Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Общая и прикладная политология: Учебное пособие

Под общей редакцией В.И. Жукова, Б.И. Краснова

“Государственные деятели, стремящиеся сформировать политическую демократию, часто концентрируют свои усилия на создании формального набора демократических правительственных институтов и написании конституции. Они также могут сосредоточить усилия на формировании политической партии, призванной стимулировать участие масс. Но развитие стабильного и эффективного демократического правления зависит от чего-то большего, нежели правительственные структуры и политический процесс. Оно зависит... от политической культуры. Если эта культура не способна поддержать демократическую систему, шансы последней на успех невелики” (1).

Так писали в своей известной книге “Гражданская культура” (к ней мы еще обратимся) американские политологи Г.Алмонд и С.Верба, внесшие весомый вклад в исследование этого явления. Вопрос, как видим, поставлен жестко: хотите построить в своей стране демократическое общество – постарайтесь создать адекватную ей политическую культуру. А иначе не поможет никакая конституция, никакие политические и административные институты.

Что же это такое – политическая культура? Как выглядит ее структура? Какие функции она выполняет? Как формируется и эволюционирует? И, наконец, что за культура существует в современном российском обществе? [c.689]

Как это нередко случается в истории науки, какие-то элементы явления, названного в 50-х гг. XX века “политической культурой”, были известны еще философам античности, а в XIX веке рассматривались в рамках исследований, посвященных “национальному характеру”. Да и само понятие “политическая культура” родилось не вчера. Его мы находим у В.Ленина, а еще раньше – у русского историка В.Герье. Однако первым, кто употребил его, был, как считают, немецкий историк-просветитель XVIII века И.Гердер. Тем не менее категориальный статус это понятие стало обретать лишь во второй половине XX века, когда усилиями многих исследователей, прежде [c.689] всего Г.Алмонда, С.Вербы, Л.Пая, Д.Каванаха, Д.Элазара, У.Розенбаума, К. фон Бойме и других оно прочно вошло в политологический лексикон.

Толчком к политико-культурным исследованиям послужило развернувшееся после окончания Второй мировой войны сравнительное изучение политических систем. Почему, задались вопросом политологи-компаративисты, одни и те же политические системы и институты работают в разных странах по-разному, а некоторые, будучи перенесенными на другую почву – скажем, из Америки в Азию – не работают вообще? Они пришли к выводу, что эти системы и институты функционируют должным образом лишь тогда, когда введены в адекватный им культурный контекст, а действующие в их рамках субъекты обладают соответствующими культурными характеристиками.

Понятие “культура” многозначно, истолковывают его по-разному. Довольно широко распространено, особенно в России, представление о культуре как совокупности высших достижений человечества в материальной или духовной области, системе эталонных ценностей. Культура ассоциируется со своеобразной “вершиной”, до которой надо дорасти, или “планкой”, до которой надо дотянуться. Отсюда и постоянные призывы к “повышению уровня” политической культуры, к “овладению” ее достижениями. Отсюда и представление о том, будто могут существовать общества, группы и индивиды, у которых вообще отсутствует какая бы то ни было политическая культура.

В современной социологии и политологии доминирует совсем другая трактовка культуры, в том числе и политической, составляющей органическую часть общей культуры. Согласно этой трактовке, у людей в процессе обучения и накопления ими собственного опыта складываются более или менее устойчивые, типичные для определенной общности “образцы” ориентаций в отношении политической системы, ее институтов, других участников политического процесса, а также в отношении самих себя. Эти ориентации, которые, по словам американского политолога Л.Пая, “задают порядок и придают значение политическому процессу” и “управляют поведением в политической системе” (2), и называют “политической культурой”. [c.690]

Каковы ее сфера и границы? На этот счет у политологов нет единой точки зрения. Одни, в их числе Г.Алмонд и С.Верба, ограничивают политическую культуру сферой сознания, сводят ее к совокупности психических состояний индивида, проявляющихся на трех уровнях: когнитивном (познавательном), аффективном (эмоциональном) и оценочном. Иначе говоря, политическая культура сводится к совокупности устойчивых политических представлений, убеждений, чувств и оценок.

Другие исследователи, например, Е.Вятр и Д.Пол полагают, что наряду с “образцами” политического сознания в политическую культуру должны быть непременно включены и “образцы” политического поведения. Ведь далеко не все в нашей деятельности контролируется и фиксируется сознанием, а значит, не все модели поведения индивидов и групп можно вывести из моделей их сознания. Удачнее других эту позицию сформулировал известный историк и политолог Р.Такер. “Культура, – писал он, – есть привычный образ жизни общества, включающий как принятые способы мышления, а также убеждения, так и принятые образцы поведения. Политическая культура – это те элементы культуры, которые имеют отношение к правлению и политике” (3). При этом важно иметь в виду, что речь идет о сознании и поведении как индивидов, так и различного рода общностей, включая социальные классы и нации.

