Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		содержание

Как и любой важный феномен человеческой жизни, власть всегда была объектом внимания социальных исследователей. Уже в трудах Платона и Аристотеля содержится немало интересных наблюдений о власти, ее свойствах и закономерностях, В них мы находим и первые наброски самого понятия. Платон рассматривает власть как силу, основанную на специфическом знании – знании правления. Это соответствует его объяснению человеческой деятельности через знание, присущее и соответствующее ее отдельным видам. Политику он также определяет как специфическое знание – знание власти над людьми в его наиболее общем виде (Политик, 258 В). Аристотель характеризует власть как свойство (принадлежность) любой сложной системы. Все, что состоит из нескольких частей, имеет властвующий элемент и подчиненный элемент (Политика, 1254 А), таков “общий закон природы”. Власть у Аристотеля играет роль активной формы, трансформирующей пассивную материю в реальные предметы. В социальной жизни власть обеспечивает организацию совместной деятельности и стабилизирует отношения в социальной системе.

Однако античные мыслители, в отличие от современных исследователей, не вдавались в подробный анализ понятия власти, считая само собой разумеющимся, что ключевые термины типа “власть”, “влияние”, “авторитет”, “правление” не требуют разработки, поскольку значение этих слов понятно для людей со здравым смыслом.

Первая специальная попытка определить власть как понятие связана с именем Т.Гоббса. Фактически Гоббс заложил основы т.н. “каузальной” концепции власти, которая и по сей день превалирует в западной научной [с.25] литературе. Отмечая роль Гоббса как отца” каузального объяснения власти – объяснения власти как специфического причинного отношения, – С.Клэгг справедливо подчеркивает, что “если бы не было Гоббса и его работ, то вряд ли бы господствующая каузальная концепция власти была так глубоко обоснована и влиятельна” (Clegg, 1989: 23).

Власть человека, – пишет Гоббс, – “есть его наличные средства достигнуть в будущем некоего блага” (Гоббс, 1991: 63)¹. Власть инициируется человеческим действием и проявляет себя в каузальном отношении. “Власть агента и эффективная причина – это одно и то же” (Hobbes, 1839: 72). Причинная связь представляет собой постоянное отношение между двумя переменными, в котором одна переменная производит изменение в другой переменной. Она возникает только между предметами и событиями, которые соотносятся друг с другом, хотя и могут быть отделены пространством и временем, Гоббсовское видение причинной связи следует из его механистической интерпретации социальных отношений как контактов и столкновений, в которых одни тела (“агенты”) толкают другие тела (“пациентов”). Различие между властью и причиной связано со временем действии: причина относится к уже произведенному следствию, к прошлому, в то время как власть есть способность производить что-то в будущем. Власть характеризует отношения между агентами, в которых один агент может стать причиной определенных действий другого агента.

Власть, по Гоббсу, – это диспозиционное понятие, оно выражает потенциал субъекта власти достигнуть гарантированного подчинения объекта и контролировать объект. Власть существует даже в случае если субъект не реализует имеющуюся у него способность подчинить объект. В соответствии со своими представлениями о природе человека, Гоббс рассматривает властные [с.26] отношения как асимметричные и конфликтные -отражающие господство одних людей над другими.

Следующей вехой в истории анализа власти стала концепция Макса Вебера, в которой понятие власти приобрело вполне современную четкость и определенность. Вебер рассматривал власть как “вероятность того, что актор будет в состоянии реализовать свою волю в социальном отношении вопреки сопротивлению, независимо от того, на чем эта вероятность основывается” (Weber, 1947: 152). В веберовском определении подчеркиваются следующие основные черты власти: (1) власть не есть принадлежность индивидов, а существует в отношениях между ними; (2) власть должна определяться в терминах вероятности, возможности; (3) основу власти могут составлять любые веши, свойства или отношения; (4) власть всегда против кого-то, она предполагает конфликт и действия вопреки интересам людей. Как и Гоббс, Вебер рассматривает власть как намеренное асимметричное отношение между индивидами (но не группами или общностями). В отличие от авторитета, власть связана не с социальными позициями или ролями, а с персональными качествами индивидов.

Вебер, однако, считал понятие власти “социологически аморфным”, так как “любое качество человека и любое стечение обстоятельств могут создать ситуацию, где индивид получит возможность требовать подчинения своей воле”. Поэтому он предпочитал пользоваться более четким, с его точки зрения, понятием “господство” (Herrshaft), которое он рассматривал как частный случай власти (“возможность заставить определенную группу людей повиноваться определенной команде”) (Weber, 1962: 117).

Современные дискуссии о власти открываются работами Х.Лассуэлла и Э.Кэплэна, Р.Берштедта, Х.Саймона, Д.Картрайта, Р.Даля, Дж.Марча и других исследователей, опубликованными в 1950-х – начале 1960-х годов. В них анализ понятия власти уже становится всесторонним, систематизированным, превращаясь в важнейший элемент исследования властных отношений в обществе и его отдельных сферах. [с.27]

Трудно выделить и классифицировать все заслуживающие внимания концепции власти, поскольку различия между ними можно провести по нескольким основаниям. Тем не менее, и с этим соглашается большинство исследователей, в концептуальном анализе власти довольно отчетливо просматриваются две основные традиции.

Первая традиция, обозначаемая как “секционная (групповая) концепция власти” (Scott, 1994) или как “традиция реализма” (Dahl, 1986) и идущая от Т.Гоббса и М.Вебера, представлена в работах Х.Лассуэлла и Э.Кэплэна, Р.Даля, Д.Картрайта, С.Льюкса, Э.Гидденса и других авторов. Власть рассматривается здесь как асимметричное отношение, включающее актуальный или потенциальный конфликт между индивидами. Она возникает в тех социальных взаимодействиях, где один из субъектов обладает способностью воздействовать на другого, преодолевая его сопротивление. Власть концептуализируется как власть над кем-то, как “отношение нулевой суммы”, в котором возрастание власти одних индивидов и групп означает уменьшение власти других индивидов и групп.

Вторая традиция – “несекционная концепция власти” – отвергает идею “нулевой суммы”, допуская что власть может осуществляться ко всеобщей выгоде. В данной традиции она рассматривается как коллективный ресурс, как способность достичь какого-то общественного блага; подчеркивается легитимный характер власти, ее принадлежность не отдельным индивидам или группам, а коллективам людей или обществу в целом. Современными представителями этой традиции, корни которой восходят к Платону и Аристотелю, являются Т.Парсонс, Х.Арендт и, в какой-то мере, М.Фуко.

Разумеется, не все подходы вписываются в эти рамки (например, классический марксизм, который рассматривает власть в капиталистическом обществе в терминах классового господства, т.е. в духе первой традиции, но при этом доказывает, что в будущем [с.28] коммунистическом обществе оно будет преодолено)²; многие авторы стремятся отойти от традиционных воззрений, заимствуя идеи у “противоположной стороны”. При этом сектор различий в каждой из двух традиций также достаточно широк.

Многие исследователи подчеркивают значение книги Х.Лассуэлла и Э.Кэплэна “Власть и общество” (Lasswell and Kaplan, 1950), ставшей, по мнению Д.Болдуина, “водоразделом между старыми, еще интуитивными и двусмысленными трактовками власти и четкостью и ясностью более поздних дискуссий” (Baldwin, 1989: 129). Лассуэлл и Кэплэн, как и другие представители бихевиоралисткой школы, стремятся включить концепцию власти в свою теорию человеческого поведения. Они используют понятие власти не для описания государства и правительственных учреждений, а для понимания того, “что люди говорят и делают” (Lasswell and Kaplan, 1950: 3).

