Библиотека Михаила Грачева

Сталин И.В.

Российская социал-демократическая партия

и ее ближайшие задачи

Человеческому мышлению пришлось испытать много мытарств, мучений и изменений, прежде чем дойти до научно разработанного и обоснованного социализма. Западноевропейским социалистам очень долго пришлось блуждать вслепую в пустыне утопического (несбыточного, неосуществимого) социализма, прежде чем они пробили себе путь, исследовали и обосновали законы общественной жизни и отсюда – необходимость социализма для человечества, С начала прошлого столетия Европа дала много мужественных) самоотверженных) честных работников-ученых, стремившихся разъяснить и решить вопрос о том, что может спасти человечество от недуга, который все более и более усиливается и обостряется вместе с развитием торговли и промышленности. Много бурь, много кровавых потоков пронеслось над Западной Европой ради того, чтобы уничтожить угнетение большинства меньшинством, но горе все же оставалось неразвеянным, раны столь же острыми и муки с каждым днем все более и более невыносимыми. Одной из главных причин этого явления нужно считать то, что утопический социализм [c.11] не выяснял законов общественной жизни, а витал над жизнью, стремился ввысь, тогда как нужна была прочная связь с действительностью. Осуществление социализма утописты ставили ближайшей целью в то время) когда в жизни для его осуществления не было никакой почвы, и – что еще печальнее по своим результатам – утописты ждали осуществления социализма от сильных мира сего, которые, по их мнению, легко могли убедиться в правильности социалистического идеала (Роберт Оуэн, Луи Блан, Фурье и др.). Это воззрение совершенно затушевывало реальное рабочее движение и рабочую массу, являющуюся единственной естественной носительницей социалистического идеала. Утописты не могли понять этого. Они хотели создать счастье на земле законодательством, декларациями, без помощи самого народа (рабочих). На рабочее же движение они не обращали особого внимания и часто даже отрицали его значение. Вследствие этого их теории оставались лишь теориями, проходящими мимо рабочей массы, среди которой совершенно независимо от этих теорий зрела великая мысль, возвещенная в середине прошлого века устами гениального Карла Маркса: "Освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса"... Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

Из этих слов стала ясной та, ныне и для "слепых" очевидная, истина, что для осуществления социалистического идеала необходима самодеятельность рабочих и их объединение в организованную силу независимо от национальности и страны. Необходимо было обосновать эту истину – это великолепно выполнили Маркс и его друг Энгельс, – чтобы заложить прочный [c.12] фундамент мощной социал-демократической партии, которая сегодня, как неумолимый рок, стоит над европейским буржуазным строем, грозя ему уничтожением и построением на его обломках социалистического строя.

Развитие идеи социализма в России шло почти тем же путем, что и в Западной Европе. И в России социалистам долго пришлось блуждать вслепую, прежде чем они дошли до социал-демократического сознаниям научного социализма. И здесь были социалисты, было и рабочее движение, но они шли независимо друг от друга, сами по себе: социалисты – к утопической мечте ("Земля и воля", "Народная воля"), а рабочее движение – к стихийным бунтам. Оба действовали в одни и те же годы (70–80-е годы), не зная друг друга. Социалисты не имели почвы среди трудящегося населения, ввиду чего их действия были отвлеченными, беспочвенными. Рабочие же не имели руководителей, организаторов, ввиду чего их движение выливалось в беспорядочные бунты. Это было главной причиной того, что героическая борьба социалистов за социализм осталась бесплодной и их сказочное мужество разбилось о твердые стены самодержавия. Русские социалисты сблизились с рабочей массой лишь в начале 90-х годов. Они увидели, что спасение – лишь в рабочем классе и что только этот класс осуществит социалистический идеал. Теперь русская социал-демократия все свои усилия и внимание сосредоточивала на том движении, которое происходило в это время среди русских рабочих. Еще недостаточно сознательный и не подготовленный к борьбе русский рабочий старался постепенно выйти из своего безнадежного положения [c.13] и как-нибудь улучшить свою долю. Конечно, в этом движении тогда не было стройной организационной работы, движение было стихийным.