Но этим сфера политической культуры не исчерпывается. Подобно тому, как “образцы” политического поведения группы не могут быть выведены из суммы “образцов” поведения составляющих ее индивидов, точно так же “образцы” функционирования политической системы и отдельных ее институтов не могут быть выведены из “образцов” поведения индивидов и групп, действующих в рамках этой системы. (Эта закономерность, известная социальным психологам, хорошо иллюстрируется старым политическим анекдотом. Член политбюро, объясняя, почему он проголосовал вопреки своим убеждениям, говорит: “В отдельности мы все обычно “против”, в вместе – “за”).

В самом деле, функционирование политической системы и образующих ее элементов подчиняется собственной логике и характеризуется собственными феноменологическими [c.691] проявлениями. Определяемые, в частности, действием коллективного бессознательного, они могут быть выведены только на основе эмпирического исследования объекта. Так что если мы хотим получить представление об устойчивых моделях (культуре) функционирования правительства или парламента или какого-либо другого органа, необходимо исследовать деятельность именно этого органа как целого, а не отдельных входящих в него министров, парламентариев и т.п.

Таким образом, если на индивидуальном или групповом уровнях политическая культура выступает как единство культуры политического сознания и поведения, то на уровне социетальном она должна быть дополнена культурой функционирования политической системы и образующих ее институциональных структур.

Исходя из сказанного, политическую культуру можно определить в самой общей форме как систему исторически сложившихся, относительно устойчивых и репрезентативных (“образцовых”) ориентаций, то есть представлений, убеждений, установок, чувств, оценок и моделей поведения индивидов и групп, а также моделей функционирования политических институтов и образуемой ими системы, проявляющихся в непосредственной деятельности субъектов политического процесса, определяющих ее основные направления и формы и тем самым обеспечивающих воспроизводство и дальнейшую эволюцию политической жизни на основе преемственности (4).

Важно иметь в виду, что политическая культура включает в себя не только “позитивные” или нормативные, но и “негативные” ориентации и модели.

Представим себе, говорит Р.Такер, что в некоторой стране “Х” большинство граждан убеждены, что правительственные чиновники, берущие взятки, поступают дурно. А между тем взятки как брали, так и берут. Что в этом случае отнести к политической культуре: убеждения граждан или поведение чиновников? И то, и другое, отвечает Р.Такер, и он, разумеется, прав. Прав потому, что обе позиции характеризуют общество “Х” на данной стадии его развития и способствуют воспроизводству существующей в нем социально-политической системы, то есть выполняют присущую культуре репродуктивную функцию. [c.692]

Сведение политической культуры к одним лишь “позитивным” “образцам”, на чем настаивают некоторые наши обществоведы, искажает реальный облик политического субъекта. Ведь при таком подходе не может быть и речи о политической культуре того же нацизма и других “плохих” систем и режимов, равно как и поддерживающих их социальных и политических групп. А между тем, и германский нацизм, и итальянский фашизм, и сталинизм характеризовались определенной, в каких-то чертах присущих только им, политической культурой. Вообще любое общество, любая группа и любой индивид, действующие в том или ином политическом контексте, всегда характеризуются наличием у них определенной политической культуры, которую можно изменить, но нельзя “повысить” или “улучшить”.

Развитые национальные политические культуры – сложные, неоднородные образования. Они могут заключать в себе наряду с доминирующей системой ориентаций сознания и моделей поведения более или менее автономные специфические подсистемы, именуемые в современной социологии и политологии “субкультурами”.

Политические субкультуры характерны как для социальных групп (этнических, религиозных и других), так и для регионов, особенно если последние являются местом компактного проживания национальных меньшинств. В этом смысле любое федеративное государство есть “федерация” политических субкультур.

В западной политологии субкультурами нередко именуют не только системы специфических политических ориентаций и моделей поведения, но и придерживающиеся их группы (5).

Естественно, что политические субкультуры получают наибольшее развитие и играют наибольшую роль в политической жизни многонациональных государств; в странах, историческое формирование которых было растянуто во времени и происходило постепенно, за счет интеграции все новых и новых территорий с разнородной культурой; в обществах с сильно развитыми сепаратистскими и сегрегационистскими традициями и порождаемыми ими массовым чувством отчуждения.

Существование в обществе развитых политических субкультур может оказаться для него миной замедленного [c.693] действия, способной вызвать мощный взрыв в период перехода от одной фазы эволюции к другой, тем более в периоды революционных изменений. Наглядное подтверждение тому – бывший Советский Союз, бывшая Чехословакия, бывшая Югославия, отчасти – Великобритания, где проблема Северной Ирландии вот уже который год продолжает оставаться нерешенной. [c.694]

Какие же элементы, или “переменные”, как принято их называть, составляют политическую культуру? Иначе говоря, какие позиции надо исследовать, чтобы получить представление, скажем, об американской, французской, бывшей советской или нынешней российской политической культуре?