Власть рассматривается ими как вид влияния: “это процесс влияния на деятельность других людей с помощью использования (или угрозы использования) строгих мер в случае неповиновения” (Lasswell and Kaplan, 1950: 76). Спецификация власти как вида влияния осуществляется в терминах принятия решений. Власть, но Лассуэллу и Кэплэну, – это участие в принятии решений: “Г имеет власть над Х к отношении К, если Г участвует в принятии решений, влияющих на политику Х в отношении К” (Lasswell and Kaplan, 1950: 75). Под “решением” имеется ввиду “политика (policy), опирающаяся на суровые санкции (лишения)”. Последние имеют место не только тогда, когда субъект непосредственно использует ресурсы власти для преодоления [с.29] сопротивления объекта, но и в ситуациях, где санкции лишь ожидаются объектом. Санкции являются “суровыми” с точки зрения ценностей, превалирующих в данной культурной среде (Lasswell and Kaplan, 1950: 74). Предлагаемая Лассуэллом и Кэплэном концепция власти, как они сами считают, позволяет учесть возможность использования санкций в ситуациях, где желаемый результат (“намеренный эффекте) еще не достигнут. “Именно угроза санкций отличает власть от простого влияния” (Lasswell and Kaplan, 1950: 76).

Лассуэлл и Кэплэн подчеркнули, что класть есть отношение между двумя и более акторами (“власть как участие в принятии решений есть отношение между людьми”) и подвергли критике расселовское определение власти как “производства намеренных следствий” (Russell, 1938), в котором власть, по их мнению, трактуется как “собственность индивида или группы”. Они также отметили, что выражение “власть над кем-то” не является законченным и его нужно специфицировать указанием на сферу (scope) власти, добавляя “в отношении того-то и того-то”. “А и Б могут иметь власть над С в отношении разных аспектов повеления С, предопределяя деятельность С в разных сферах. Другими словами, А и Б могут иметь власть над С в отношении различных ценностей С”. Наконец, к власти, по Лассуэллу и Кэплэну, относится лишь эффективный (результативный) контроль; он может быть достигнут с помощью самых различных средств и методов (Lasswell and Kaplan, 1950: 75-76).

К числу наиболее влиятельных подходов (особенно в 60-е годы), развивающихся в русле веберовской традиции, относится и концепция власти Р.Даля. Наряду со многими другими исследователями. Даль рассматривает власть как контроль за поведением. Далевская “интуитивная идея власти” – “А имеет власть над Б настолько, насколько может заставить Б делать что-то, что Б в ином случае не стал бы делать” (Dahl, 1969: 80) – стала изначальной основой многих концепций власти.

В отличие от некоторых исследователей, допускающих существование властных отношений в животном [с.30] мире и даже в неживой природе (Э.Голдмэн, К.Гибсон и др.). Даль использует понятие власти только для характеристики отношений между людьми. “Хотя в разговорной речи термин охватывает отношения между людьми и другими одушевленными и неодушевленными предметами, – пишет Даль, – мы полагаем необходимым ограничить его отношениями между людьми. ...Акторами могут быть индивиды, группы, роли, учреждения, правительства, национальные государства или другие объединения людей” (Dahl, 1969: 80).

Вслед за Гоббсом, Даль рассматривает власть в терминах каузальной связи³. “Ближайшим эквивалентом властного отношения, – пишет он, – является каузальное отношение. Поэтому утверждение "С имеет власть над Р" можно заменить утверждением "поведение С является причиной поведения Р"” (Dahl, 1986: 46). Власть – это эмпирическая регулярность, в которой поведение одного актора оказывает причинное воздействие на поведение другого актора. Даль подчеркивает, что каузальное объяснение власти соответствует нашему стремлению воздействовать на причины в реальном мире и добиваться нужных результатов. Он признает, что каузальное объяснение создает и некоторые трудности, так как каузальная цепочка может состоять из многих звеньев, что делает “невозможным знать, все ли необходимые факторы реального мира учитываются в исследовании”. Но, считает Даль, цитируя Х.Блэйлока (Blalock, 1964: 18), “мы должны где-то остановиться и рассматривать теоретическую систему закрытой. Фактически мы можем остановиться в той точке, где измерение дополнительных переменных либо затруднено, либо требует слишком больших затрат, либо оно мало связано с ними... Отношение, которое в одной системе является непосредственным, в другой системе может [с.31] быть косвенным или его можно рассматривать как ложное” (Dahl, 1986: 49–50).

В соответствии с логикой каузального объяснения” концепция Даля предусматривает, что во властном отношении “существует хотя бы короткий временной промежуток между действиями актора, который считается осуществляющим власть, и реакциями респондента”. Это требование “соответствует интуитивному убеждению в том, что А вряд ли может считаться обладающим властью над а до тех пор, пока за попытками А осуществить власть не последуют реакции о”. В каузальном отношении предшествующее событие отражается в последующем, обязательно обозреваемом следствии. Власть, считает Даль, это событийная причинная связь, поэтому “нет действия на дистанции”. “До тех пор, пока между А и а нет "соединения", нельзя говорить о существовании властного отношения”. Даль не определяет понятие “соединение” (connection); он лишь указывает на практическую значимость данного условия, позволяющего “отбросить многие возможные отношения уже на начальных стадиях исследования” (Dahl, 1969: 81-82).

Как видно из вышесказанного, Даль, по сути, предлагает два довольно разных определения власти. Одно из них “диспозиционное” (А имеет способность заставить С делать что-то), другое – “эпизодическое”, характеризующее власть как актуальное каузальное отношение. Хотя далевская концепция власти обычно ассоциируется с первым определением, которое гораздо чаще цитируется в научной литературе чем второе. Даль фактически придерживается “эпизодического” объяснения власти. Это ясно видно в его эмпирических исследованиях⁴.

Таким образом, власть осуществляется (и существует) лишь тогда, когда субъект власти предпринимает успешную, намеренную, наблюдаемую попытку [с.32] заставить объект делать что-то, что последний не стал бы делать в ином случае. Только после этого актор становится субъектом власти. Если же потенциал остался неиспользованным, то его нельзя считать властью. Хотя Даль и различает “осуществление власти” и “обладание властью”, последнее он фактически сводит к так называемому “правлению предвиденных реакций”⁵. Как и Лассуэлл и Кэплэн, Даль отождествляет власть с влиянием, фокусируя внимание на внешних формах поведения и непосредственно наблюдаемых событиях. Анализ политической власти концентрируется на процессе принятия политических решений, в котором проявляется способность одних индивидов и групп навязать свою волю другим индивидам и группам в ходе успешной конкуренции. Власть измеряется по степени влияния на принятие решений в сфере публичной политики. Продолжая традиции Вебера, Даль рассматривает власть как “власть над”, асимметричное отношение, подразумевающее конфликт и оппозицию сторон.

Сведение власти к ее поведенческим, непосредственно обозреваемым формам стало объектом критики со стороны американских исследователей П.Бэкрэка и М.Бэрэтца, чей вклад в развитие представлений о власти ассоциируется с идеями “непринятия решений” (non-decisionmaking) “мобилизации склонностей” (mobility of bias) и “вторым лицом власти”. По существу, они не отвергли далевскую концепцию, а, скорее, попытались преодолеть ее явный поведенческий крен, уточнить содержание понятия и расширить сферу его применения, сделав более адекватным и приспособленным для анализа политики. Бэкрэк и Бэрэтц справедливо указали, что власть А над Б существует не только тогда, когда А может заставить Б делать то, что тот делать не хочет, но также в ситуациях, когда А может [с.33] заставить Б не делать то, что он (Б) хочет. Власть поэтому может осуществляться как в условиях открытого конфликта при принятии решений, так и “путем ограничения сферы принятия решений относительно "безопасными" проблемами” (Bachrach and Baratz, 1970, 1970:6). “Второе лицо власти” появляется в ситуациях “непринятия решений”:

Таким образом, “непринятие решения” есть “решение, которое результируется в воспрепятствовании или подавлении латентного или открытого вызова ценностям или интересам принимающего решение” (Bachrach and Baratz, 1970: 44).