И вот социал-демократия взялась за это несознательное, стихийное и неорганизованное движение. Она старалась развить сознание рабочих, старалась объединить разрозненную и распыленную борьбу отдельных групп рабочих против отдельных хозяев, слить их в общую классовую борьбу, чтобы это была борьба русского рабочего класса против класса угнетателей России, стараясь придать этой борьбе организованный характер.

На первых порах социал-демократия не могла распространить свою деятельность в рабочей массе, ввиду чего она довольствовалась работой в пропагандистских и агитационных кружках. Единственной формой ее работы были тогда занятия в кружках. Целью этих кружков было создать среди самих рабочих такую группу, которая в дальнейшем руководила бы движением. Поэтому эти кружки составлялись из передовых рабочих, – лишь избранные рабочие имели возможность заниматься в кружках.

Но скоро прошел период кружков. Социал-демократия вскоре почувствовала потребность выйти из тесных рамок кружков и распространить свое влияние на широкую рабочую массу. Этому способствовали и внешние условия, В это время стихийное движение особенно поднялось среди рабочих. Кто из вас не помнит тот год, когда почти весь Тифлис был охвачен этим стихийным движением? Неорганизованные забастовки на табачных фабриках и в железнодорожных мастерских следовали одна за другой. У нас это было в [c.14] 1897–1898 годах, а в России – несколько раньше. Необходимо было вовремя прийти на помощь, и социал-демократия поспешила со своей помощью. Началась борьба за сокращение рабочего дня, за отмену штрафов, за повышение заработной платы и т.д. Социал-демократия хорошо знала, что развитие рабочего движения не ограничивалось этими мелкими требованиями, что целью движения являлись не эти требования, что это лишь средство для достижения цели. Пусть эти требования мелки, пусть сами рабочие отдельных городов и районов сегодня борются разрозненно, – сама эта борьба научит рабочих, что полная победа будет достигнута лишь тогда, когда весь рабочий класс пойдет на штурм своего врага как единая, крепкая, организованная сила. Эта же борьба покажет рабочим, что они помимо своего прямого врага – капиталиста – имеют другого, еще более неусыпного врага – организованную силу всего буржуазного класса, нынешнее капиталистическое государство со своим войском, судом, полицией, тюрьмами, жандармерией. Если даже в Западной Европе малейшая попытка рабочего улучшить свое положение наталкивается на буржуазную власть, если в Западной Европе, где уже завоеваны человеческие права, рабочему приходится вести прямую борьбу с властью, – тем более рабочий России в своем движении обязательно столкнется с самодержавной властью, которая является неусыпным врагом всякого рабочего движения не только потому, что эта власть защищает капиталистов, но и потому, что как самодержавная власть она не может мириться с самодеятельностью общественных классов, в особенности же с самодеятельностью такого класса, как [c.15] рабочий класс – угнетенный и забитый больше других классов. Так понимала российская социал-демократия ход движения и все свои усилия употребляла на распространение этих идей среди рабочих. В этом была ее сила и этим объясняется ее великое и победоносное развитие с первого же дня, что показала грандиозная забастовка рабочих петербургских ткацких фабрик в 1896 году.