В сфере сознания политическую культуру характеризуют следующие основные переменные:

– степень интереса субъекта к политике (большой, средний, малый, полное отсутствие интереса);

– степень развития политического сознания субъекта;

– отношение¹ к существующей политической системе в целом, ее отдельным институтам (например, правительству), их символам и представляющим их лицам;

– отношение к другим участникам политического процесса (проявляющееся, в частности, в терпимости или нетерпимости к ним);

– готовность принять личное участие в тех или иных политических акциях и связанные с этим ожидания;

– представления о “правилах политической игры” (в том числе о границах дозволенного и недозволенного и т.п.);

– отношение к закону;

– характер политической и политико-идеологической самоидентификации (“я – левый”, “я – центрист”, “я – либерал”);

– политический язык. [c.694]

В сфере поведения политическую культуру характеризуют следующие основные переменные:

– формы и степень участия в политической жизни общества (митингах, демонстрациях, политических забастовках, пикетах, партийной деятельности);

– формы и уровень взаимодействия с государственными институтами (конфронтация, сотрудничество, несотрудничество);

– формы и уровень взаимодействия с институтами гражданского общества (в частности, с политическими партиями и движениями);

– формы и уровень взаимодействия с другими субъектами политического процесса;

– тип электорального поведения.

При этом важно обратить внимание на соответствие между так называемым конвенциональным и неконвенциональным поведением, то есть между поведенческими формами, которые рассматриваются в данном обществе как нормальные и легитимные и которые не рассматриваются в качестве таковых – например, применение насилия, гражданское неповиновение и т.п.

Как все это выглядит на практике? Характеризуя, к примеру, политическую культуру современного американца, мы скажем, что он не слишком искушен в политике, не слишком рвется в нее и отнюдь не перегружен политическими знаниями, а в его политическом сознании много неувязок и противоречий, обычных, впрочем, для массового сознания. К деятельности властей относится, как правило, довольно критически, но существующую в стране политическую систему активно поддерживает (считая ее чуть ли не высшим воплощением демократии в мире). Он патриот. Любит участвовать в разного рода добровольных ассоциациях. На выборах умеренно активен. Не склонен к проявлению крайностей в политике и старается по возможности придерживаться золотой середины. Законопослушен и ориентируется, как правило, на конвенциональные формы политического поведения. Полагается больше на самого себя, нежели на государство или партию, к которой себя причисляет (в республиканской или демократической партиях США нет членства в нашем понимании). Достаточно толерантен по отношению к оппонентам. Признает за оппозицией такие [c.695] же права, как и за партией власти. Собственные политические взгляды характеризует чаще всего, исходя из стандартных формул “либерал – консерватор” и “левый – центрист – правый” и т.д. и т.п.

Иное дело – современный средний немец. Он более идеологизирован, более активен на выборах, в большей степени ориентируется на государство, менее терпим к оппонентам. А если взять, к примеру, гражданина КНР или, скажем, Ирака, то тут различия будут просто разительными.

А что характеризует политическую культуру на институциональном уровне? Это прежде всего:

– методы управления системой (демократические, авторитарные, тоталитарные и т.п.);

– методы принятия и осуществления политических решений;

– методы взаимодействия с другими политическими системами и институтами;

– методы регулирования социально-политических конфликтов (в частности, степень готовности использовать силу);

– тип электорального процесса (формы и методы организации выборов);

– способы защиты корпоративных (национальных) интересов.

О тех же Соединенных Штатах Америки мы можем сказать, что действующие в их рамках политические институты ориентированы на формально рационалистические (бюрократические в веберовском понимании), легитимные методы взаимодействия и принятия решений; что они исповедуют принцип состязательности (конкуренции); а, действуя на международной арене, американское государство склонно обычно использовать метод силового давления, защищая национальные интересы. Вместе с тем одной из характерных черт поведения и американских граждан, и групп, и институтов является склонность к “торгашеству” и “компромиссу” на основе признания взаимных интересов.

– нормативную (задает индивидам, группам, обществу в целом определенные нормы, стандарты политического мышления и поведения, реакции на окружающую [c.696] политическую среду; обозначает границы, которые политическому субъекту не следует преступать; фиксирует иерархию политических ценностей – например, приоритетную ориентацию в одних случаях на государство, в других – на какую-то общину, в третьих – на самого себя и т.п.);

– воспитательную (формирует определенный тип “человека политического”, адекватного данной политической системе);

– мобилизационную (организует граждан на решение определенных политических и социальных задач);

– интеграционную (обеспечивает усвоение гражданами политических норм и ценностей, присущих данной общности, и тем самым сплачивает их);

– репродуктивную (способствует воспроизводству данной системы общественно-политических отношений со всеми присущими ей противоречиями и особенностями и тем самым связывает друг с другом уходящие и приходящие поколения, обеспечивая в итоге историческую преемственность и непрерывность политического процесса). [c.697]

Политическая культура – продукт естественно-исторического развития. Конечно, общество или группа стремится сформировать ее, исходя из определенных целей и задач. Но действие стихийных социальных и политических сил – а они проявляют себя даже в тоталитарном обществе – вносит в этот процесс свои коррективы, так что получаемый “на выходе” продукт более или менее существенно отличается от замысла. При этом большую роль в формировании политической культуры на национальном уровне играют такие факторы, как геополитическое положение страны; социальная и политическая структура общества; характер общественных отношений; политические традиции; особенности национальной психологии.

Это прежде всего государство в лице его законодательных, исполнительных и судебных органов. Даже действуя в сравнительно ограниченных рамках, государство определяет важные параметры политической культуры: разрабатывает законодательные нормы, определяющие [c.697] политическое поведение граждан; формирует и закрепляет национальные политические символы и т.д. Роль государства особенно возрастает там, где оно непосредственно включается в процесс манипулирования массовым сознанием, как это имеет место при тоталитарных и некоторых авторитарных режимах.

Наряду с государством – а в определенных ситуациях в тесном взаимодействии с ним, как это было в том же СССР – в формировании политической культуры участвуют общественные организации, в первую очередь политические партии. Они закладывают матричные формулы (шаблоны) политического мышления и поведения, формируют тип отношения граждан к политическим объединениям и партийной системе.

Участвует в создании политической культуры и церковь. Особенно велика ее роль в странах, где большинство граждан – верующие.

Большее или меньшее влияние на формирование политической культуры оказывают, конечно, религии: христианство (католицизм в Италии, Испании, Польше, православие в дореволюционной России), буддизм в Индии и Шри-Ланке, синтоизм в Японии, конфуцианство в Китае.

В последнее десятилетие заметно возросла роль средств массовой информации, выступающих порою скорее в роли средств массового манипулирования и в этом качестве действительно выполняющих властные функции. Именно пресса формирует многие расхожие убеждения, установки, стереотипы, определяющие наше политическое сознание и поведение.

Участвуют в формировании политической культуры и такие общественные силы, как деловая община (сообщество бизнесменов), академическая община (сообщество ученых) и, естественно, армия. Во многих странах с традиционно сильной и влиятельной армией (Россия, Германия) именно этот институт оказывается источником таких переносимых на общество в целом ориентаций, как единоначалие, действие “по команде”, акцент на использование силовых методов решения проблем.

Названные выше силы не только формируют политическую культуру, но и участвуют в процессе внедрения ее в сознание граждан или, как называют его социологи и политологи, процессе политической социализации. [c.698] Однако большинство из этих сил выполняют эту функцию на поздних стадиях социализации, когда основы – по крайней мере, эмоционально-психологические – многих ориентаций сознания и моделей поведения уже заложены в сознание человека.

Кто же закладывает эти основы на ранней стадии политической социализации, когда начинается становление гражданина? Прежде всего семья, школа, внесемейное ближайшее окружение, а также лидеры общественного мнения. Подробно об этом будет сказано в следующей главе. [c.699]

Стремясь глубже проникнуть в суть различных политических культур, исследователи группируют их на основе тех или иных имманентных им признаков, выстраивая таким образом различные политико-культурные типологии.

Так, американский политолог У.Розенбаум строит спектр типов политической культуры, приняв за основание степень консенсуса между членами общества относительно основополагающих политических ценностей и правил политической игры. На одном конце этого спектра оказывается, как называет ее У.Розенбаум, “фрагментированная” политическая культура, характеризующаяся отсутствием согласованных процедур разрешения социально-политических конфликтов, доверия между субъектами политического процесса, относительно высоким уровнем политического насилия. “Интегрированная” же культура, находящаяся на другом конце спектра, характеризуется, напротив, наличием консенсуса по важнейшим политическим вопросам, доверием между субъектами политического процесса, преобладанием конвенциональных форм поведения. Таковы два полюса, а между ними – “промежуточные” культуры, тяготеющие к одному или другому флангу.

В свое время в марксистской литературе имела хождение типологическая схема, подразделяющая политические культуры по классовому принципу на “буржуазные”, “социалистические” и т.п. Имеются и другие типологии. Но, пожалуй, самой популярной среди политологов разных стран остается модель, предложенная [c.699] много лет назад Г.Алмондом и С.Вербой в их книге “Гражданская культура”.

Все существующие политические культуры рассматриваются как комбинации трех логических или “идеальных” (по М.Веберу) типов. Первый из них – это так называемая приходская (другой перевод “провинциалистская”) политическая культура. Она характеризуется тем, что политические функции и роли еще не отделились от экономических и религиозных функций и ролей, а люди имеют смутное представление о политике и индифферентны к ней.

Второй тип – это “подданическая культура”. Она складывается при наличии дифференцированных политических функций, ролей и институтов и характеризуется пассивным отношением к политической системе со стороны подданных, интересующихся лишь практическими результатами деятельности правительства.

Третий тип – “культура участия”. Для нее характерен высокий уровень интереса граждан к политике, их хорошая информированность о политической жизни общества, а главное – активное участие в политическом процессе.

Казалось бы, “культура участия” и должна получить распространение в демократическом обществе. Но нет. Реальная политическая культура, существующая ныне в США, Великобритании и других демократических странах, или, как именуют ее американские политологи, “гражданская культура” далека, утверждают Г.Алмонд и С.Верба, от такого идеального типа, как “культура участия”. Подобно другим политическим культурам, существующим не на бумаге и не в голове лидеров, а в реальной жизни, она носит смешанный, внутренне противоречивый характер и сочетает в себе элементы всех трех вышеупомянутых типов. Именно это смешение, подчеркивают авторы, делает “гражданскую культуру” адекватной демократической политической системе: ведь последняя также являет собой переплетение противоречий.

Для “гражданской культуры” характерен баланс между властью и ответственностью правящих элит, равно как и между политической активностью и пассивностью граждан. “...От гражданина демократического общества, – пишут Г.Алмонд и С.Верба, – требуются противоречащие [c.700] друг другу устремления: он должен быть активным, но вместе с тем и пассивным; включенным (в политический процесс – Э.Б.), но не чрезмерно; влиятельным, но и почтительным (к властям – Э.Б.)” (7). Другими словами, демократия покоится на примирении крайностей и соблюдении меры в политике.

Чтобы правящие элиты хорошо делали свое дело и чувствовали себя ответственными перед обществом, гражданам надлежит держать их под контролем – в частности, посредством регулярных выборов в представительные органы. Но при этом не следует посягать на их властные функции, отправление которых требует профессиональной выучки и не под силу “человеку с улицы”.

Граждане должны “давить” на правительство. Однако это давление не должно вести к “перегреву” политической машины и дестабилизации системы. Они должны быть достаточно влиятельными и способными навязывать элитам ответственное поведение, но это влияние не должно препятствовать принятию властями необходимых, в том числе и непопулярных, решений.

Когда жизнь в обществе протекает спокойно и власть функционирует более или менее эффективно, людей, как правило, мало интересует, что делается в правительственных кабинетах, так что политики достаточно свободны в своих действиях. Зато при обострении ситуации, а тем более в условиях кризиса, активность граждан и их давление на властные структуры возрастают. Но вот власти приняли необходимые меры, ситуация возвратилась к норме – и интерес рядовых граждан к политике снова падает. Как утверждают Г.Алмонд и С.Верба, эти циклы, наблюдаемые практически во всех стабильных демократических обществах, и состоящие из “включения граждан, ответа элит и отхода граждан от политики”, могут в тенденции усиливать баланс противоположностей, необходимый для демократии.

Необходим для эффективного функционирования последней, пишут американские авторы, и баланс инструментальных (прагматических – Э.Б.) и эмоциональных политических ориентаций. Приверженность гражданина той или иной партии, политическому деятелю или системе не должна быть лишена эмоций. Как утверждал – и не без оснований – известный политолог С.Липсет, если [c.701] лояльность в отношении системы определяется сугубо прагматическими соображениями, то положение последней становится шатким: сбои в работе могут лишить ее поддержки со стороны граждан. К тому же свободная от эмоций политическая активность чревата цинизмом. Однако и чрезмерные эмоции вредят демократии. Они могут не только нарушить баланс между активностью и пассивностью граждан, равно как и между политическими институтами, но и спровоцировать разрушительные массовые движения. Отсюда и вывод: чтобы граждане могли сохранять контроль над политическими элитами и контролируемой ими системой, лояльность по отношению к ним не должна быть полной и безусловной, а участие в политике не должно быть ни чисто инструментальным, ни эмоциональным (8).

Еще одна опора политической культуры демократии – баланс между политическим согласием (консенсусом) и разногласием, поддерживаемый на уровне рядовых граждан, и на уровне властвующих элит. Без согласия по ключевым вопросам невозможно мирное разрешение политических споров и успешное функционирование демократических институтов. Но эти институты не способны эффективно действовать и при отсутствии политических разногласий в обществе. Ведь демократия предполагает возможность выбора между альтернативами и последним надо дать возможность беспрепятственно проявиться. К тому же отсутствие разногласий, а значит, и оппозиции, только бы затруднило контроль над элитами и притупило у них чувство ответственности перед обществом. Нужно лишь следить за тем, чтобы эти разногласия не перешли за опасную черту. Словом, и тут требуется мера и баланс.

В итоге, по Г.Алмонду и С.Вербе, в демократическом обществе складывается довольно сложная и вместе с тем динамичная система сбалансированных политико-культурных ориентаций. “Налицо политическая активность, но она не столь велика, чтобы подорвать авторитет правительства; налицо вовлеченность (граждан в политику – Э.Б.) и преданность (системе и элитам – Э.Б.), но в умеренной степени; налицо и политические разногласия, но их держат под контролем. Помимо всего прочего политические ориентации, образующие гражданскую культуру, тесно увязаны с общими социальными и межличностными [c.702] ориентациями. В рамках гражданской культуры нормы межличностных отношений, общего доверия к своему социальному окружению и веры в него пронизывают политические установки и смягчают их” (9).

Важно подчеркнуть, что все эти балансы – вовсе не результат тонких “вычислений” и согласований. Они складываются стихийно: за счет непоследовательности установок, которых придерживаются граждане (а массовое политическое сознание – отметим это еще раз – всегда внутренне противоречиво и непоследовательно); за счет несоответствия между установками сознания и реальным поведением; за счет индивидуальных различий между людьми и их интересами, ибо в любом обществе всегда найдутся политические активисты, которых никто и ничто не остановит, и те, кому политика не интересна ни при какой погоде.

Концепция Г.Алмонда и С.Вербы отнюдь не безупречна, о чем говорили многие политологи. Отмечали, в частности, что она неоправданно ограничивает политическую культуру сферой сознания, абсолютизирует американский опыт и не учитывает специфику демократического строительства в других странах. Это обоснованные претензии.

Но в концепции “гражданской культуры” ценно прежде всего то (почему мы и остановились на ней столь подробно), что она фиксирует сложность, внутреннюю противоречивость политической культуры демократии, необходимость наличия целой системы балансов ее поддержания.

Исследования, проведенные во многих странах мира в 70-80-х годах, в целом подтвердили выводы о смешанном характере этой культуры. Подтвердили они и общность фундаментальных черт, присущих, пусть и в неодинаковой мере и с разной степенью приоритетности, политической культуре демократии в различных странах и регионах мира.

Это толерантность (терпимость) граждан и государства по отношению к оппозиционным силам и оппонентам, поскольку они не выходят в своих действиях за рамки закона. Естественно, что оппозиция независимо от того, существует она как формальная или неформальная структура, признается в качестве легитимной политической силы, неотъемлемого элемента политической системы. [c.703]

Политическая культура демократии включает ориентации на плюрализм мнений и позиций, проявляющийся, в частности, в признании многопартийной системы и множественности идеологий – за исключением тех, которые вступают в противоречие с принципами гуманизма и законом.

Еще одна черта политической культуры демократического типа – относительно слабая дифференцированность классового сознания и массовое тяготение граждан к политическому и идеологическому центру. Даже в периоды обострения политических противоречий и подъема массовых движений численность лиц, занимающих радикальные позиции, не превышала в большинстве стран Европы и США трех процентов. Понятно, что в таких условиях ориентация граждан на использование насильственных методов для разрешения внутриполитических противоречий и конфликтов остается невысокой.

Признавая за государством более или менее значительную роль в общественной жизни, политическая культура демократии вместе с тем требует от граждан не превращать государство в фетиш, не ставить его над гражданским обществом и личностью. Не гражданин для государства, а государство для гражданина – вот один из коренных принципов демократии.

И последнее. Политическая культура демократии немыслима без законопослушания граждан, независимо от занимаемого ими положения: в демократическом государстве закон писан для всех. Но ориентация на соблюдение закона принимает устойчивый и массовый характер лишь при условии уважительного отношения как общественности, так и государства к суду и независимого положения последнего в системе государственных органов. [c.704]

Исследователи политической культуры демократии единодушны: ее становлению благоприятствует бесконфликтное, стабильное развитие общества. В странах, совершающих переход от тоталитаризма (авторитаризма) к демократическому строю в условиях социальных потрясений, этнических и религиозных конфликтов, формирование новой культуры идет трудно, непоследовательно, сопровождается попытками вернуться к традиционным [c.704] образцам. Но в любом случае процесс смены политико-культурной парадигмы растягивается на десятилетия.

Сохраняемый коллективной памятью нации старый политический опыт тормозит становление и усвоение новых стереотипов сознания и поведения. Исследования, проведенные в ФРГ в конце 70-х годов, то есть тридцать с лишним лет спустя после крушения национал-социализма, когда еще активно действовали поколения, взгляды которых сложились или начали формироваться в условиях нацизма, показали, что демократические ориентации еще не очень глубоко внедрились в новую германскую политическую культуру. И это, заметим, в относительно благоприятных экономических и политических условиях.

Аналогичную картину видим в Испании. Прошло уже почти двадцать лет со времени смерти Франко, а процесс становления демократической политической культуры в стране, по мнению испанских политологов, до сих пор не завершен, как не завершен и процесс смены поколений.

Упоминание о поколениях тут совсем не случайно. Смена типов культуры в национальном масштабе происходит – независимо от их содержания – путем постепенного, поэтапного вытеснения одних систем ориентаций и моделей поведения другими. (Процесс этот может ускоряться в условиях национальных потрясений и катастроф, таких как война или революция, но подобное развитие событий не благоприятствует демократизации общества). Поскольку живыми носителями культуры выступают поколения и когорты, взгляды и поведенческие стереотипы которых формируются конкретной эпохой, и поскольку старшие поколения в целом не в состоянии радикально перестроиться с наступлением новых времен, то смена культур оказывается сопряженной в социологическом плане именно со сменой поколений².

Привить гражданам демократическую политическую культуру лишь путем прямого целенаправленного обучения невозможно. Она “передается в ходе сложного процесса, включающего в себя обучение во многих социальных [c.705] институтах – семье, группе сверстников, школе, на рабочем месте, равно как и в самой политической системе” (10).

Так шаг за шагом складывается политическая культура индивида, группы, поколения. Шаг за шагом, путем вытеснения старых элементов новыми и напластования одних на другие складывается и политическая культура общества. Динамика этого процесса зависит от многих факторов, но прежде всего от общеполитической и социальной динамики. Причем в многонациональных государствах, тем более имеющих федеративное устройство, временная неравномерность культурной эволюции социума дополняется неравномерностью пространственной. В стране могут существовать в течение какого-то времени “острова”, “заповедники” старой политической культуры, нередко совпадающие с ареалами распространения субкультур. В послевоенной Италии, например, сложился так называемый красный пояс, жители которого отличались ярко выраженными левыми ориентациями в политике. Красные пояса и анклавы имеются сегодня и в России. И надо быть готовыми к тому, что они могут сохраняться и в будущем. Ибо попытки искусственно ускорить процесс смены культурных парадигм в такого рода пространствах, не приводит (как свидетельствует опыт многих стран) к желаемому результату, а то и дает обратный эффект.

Россия переживает ныне период смены политико-культурной парадигмы. На протяжении полувека в стране господствовала политическая культура тоталитарного типа. Ее характеризовали, в частности:

– высокая степень идеологизированности политической жизни;

– ориентация граждан на партию-государство как высший авторитет и фактически полная атрофия их способности к политической самоорганизации и самостоятельному принятию политических решений;

– конформизм;

– нетерпимость к инакомыслию и инакодействию;

– двоемыслие и разрыв между словом и делом;

– отсутствие в стране политической оппозиции;

– ориентация преимущественно на насильственные методы разрешения социально-политических конфликтов;

– авторитарные методы принятия политических решений; [c.706]

– бюрократическо-централистский принцип организации и осуществления политической власти;

– приоритет политической целесообразности перед законом;

– культ вождя (12).

Изживание политической культуры тоталитарного и авторитарного типа – длительный, противоречивый, болезненный процесс. За последнюю четверть века в него включились, в частности, Испания, Португалия, Чили. Еще раньше его прошли Германия, Италия, Япония. Сегодня вместе с Россией этот процесс переживают восточноевропейские страны. Формируясь неравномерно в пространственном и временном отношениях (флагманами и в том, и в другом отношениях являются и долго еще будут оставаться прежде всего мегаполисы вроде Москвы, Санкт-Петербурга), новая российская политическая культура будет складываться, по-видимому, за счет четырех основных источников.

Во-первых, путем заимствования зарубежного опыта – главным образом западноевропейского и американского. Этот процесс уже идет – хаотично и бессистемно. Но время будет вносить в него коррективы, “отбирая” шаг за шагом, как это уже бывало не раз с петровских времен, то, что подходит для России. А привьется на нашей евразийской почве, очевидно, не все из того, что кажется ныне привлекательным и полезным.

Но очевидно и другое. Если Россия всерьез намерена строить демократическое общество и правовое государство, то без новой политической культуры ей не обойтись. А создание такой культуры, сколь бы самобытна она не была, требует непременного творческого освоения накопленных человечеством общезначимых демократических ценностей: открытости в политике; уважения личности; уважения закона; плюрализма мнений; политической и религиозной терпимости; приоритета ненасильственных методов решения политических проблем и т.д.

Другой источник новой политической культуры – советское наследие. Не будем забывать, что советское – не обязательно большевистское, тоталитарное. В нем нашли воплощение и некоторые архетипические черты российской культуры и “русского характера” – такие, как, например, различные формы коллективизма. И эти черты [c.707] будут в той или иной форме прорастать – хотим мы того или нет – в новую политическую культуру.

Еще один источник – возрождение дореволюционной российской культуры. Это могут быть и те элементы, которые когда-то позаимствовали большевики (например, ориентация на сильное централизованное государство), и те, которые не были ими востребованы за ненадобностью, как, скажем, земское самоуправление или его аналог, суд присяжных и т.п. О подобной возможности писал много лет назад русский философ Н. Лосский: “... В области политической культуры... императорская Россия создала ценности, которые приобретут всемирную известность тогда, когда их достаточно изучат и осознают, и прежде всего при возрождении в процессе послереволюционного развития русского государства” (13).

Но главным источником новой российской политической культуры будет, как и во всех странах, собственная политическая практика.

Одна из трудностей, переживаемых сегодня страной, заключается в том, что многие наши политики (как, впрочем, и рядовые граждане) остаются в плену или, по крайней мере, под сильным влиянием тоталитарной и авторитарной политической культуры: нетерпимы к оппонентам; не владеют искусством компромисса; отдают неоправданное предпочтение силовым методам решения социально-политических проблем; неохотно признают оппозицию в качестве легитимной политической силы и т.д.

Но есть и несомненное движение вперед. В стране налицо публичная политическая жизнь, со своими “активистами”, “умеренными” и “пассивными”. Свобода прессы и плюрализм мнений воспринимаются как норма жизни. Большинство граждан поддерживает идею парламентаризма, хотя и критически относятся к самим парламентариям, как не выполняющим должным образом возложенную на них миссию. Поддерживают они и идею выхода из кризиса с помощью демократических методов³. [c.708]

В каком направлении продолжится развитие российской политической культуры в дальнейшем, будет зависеть от многих факторов: политических, экономических, социальных. И не в последнюю очередь от того, на каких ценностях станет воспитываться в ближайшие годы новое поколение граждан. [c.709]

Глава XLI.

Основные понятия: культура, духовная культура, политическая культура, традиции, политические стереотипы.

1. Прочитать учебник, выпишите определение “политическая культура”, сравните его с несколькими определениями этого понятия в других справочных источниках. Попытайтесь самостоятельно сформулировать основные черты и особенности данного феномена.

2. Какова структура политической культуры, представьте ее в виде схемы или таблицы? Охарактеризуйте особенности каждого элемента.

3. Назовите факторы, влияющие на процесс формирования и развитие политической культуры общества.

4. Как соотносятся между собой понятия “политическая культура” и “национальный характер”?

5. Каковы признаки проявления политической культуры?

6. Какие Вы знаете типы политической культуры? Чем они отличаются друг от друга?

7. Представьте в виде схемы функции политической культуры.

8. Что такое политические стереотипы? Какие политические стереотипы широко распространены в России?

9. Что представляет собой политическая культура нашего общества сегодня? Каков, на Ваш взгляд, характер ее взаимосвязи с политической системой и в каком направлении она движется? [c.709]

1. Almond G., Verba S. The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton, N.J. 1963, p.498.

2. Pye L. Political Culture // International Encyclopedia of Social Sciences. N.Y. 1961, v.12, p.218.

3. Tucker R. Political Culture and Leadership in Soviet Russia. From Lenin to Gorbachev. N.Y., L. 1987, p.VII.

4. Более подробно аргументация в пользу представленной концепции политической культуры изложена в работе: Баталов Э. Политическая культура современного американского общества. М., Наука, 1990. Гл. I.

5. Rosenbaum W. Political Culture. N.Y., 1975, p.151.

6. Cook Th., J. Scioli-jr. Political Socialization Research in the United States: A Review // Political Attitudes and Public Opinion. Eds. D. Nimmo and Ch. Bonjean. N.Y., 1972, p.168.

7. Almond G., Verba S. Op. cit., p.478-479.

8. Lipset S. Political Man. N.Y., 1960, pp.77-83.

9. Almond G., Verba S. Op. cit., p.493.

10. Almond G., Verba S. Op. cit., p.498.

11. Almond G., Verba S. Op. cit., p.499.

12. Более подробно о советской политической культуре см. напр.: Баталов Э. Советская политическая культура (к исследованию распадающейся парадигмы) // Общественные науки и современность, 1994, № 6 и 1995, № 3.

13. Лосский Н. История русской философии. М., 1991, с.4.

14. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень, 1995, №20, ноябрь-декабрь, с.85. [c.710]

1 Широко используемым в политологии и социологии критерием отношения субъекта к политическим структурам и институтам является “доверие” и “недоверие”, а также “поддержка” или отказ в поддержке. Заметим, что принципиальная поддержка существующей в стране политической системы может сочетаться с “недоверием” или невысокой степенью доверия к конкретному политическому институту.

Вернуться к тексту

2 Тут один из ключей к пониманию принципов “отбора” жертв сталинских репрессий. Диктатор стремился уничтожить, помимо иных групп, носителей той политической культуры, которая препятствовала проведению его политики тоталитарного режима.

Вернуться к тексту

3 Согласно данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), в сентябре 1995 года на вопрос “согласны ли вы с тем, что единственный выход из ситуации, в которой оказалась страна – установление диктатуры?” положительный ответ дали 24,2% опрошенных, тогда как отрицательный ответ – 41%. Примерно такие же показатели были зафиксированы и в апреле 1994 г. (14).

Число сторонников диктатуры, конечно, тревожно велико. Но тут важнее тенденция, а она свидетельствует о наличии в стране более или менее устойчивого антиавторитарного большинства.

Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление