Учебное пособие

Под общей редакцией В.И. Жукова, Б.И. Краснова

Попытки преобразований проходят красной нитью через всю историю России. Кажется, именно нестабильность, катастрофичность является наиболее устойчивой чертой ее многовекового пути. Ориентированная на западноевропейский опыт модернизация началась в стране еще с XVIII века. И весь коммунистический проект, в сущности, тоже специфическая форма модернизации.

Опыт последней российской модернизации тесно связан с понятием “перестройка”. Отметим, впрочем, что процесс начался за несколько лет до ее объявления – еще во времена Андропова – и имел черты наиболее интересного восточно-азиатского варианта. А особенности восточно-азиатской модернизации в принципе связаны с эффективной эксплуатацией двух-трех не таких уж сложных механизмов – сводящихся к: 1) специфической промышленной политике (так называемому таргетингу); 2) планированию научно-технического прогресса; 3) форсированной экспортной поддержке. Но эти механизмы можно успешно использовать только имея относительно некоррумпированный, патриотически ориентированный государственный аппарат. Рассмотрим проблемы методологического характера в теме и конкретно процесс политической модернизации в России¹. [с.344]

Теории модернизации второй половины XX века представляли собой одно из направлений теории общественно-исторического развития, которые сложились в рамках философии Нового времени. Их существенной чертой был универсализм, т.е. развитие общества они рассматривали как всеобщий (универсальный) процесс, имеющий одни и те же закономерности и этапы (стадии) для всех стран и народов. Методологической основой универсализма был технологический детерминизм, который выводил развитие человечества из прогресса технологии и экономики, ведущего ко всемирному [с.344] благоденствию и решению социальных проблем. Считалось, что этот прогресс размывает социокультурные и политические особенности разных стран, диктует каждому обществу свои собственные требования (1).

Выясним, что же представляла собой модернизация в конкретных сферах жизни общества по мнению ее исследователей? В социальной области модернизация связывалась с четкой специализацией людей, общественных и государственных институтов по видам деятельности, которая все меньше зависела от пола, возраста, социального происхождения, личных связей людей и все больше – по мере развития модернизации – от личных качеств человека, его квалификации, усердия, образования. Социальная модернизация рассматривалась и как замена отношений иерархической подчиненности и вертикальной зависимости отношениями равноправного партнерства на базе взаимного интереса (2). Теоретики модернизации исследовали, как в процессе перехода от традиционного общества к современному изменяется роль и функции семьи, демографическая структура, как с этими изменениями связана ускоренная урбанизация.

Экономическая модернизация означала развитие и применение технологии, основанной на научном знании, высокоэффективных источников энергии, углубление общественного и технического разделения труда, развитие рынков товаров, денег и труда, а впоследствии и их регулирование, постоянное усложнение организации производства, существование стимулов для создания и внедрения технологических и организационных новшеств.

Однако уже в 60-е годы некоторые исследователи обращали внимание на то, что в процессе модернизации необходимо прежде всего наращивать вложения в сферу образования. Как писал Ф.Харбисон, “центральная проблема всех модернизирующихся стран состоит в том, чтобы ускорить процесс формирования человеческого капитала”. Такая позиция означала отказ от концепций технологического детерминизма, от стремления свести модернизацию к технико-экономическим нововведениям (3).

Политическая модернизация предполагала, во-первых, расширение территорий и упорядочение административно-политических границ, образование национальных или федеративных государств, усиление центральной [с.345] (как законодательной, так и исполнительной) власти, и в то же время, – разделение властей; во-вторых, способность государства к структурным изменениям в экономике, политике, социальной сфере при сохранении стабильности и внутренней сплоченности общества; в-третьих, важным аспектом политической модернизации считалось включение все более широких масс населения в политический процесс (хотя бы посредством выборов); в-четвертых, наконец, – установление политической демократии или хотя бы популистского правления, изменение способов легитимации власти (вместо ссылок на “божий промысел” и “природу вещей” – идеологические и политические предпочтения общественных групп). В то же время, авторы теорий модернизации подчеркивали, что в государствах Азии, Африки и Латинской Америки, в отличие от стран Западной Европы и Северной Америки, нет развитого гражданского общества, поэтому их политическая модернизация затруднена. Одной из существенных черт модернизированного общества они считали “рекрутирование государственной бюрократии в соответствии с формальными требованиями к образованию, квалификации и деловым качествам людей, тогда как в традиционном обществе “вход” в ряды политиков и чиновников был обусловлен статусом, происхождением и личными связями человека.

Духовная модернизация предполагала дифференциацию культурных и ценностных систем и ориентаций, секуляризацию образования и распространения грамотности, многообразие школ и течений в философии и науке, религиозную терпимость (конфессиональный плюрализм), развитие средств сообщения и распространения информации, приобщение крупных групп населения к достижениям культуры, распространение ценностей индивидуализма. Кроме того, модернизация связывалась с рационализацией сознания на основе научных знаний и с отказом от поведения в соответствии с традициями. Некоторые ученые, например Ш.Эйзенштадт, даже считали, что “развитие нового культурного стереотипа” образует “сердцевину” всего процесса модернизации (4). Теоретики модернизации признавали, что в разных странах модернизации проводились и проводятся разными способами и разными темпами. Эти различия справедливо объяснялись [с.346] тем, что в одних странах модернизации органичны, вызваны внутренним развитием общества, а в других проводятся под влиянием более развитых стран.

В теориях значительное место уделялось социально-политическим механизмам модернизации, роли государства, политических институтов и лидеров в осуществлении преобразований. Одновременно рассматривалась и проблема социального субъекта обновления: какие социальные группы заинтересованы в модернизации и способны ее возглавить, какова роль модернизаторской элиты в обновлении общества, особенно в развивающихся странах. Главный вывод, к которому приходили теоретики модернизации, состоял в том, что успех реформ зависит прежде всего от того, сумеет ли модернизаторская элита обеспечить стабильность общества в процессе перемен. В связи с этим было отмечено, что важную роль в модернизации могут сыграть вооруженные силы, обеспечив общественную стабилизацию и контроль за преобразованиями в условиях ломки всей социальной структуры. В 50-60 гг. некоторые ученые, разрабатывавшие общую теорию модернизации (Д.Эптер, Б.Хиггинс, Дж.Джермани, М.Леви и др.) одновременно изучали опыт модернизации отдельных стран Азии, Африки и Латинской Америки. В рамках страновых исследований модернизации, в первую очередь на примере успешного опыта Японии, приходило понимание того, что модернизация вовсе не означает полного размывания общественных традиций, что есть такие традиции, которые могут способствовать модернизации. Заметным явлением в литературе по проблемам модернизации уже в 70-е годы стал сравнительный анализ модернизаций Японии и России как стран, находившихся в прошлом примерно на одинаковом уровне развития, где традиции сыграли колоссальную роль в процессе и характере преобразований, а также в результатах модернизации.

Представляет интерес модернизация послевоенной Германии, суть которой – разработка модели социального рыночного хозяйства. Преодоление нацистского наследия после второй мировой войны одновременно стало преодолением той модели развития, которая складывалась в Германии с конца прошлого столетия. Ответ на вызовы XX века пришлось искать заново. Необходимо было сохранение достижений в социальной политике, что не [с.347] означало простого усовершенствования старого хозяйственного порядка, ибо старые формы наполнялись новым содержанием и сочетались с развитием новых элементов (политикой содействия конкуренции и проч.). Разумеется, это сочетание старого с новым могло дать положительный эффект только тогда, когда эти элементы были связаны узами определенного порядка – социального рыночного хозяйства. Основные идеи этого порядка происходили из двух близких друг к другу (но тем не менее, различны) разновидностей современного (модернизированного) либерализма – ордолиберализма (“фрайбургская школа” во главе с В.Ойкеном и Ф.Бемом) и неолиберализма (А.Рюстов, В.Репке и другие). Концепция социального рыночного хозяйства опиралась на следующие положения:

– государство в своей экономической политике должно отдавать приоритет не регулированию хозяйственных процессов, а установлению форм и правил, по которым должны действовать хозяйственные субъекты;

– создание форм и правил должно быть нацелено на то, чтобы обеспечить условия для свободной конкуренции хозяйственных субъектов; конкурентный порядок является основой функционирования экономики и общества, построенного на принципах свободы и демократии; в силу взаимозависимости всех сторон общественной жизни – прежде всего экономической и политической – необходимо их комплексное преобразование, чтобы они соответствовали друг другу, то же относится и к элементам каждого блока в отдельности, например, необходимо, чтобы условиям предпринимательской деятельности соответствовала денежная политика, последней – банковская система и т.д. Конкуренция как основа не только хозяйственной, но и всей общественной жизни рассматривалась после периода тоталитаризма в качестве единственно возможного механизма реализации принципа индивидуальной свободы. Но чтобы свободой не злоупотребляли и не пользовались ею для ограничения свободы других людей, устанавливался соответствующий порядок. Свобода и порядок стали ключевыми понятиями программы послевоенной модернизации Германии, наиболее убедительной разработанной Вальтером Ойкеном². [с.348]

Таким образом, содержание модернизации заключалось в том, чтобы перейти от централизованно регулируемого и регламентируемого общественного порядка к свободному конкурентному порядку и тем самым – решить проблему индивидуальной свободы и власти в связи с механизмом экономического регулирования. Но такой переход должен происходить не стихийно, а вследствие целенаправленной политики государства. Другими словами, новый строй не вырастает “естественным образом”, а взращивается (а затем и поддерживается и развивается) в определенных условиях и определенными методами.

Однако наученные горьким опытом начала века немецкие теоретики и политики искали способы скорректировать неблагоприятные или не соответствующие конкурентной системе последствия развития самой конкуренции, предотвратить негативные социальные явления, угрожающие стабильности в обществе и чреватые сползанием от демократии к диктатуре. Вот почему В.Ойкен и его сторонники, несмотря на всю свою приверженность свободной конкуренции, старались разработать регулирующий механизм содействия конкуренции. Заслуга ордолибералов и неолибералов заключалась как раз в том, что они принципиально определили направление и цель движения, обрисовали (и обосновали) основные контуры будущей системы, которую с легкой руки Мюллер-Армака назвали “социальным рыночным хозяйством”. Ойкен и вся “фрайбургская школа” были не разработчиками “программы”, а скорее создателями идеологии модернизации Германии. Самое ценное в концепции ордолиберализма то, что в ней обосновывается необходимость активных действий государства по созданию институциональных форм рынка и его правовому регулированию. Разумеется, такая политика несла в себе немалый риск: ведь сознательная и целенаправленная деятельность государства по модернизации общественно-экономической системы могла обернуться усилением бюрократического [с.349] чиновничьего аппарата, который постепенно забывает о реформах, сохраняя лишь реформаторскую риторику, и начинает решать собственные задачи, прежде всего, укреплять свою власть. В послевоенной Германии этого удалось избежать и не в последнюю очередь благодаря тем же ордолибералам, которые выступали против усиления любой власти и видели противодействие этому в той же конкуренции – но уже политической. Многопартийная система и жесткая конкуренция партий и в бундестаге, и в местных органах власти, и во время выборов, а также четкая система сдержек и противовесов в условиях разделения властей, влияние общественного мнения (средства массовой информации) позволяли фактически держать государство (прежде всего исполнительную власть) под эффективным контролем. В целом же опыт Германии подтверждает, что демократическим реформам благоприятствует сильная, но ограниченная государственная власть. Теоретики “социального рыночного хозяйства” и политики-практики, прежде всего Аденауэр и Эрхард, прекрасно понимали, что сам по себе демократический политический строй не может автоматически преобразовать хозяйственную систему, в которой властные структуры (государственные, частномонополистические или групповые) диктуют свои правила и принуждают других хозяйственных субъектов следовать им. Для послевоенной Германии были характерны сугубо специфические черты, которые были обусловлены наследием гитлеровского режима. В частности, приходилось решать очень острую проблему конверсии огромного военно-промышленного комплекса, который после второй мировой войны был практически полностью разрушен администрацией держав-победителей, особенно во французской и советской зонах оккупации. Не следует забывать и о “плане Маршалла”, который помог ФРГ как и другим странам Западной Европы, заложить основы общества массового потребления и без которого реформы Эрхарда были бы заведомо обречены на провал (5). [с.350]

До 70-80-х гг. XIX в. модернизации в России начинались исключительно “сверху”, по инициативе правящего слоя, да и то лишь его отдельной части, который сопоставлял Россию с Западом. Этот слой в целом не был заинтересован ни в развитии инициативы народа, ни в коренном преобразовании общественных отношений. И дело здесь не только в косности правящих кругов России, хотя ее всегда было в избытке, и не только в исторической инерции государственной системы. Нужно иметь в виду и геополитический фактор, способствовавший консервации архаичных порядков и абсолютистского централизма. Находясь на стыке Европы и Азии, не имея естественных препятствий на своих границах, Россия, с одной стороны, испытывала угрозу вражеского вторжения, с другой стороны, имела перед собой колоссальные пространства для собственной экспансии, что нередко вызывало неудовольствие у ее соседей и партнеров в Европе и на Ближнем Востоке (Турция, Персия) (6).