Но первые победы сбили с толку и вскружили голову некоторым слабым людям. Как некогда утопические социалисты обращали внимание лишь на конечную цель и, ослепленные ею, совершенно не замечали или отрицали реальное рабочее движение, развертывавшееся на их глазах, так некоторые русские социал-демократы, наоборот, все свое внимание уделяли лишь стихийному рабочему движению, его повседневным нуждам. Тогда (пять лет назад) классовое сознание русских рабочих было очень низко. Русский рабочий только-только просыпался от векового сна, и его глаза, привыкшие к темноте, конечно, не замечали всего происходящего в том мире, который открылся ему впервые. У него не было больших потребностей, и его требования не были велики. Русский рабочий еще не шел дальше незначительного увеличения заработной платы или сокращения рабочего времени. О том, что необходимо изменить существующий строй, что нужно уничтожить частную собственность, что необходимо организовать социалистический строй, – обо всем этом русская рабочая масса и представления не имела. Она мало решалась думать также об уничтожении того рабства, в котором прозябает весь русский народ при самодержавной власти, думать о свободе народа, об [c.16] участии народа в управлении государством. И вот в то время как одна часть российской социал-демократии считала своим долгом внести в рабочее движение своп социалистические идеи, другая ее часть, увлеченная экономической борьбой, борьбой за частичное улучшение положения рабочих (как, например, сокращение рабочего времени и повышение заработной платы),– готова была совершенно забыть свой великий долг, свои великие идеалы.

Как и их западноевропейские единомышленники (так называемые бернштейнианцы), они говорили: "Для нас движение – все, конечная цель – ничто". Их совершенно не интересовало, для чего борется рабочий класс, – лишь бы была сама борьба. Развилась так называемая грошовая политика. Дело дошло до того, что в один прекрасный день петербургская газета "Рабочая Мысль"² объявила: "Наша политическая программа – 10-часовой рабочий день, восстановление праздников, отнятых законом 2 июня³" (!!!)^*i.

Вместо того, чтобы руководить стихийным движением, внедрить в массу социал-демократические идеалы и направить ее к нашей конечной цели, эта часть русских социал-демократов превратилась в слепое орудие самого движения; она слепо следовала за недостаточно развитой частью рабочих и ограничивалась формулированием тех нужд, тех потребностей, которые были осознаны в тот момент рабочей массой. Одним словом, она стояла и стучалась в открытую дверь, не смея [c.17] войти в самый дом. Она оказалась неспособной разъяснить рабочей массе конечную цель – социализм или хотя бы ближайшую цель – свержение самодержавия, и, что еще более печально, все это она считала бесполезным и даже вредным. Она смотрела на русского рабочего, как на ребенка и боялась запугать его такими смелыми идеями. И даже помимо этого, по мнению некоторой части социал-демократии, для социализма не требуется никакой революционной борьбы: необходима лишь экономическая борьба – стачки и профессиональные союзы, потребительские и производственные общества) – и социализм уже готов. Она считала ошибкой учение старой международной социал-демократии, доказывающей, что, пока политическая власть не перейдет в руки пролетариата (диктатура пролетариата), невозможно изменение существующего строя, невозможно полное освобождение рабочих. По ее мнению, социализм сам но себе ничего нового не представляет и, собственно говоря, не отличается от существующего капиталистического строя: социализм легко вместится и в существующий строй, и каждый профессиональный союз, даже потребительская лавочка или производственное общество является уже "частью социализма",– говорили они. И вот таким нелепым потопам пнем старой одежды они думали сшить новую одежду страждущему человечеству! Но печальнее всего и само по себе непонятно для революционеров то обстоятельство, что эта часть русских социал-демократов до того расширила учение своих западноевропейских учителей (Бернштейн и Ко), что бесстыдно заявляет: политическая свобода (свобода стачек, союзов, слова и т.д.) совместима с царизмом, и поэтому особая политическая [c.18] борьба, борьба за свержение самодержавия, является совершенно излишней, ибо для достижения цели достаточно, оказывается, одной экономической борьбы, достаточно) чтобы стачки происходили почаще, вопреки запрещению власти, и тогда власть устанет наказывать стачечников, и свобода стачек и собраний придет сама своим ходом.

Таким образом, эти якобы "социал-демократы" доказывали, что русский рабочий все свои силы и энергию должен пожертвовать лишь экономической борьбе и не должен следовать за различными "широкими идеалами". Практически их действия выражались в том, что они считали своим долгом лишь местную работу в том или другом городе. Для них никакого интереса не представляла организация социал-демократической рабочей партии России, наоборот, организация партии являлась для них смешной и забавной игрой, мешающей исполнению их прямого "долга" – экономической борьбе. Стачка и еще раз стачка и сбор копеек для боевых касс – вот альфа и омега их работы.

Вы, несомненно, подумаете, что раз они так сузили свои задачи, раз они отказались от социал-демократизма, эти обожатели стихийного "движения" сделают многое, по крайней мере для этого движения. Но и тут мы обмануты. В этом нас убеждает история петербургского движения. Его блестящее развитие и смелое продвижение на первых порах, в 1895–1897 годах, впоследствии сменилось блужданием вслепую, и, наконец, движение остановилось на одной точке. Это не удивительно: все усилия "экономистов" создать прочную организацию для экономической борьбы неизменно наталкивались на крепкую стену власти и всегда разбивались о нее. [c.19] Ужасные полицейские условия уничтожали всякую возможность каких бы то ни было экономических организаций. И стачки не приносили пользы, так как из 100 стачек 99 душились в полицейских тисках, рабочих беспощадно выбрасывали из Петербурга и их революционную энергию безжалостно высасывали тюремные стены и сибирские морозы. Мы глубоко убеждены, что в этой задержке (конечно, сравнительной) движения виноваты не только внешние, полицейские условия; тут не меньше повинна задержка в развитии самих идей, классового сознания, и отсюда – падение революционной энергии рабочих.

Ввиду того, что наряду с развитием движения рабочие не могли широко понять высокие цели и содержание борьбы, так как знамя, под которым приходилось бороться русскому рабочему, оставалось старым, выцветшим тряпьем со своим копеечным девизом экономической борьбы, – рабочие должны были внести в эту борьбу меньше энергии, меньше увлечения, меньше революционных стремлений, ибо великая энергия рождается лишь для великой цели.

Но опасность, грозящая вследствие этого движению, была бы большей, если бы условия нашей жизни с каждым днем все более настойчиво не толкали русских рабочих к прямой политической борьбе. Даже простая, небольшая стачка в упор ставила перед рабочими вопрос о нашем политическом бесправии, сталкивала их с властью и вооруженной силой и явно доказывала недостаточность исключительно экономической борьбы. Поэтому вопреки желанию этих самых "социал-демократов" борьба с каждым днем все более и более принимала явно политический характер. Каждая [c.20] попытка пробудившихся рабочих открыто выразить свое недовольство существующим экономическим и политическим положением, под гнетом которого стонет сегодня русский рабочий, каждая попытка освободиться от гнета толкала рабочих к такого рода манифестациям, где оттенок экономической борьбы все более и более стушевывался. Первомайские праздники в России пробили путь к политической борьбе и политическим демонстрациям. И русский рабочий к единственному старому средству своей борьбы – к стачке прибавил новое могучее средство – политическую демонстрацию, впервые испробованную во время грандиозной харьковской маевки в 1900 году.

Таким образом, российское рабочее движение благодаря своему внутреннему развитию от пропаганды в кружках и экономической борьбы посредством стачек переходило на путь политической борьбы и агитации.

Этот переход заметно ускорился, когда рабочий класс увидел на арене борьбы элементы других общественных классов России, идущих с твердым решением – завоевать политическую свободу.

II

Под игом царского режима стонет не только рабочий класс. Тяжелая лапа самодержавия душит и другие общественные классы. Стонет распухшее от постоянной голодовки русское крестьянство, обнищавшее вследствие непосильных налоговых тягот, отданное в жертву торгашам-буржуям и "благородным" помещикам. Стонет мелкий городской люд, мелкие служащие государственных и частных учреждений, мелкое [c.21] чиновничество – в общем то многочисленное мелкое городское население, существование которого, так же как и рабочего класса, не обеспечено и которое имеет основание быть недовольным своим общественным положением. Стонет часть мелкой и даже средней буржуазии, которая не может примириться с царским кнутом и нагайкой, особенно образованная часть буржуазии, так называемые представители свободных профессий (учителя, врачи, адвокаты, студенты и вообще учащиеся). Стонут угнетенные нации и вероисповедания в России, в том числе гонимые со своей родины и оскорбленные в своих святых чувствах поляки, финны, права и свободу которых, дарованные им историей, самодержавие нагло растоптало. Стонут постоянно преследуемые и оскорбляемые евреи, лишенные даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные, – права жить везде, права учиться в школах, права служить и т.д. Стонут грузины, армяне и другие нации, лишенные права иметь свои школы, работать в государственных учреждениях, вынужденные подчиниться той позорной и угнетающей политике руссификации, которую с таким рвением проводит самодержавие. Стонут многие миллионы русских сектантов, которые хотят веровать и исповедывать так, как им подсказывает их совесть, а не так, как желают православные попы. Стонут... но всех угнетаемых, всех преследуемых российским самодержавием не перечислить. Их так много, что если бы все они поняли это и поняли, где их общий враг, российская деспотическая власть не просуществовала бы и одного дня. К сожалению, русское крестьянство еще забито вековым рабством, нищетой и темнотой, оно просыпается лишь [c.22] теперь, оно еще не поняло, где его враг. Угнетенные нации России не могут даже и думать о том, чтобы своими собственными силами освободить себя, пока против них стоит не только русское правительство, но даже русский народ, еще не осознавший, что их общий враг – самодержавие. Остаются рабочий класс, мелкое городское население и образованная часть буржуазии.

Но буржуазия всех стран и наций прекрасно умеет присваивать плоды, добытые не ее победой, прекрасно умеет загребать жар чужими руками. У нее никогда не бывает желания рисковать своим сравнительно привилегированным положением в борьбе с сильным врагом, в борьбе, выиграть которую пока еще не так легко. Несмотря на то, что она недовольна, ей все-таки живется не плохо, и потому она с удовольствием уступает рабочему классу и вообще простому народу право подставлять свою спину под казачьи нагайки, солдатские пули, бороться на баррикадах и т.д. Сама она "сочувствует" борьбе и в лучшем случае "возмущается" (про себя) по поводу той жестокости, с которой озверевший враг усмиряет народное движение. Она боится революционных действий и только в последние минуты борьбы, когда она ясно видит бессилие врага, сама переходит к революционным мерам. Этому учит нас опыт истории... Только рабочий класс и вообще народ, которому в борьбе нечего терять кроме своих цепей, – только они представляют собой действительную революционную силу. И опыт России, хотя он еще и беден, подтверждает эту старую истину, которой учит нас история всех революционных движений.

Из представителей привилегированного сословия только часть студенчества показала свою решимость [c.23] бороться до конца за свои требования. Но мы не должны забывать того, что и эта часть студенчества состоит из сыновей тех же угнетенных граждан, и притом студенчество как учащаяся молодежь, пока оно еще не окунулось в житейское море и не заняло там определенного общественного положения, больше всех склонно к идеальным устремлениям, зовущим его к борьбе за свободу.

Так или иначе, в настоящее время студенчество выступает в движении "общества" почти как главарь, передовой отряд. Вокруг него группируется сегодня недовольная часть различных общественных классов. Вначале студенчество пыталось бороться с помощью перенятого от рабочих средства – стачек. Но когда правительство на их стачки ответило зверским законом ("Временными правилами"⁴) согласно которому бастовавшие студенты рекрутировались в солдаты, у студенчества осталось лишь одно средство борьбы – потребовать помощи у русского общества и от стачек перейти к уличным демонстрациям. Студенчество так и поступило. Оно не сложило оружия, а, наоборот, стало бороться еще мужественнее и решительнее. Вокруг него сгруппировались угнетенные граждане, им протянул руку помощи рабочий класс, и движение стало мощным, угрожающим для власти. Вот уже два года правительство России ожесточенно, но безрезультатно ведет борьбу против непокорных граждан с помощью своих многочисленных войск, полиции и жандармов.

События последних дней показывают, что поражение политических демонстраций невозможно. Случаи в первых числах декабря в Харькове, Москве, Нижнем [c.24] Новгороде, Риге и т.д. показывают, что в настоящее время общественное недовольство проявляется уже сознательно и это недовольное общество готово перейти от молчаливого протеста к революционным действиям, Но требования, выставленные студенчеством, требования свободы учения, свободы внутренней университетской жизни чрезмерно узки для широкого общественного движения. Для объединения всех участников этого движения необходимо знамя, знамя, понятное и близкое для всех, объединяющее все требования. Таким знаменем является свержение самодержавия. Лишь на развалинах самодержавия возможно построить общественный строй, опирающийся на участие народа в управлении государством, обеспечивающий свободу и учения, и стачек, полова, и религии, и национальностей и т.д. и т.д. Лишь такой строй даст народу средство своей защиты от всяких угнетателей, от торгашей и капиталистов, от духовенства, дворянства, лишь такой строй откроет свободный путь к лучшему будущему, к свободной борьбе за установление социалистического строя.

Конечно, студенчество своими силами не может вести эту грандиозную борьбу, его слабые руки не смогут держать это тяжелое знамя. Для того, чтобы держать его, нужны руки более сильные, и в нынешних условиях такой силой является лишь объединенная сила рабочего народа. Следовательно, рабочий класс должен взять из слабых рук студенчества знамя всей России и, написав на нем: "Долой самодержавие! Да здравствует демократическая конституция!",– повести русский народ к свободе. Студентам же мы должны быть благодарны за преподанный ими нам урок: они показали, [c.25] какое большое значение имеет политическая демонстрация в революционной борьбе.

Уличная демонстрация интересна тем, что она быстро вовлекает в движение большую массу населения, сразу знакомит, ее с нашими требованиями и создает ту благоприятную широкую почву, на которой мы смело можем сеять семена социалистических идей и политической свободы. Уличная демонстрация создает уличную агитацию, влиянию которой не может не поддаться отсталая и робкая часть общества^*ii. Достаточно человеку выйти во время демонстрации на улицу, чтобы увидеть мужественных борцов, понять, ради чего они борются, услышать свободную речь, зовущую всех на борьбу, боевую песнь, изобличающую существующий строй, вскрывающую наши общественные язвы, Потому-то власть больше всего боится уличной демонстрации. Вот почему она грозит сурово наказать не только демонстрантов, но и "любопытствующих". В этом любопытстве народа скрывается главная опасность для власти: сегодняшний "любопытствующий" завтра как демонстрант соберет вокруг себя новые группы "любопытствующих". А такие "любопытствующие" сегодня в каждом крупном городе насчитываются десятками тысяч. Российский житель теперь уже больше не прячется, как прежде, заслышав о том, что где-то происходят беспорядки ("чего доброго, как бы и меня не привлекли, лучше уж убраться",– говорил он [c.26] раньше),– сегодня он стремится к месту беспорядков и "любопытствует": из-за чего происходят эти беспорядки, ради чего столько народа подставляет свою спину казачьим нагайкам.

В этих условиях "любопытствующие" перестают равнодушно слушать свист нагаек и сабель, "Любопытствующие" видят, что демонстранты собрались на улице для того, чтобы высказать свои желания и требованиям власть же им отвечает избиением и зверским подавлением. "Любопытствующий" уже не бежит от свиста нагаек, а наоборот, подходит ближе, а нагайка уже не может разобрать, где кончается простой "любопытствующий" и где начинается "бунтовщик", Теперь нагайка, соблюдая "полное демократическое равенство", не различая пола, возраста и даже сословия, разгуливает по спинам и тех и других. Этим нагайка оказывает нам большую услугу, ускоряя революционизирование "любопытствующего". Из оружия успокоения она становится оружием пробуждения.

Поэтому пусть уличные демонстрации не дают нам прямых результатов, пусть сила демонстрантов сегодня еще очень слаба для того, чтобы этой силой вынудить власть немедленно же пойти на уступки народным требованиям, – жертвы, приносимые нами сегодня в уличных демонстрациях, сторицей будут возмещены нам. Каждый павший в борьбе или вырванный из нашего лагеря борец подымает сотни новых борцов. Мы пока еще не раз будем биты на улице, еще не раз выйдет правительство победителем из уличных боев. Но это будет "пиррова победа". Еще несколько таких побед – и поражение абсолютизма неминуемо. Сегодняшней победой он готовит себе поражение. И мы, [c.27] твердо убежденные в том, что этот день наступит, что этот день недалек, идем под удары нагаек для того, чтобы сеять семена политической агитации и социализма.

Власть не менее нас убеждена, что уличная агитация – смертный приговор для нее, что достаточно еще пройти 2–3 годам – и перед ней встанет призрак народной революции. Устами екатеринославского губернатора правительство на этих днях объявило, что оно "не остановится даже перед крайними мерами, чтобы уничтожить малейшие попытки уличной демонстрации". Как видите, это заявление пахнет пулями и, возможно, даже снарядами, но мы думаем, что пуля – средство не менее возбуждающее недовольство, чем нагайка. Мы не думаем, чтобы правительство даже этими "крайними мерами" сумело задержать надолго политическую агитацию и этим воспрепятствовало ее развитию. Мы надеемся, что революционная социал-демократия сумеет приспособить свою агитацию и к новым условиям, которые создаст правительство введением этих "крайних мер". Во всяком случае, социал-демократия бдительно должна следить за событиями, должна быстро использовать уроки этих событий и умело приспособлять свои действия к изменяющимся условиям.

Но для этого социал-демократии необходима сильная и тесно сплоченная организация, а именно – организация партии, которая будет сплочена не только по названию, но и по своим основным принципам и тактическим взглядам. Наша задача – работать над созданием такой сильной партии, которая будет вооружена твердыми принципами и несокрушимой конспирацией. [c.28]

Социал-демократическая партия должна использовать новое начавшееся уличное движение, она должна взять в свои руки знамя российской демократии и повести ее к желанной для всех победе!

Таким образом, перед нами открывается период преимущественно политической борьбы. Такая борьба неизбежна для нас, ибо в существующих политических условиях экономическая борьба (стачки) не может дать чего-либо существенного. Стачки и в свободных государствах – обоюдоострое оружие: даже там, несмотря на то что рабочие имеют средства борьбы – политическую свободу, крепкие организации рабочих союзов, богатые кассы, – стачки часто кончаются поражением рабочих. А у нас, где стачка является преступлением, которое карается арестом, подавляется вооруженной силой, где запрещены всякие рабочие союзы, – у нас стачки приобретают значение лишь протеста. Но для протеста демонстрации являются более сильным оружием. В стачках сила рабочих распылена, в них участвуют рабочие лишь одного завода или нескольких заводов, в лучшем случае, одной профессии, организация всеобщей стачки очень затруднительна даже в Западной Европе, а у нас и вовсе невозможна, – в уличных же демонстрациях рабочие сразу объединяют свои силы.

Из этого видно, насколько узко смотрят на дело те "социал-демократы", которые хотят замкнуть рабочее движение в рамки экономической борьбы и экономических организаций, уступая политическую борьбу "интеллигенции", студентам, обществу и предоставляя рабочим лишь роль вспомогательной силы. История учит, что при таких условиях рабочие будут вынуждены таскать каштаны из огня лишь для буржуазии. [c.29] Буржуазия обычно с удовольствием пользуется мускулистыми руками рабочих в борьбе против самодержавной власти, и, когда победа уже завоевана, она присваивает ее результаты, а рабочих оставляет с пустыми руками. Если и у нас так пойдет дело, рабочие ничего из этой борьбы не получат. Что касается студентов и других протестантов из общества, ведь они – та же буржуазия. Достаточно им дать совершенно безобидную "общипанную конституцию", предоставляющую народу ничтожные права, чтобы все эти протестанты запели иным волосом: они станут восхвалять "новый" режим. Буржуазия находится в постоянном страхе перед "красивым призраком" коммунизма и во всех революциях старается кончить дело там, где оно лишь только начинается. Получив незначительную выгодную ей уступку, она, запуганная рабочими, протягивает власти руку примирения и бесстыдно продает дело свободы^*iii.

Только рабочий класс является надежной опорой подлинной демократии. Только он не может пойти на соглашение с самодержавием из-за какой-нибудь уступки и не даст усыпить себя, когда ему начнут сладко петь под звуки конституционной лютни.

Поэтому для демократического дела в России чрезвычайно большое значение имеет то, сумеет ли рабочий класс стать во главе общего демократического движения или же он будет плестись в хвосте движения как вспомогательная сила "интеллигенции", т. е. буржуазии. В первом случае результатом свержения [c.30] самодержавия будет широкая демократическая конституция, которая предоставит равные права и рабочему, и забитому крестьянину, и капиталисту. Во втором случае мы будем иметь результатом ту "общипанную конституцию", которая не меньше, чем абсолютизм, сумеет растоптать требования рабочих и предоставит народу лишь призрак свободы.

Но для этой руководящей роли рабочий класс должен организоваться в самостоятельную политическую партию. Тогда ему не страшны будут в борьбе с абсолютизмом никакие измены и предательства со стороны его временного союзника – "общества". С того момента, как это "общество" изменит делу демократии, рабочий класс сам, своими собственными силами поведет это дело вперед, – самостоятельная политическая партия даст ему необходимую для этого силу.

Газета "Брдзола" ("Борьба") № 2–3,

Перевод с грузинского

[c.31]

^*i Необходимо отметить, что в последнее время петербургский "Союз борьбы" и редакция его газеты отказались от своего прежнего, исключительно экономического, направления и стараются внести в свои действия идеи политической борьбы.

Вернуться к тексту

^*ii Нелегальная книга, агитационная листовка в нынешних условиях России с громадной трудностью доходят до каждого жителя. Хотя плоды распространения нелегальной литературы велики, но в большинстве случаев оно охватывает лишь меньшую часть населения.

Вернуться к тексту

^*iii Здесь, конечно, мы не имеем в виду ту интеллигенцию, которая уже отрекается от своего класса и борется в рядах социал-демократов. Но такие интеллигенты – лишь исключение, они "белые вороны"

Вернуться к тексту

² "Рабочая Мысль" – газета, откровенно проводившая оппортунистические взгляды "экономистов"; выходила с октября 1897 года по декабрь 1902 года. Вышло 16 номеров. – 17. [c.394]

Вернуться к тексту

³ Закон 2 июня 1897 года устанавливал рабочий день для рабочих промышленных предприятий и железнодорожных мастерских продолжительностью в 11½ часов; законом одновременно было сокращено число праздничных дней для рабочих. – 17. [c.394]

Вернуться к тексту

⁴ Имеются в виду "Временные правила об отбывании воинской повинности воспитанниками высших учебных заведений", утвержденные правительством 29 июля 1899 года. На основании этих правил студенты, участники коллективных выступлений против полицейского режима, установленного в высших учебных заведениях, исключались из них и зачислялись рядовыми в царскую армию на срок от одного года до трех лет. – 24. [c.394]

Вернуться к тексту

Предыдущая публикация

Алфавитный указатель сочинений И.В. Сталина   Содержание тома 1 сочинений И.В. Сталина

Следующая публикация