Согласно Бэкрэку и Бэрэтцу, распределение благ и привилегий между членами общества – доходов, богатства, социальных статусов, власти – происходит неравномерно. Это неравенство поддерживается так называемой “мобилизацией склонностей”, которая представляет собой “совокупность предопределяющих ценностей, убеждений, ритуалов и институциональных процедур ("правил игры"), которые систематически и стабильно обеспечивают выгоду определенным индивидам и группам за счет других” (Bachrach and Baratz, 1970:43). Главным методом поддержки “мобилизации склонностей” является непринятие решений, которое, как и принятие решений, основывается на комбинации из четырех составляющих – силы, влияния, авторитета и власти, имеющих ряд общих черт, но различающихся по отдельным аспектам. Ранее принятие решения обычно рассматривалось как результат осуществления власти. Бэкрэк и Бэрэтц предложили считать власть [с.34] лишь одной из форм успешного контроля – вместе с силой, влиянием и авторитетом.

В отличие от традиционного подхода, ограничивающего объяснение политического процесса терминами принятия решений и подразумевающего, что политический консенсус “является результатом неконтролируемого формирования разнообразных установок и верований у населения, не препятствующего выражению недовольства в процессе принятия решений”, Бэкрэк и Бэрэтц рассматривают политический консенсус как переменную величину, изменяемую в процессе осуществления власти. Они утверждают, что он обычно формируется защитниками статус-кво, использующими имеющиеся у них ресурсы власти для достижения своих целей (Bachrach and Baratz, 1963:197).

Следует подчеркнуть, что Бэкрэк и Бэрэтц не относят силу, авторитет, влияние или манипуляцию к формам власти. В отличие от других исследователей, которые считают, что политические решения формируются исключительно на основе осуществления власти, они указывают, что подчинение может быть достигнуто путем осуществления любой из возможных комбинаций власти, авторитета, влияния и силы, т.е. рассматривают власть как один из видов успешного контроля (Bachrach and Baratz, 1970: 39–41). Но при этом они подчеркивают, что власть является главным способом обеспечения непринятия решений. Власть есть особая форма контроля, возникающая когда “(а) между А и Б есть конфликт в отношении ценностей или направления действий; (б) Б подчиняется желаниям А; и (с) Б делает это, поскольку опасается, что А лишит его ценности или ценностей, более значимых lля него, чем те, которые он будет иметь в результате неповиновения” (Bachrach and Baratz, 1970: 24).

Бэкрэк и Бэрэтц указывают, что власть не является принадлежностью субъекта, а представляет собой отношение между субъектом и объектом. Поэтому успешное осуществление власти зависит от сравнительной значимости конфликтных ценностей в сознании объекта. Конфликт интересов или ценностей является [с.35] обязательным условием власти, так как при наличии у субъекта и объекта общих целей действия объекта будут добровольными. В этой ситуации следует говорить не о власти, а об авторитете (Bachrach and Baratz, 1970:19, 21). Бэкрэк и Бэрэтц считают, что власть существует и тогда, когда субъект осуществляет ее неосознанно или где осознанное осуществление власти вызывает ненамеренные последствия (Bachrach and Baratz, 1994: 201).

Следующий раунд дебатов о природе и “лицах” власти связан с выходом в 1974 работы С.Льюкса “Власть; Радикальный взгляд” (Lukes, 1974). Льюкс принял критику Бэкрэком и Бэрэтцом далевского “одномерного” взгляда на власть, но посчитал, что и их “двухмерная” концепция не охватывает всех форм существования власти. Льюкс подчеркнул, что как плюралисты, так и их критики неправомерно сводят анализ власти исключительно к ее поведенческим аспектам. Сфера власти, по его мнению, не ограничивается поведением (действиями и недействиями), а включает и контроль над ценностями и убеждениями. Он подверг критике Бэкрэка и Бэрэтца за то, что те интерпретировали отсутствие конфликта (открытого или скрытого) как консенсус в отношении существующего распределения ценностей. Тем самым Бэкрэк и Бэрэтц, пишет Льюкс, фактически; “исключают (по определению) саму возможность ложного или манипулированного консенсуса” (Lukes, 1974: 24).

Льюксовский “трехмерный” взгляд сохраняет предыдущие два “лица” власти, но не ограничивается ситуациями открытого конфликта намерений (Даль) или подавления скрытого (но осознаваемого обеими сторонами) конфликта путем недопущения его в сферу принятия решений (Бэкрэк и Бэрэтц), а включает ситуации, когда между субъектом и объектом нет видимого (открытого или скрытого) конфликта. Говоря о “третьем лице власти”, Льюкс подчеркивает, что “высшая и наиболее коварная форма осуществления власти – это предотвращение, в той или иной степени, возможного недовольства людей путем формирования у них таких восприятий, знаний и преференций, которые обеспечили бы принятие людьми своих ролей в существующем [с.36] порядке – в силу того, что они не видят альтернативы этому порядку, или потому, что считают его естественным и неизменным или же божественно предопределенным и выгодным” (Lukes, 1974: 24). Иными словами, субъект осуществляет власть над объектом не только тогда, когда заставляет объекта делать то, что тот не хочет делать, но и когда формирует его желания. Между субъектом и объектом нет конфликта преференций (субъективных желаний и целей), но есть конфликт интересов. Объект действует в соответствии со своими интенциями, но вопреки своим реальным (объективным) интересам, которых он не осознает.

Льюкс считает, что его концепция власти и концепции Даля и Бэкрэка и Бэрэтца следует рассматривать в качестве альтернативных интерпретаций и аппликаций единого понятия власти, лежащего в основании всех трех “взглядов”: А осуществляет власть над Б, когда воздействует на Б противоположно интересам Б. Главное различие между ними, пишет он, состоит в том, что они предлагают различные интерпретации “интересов” и способов негативного воздействия на интересы объекта (Lukes, 1974: 27).

В отличие от “одномерного” и “двухмерного” взглядов, акцентирующих внимание на актуальном (открытом или скрытом) конфликте между акторами и интерпретирующих понятие “интерес” в субъективных терминах (как желания и преференции), наиболее важными терминами в концепции власти Люкса являются “объективные интересы” (“реальные интересы”) и латентный конфликт”. “Реальные интересы” – это то, что Люди выбрали бы в условиях “реальной автономии”, т.е. в ситуациях, где над ними бы не осуществлялась власть. Люди часто совсем не осознают свои реальные интересы или имеют о них ошибочные представления, их преференции могут быть следствием осуществления власти над ними. Поэтому конфликт интересов может существовать в латентной форме без его осознания объектом власти. Поскольку, как считает Льюкс, между теми, кто осуществляет власть, и теми, кто является ее объектом, неизбежно возникает расхождение интересов, [с.37] потенциальный конфликт существует всегда, даже при отсутствии каких-либо внешних его проявлений. Поэтому власть, по Льюксу, осуществляется и тогда, когда объект ее не осознает. Предвидя возможность ситуаций, где намерения субъекта соответствуют субъективным преференциям объекта, Льюкс вводит понятие “краткосрочная власть” (short-term power). Как только объект начинает осознавать свои “реальные” интересы, “краткосрочная власть” самоуничтожается (Lukes, 1974: 33).

В соответствии с этим, Льюкс предлагает исключить из определения власти ссылки на “конфликт преференций”, заменив его на “конфликт интересов”, поскольку понятие “интерес” включает не только субъективные преференции(намерения, цели. желания), но и что-то такое, что люди могут и не осознавать. Это, по его' мнению, позволяет увидеть и учесть все “лица” власти. Он считает, что его подход углубляет “одномерный” и “двухмерный” взгляды, где власть, по существу, определяется как воздействие вопреки интересам объекта, но “интересы” понимаются слишком узко и сводятся к субъективным (осознанным) желаниям индивидов, к их преференциям и целям.

Льюкс также отверг “индивидуалистические тенденции”, присущие, по его мнению, веберовской традиции. Критикуя Бэкрэка и Бэрэтца за “методологический индивидуализм” в понимании власти, Льюкс утверждает, что власть в форме непринятия решений нельзя адекватно осмыслить, не рассматривая ее как “функцию коллективных сил и социальных механизмов”, “Мобилизация склонностей”, пишет он, может быть результатом определенной формы организации. “Конечно, эти коллективы и организации состоят из индивидов. Однако власть, которую они осуществляют, нельзя концептуализировать просто в терминах индивидуальных решений и поведения” (Lukes, 1974; 22).

Наряду с рассмотренными подходами, связанными с бихевиоралисткой большую популярность, особенно. в 1960–1970 годы, получили концептуализации власти [с.38] с помощью зависимости и обмена. Оставаясь в целом в рамках той же веберовской традиции, П.Блау, Дж.Хоманс, Дж.Зибаут и Х.Келли, Р.Эмерсон, Б.Бэрри, Дж.Хэрсаньи предложили несколько иное объяснение власти и механизма ее функционирования, стремясь вписать понятие в теорию социального обмена. Власть рассматривается здесь в терминах экономического анализа, фокусирующего внимание на выгодах и издержках, получаемых акторами в процессе их взаимодействия.

Основой власти и ее обязательным элементом является отношение зависимости, возникающее между субъектом и объектом. Его источник, по мнению теоретиков социального обмена, заложен в неравном распределении материальных, социальных, духовных и политических ресурсов, которое ведет к неравным результатам (выгодам и издержкам) в отношении обмена между субъектом и объектом. У объекта отсутствуют необходимые ему для достижения своих целей ресурсы или же их недостаточно. Если он не может получить необходимые ресурсы из других источников, то он вынужден повиноваться воле субъекта, поскольку именно субъект обладает теми ресурсами, которые нужны объекту. Таким обратим, зависимость возникает, когда результаты деятельности актора обусловлены не только ею собственным поведением, но и действиями других акторов, то есть детерминированы взаимодействиями. Зависимость не является постоянной. Она возрастает прямо пропорционально ценности ресурсов, которыми может обеспечить субъект, и снижается по мере расширения доступа объекта к альтернативным источникам этих ресурсов. Субъект, в отличие от объекта, не зависит от ресурсов объекта или зависит от них в меньшей степени. Таким образом, власть является функцией зависимости: способность субъекта преодолеть сопротивление объекта заложена в зависимости объекта от субъекта и коррелирует с ней: чем сильнее зависимость, тем больше власти, и наоборот. Субъект обладает властью над объектом и может влиять на его поведение в той степени, в какой он может определять и контролировать ожидаемые объектом награды и издержки (rewards and costs). [с.39]

Для многих авторов, рассматривающих впасть в терминах зависимости и обмена, результат власти не сводится к контролю за поведением объекта. По мнению Б.Бэрри, властью может считаться лишь такое отношение между субъектом и объектом, в котором выгоды, получаемые сторонами отношения, неравны: “А имеет власть над Б, если, и только если максимальная чистая выгода А от подчинения Б влечет за собой или чистые потери Б, или меньшую выгоду Б по сравнению с А”. Если Б получает выгоду, равную выгоде А, то такое отношение следует считать “обменом”, но не “властью” (Ваггу, 1976: 95). Дж.Хэрсаньи в качестве одного из параметров власти называет “стоимость” (необходимые издержки) влияния субъекта на поведение объекта (Нarsanyi, 1969: 228–229). Многие исследователи фактически сосредоточивают внимание именно на выгодах субъекта и потерях объекта как важнейших характеристиках власти и неравном распределении благ как следствии и показателе власти. Распределение власти оказывается тождественным распределению материальных и социальных наград. В этом смысле обладание властью и осуществление власти фактически могут иметь место и без повиновения объекта субъекту.

Одной из наиболее разработанных концепций власти является концепция П.Блау – крупнейшего теоретика социального обмена. Блау считает власть разновидностью социального обмена⁶, определяя ее как “способность индивидов или групп навязать свою волю другим вопреки их сопротивлению с помощью угрозы наказания или отказа в регулярных вознаграждениях, поскольку и первое, и второе, в конечном счете, выступают в качестве негативных санкций” (Blau, 1969: 293).

Блау ограничивает власть сферой негативных санкций, но подчеркивает, что последние не сводятся к физическому принуждению или угрозе его применения. [с.40] “Людей можно заставить делать что-то из страха потерять работу, лишиться социального статуса, заплатить штраф или быть подвергнутыми остракизму” (Blau, 1969: 293). При этом граница между негативными и позитивными санкциями часто оказывается размытой. Блау иллюстрирует это, сравнивая два случая: (1) человек выполняет услугу под угрозой изъятия у него 100 долларов в случае его отказа; (2) человек делает ту же самую услугу за вознаграждение в 100 долларов. Чистая разница для него между выполнением услуги и отказом от выполнения одинакова в обоих случаях. По мнению Блау, единственное различие между наказанием и вознаграждением может быть выявлено лишь в отношении к изначальному положению объекта, т.е. в сравнении с ситуацией, имевшей место до попыток субъекта влиять на объект. В случае если положение объекта ухудшилось, то речь идет о наказании, если улучшилось – о вознаграждении. Однако и этот критерий бывает весьма непросто использовать, например в ситуациях, когда награды становятся повторяющимися (постоянными), что делает объект зависимым от субъекта. Неполучение ожидаемого вознаграждения воспринимается объектом как наказание (Blau, 1969; 293).

Источником власти является неравномерное распределение ресурсов, которое обусловливает одностороннюю зависимость одних людей или групп от других, позволяющую обладателям ресурсов “обменивать” их на желаемое поведение. Поэтому власть А над Б пропорциональна зависимости Б от А. Власть обязательно асимметрична: взаимная зависимость и равное взаимное влияние означают отсутствие властного отношения; власть выражает вчистую (net) способность наказывать и лишать других людей вознаграждения – способность, которая сохраняется и с учетом того сопротивления, которое может быть оказано”. Блау подчеркивает, что власть – это устойчивая (повторяющаяся) способность навязывать волю, а не единичный случай влияния, каким бы важным он ни был (Blau, 1969: 294). Не все виды влияния относятся к власти. “Побуждение человека оказать услугу за вознаграждение не есть осуществление власти [с.41] над ним до тех пор, пока продолжающиеся вознаграждения не заставят его повиноваться команде, а не только оказывать данные услуги” (Blau, 1969: 308). В отличие от совета, где субъект “подсказывает” объекту как тот может получить выгоду, и тем самым действует в интересах объекта, во властном отношении субъект подчиняет объект в своих собственных интересах, ориентируясь на свою личную выгоду (Blau, 1969: 308). В то же время впасть не есть непосредственное физическое принуждение, она обязательно заключает в себе элемент добровольности: объект может предпочесть наказание повиновению (Blau, 1969: 294).

Среди исследователей, оказавших существенное влияние на развитие представлений о власти, следует указать Д.Ронга. Ронг рассматривает “власть” как диспозиционное понятие, т.е. характеризует ее как возможность, способность, потенциал, который может быть реализован (а может остаться и нереализованным) в действии. Однако в отличие от многих других попыток определить власть в диспозиционных терминах, он подчеркивает реляционный характер власти, избегая рассмотрения ее как “заключенной в самом субъекте власти, откуда она воздействует на других людей” (Wrong, 1988: 8-9).

Ронг проводит четкое различие между “властью” и “ресурсами власти”, “властью как потенциалом” и “потенциалом для власти” (“латентной властью” и “возможной властью”). Это различение особенно важно в политическом анализе, касающемся взаимоотношений между социальными группами и затрагивающем проблемы мобилизации коллективных ресурсов в осуществляемой власти, которая, как он утверждает, может быть и актуальной, и потенциальной (Wrong, 1994: 69). Ронг подчеркивает, что игнорирование различий между возможной властью (возможностью обладания властью) и реально существующей властью является “классической ошибкой в политическом анализе”: “социологи, как и люди, которых они изучают, могут ошибочно приписывать власть группам, которые лишь могут иметь ее, но превращение этой возможности в действительность [с.42] связано с длительным процессом социальной мобилизации и индоктринации” (Wrong, 1994: 69–70).

Ронг строит свое определение власти на определении Рассела, модифицируя его следующим образом: “власть это возможность индивидов и групп оказать намеренное и предвиденное воздействие на других индивидов и групп” (Wrong, 1988: 2). Он подчеркивает, что “власть” следует отличать от “контроля” и “влияния”, что обусловливает необходимость ограничения “власти” намеренным и эффективным (результативным) контролем над объектом (Wrong, 1994: 65). Предвидя возможную критику, Ронг указывает, что изучение ненамеренных последствий социального действия также может быть одной из основных задач социальных наук, но это не отменяет необходимости в тщательном разграничении между намеренными и ненамеренными результатами. Вместо того, чтобы отождествлять власть со всеми формами влияния, пишет Ронг, следует просто подчеркнуть, что “намеренный контроль нередко формирует отношения, в которых субъект власти осуществляет ненамеренное влияние на объект, идущее гораздо дальше того, что он мог изначально пожелать или вообразить” (Wrong, 1994: 66).

Характеризуя власть как асимметричное социальное отношение, Ронг уточняет понятие асимметрии во власти путем различения между “интегральной властью” (integral power), где принятие решений и инициатива действий централизованы и монополизированы в руках одного субъекта, и “интеркурсивной властью” (intercursive power), где власть каждого из субъектов социального отношения уравновешивается властью другого субъекта. В последнем случае имеет место процедура переговоров или совместного принятия решений по вопросам, имеющим взаимный интерес (Wrong, 1994: 63). Ронг отвергает традиционное отождествление власти с насилием, принуждением и необходимостью применения санкции для "преодоления сопротивления объекта". Власть, как он считает, может осуществляться в форме убеждения, побуждения или манипуляции при отсутствии угрозы использования негативных санкций. [с.43]

Наконец, заслуживает быть отмеченным глубокий и обстоятельный анализ Ронгом различных видов власти⁷. В нем, как пишет Дж.Скотт, Ронг “дал характеристику всему спектру понятий, которая способствовала привнесению определенного порядка в дискуссии о власти” (Scott, 1994).

Интересный способ концептуализации власти предложил Дж.Дебнэм. В его основе лежат идеи Ф.Фрохока, различавшего “таксономические” и “кластерные” понятия, “Таксономическое” понятие заключает в себе определенный набор свойств, присущих всем событиям и явлением, обозначенным данным понятием. Как доказывает Фрохок, этот способ концептуализации понятия сталкивается с трудностями, поскольку он не в силах избежать критики за неполный (неадекватный) охват всех свойств характеризуемого явления. Для иллюстрации Фрохок приводит известные определения политики, предложенные Д.Истоном, Г.Алмондом и Х.Экстейном⁸, и показывает, что каждое из них игнорирует те или иные существенные свойства политики. Например, ссылка на силу в определении Алмонда ведет к игнорированию политики, основанной на убеждении и общих ценностях, а “авторитарное распределение ценностей” не охватывает процесс “политического торга” и некоторые другие аспекты политики (Frohock,1978; 859)

Это по мнению Фрохока неизбежно порождает сомнения в самом способе определения понятий, предопределяет “высокий уровень смертности таксономических определений” и, соответственно, преимущества “кластерного” подхода. “Кластерные” понятия [с.44] охватывают широкий спектр событий и явлений, не имеющих единого (“сущностного”) свойства, но находящихся в “родственных отношениях” друг с другом. Кластерные свойства могут быть ранжированы в соответствии с их значимостью. “Ключевые свойства” являются обязательными для ссылки, “их нельзя исключить из ссылки без нарушения коммуникации”. Фрохок выделяет два “ключевых” свойства политики – “директивность” и “агрегацию”, которые, он подчеркивает, должны иметь место во всех событиях, обозначаемых словом “политика”; изменение в их значении ведут к изменению в значении понятия в целом. Другие свойства составляют так называемые “гетерогенные расширения”, которые связаны с гомогенным ядром. В целом, структуру кластерного понятия можно описать как совокупность окружностей: “ключевые” свойства находятся в центре, они относительно стабильны. Диспуты по поводу содержания понятия ведутся на его периферии, поэтому они не имеют существенного значения (Frohock,1978: 859–870).

Следуя Фрохоку, Дебнэм рассматривает “власть” как кластерное понятие. Его главная идея состоит в том, что “власть имеет несколько центральных черт, которые должны формировать направление ее исследования” (Debnam, 1984: IX).

Дебнэм выделяет четыре “ключевых” свойства (элемента) власти: актор, действие, намерение и результат (outcome). Любой анализ власти, утверждает он, должен включить информацию об этих элементах. Они “настолько важны, что нам необходимо понять их роль прежде, чем рассматривать какие-либо другие элементы, составляющие многообразие и сложность властных отношений в реальном мире” (Debnam, 1984: 4). Остальные элементы не являются обязательными для всех случаев власти или же их можно “объединить” с другими элементами. Например, Дебнэм пришел к выводу, что “возможность” следует рассматривать не в качестве самостоятельного элемента власти, а включить в “расширенное” понятие действия. Любой конкретный случай власти, пишет Дебнэм, обычно имеет более сложную структуру, чем набор “ключевых” элементов. “Бездонная (swamp-like) природа власти обусловлена тем, [с.45] что все эти остальные элементы невозможно зафиксировать. Но хотя властные отношения могут существенно отличаться друг от друга, ключевые элементы остаются неизменными (Debnam, 1984: ix).

Книга П.Морриса “Власть: философский анализ” (Morriss, 1987) безусловно относится к числу тех, которые внесли существенный вклад в развитие представлений о власти. В начале ее Моррис рассматривает вопрос об источниках и причинах нашего интереса к “власти”. Он различает три основных контекста в исследовании власти: практический контекст касается знания наших способностей добиться чего-то и знания способностей других людей; моральный контекст связан с вопросом об ответственности людей за определенные события; оценочный контекст отражает наш интерес в оценке социального устройства с точки зрения распределения власти и его рациональности. Хотя Моррис утверждает, что исследование власти и роль самого понятия власти различаются в зависимости от избранного контекста, “власть” тем не менее, имеет смысловое ядро: это разновидность способности. “Основная идея состоит в том, что ваши власти – это ваши способности сделать то, что вы выбрали” (Morriss, 1987: 48).

Начав с детального семантического исследования слова “власть”, Моррис делает тщательный всесторонний анализ различных видов способностей. Он, в частности, различает власть в общем смысле – власть как общая способность (power as ability) и власть в частном (конкретном) смысле – власть как конкретная способность (power as ableness)⁹. Власть как общая способность (ability) характеризует то, что люди могут сделать в различных условиях; власть как конкретная способность (ableness) – в реально существующих условиях. Власть как общая способность измеряется по [с.46] количеству сопротивления объекта, которое субъект может преодолеть. Власть как конкретная способность характеризует спектр возможностей, имеющихся у субъекта в данных обстоятельствах.

Власть как общая способность и власть как конкретная способность не обязательно соответствуют друг другу: можно иметь громадную власть как общую способность и одновременно весьма ограниченную власть как конкретную способность, и наоборот. Исследователя могут интересовать оба вида власти. В одних случаях (например, власть структурных подразделений (штатов), их формальные ресурсы и возможности обеспечить подчинение людей в каких-то отношениях) нас фактически интересует власть в общем смысле, в других (власть различных партий и политических организаций в представительных органах, которая непосредственно основывается на их сравнительных возможностях и степени взаимозависимости) власть как конкретная способность. Появление альтернативных концепций (Т.Парсонс; Х.Арендт, М.Фуко), а также усилившаяся критика позитивистской методологии которой главным образом и основывались исследования 1950–1960 годов, вызвали тенденцию к пересмотру ряда традиционных элементов в концепции власти. Некоторые исследователи отказались рассматривать власть как предполагающую обязательный конфликт, репрессии и действия против интересов объекта. Например Д.Ронг, как уже отмечалось ранее, к формам власти в числе прочих отнес убеждение, побуждение и манипуляцию. Д.Болдуин предложил не ограничивать власть исключительно негативными санкциями, а рассматривать подчинение на основе позитивных санкций как форму власти. Э. Гидденс определяет власть как способность достичь определенного результата независимо от того, связано это с интересами объекта или нет.

Эта критика, однако, в целом не отвергала традиционные воззрения, а скорее была направлена против одностороннего (“негативного”) видения власти. Более радикальные возражения были высказаны [с.47] представителями альтернативной (“несекционной”) традиции в понимании власти.

Т.Парсонс указывает на три основных недостатка господствующего подхода. Во-первых, его характеризует “концептуальная расплывчатость”, следствием которой является “трактовка "влияния", а иногда и "денег", также как и различных аспектов принуждения, в качестве "форм" власти”. Это, по его мнению, делает логически невозможным рассмотрение власти как специфического механизма, осуществляющего изменения в действии других единиц, индивидуальных и коллективных, в процессе социального взаимодействия (Parsons, 1986: 95). Во-вторых, традиционный подход, пишет Парсонс, не решил вопрос о соотношении аспектов принуждения и консенсуса во власти: исследователи либо рассматривали эти аспекты как формы власти, либо подчиняли их один другому, характеризуя власть как опирающуюся, в конечном счете, или на принудительные санкции, или на согласие. Оба варианта решения проблемы Парсонс посчитаны неудовлетворительными. Наконец, в-третьих, традиционный подход органически связан с концепцией “нулевой суммы”, согласно которой “количество власти” в любом социальном отношении является фиксированным и поэтому возрастание власти у одного из субъектов отношения автоматически означает уменьшение власти у другого субъекта. По мнению Парсонса, данная концепция не применима к достаточно сложным системам (Parsons, 1986: 95).

В отличие от многих других концепций власти, концепция Парсонса с самого начала была вписана в его общую схему анализа социальных систем (общества), Тем самым Парсонс ограничил сферу власти пространством политики, не рассматривая власть как межличностный феномен или как тип отношений в семье или организации. В основе парсоновской концепции лежит идея изначального сходства концептуальных структур, предназначенных для анализа экономической и политической сфер общества. Сравнивая их, Парсонс приходит к выводу, что власть в политике играет роль, сопоставимую с ролью денег в экономике. Аналогично [с.48] деньгам, являющимся посредником в экономических операциях, власть выступает средством упорядочения политических процессов. Как обладание деньгами дает возможность приобретать различные блага и услуги, так и обладание властью обеспечивает выполнение широкого набора политических обязанностей и функций.

Это привело Парсонса к существенно отличному от традиционного подхода способу определения власти. Власть у него является не атрибутом акторов или отношений, а свойством (ресурсом) систем. Власть, по Парсонсу, это “генерализованная способность обеспечить выполнение элементами системы своих обязанностей, которая легитимизируется тем, что направлена на достижение коллективных целей и предполагает в случае неповиновения применение негативных санкций” (Parsons, 1986: 103). Власть “производится” социальной системой аналогично богатству, создаваемому экономической организацией. Как и деньги, власть не представляет собой ценность сама по себе ^: ее роль состоит в том, что она обеспечивает достижение коллективных целей через согласие членов общества легитимизировать лидерские позиции и дать мандат на принятие решений и формирование политики от имени общества тем, кто находится на этих позициях.

Парсонс отвергает идею о том, что класть охватывает все формы подчинения объекта, относя к власти только генерализованные, легитимизированные, инсти-туционализированные, символические формы, полностью зависящие от доверия людей к самой системе власти. Концепция Парсонса значительно “уже” большинства других подходов, она исключает из власти принуждение, манипуляцию, персональный авторитет, “голую силу” и рассматривает власть лишь как один из способов воздействия субъекта на объект. “Подчинение с помощью угрозы использования силы, независимо от того, обязан объект подчиняться или нет, не является осуществлением власти, – подчеркивает Парсонс. ... К власти, в моем понимании, относится только генерализованная возможность достижения подчинения, а не единичное санкционирующее действие, которое [с.49] субъект способен осуществить, и средства подчинения должны быть "символическими"” (Parsons, 1986: 103). В отличие от традиционного подхода, рассматривающего власть как существующую в конкретных отношениях одних индивидов с другими, у Парсонса власть не ограничивается несколькими специфическими отношениями; она представляет собой генерализованную (обобщенную) способность социальной системы реализовать интересы системы в отношении широкого спектра проблем.

Более чем кто-либо до него, Парсонс подчеркивает “символический” характер власти, делая ясное различие между “властью” и “силой”. Он не просто отвергает определения власти через силу и принуждение, но и делает следующий шаг в этом Направлении, утверждая, что хотя “власть” и “сила” исторически тесно переплетались между собой, с аналитической точки зрения это две принципиально различные “сущности”. Тем самым Парсонс способствовал утверждению идеи о том, что власть не обязательно подразумевает конфликт и угнетение.

Таким образом, концепция Парсонса тесно связывает власть с легитимным авторитетом. Последний является не формой власти, как обычно считается, а скорее ее основой. Парсонс рассматривает людей, прежде всего как социализированных акторов; поэтому власть существует в контексте социальных норм, которые разделяются и субъектами и объектами и как бы приводятся в действие в процессе осуществления власти. Санкции, которые использует субъект, также нормативно обусловлены¹⁰. Тем самым власть фактически становится [с.50] производной авторитета, понимаемого как институционализированное право лидеров ожидать поддержки членов коллектива. В отличие от критикуемой Парсонсом концепции “нулевой суммы”, в данном случае “количество” власти может быть увеличено аналогично кредитованию экономики. Индивиды “инвестируют” свое доверие в тех, кто ими правит, выигрывая от процесса осуществления власти, поскольку власть обеспечивает реализацию коллективных целей.

Близкие Парсонсу идеи о природе власти были высказаны Х.Арендт. Также как и Парсонс, Арендт не разделяет традиционных воззрений, отмечая, что они исходят из “старого понимания абсолютной власти, характерного для периода образования европейских национальных государств и воспетого в шестнадцатом веке французом Жаном Боденом, а в семнадцатом веке – англичанином Томасом Гоббсом” (Аrendt, 1986: 60). Этот “древний вокабуляр” еще более утвердился и укрепился под влиянием иудео-христианской традиции и ее "императивного права", а также исследований, доказывающих существование врожденных инстинктов к господству и внутренней агрессивности человека (Аrendt, 1986: 61).

Сущность власти в данном подходе, считает Арендт, фактически сводится к эффективности команд. Из этого следует, пишет она, что “не может быть более сильной власти, чем та, которая вырастает из дула винтовки, и трудно сказать, чем приказ полицейского отличается от приказания вооруженного бандита” (Аrendt, 1986: 60)¹¹. Отвергая данный подход, Арендт указывает на существование другой, не менее древней, традиции, восходящей к античности и связанной с идеями “правления закона” и “власти народа”, символизирующими “конец правления человека над человеком” (Аrendt, 1986: 62). [с.51]

Идеализируя политическую структуру греческого полиса, Арендт приходит к отказу от “конфликтного” видения политики, исключая из нее борьбу за власть и связанные с нею привилегии. Как и Парсонс, Арендт рассматривает власть как принадлежащую не индивидам, а коллективам. Люди совместно “создают” власть посредством коммуникативной деятельности и взаимодействия. Властные отношения ~ это отношения между равными субъектами, находящимися между собой в процессе коммуникации. Политика – это “действие словами”; именно коммуникативная деятельность создает и поддерживает политическую общность. Коммуникация должна быть обязательно двусторонней, требующей чтобы ее участники – “говорящие” и cлушащие” – вели постоянные диалоги или дебаты. Власть возникает, когда “равные собираются вместе”; она “соответствует человеческой способности не просто действовать, а действовать совместно”. Поскольку власть принадлежит группе людей, она существует только до тех пор, пока есть группа. Если группа распадается, власть прекращается, Когда говорят, что кто-то находится у власти, на самом деле имеется в виду, что данный человек наделен коллективом властью действовать от его имени. Индивиды не имеют власти и не осуществляют власть: они обладают только силой (Аrendt, 1986: 64).

Так же, как и Парсонс, Арендт не отождествляет власть со всеми способами управления. Понятия “власть”, “сила”, “могуществом, “авторитет”, “насилие”, пишет она, характеризуют различные средства, с помощью которых одни люди правят другими. Эти слова могут использоваться в качестве синонимов, поскольку выражают одну и ту же функцию, но по сути они относятся к различным явлениям. Их смешение свидетельствует не только о “лингвистической глухоте”, но и вызывает “слепоту” в отражении политических процессов, поскольку в этом случае наиболее существенным политическим вопросом становится вопрос “кто кем правит?”, который, по ее мнению, отнюдь не является главным (Аrendt, 1986: 64). [с.52]

Арендт четко различает понятия “власть” и “насилие”, рассматривая их в качестве антиподов. Насилие по своей сути инструментально, оно всегда нуждается в руководстве и оправдании через те цели, которые достигает. Власть же консенсуальна, она не нуждается в оправдании- Но она всегда нуждается в легитимности. Власть не есть средство достижения чего-то; это “цель в себе”, она обеспечивает инструментализацию общей воли и общественное согласие. Хотя власть и насилие часто идут рука об руку, они являются противоположностями: “там, где одна правит абсолютно, другая отсутствует”. Власть не может основываться на насилии; более того, насилие может разрушить власть, но никогда не способно создать ее (Аrendt, 1986: 63, 68–71).

Различение власти и насилия ведет Арендт к следующим неожиданным утверждениям: “Тирания ... является наиболее насильственной и наименее властной формой правления” (Аrendt, 1986: 62–63); “даже наиболее деспотичные виды господства – правление господина над рабами, которых всегда больше, чем господ, опираются не на превосходящие средства принуждения как таковые, а на превосходство в организации власти, т.е. на организованную солидарность господ” (Аrendt, 1986: 67–68). Таким образом, Арендт, как и Парсонс, рисует образ власти, близкий к идее авторитета¹² – как согласованное действие по осуществлению коллективных целей.

К числу концепций, стоящих особняком в современной кратологии (хотя и примыкающей к “несекционной” традиции) относится концепция М.Фуко. С появлением работ Фуко фактически началась новая волна интереса к осмыслению феномена власти, связанная с постмодернистской критикой гоббсовско-веберовской парадигмы власти. Бросив вызов традиционному подходу, Фуко, как Парсонс и Арендт, считает его однобоким, сводящим власть к “власти над”, к негативной [с.53] репрессивной силе. Власть, по его мнению, не может быть описана в таких терминах: “она не только давит на нас как сила, говорящая "нет", но и производит вещи; она приносит удовольствие, дает знание, формирует дискурс” (Foucault, 1980: 119). Фуко полагает, что традиционная модель может быть использована для характеристики досовременных властных отношений, но вряд ли способна адекватно описать и объяснить современные формы власти, основанные на новых способах управления и тесно связанные со знанием, экспертизой и специализированными технологиями.

Современная власть, пишет Фуко, принимает форму “дисциплинарной власти”. Под дисциплинарной властью он понимает власть, трансформирующую людей в объектов с помощью “дисциплин”, присущих психиатрии, медицине, криминологии и социальным наукам. Эти “дисциплины” помогают сформировать “общество нормализации” – частично через их специализированные дискурсы, используемые в специфических социальных “точках” (госпиталях, психиатрических лечебницах, тюрьмах и т.д.), частично через применение “аппарата знания”, присущего этим дисциплинам и их дискурсам. Фуко интересуют техника и технология власти, опирающиеся на знание и способы их использования различными институтами для осуществления контроля над людьми.

Некоторые авторы обозначили концепцию Фуко как “четвертое лицо власти” (Digester, 1992: 977), поскольку “власть-4” появляется в тех структурах человеческих отношений, которые ранее считались свободными от власти. Власть, пишет Фуко, находится везде, не потому, что она охватывает все, а потому, что исходит отовсюду. Власть “никогда не располагается "здесь" или "там", никогда не находится в чьих-то руках, никогда не присваивается как товар или часть богатства” (Foucault, 1986: 234). Власть – это специфический механизм достижения чего-то, “это способ изменения определенных действий с помощью других действий” (Foucault, 1994; 227). В отличие от традиционных концептуализации, “власть” у Фуко не рассматривается как [с.54] власть А над Б; скорее и А и Б являются продуктами власти, они создаются властью и составляют важнейший элемент в ее конструкции. Власть – это тотальность, постоянно подчиняющая индивидов путем структурирования возможного поля их деятельности; она проявляет себя в многообразии силовых отношений, имманентных сфере их существования.

Однако Фуко подчеркивает, что индивиды не являются “инертными и согласными на все” объектами власти: “индивид, конституированный властью, одновременно является ее двигателем” (Foucault, 1986: 234). В отличие от силы, которая воздействует на тело и разрушает какие-либо возможности или закрывает доступ к ним, власть осуществляется только над свободными субъектами, которые имеют поле выбора и несколько различных вариантов поведения, реакций и действий. Там где все предопределяется детерминирующими факторами, отношение власти отсутствует: “рабство не есть властное отношение, поскольку человек находится в цепях” (Foucault, 1994: 229).

В соответствии со своим пониманием власти, главную задачу ее изучения Фуко видит в том, чтобы “рассмотреть, каким образом происходит постепенное, прогрессивное, реальное и материальное подчинение объектов через многообразные организмы, силы, энергии, материалы, желания, мысли и т.д. Мы должны понять подчинение в его материальной инстанции как производство объектов... мы должны попытаться исследовать мириады тел, которые создаются как периферийные объекты в результате действия власти” (Foucault, 1986: 233). Фуко интересует, как люди управляют собой и другими с помощью производства знания. Его подход направляет исследование на анализ появления и формирования властных отношений, их историческое происхождение. Вместо традиционной дедукции в исследовании власти, идущей от центра и далее рассматривающей степень “проникновения” власти в периферийные сферы, Фуко предлагает осуществлять “восходящий анализ власти, начинающийся с ее элементарных механизмов, имеющих свою собственную историю, свою [с.55] траекторию, свою технику и тактику, и потом выяснить, как эти механизмы власти были и продолжают инвестироваться, колонизироваться, использоваться, расширяться и т.д. в более общих механизмах и формах глобальной доминации” (Foucault, 1986: 234–235)¹³.

Эти подходы не исчерпывают, разумеется, всех заслуживающих внимания попыток концептуализировать власть. Подробный анализ литературы и изложение основных концепций власти – это тема отдельного исследования¹⁴. Изложение ряда концепций власти было сделано мною лишь с целью показа круга основных проблем, по которым ведется дискуссия и подготовки к изложению последующего материала. Наряду с данными концепциями следует также отметить труды Б.Рассела, Р.Берштедта, Д.Картрайта, Ф.Оппенхейма, Дж.Найджела, Т.Болла, Д.Болдуина, У.Коннолли, Т.Вартенберга, С.Клэгга и многих других исследователей власти. Делая отбор концепций для обзора, я естественно стремился представить, насколько это вообще возможно, весь основной спектр взглядов и останавливался на самых известных подходах, оказавших наибольшее влияние на развитие представлений о власти.

В их число сознательно не были включены работы отечественных исследователей власти. Сделано это по двум основным причинам. Во-первых, выбор трудов, специально посвященных анализу власти, как уже отмечалось ранее, значительно меньше. При этом во многих современных работах фактически дается изложение западных концепций без попыток предложить свое собственное видение проблемы, что само по себе не удивительно, учитывая высокий уровень социальных исследований и большой интерес к данной проблематике в странах Запада, уже накопивших богатый опыт и [с.56] имеющих глубокие традиции в изучении власти. Во-вторых, поскольку у многих отечественных исследователей доступ к зарубежной социально-философской, социологической и политологической литературе остается весьма ограниченным, я посчитал вполне естественным и целесообразным сконцентрировать внимание – как в данной главе, так и в других главах книги – на западных концепциях власти и проблематике концептуального анализа, которые менее известны отечественной аудитории.

Нет смысла перечислять и объяснять здесь все мои конкретные возражения и несогласия с теми или иными подходами: это будет сделано в процессе рассмотрения ключевых проблем анализа власти. Поэтому в заключении я ограничиваюсь формулировкой основных идей, которые намерен обосновать далее, и выделением общих контуров моего понимания “власти”.

Во-первых, предлагается последовательное и, я надеюсь, логически непротиворечивое понимание власти как “власти над людьми”, которое представляется мне более предпочтительным, чем альтернативные подходы Т.Парсонса, Х.Арендт и их последователей.

Во-вторых, обосновывается диспозиционная концепция власти; власть определяется как определенный вид способности.

В-третьих, автор разделяет льюковскую критику “одномерного” и “двухмерного” взглядов на власть и его идею, что власть не ограничивается сферой поведения (действиями или не-действиями), но включает и формирование преференций объекта (“третье лицо власти).

В-четвертых, отторгаются “негативные” определения власти, предполагающие обязательный конфликт между субъектом и объектом и “отношение нулевой суммы”. Как обосновывается далее, властные отношения могут иметь место и тогда, когда конфликт (преференций или интересов), сопротивление и негативные санкции отсутствуют.

В-пятых, доказывается необходимость включения намерения (со стороны субъекта власти) в содержание понятия власти. [с.57]

Все эти идеи уже неоднократно дискутировались, и предложенные решения разделяются многими исследователями, но не в таком сочетании. Авторы, которые определяют власть в русле веберовской традиции, не согласятся с четвертым пунктом (по меньшей мере), их оппоненты – с первым пунктом (опять же, по меньшей мере). Или, те, кто разделяет диспозиционную концепцию власти, могут быть против включения намерения субъекта в качестве обязательного элемента власти, и т.д.

На мой взгляд, эти пять идей вполне совместимы друг с другом и могут органично войти в ткань предлагаемой концепции. Власть определяется как способность субъекта обеспечить подчинение объекта в соответствии со своими намерениями. Особую роль в моем объяснении власти играет понятие подчинения, выражающее конечный результат властного отношения. Ограничение результата власти подчинением сознания и/или поведения объекта позволяет (1) провести различие между результатом осуществления власти и последствиями осуществления власти (последствиями подчинения объекта субъекту), (2) включить “третье лицо власти” (формирование преференций и сознания объекта) без ссылок на интересы объекта (и тем самым избежать проблем, “сопровождающих” данное понятие) и (3) представить власть как “власть над” (власть над объектом, его сознанием и/или поведением). Тем самым “.власть” приобретает специфику, отличающую ее как от просто способности сделать что-то (“власти для”), так и от способности нанести вред кому-то (“власти против”). Последняя не всегда означает, что субъект имеет власть над объектом (способность добиться подчинения объекта своей воле) и, наоборот, подчинение объекта не обязательно подразумевает, что власть осуществляется противоположно его интересам. Таковы основные идеи, которые будут развиты в данной книге. [с.58]

1 В русских переводах Гоббса, в том числе и в издании на которое делается ссылка, слово “power” переведено как “могущество”, а “authority” как “власть” что, на мой взгляд, совершенно неправомерно. Это вносит путаницу и создает дополнительные трудности для “русскоязычных” исследователей.

Вернуться к тексту

2 В отношении будущего общества между классиками существовали некоторые различия. Маркс (особенно ранний), писал о преодолении всех форм господства и подчинения – не только в политической сфере, но и в сфере трудовых отношений. Энгельс же считал, что отношения авторитета будут иметь место в любом обществе в силу того, что процесс труда связан с организацией и, следовательно, подчинением (Маркс и Энгельс, Т. 25, Ч. 1; Т. 18: 302–305).

Вернуться к тексту

3 Даль обычно употребляет термины “класть”, “контроль”, “влияние” и другие “властные термины” в качестве синонимов, хотя и допускает, что в ряде случаев различия между ними “являются необходимыми и полезными” (Dahl, 1969: 80). Поэтому он использует каузальную терминологий для объяснения всех “властных” терминов.

Вернуться к тексту

4 Анализ “диспозиционной” и “эпизодической” концепций власти будет сделан в пятой главе “Проблема актуального и потенциального”.

Вернуться к тексту

5 Термин “правление предвиденных реакций” (the rule of anticipated reactions) был впервые использован К.Фридрихом для объяснения тех случаев осуществления власти, где субъект действует в соответствии с предпочитаемыми намерениями субъекта, предвидя его реакции.

Вернуться к тексту

6 Некоторые исследователи не согласны с этим утверждением. Например, Д.Болдуин считает, что у Блау “обмен и власть – это отдельные и отличные друг от друга феномены; ни один из них не является разновидностью другого” (Baldwin, 1978: 1231).

Вернуться к тексту

7 Большой вклад в исследование видов власти был также сделан Б.Расселом, Х.Лассуэлом и Э.Кэплэном, Дж. Френчем и Б.Рэйвеном, Т.Парсонсом, Э. Де Креспини, П.Бэкрэком и М.Бэрэтцем, С.Льюксом, У.Коннолли и др.

Вернуться к тексту

8 Истон определяет власть как “авторитарное распределение ценностей” (Easton, 1953, 1965), Алмонд – как “интеграцию и адаптацию” на основе использования или угрозы использования более-менее легитимного физического принуждения” (Almond, 1964), Экстейн – через понятие “авторитет” (authority pattern) (Eckstein, 1973).

Вернуться к тексту

9 На русский язык слово ableness (крайне редко употребляемое в английском языке) нельзя перевести иначе как “способность”, т.е. аналогично слову ability Поэтому его перевод на русский язык как “конкретная способность” был сделан с учетом того смысла, в котором оно употребляется Моррисом.

Вернуться к тексту

10 Некоторые исследователи, например Б.Барнс (Barnes, 1988: 26), сочли поэтому возможным охарактеризовать подход Парсонса как “нормативный детерминизм”. Барнс ставит под сомнение столь всеобъемлющую роль норм, указывая на различные девиации, имеющие место в нормативном регулировании, и утверждая, что многие социальные действия (например, поведение панков или скинхедов) не проистекают из общественных нормативных структур и их нельзя объяснить лишь как нарушение функционирования системы ценностей.

Вернуться к тексту

11 Это ключевой пункт в аргументации Арендт. Однако ее рассуждение не столь убедительно, как это может показаться на первый взгляд: в некотором смысле между приказами полицейского и бандита действительно нет большой (никакой?) разницы; в обоих случаях мы имеем дело с приказом, а не с советом или предложением.

Вернуться к тексту

12 Арендт определяет авторитет как “беспрекословное признание [обязанности повиноваться] теми, кого просят повиноваться” (Аrendt, 1986: 65).

Вернуться к тексту

13 В отечественной социально-философской литературе глубокий анализ концепции М.Фуко был дан В.А.Подорогой (1989) и С.А.Королевым (1997).

Вернуться к тексту

14 Наиболее обстоятельный анализ концепций власти в западной социально-философской и политологической литературе содержится в работах С.Льюкса (Lukes, 1978) и С.Клэгга (Clegg, 1989).

Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		содержание