Модернизация России “сверху” усугубляла социокультурный раскол в обществе, присущий ему если не со времен Ивана Грозного, то, во всяком случае, со времен Петра I. Если в Западной Европе конфликтующие друг с другом классы, модернизаторские и антимодернизаторские силы все же принадлежали к одной культуре, то в России модернизаторы были отделены от народа непреодолимой пропастью. Они оставались чужаками в своей собственной стране во всем, начиная от представлений о способах государственного управления и кончая манерой разговаривать и одеваться. Так, невозможно себе представить, чтобы французские дворяне, в отличие от крестьян, разговаривали не на французском, а на каком-то другом языке. Между тем, как известно, в русском высшем обществе считалось неприличным разговаривать по-русски, а не по-французски. А сегодня “демократы” устраивают своих детей в школы и в учебные заведения за рубежом. Однако в России, как ни в одной другой стране, прошедшей сквозь тернии догоняющей модернизации, проявились все отрицательные последствия форсированного, неорганичного развития. Они были вызваны болезненной ломкой старых общественных отношений, насаждением чуждой (западной, “санкт-петербургской”) культуры, [с.351] насильственным выталкиванием огромных масс людей из привычных для них социально-экономических и культурных ниш. Догоняющая модернизация в России породила колоссальную маргинализацию и даже люмпенизацию большой части населения, у которой накапливался невиданный по своей силе заряд злобы и ненависти к “богатеям”, ко всем, кто представлял чужой для них мир, чужую культуру. В начале XX в. маргинализация в России приобрела критические для устойчивости общества масштабы. Революция 1905 года и реформа П.А.Столыпина (разрушение общины в деревне), первая мировая война, обе революции 1917 г. и гражданская война подняли такую волну маргинализации, которая смыла буквально все, что хоть как-то напоминало о старом обществе, ненавистной народу чужой культуре, рыночных отношениях, частной собственности и личной инициативе. Ограниченная имперская модернизация зашла в тупик и превратилась в контр или псевдомодернизацию, т.е. в иной, но также, как выяснилось впоследствии, тупиковый вариант развития.

Большевистская революция представляется нам результатом той реакции на автократическую модернизацию, которая вызревала в России на протяжении нескольких десятилетий. В известном смысле, большевики решили перехитрить Историю. Они попытались построить в России общество лучше, чем на Западе. Но “лучше” означает вместе с тем и “как”. За своеобразные “точки отсчета” взяты развитые страны Западной Европы и Америки. Понимая, что в России нет непосредственных предпосылок для социализма, большевики взяли курс на ускоренную индустриализацию страны. Результат известен. Несмотря на огромные успехи в ряде отраслей промышленности, главная задача – повышение благосостояния народа и свобода личности – решены не были.

В качестве ориентиров для политики реформ нам в основном предлагают, как при Петре I или в 1917 г. страны Запада. Правда, есть и такие сторонники преобразований, которые советуют использовать опыт стран Востока: Японии, Южной Кореи, Китая. Однако во всех случаях, за редким исключением, за основу для подражания вновь берутся те аспекты общественного развития, которые в жизни других стран отходят в прошлое. [с.352]

Модернизация в России в конечном счете должна создать условия для постиндустриализации (т.е. постмодернизации). В противном случае она теряет смысл, поскольку не решает на современном уровне ни одной из возникших перед Россией проблем. Стратегия российского обновления должна ориентироваться на то, чтобы работать на опережение, учитывая не сегодняшний, а завтрашний день мировой науки и техники, социокультурного прогресса и политических структур. Только та страна в условиях целостного и внутренне взаимосвязанного мира может рассчитывать на высокое качество жизни своего народа, которая по крайней мере по нескольким видам современной продукции стоит на передовых рубежах научно-технического прогресса вровень с конкурентами или даже опережает их.

Разрабатывая общую концепцию российской модернизации, необходимо иметь в виду ряд общих условий научно-технической революции, которые как раз и создаются в процессе модернизации и постмодернизации. Это: – изменение структуры экономики, переориентация хозяйства на современные, наукоемкие отрасли, а также те сферы общественного производства, которые непосредственно работают на удовлетворение потребностей людей, в том числе социально-экономической инфраструктуры, сферы обслуживания, что требует соответствующих изменений и в структуре капиталовложений; – создание рыночного, т.е. конкурентного, антимонополистического хозяйственного механизма, который бы побуждал предприятия внедрять в производство новинки научно-технической мысли, стараться получить прибыль за счет снижения издержек, а не за счет монопольного взвинчивания цен и раскручивания инфляции; – формирование личной и общественной модели потребления, способствующей развитию субъекта модернизации, человека с современными потребностями, которые были бы мощным стимулом для производства; – поворот всего общества и государственной политики в сторону культуры, форсированное развитие образования, переобучения людей новым профессиям, создание в обществе такой атмосферы, при которой у большинства людей возникала бы собственная потребность учиться, осваивать новые специальности; – развитие личной и коллективной инициативы, становление нового типа работника, способного к самоорганизации [с.353] и самодисциплине, изменение типа мышления, если не у всех, то, по крайней мере, у наиболее активных людей, способных быть субъектами модернизации, для чего необходимо постепенное развитие демократии, в том числе и экономической.

Очевидно, что осуществление модернизации и тем более – постмодернизации России возможно лишь в течение нескольких десятилетий. Оно предполагает работу по меньшей мере двух-трех поколений людей. Нужно осознать, что в первую очередь России предстоит провести позднеиндустриальную модернизацию, что соответствует задаче стабилизации, и одновременно, укрепить существующие заделы в области высоких технологий, которые уже в ближайшем будущем могли бы обеспечить прорыв России на мировых рынках и стать основным источником валютных поступлений, необходимых для реконструкции остальной промышленности и расширения потребительского рынка.

Основная трудность постиндустриализации нашей страны заключается в том, что в России нет или почти нет ее социального субъекта, который бы осознавал до конца и свои собственные интересы, и сам процесс становления постиндустриального общества в развитых странах. Социальная структура российского общества в целом неблагоприятная для постмодернизации. В постиндустриализации России непосредственно заинтересовано лишь меньшинство населения – те социально-профессиональные группы, которые одновременно могли бы стать ее субъектами: наиболее образованная и квалифицированная часть научно-технической и гуманитарной интеллигенции, сосредоточенной в гражданских сферах, в частности, в фундаментальной науке, давно уже ориентирующаяся в своей работе на мировые стандарты, но не получающая признания в стране; интеллигенция, высококвалифицированные рабочие и технократы из той части ВПК, которая способна по своему техническому и интеллектуальному потенциалу успешно конкурировать на мировом рынке высокотехнологичной продукции и стать вместо нефтегазодобывающего и лесного комплекса основным источником валютных поступлений страны; узкий слой высококвалифицированных рабочих гражданских отраслей производства, часть производительных [с.354] предпринимателей и фермеров, представителей банковских кругов, особенно вышедшие из рядов научно-технической интеллигенции (“предприниматели-доценты”); офицерский корпус, прежде всего, тех родов войск, где используется новейшая технология и техника и где постоянно ощущается нехватка квалифицированных специалистов, т.е. та часть вооруженных сил, которая в перспективе должна составить костяк кадровой, профессиональной армии.

Учитывая то значение, которое для многих людей имеют их предприятия, где они проработали не один десяток лет, субъектами позднеиндустриальной модернизации в принципе являются не только конкретные социально-профессиональные группы общества, но и сами крупные предприятия и научно-производственные объединения, в основном выпускающие продукцию для конечного потребления (предметы личного потребления, в особенности длительного пользования, продукцию машиностроения и т.п.). Роль субъектов модернизации могут и должны также играть финансово-промышленные группы. Важные шаги к созданию таких групп в России были сделаны в конце 1993 года. Учитывая опыт зарубежных стран, в частности, Франции, государство должно активно поощрять продвижение таких групп на мировые рынки товаров средних (индустриальных) и высоких технологий.

Очагами постмодернизации России должны стать технокультурополисы, где есть социальные субъекты постмодернизации, расположены учебные заведения и крупные научные центры, существует целая система научных исследований и опытно-конструкторских разработок, налажены транспорт и коммуникации, сложилось соответствующее характеру труда качество жизни их жителей, и, наконец, установились прочные связи с индустриальными предприятиями – потребителями “интеллектуального продукта” технокультурополисов. Потенциально уже сейчас в России технокультурополисами являются основные культурные и научно-индустриальные центры страны (Москва и Московская область, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, Саратов, Челябинск, Екатеринбург, Новосибирск, Томск, Красноярск, Иркутск, Хабаровск и некоторые другие города), а также центры ВПК, где сосредоточено [с.355] высокотехнологичное, наукоемкое производство, типа подмосковных Болшево и Зеленограда, Арзамаса-16.

Важную роль в российской модернизации должно сыграть государство. Не только потому, что это соответствовало бы и сложившейся структуре экономики, российским традициям, но и потому, что частное предпринимательство в России еще слишком слабо, к тому же нередко носит криминальную окраску, а сами государственные предприятия слишком инертны, чтобы на них целиком положиться в деле радикального обновления экономики страны. Государство в России, поощряя частную и коллективную инициативу, должно выступить гарантом политической стабильности и порядка, без которых никакая модернизация, особенно в сильно люмпенизированном обществе, невозможна. Оно, должно стать инициатором целого ряда широкомасштабных научно-технических и социально-экономических программ по основным направлениям модернизации и постмодернизации по примеру программы Европейского Союза ESPPIT или японской по созданию ЭВМ пятого поколения, стимулируя госпредприятия и частный бизнес к участию в их реализации. В настоящее время, когда к реальной модернизации Россия еще не приступала, ей необходима авторитарная власть. И дело даже не в том, что становление рыночного хозяйства нуждается в “сильной руке”, а переход от тоталитарной системы к демократии будто бы требует некоего промежуточного варианта в виде авторитаризма. В конце концов после второй мировой войны и Германия, и Италия перешли от тоталитаризма к демократии и нормальной рыночной экономике без особых промежуточных стадий. Присутствие на их территориях оккупационных армий западных стран было хотя и важным, но отнюдь не решающим фактором такого перехода. На наш взгляд, необходимость авторитаризма в России обусловлена характером российского общества, тем, что ему предстоит перейти от состояния, в котором сильны черты традиционности и добуржуазных общественных отношений, к рыночному хозяйству и гражданскому обществу. Это означает глубокую ломку и преодоление сопротивления со стороны старых общественных структур и старого общественного сознания. Отсюда и вытекает особая роль государственных институтов, которым надлежит политическими и правовыми [с.356] средствами сломить это сопротивление. Итак, в России в обозримом будущем не стоит вопрос “демократия или авторитаризм”? Вопрос стоит по-другому: какого типа авторитаризм будет в России? Необходимость модернизации требует установления в России авторитарного режима либерально-технократического и одновременно патриотического толка, который возьмет на себя миссию политического и правового гаранта подлинного обновления России. Без сильной, даже жестокой власти не удастся одними экономическими средствами обуздать мафиозные кланы, покончить с разгулом чиновничьей коррупции, призвать к порядку люмпенов. Подобный авторитаризм (“просвещенный”), охраняющий условия для развития гражданского общества, открытый для новаций и постепенной демократизации, может стать политической гарантией действенной альтернативы отсталости страны и хаосу. Но в первую очередь он должен опираться на заинтересованные в модернизации социальные слои и только по мере ее продвижения вперед – расширять свою социальную базу. Для своего успеха модернизаторскому авторитаризму надлежит формировать идейно-политический консенсус в обществе, как это делалось в новых индустриальных странах. Причем, речь идет, конечно, о консенсусе по ключевым проблемам развития страны – модернизации, национальным интересам, общественной и государственной безопасности. Такой консенсус необходим как внутри деловой, интеллектуальной и политической элиты (технокультурократии), так и между элитой и всем обществом, основными социальными группами. Он может быть выражен и достигнут путем выборов (прези-дентских, парламентских и местных), с помощью опросов общественного мнения, референдумов по наиболее важным вопросам государственного устройства. Другими словами, консенсус должен обеспечивать обратную связь между обществом и государством, чтобы государство могло вносить нужные коррективы в свою политику модернизации, ни в коем случае не отступая от стратегического курса.

Российской модернизации может быть полезен опыт некоторых новых индустриальных стран (Таиланд, отчасти Южная Корея и Тайвань, Бразилия), где авторитарная модернизация проводилась с учетом мнений оппозиции. [с.357] Оппозиция в определенной мере входила в правящий (модернизаторский) блок, а лидеры модернизации всячески стимулировали ее участие в проведении модернизаторской политики. Тем самым обеспечивалась социально-политическая стабильность и заодно правительство могло полнее контролировать деятельность оппозиции. Конституция России в принципе соответствует задаче авторитарной модернизации страны. Она содержит в себе все необходимые основы для разработки “модернизаторских законов” и правового механизма перемен в обществе. Модернизация предполагает укрепление судебной власти, института адвокатуры, разделение прокурорского надзора и органов дознания, как и соответствующее уголовное и гражданское законодательство. В то же время правовая модернизация должна сочетаться с широкой пропагандой юридических знаний, расширением юридического образования и повышением его качества. В модернизации страны важную роль особенно догоняющего развития играет личность политического лидера, причем в тандеме с ним, как правило, выступает не менее уважаемый экономист, генератор идей модернизации и реформаторской экономической политики.

Россия нуждается в духовном обновлении, в своего рода революции сознания, без которой любые перестройки в обществе будут либо отвергаться основной массой людей, либо приобретать самые несуразные формы. Принимая во внимание, какую роль в жизни российского общества всегда играла идеология, духовное начало, ожидать полной деидеологизации общественного сознания было бы просто наивно. Как показывает опыт догоняющей модернизации новых индустриальных стран, их правящие круги учитывали значение идеологии в деле социально-экономических преобразований и отнюдь не ратовали за деидеологизацию. России также нужна идеология модернизации – синтетическая, прагматическая, открытая новациям, выполняющая конструктивную роль. По существу, это должна быть неоконсервативная идеология, если учесть ту социальную функцию, которую выполнила идеология неоконсерватизма в ходе постиндустриализации развитых стран.

Неоконсервативная идеология модернизации позволила бы примирить умеренные фланги трех [с.358] обозначившихся в России идейно-политических течений: либерального, социалистического и национально-патриотического. Поскольку стремление к социальной справедливости стало своего рода традицией российского общественного сознания, под знаменами неоконсерватизма в нынешних условиях есть место приверженцам демократического социализма, сознающим, что социальная справедливость может быть обеспечена только на базе экономической эффективности, недостижимой без преодоления наследия советской системы. Под эти знамена могут встать и либерал-прагматики, понимающие, что самый верный путь к торжеству либеральных принципов лежит через последовательные реформы, а не через “либеральный обвал”, чреватый социальным взрывом и “африканизацией” России. В лоне неоконсерватизма могут обрести себя и патриоты-демократы (демократы-государственники), выступающие за укрепление государственности и восстановление ряда традиционных ценностей (семья, нравственность, долг, патриотизм) в сочетании с ценностями демократии. Фактически неоконсерватизм в условиях России мог бы выполнить роль центристской идеологии, обеспечивающей в обществе идейно-политическое согласие по ключевым проблемам стратегии модернизации и национально-государственных интересов, столь необходимое для успеха преобразований. Модернизаторская идеология должна быть многоуровневой. Она не может быть одинаковой для всех социальных и этнических групп – опыт господства такой идеологии “всеобщего единства” в России уже был. Очевидно, идеология модернизации в первую очередь должна стать идеологией тех социальных сил, которые являются субъектами постиндустриализации. На этом уровне ей в наибольшей степени должен быть присущ рационализм и прагматизм.

Второй уровень модернизаторской идеологии соответствует задачам позднеиндустриальной модернизации, следовательно, на нем должны быть представлены и элементы концепций догоняющего развития, и идеи социал-демократии, поскольку именно социал-демократическая система взглядов адекватна позднеиндустриальной стадии развития. Наконец, третий уровень модернизаторской идеологии выполняет роль внешнего амортизатора: он призван реагировать на антиморализаторские идеи, которые [с.359] еще долго будут витать над российской землей. Эти идеи могут исходить и от ортодоксальных сторонников большевизма, и от национал-патриотов, выступающих с претензиями на роль всемирного светоча, от традиционалистов, мечтающих навсегда изолировать Россию от зарубежного влияния, и от радикальных “демократов”, усматривающих в свободном рынке наивысшее достижение мировой цивилизации. Третий уровень идеологии модернизации должен затрагивать массовое сознание, в том числе тех слоев общества, которые вольно или невольно противодействуют модернизации.

Идеология модернизации должна строиться и на достижениях мировой общественной мысли, и на традициях российской культуры, как на рациональных основаниях, так и на вере народа в свои силы и возможности. Нельзя подвигнуть народ принять какую-либо программу модернизации, если вдалбливать ему идею собственной неполноценности, поддерживать комплекс “совка”. Соответственно, нельзя сделать такую программу привлекательной, если делать упор на российскую исключительность, подчеркивать ее антизападничество и антибуржуазность. Идеология модернизации России объективно призвана совершить переворот в сознании людей, подобный лютеровской Реформации в Западной Европе, переворот, столь важный для развития цивилизованного предпринимательства и рационального хозяйствования. Но без использования русского духовного наследия осуществить его не удастся. Однако для культивирования рационалистического мышления, необходимо для модернизации России, помимо возвышенных идей корифеев русской и мировой культуры, столь же важно, особенно в среде тех, кто готов пока лишь к позднеиндустриальной модернизации, распространять обычные “земные” идеи рационального экономического поведения, не забывая и об их исторической ограниченности. При том, что “экономический человек” уже сходит со сцены истории в развитых странах, он мог бы во многих отношениях послужить примером для среднего российского человека.

Идеология модернизации должна нащупать точки соприкосновения между западной идеей постиндустриального общества, глобальной гармонии природы, человека и социума, сформулированной в докладах Римскому клубу, [с.360] и идеей космичности человеческого бытия, выдвинутой русскими философами на рубеже XIX-XX вв.

Вряд ли стоит забывать, что важной ценностью российского общественного сознания является идея великой России как мировой державы. Нельзя пренебрегать и наметившейся в последние годы экологизацией общественного сознания, которая соответствует задаче постиндустриализации, поскольку в конечном счете только постмодернизация в состоянии решить экологические проблемы, резко повысить технологическую надежность и безопасность производственных систем. В то же время, идея модернизации должна сочетаться с идеями укрепления общественного и правового порядка, борьбы с преступностью. Надо полагать, что не случайно модернизация Сингапура сопровождалась и продуманной пропагандой “культурного поведения” граждан, и введением жестких законодательных мер в отношении нарушителей общественного порядка. Наконец, важным фактором развития и распространения идей модернизации могут и должны стать массовые общественные движения, складывающиеся вокруг реальных социокультурных проблем, по типу американского “Морального большинства” Д.Фолуэлла (переименованного впоследствии в “Федерацию за свободу”): например, объединения родителей, обеспокоенных наркоманией среди школьников, интеллектуалов, озабоченных распространением “массовой культуры”, движения в защиту окружающей Среды, общества потребителей. От их позиции немало зависит в деле трансформации общественного сознания. Модернизация России, естественно, невозможна без социально-экономической, политической и правовой стабилизации в обществе. От выбора средств и методов стабилизации зависит, как будет в дальнейшем осуществляться модернизация. [с.361]

Глава XX.

Основные понятия: трансформация, модернизация, развитие, политическая модернизация, механизм модернизации, постмодернизация, идеология модернизации, социальное рыночное хозяйство. [с.361]

1. Раскройте сущность понятия “модернизация” и “политическая модернизация”.

2. В чем отличие модернизации стран Азии и России? Дайте сравнительный анализ.

3. Покажите в форме схемы структуру субъектов модернизации в России.

4. Какая на Ваш взгляд должна быть идеология модернизации в России?

1. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., 1994.

2. См.: Lerner D. (With the collab. of L.W.Pevsner). The Passing of Traditional Society: Modernizing the Middle East. Glencoe (III), 1958.

3. Harbison F.H. Human Resources Development Planning in Modernising Economies // Leading Issues in Development Economies: Selected Materials and Commentary. Ed by Meier G.M.Y. 1964 p.273.

4. Eisenstadt S.M. Modernization: Protest and Change, p.5. Levy, M, p.61.

5. Подробнее см.: Гутник В. Как проводилась реформа Эрхарда // Финансовые вести, 1993, № 22; Гутник В. Реформа 1948 г. в Германии. Открытая дверь в социальное рыночное хозяйство // Глобус. Международный вестник, 1993, 1 июля № 26.

6. См.: Российская модернизация: проблемы и перспективы (материалы “Круглого стола”) // Вопросы философии, 1993, № 7, с.15;

7. Хорос В. Русская идея на историческом перекрестке // Свободная мысль, 1992, № 6, с. 38.

8. Сорокин П.А. Социокультурная динамика. / Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. [с.362]

1 В разделе использован материал Российского независимого института социальных и национальных проблем.

Вернуться к тексту

2 Подчеркнем, что В. Ойкен начал разрабатывать принципы посттоталитарного общества в Германии в конце 30-х гг. Уже в 1940 г. вышло в свет первое издание его знаменитого теоретического труда “Основы национальной экономики”, в котором он, противопоставляя тоталитарное центрально-управляемое хозяйство конкурентному, меновому хозяйству, обосновывал не только экономическую, но и социальную эффективность последнего, его соответствие потребностям развития человека.

Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление