предыдущая |
следующая |
|||
оглавление |
Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –
М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 414–423.
Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 579–580.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста
на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
Марта 1, 1788 г.
К народу штата Нью-Йорк
В основе пятого desideratum, показывающего пользу сената, лежит отсутствие должного чувства национального достоинства. Без отборного, надежного органа [c.414] власти в правлении безграмотная и непоследовательная политика – плод помянутых выше причин – не только подорвет уважение к нашей стране со стороны иноземных держав, но и лишит наши федеральные советы понимания необходимости прислушиваться к мнению внешнего мира, что, пожалуй, не менее важно, чтобы быть достойным, а не только искать уважения и доверия.
Внимание к суждениям других народов важно всем правительствам по двум причинам. Во-первых, независимо от достоинств того или иного замысла или меры по целому ряду соображений желательно, чтобы они выглядели в глазах других народов как результат мудрой и честной политики. Во-вторых, в сомнительных случаях, в особенности когда федеральными советами вдруг овладеет какое-нибудь сильное пристрастие или мгновенный интерес, предполагаемое или обнародованное мнение беспристрастного мира послужит лучшим советчиком, к которому нужно прислушаться. Чего только не потеряла Америка из-за того, что иноземные державы не признавали за ней статуса государства? Скольких ошибок и несуразностей могла бы избежать, если бы справедливость и уместность принимаемых ею мер проверялись в свете того, как они представляются непредвзятой части человечества?
Однако как ни необходимо чувство национального достоинства, совершенно очевидно, что ни один многолюдный и непостоянный по составу орган не может обладать им в достаточной степени. Это чувство присуще лишь числу столь малому, чтобы хвала и хула, расточаемые общественным мерам, падали на долю каждого, или же такому собранию, члены которого служат на общественном поприще достаточно долго, чтобы их слава и высокое положение были нераздельны с добрым именем и процветанием всего общества. Вряд ли, когда представители Род-Айленда, избираемые всего на полгода, обдумывали свои чудовищные меры для этого штата, их остановила бы мысль о том, в каком свете подобные деяния будут восприняты другими народами или даже их родными штатами; хотя можно не сомневаться – если бы им требовалось согласие отборного и надежного органа, уважение к национальному достоинству предотвратило бы те беды, которые теперь расхлебывает обманутое население Род-Айленда. [c.415]
Добавлю и шестой недостаток – отсутствие, в ряде важных случаев, должной ответственности правительства перед народом – недостаток, являющийся следствием частых выборов, которые, проводись они иначе, такую ответственность породили бы. Упрек этот, возможно, покажется не только неожиданным, но и парадоксальным. Тем не менее, поразмыслив над его сутью, придется признать, что он так же неопровержим, как и весьма важен.
Чтобы ответственность проявлялась разумно, она должна ограничиваться задачами, подвластными органу, отвечающему за их решение, а чтобы быть действенной – распространяться лишь на подвластные ему дела, о которых избиратели могут составить себе определенное мнение. Задачи, стоящие перед правительством, можно разделить на две основные группы. Решение первых зависит от мер, каждая из которых дает немедленный и ощутимый результат; решение вторых требует ряда последовательных мер, с толком избранных и крепко взаимосвязанных, которые сказываются на жизни общества постепенно и незаметно. Вряд ли нужно объяснять, каково значение этих последних для процветания любой страны. И так же очевидно, что ассамблея, избранная на столь короткий срок, что не успевает создать даже одно-два звена из цепи мер, определяющих благосостояние народа, не может нести ответственность за конечный результат – ведь несправедливо было бы требовать, чтобы управляющий или арендатор, допущенный хозяйствовать на какой-нибудь год, отвечал за все имение или усовершенствования в нем, на завершение которых требуется по меньшей мере с полдюжины лет. Вот и народ не может оценить, какова доля влияния годичной ассамблеи на события, исход которых является результатом взаимодействия многих и осуществляющихся в течение нескольких лет мер. Во всяком случае, весьма трудно установить личную ответственность среди членов многочисленного собрания даже за те действия, которые немедленно, непосредственно и ощутимо сказались на избирателях.
Возместить этот недостаток может лишь дополнительный орган в законодательном ведомстве – орган, который, будучи достаточно постоянным, чтобы обеспечить [c.416] решение задач, требующих длительного внимания, и осуществление целого ряда мер, по праву сможет считаться ответственным за решение этих задач.
До сих пор я рассматривал те обстоятельства, которые свидетельствуют о необходимости иметь хорошо сформированный сенат, лишь в той плоскости, в какой это касается представителей народа. Не побоюсь добавить, что народу, столь мало ослепленному предрассудками или развращенному лестью, как тот, к которому я обращаюсь, подобное учреждение может подчас оказаться весьма полезным в качестве необходимой защиты от собственных сиюминутных ошибок или заблуждений. Хотя при всех правлениях, а при свободно избранных правительствах в особенности, трезвый и здравый ум всего общества должен рано или поздно, но всегда возобладать над взглядами правителей, однако бывают такие мгновения в ходе общественных дел, когда народ, разжигаемый случайными страстями, или желанием обрести неположенные блага, или введенный в заблуждение искусной ложью заинтересованных лиц, может добиваться мер, которые впоследствии сам же будет с такой же страстной готовностью порицать и проклинать. В такие поворотные мгновения сколь благотворным будет вмешательство умеренного и уважаемого сообщества граждан, дабы приостановить ход событий и смягчить удар, наносимый народом самому себе, пока здравый смысл, справедливость и истина не овладеют вновь умами и сердцами людей! Скольких жестоких бед избежали бы афиняне, если бы их правительство позаботилось о подобном оборонительном щите против тирании собственных страстей! Тогда бы этот свободный народ не заслужил бы упрека в том, что одних и тех же граждан сегодня одаривал цикутой, а назавтра возводил им памятники.
Мне могут сказать, что народ, разбросанный по столь обширной территории, не подвержен, в отличие от сгрудившегося на маленьком пространстве, заразе буйных страстей или опасности объединиться ради достижения дурных целей. Я никоим образом не намерен отрицать важность этого отличия. Напротив, в одной из предшествующих статей я старался показать, что именно это обстоятельство входит в число главных доводов [c.417] в пользу конфедеративной республики (см. статью 10. – Ред.). Меж тем это преимущество никак не отменяет полезности дополнительных мер предосторожности. Уместно, пожалуй, даже заметить, что то же самое обстоятельство – разбросанность населения по большой территории, – которое избавляет американцев от многих опасностей, неизбежных для малых республик, может сделать их жертвой другой беды – надолго оказаться в плену измышлений, ловко придуманных и успешно распространяемых заинтересованными в том лицами.
Все эти соображения покажутся достаточно весомыми, если вспомнить то, что мы знаем из истории: ни одна более или менее долго просуществовавшая республика не обходилась без сената. Долго же, по правде сказать, просуществовали лишь три республики – Спарта, Рим и Карфаген. В первых двух сенаторы занимали свои посты пожизненно. Каким сенат был в Карфагене, нам мало что известно. По отдельным дошедшим до нас сведениям можно предположить, что в этом отношении он не отличался от двух других. Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что он так или иначе служил оплотом против присущих народу колебаний и что малый совет, образованный из нескольких сенаторов, назначался пожизненно, а освободившиеся в нем места заполнялись по усмотрению его членов. Эти примеры, хотя и непригодные для подражания, ибо противопоказаны духу американского народа, тем не менее, когда сравниваешь их с кратковременным и буйным существованием других древних республик, являют собою весьма поучительные свидетельства тому, насколько необходимо иметь учреждение, которое сочетало бы в себе надежное постоянство и свободу. Я отнюдь не закрываю глаза на ряд обстоятельств, которые отличают американское правительство от других народных правительств, как древних, так и нынешних, и требуют, чтобы сравнения, тем паче выводы, делались тут с крайней осторожностью. Однако, отдавая должное этому соображению, не станем отрицать и многие сходные между ними черты, которые делают эти примеры заслуживающими нашего внимания. Многие недостатки, которые, как мы видели, могут быть [c.418] восполнены только таким учреждением, как сенат, присущи всем многочисленным по составу собраниям, часто избираемым народом, да и самому народу. Присущи ему и другие, которые требуют надзора над подобным учреждением. Народ по собственной воле своих интересов никогда не предаст. Но их вполне могут предать представители, избранные народом, и такая опасность явно больше там, где все законодательные полномочия вручены одному-единственному органу, нежели там, где для любого законодательного акта требуется согласие между двумя раздельными и непохожими друг на друга учреждениями.
Различие, весьма обнадеживающее, между американской и другими республиками заключается в принципе представительства, который является точкой опоры для нашего движения, но который, как полагают, был неизвестен всем прочим или по крайней мере древним республикам. То, как трактуется это различие в рассуждениях, изложенных в предыдущих статьях, уже показало, что я не склонен отрицать его наличие или же недооценивать его значения (см. статью 14. – Peд.). Еще меньше хотелось бы промолчать по поводу того, что утверждение, будто древние ничего не знали о представительстве, не вполне соответствует истине – во всяком случае, в той степени, в какой об этом обычно говорится. Не вдаваясь в подробности, которые были бы здесь излишни, сошлюсь лишь на несколько известных фактов в поддержку той точки зрения, какой придерживаюсь.
В истых демократиях Греции многие обязанности исполнительной власти исправлялись вовсе не народом, а должностными лицами, им избираемыми и представлявшими народ в этой его функции.
До реформ Солона Афинами правили девять архонтов, ежегодно избиравшихся всем народом. Какая степень власти предоставлялась этим правителям, по-видимому, покрыто завесой. Вслед за этим периодом, как известно, существовала ассамблея, сначала из четырех, а затем из шести сотен членов, ежегодно избиравшихся народом и частично представлявших его как законодательную [c.419] власть, поскольку эта ассамблея не только была связана с народом по части законодательства, но представляла на суд народа подготовленные ею проекты законов. Также и карфагенский сенат, каковы бы ни были его полномочия и срок, на который он назначался, по-видимому, избирался народом путем голосования. Сходные примеры можно найти в большей части, если не во всех древних правлениях.
В Спарте, наконец, были эфоры, а в Риме – трибуны; и тот и другой орган, весьма малочисленный, избирался ежегодно всем народом и рассматривался как представительство. Космы на Крите также ежегодно избирались народом, и некоторые авторы рассматривают их как сходные с представительными учреждениями Спарты и Рима с тою разницей, что на Крите право выбора представительного органа путем голосования предоставлялось лишь части граждан.
Из этих фактов, число которых можно умножить, совершенно ясно, что принцип представительства отнюдь не был неизвестен древним и вовсе не чужд их политическим структурам. Истинное различие между древними формами республиканского правления и принятой в Америке в другом: в полном исключении народа, который представляется общенародным собранием, из участия в правлении в Америке, а не в полном исключении представителей народа из правления в древних республиках. Различие это, если придать ему верный смысл, несомненно, оставляет преимущество, и весьма значительное, за Соединенными Штатами. Однако, говоря об этом преимуществе, не будем забывать, что оно тесно связано с преимуществом огромной территории. Вряд ли можно полагать, что любая форма представительного правления успешно состоялась бы в крохотных владениях, какими располагали демократии Греции.
В ответ на эти доводы, подсказанные здравым смыслом, подтвержденные примерами и подкрепленные нашим собственным опытом, ревностные противники конституции, вероятно, не откажут себе в удовольствии вновь повторить, что сенат, не назначаемый непосредственно народом, да еще со сроком на шесть лет, непременно исподволь приобретет господствующую силу и в итоге превратится в тираническую аристократию. [c.420]
На такое общее возражение достанет и общего ответа. А именно – что свободе равно угрожает само злоупотребление свободой, как и злоупотребление властью, что есть немало примеров как тому, так и другому и что в Соединенных Штатах следует скорее опасаться первого, нежели второго. Но можно дать и более подробный ответ.
Прежде чем такой переворот мог бы произойти, сенат, позволю себе заметить, должен первым делом разложиться сам, затем разложить законодательные собрания штатов, затем палату представителей и, наконец, весь народ. Совершенно очевидно, что в первую очередь, прежде чем совершить попытку переворота, сенат должен полностью переродиться сам. Не разложив законодательные собрания штатов, сенат не сможет предпринять дальнейших попыток, ибо постоянная смена в этих органах власти полностью обновляет весь их состав. Если же меры по разложению палаты представителей не удадутся, противодействия этого равного сенату органа правления обрекут все попытки на полный провал, а если не удастся разложить широкие слои народа, очередные выборы передадут полномочия новым представителям, которые тотчас вернут все на круги своя. Так найдется ли тот, кто способен убедить себя, будто предлагаемый нам сенат может каким-либо способом, доступным человеку, достичь этих подсказанных славолюбием целей, преодолев все перечисленные здесь препятствия?
Если здравый смысл отвергает подобное подозрение, то и опыт выносит тот же приговор. Наиболее удачным примером может послужить сему штат Мэриленд. В этом штате сенат выбирают так же, как это предлагается для выборов в федеральный сенат, то есть косвенно, или многоступенчато, и на срок на один год меньший, чем тот, на который будет избираться федеральный сенат. Сенат Мэриленда отличается также несколькими прерогативами: так, открывающиеся в течение созыва вакансии заполняются самим сенатом, к тому же члены мэрилендского сената не подлежат ротации, как это предусматривается в случае федерального сената. Есть еще несколько менее значительных различий, которые, пожалуй, могут дать пищу для красочных обвинений по адресу первого, хотя вряд ли относятся ко второму. Таким образом, [c.421] если федеральный сенат и в самом деле представляет собой угрозу, о которой столь громко вопят его противники, какие-то признаки таковой должны были бы проявиться в сенате штата Мэриленд, Однако ничего подобного почему-то не обнаруживается. Напротив, подозрения, которые поначалу питали люди одного толка с теми, кто с таким страхом взирает на соответственные статьи в федеральной конституции, постепенно иссякли, а государственное устройство Мэриленда при благотворном воздействии этой ветви власти с каждым днем получает все большее признание, с каковым вряд ли могут соперничать другие штаты.
Однако если есть пример, который должен заставить замолчать любые подозрения на этот счет, то мы найдем его в Британии. Британская разновидность сената не избирается на срок в шесть лет, а от его членов не требуется ни принадлежности к почтенной семье, ни состояния. Это наследственная ассамблея, образованная из крупнейшей аристократии. Палата представителей избирается там не на два года и отнюдь не всем народом, а на семь лет и в значительной мере весьма небольшой частью населения. Как же тут не узреть узурпацию власти и тиранию аристократии, каковые в ближайшем будущем ожидают и Соединенные Штаты! К несчастью, однако, для тех, кто придерживается антифедеральных взглядов, из истории Британии известно, что ее наследственная палата не сумела даже защитить себя от постоянных наскоков со стороны палаты представителей и, потеряв поддержку монарха, была сокрушена весом народного органа.
Если мы обратимся к опыту древних, примеры, почерпнутые из их истории, также будут свидетельствовать в пользу наших доводов. В Спарте сенату с его пожизненными членами предпочли эфоров – народных представителей, избиравшихся на один год, и постепенно, а затем и окончательно вся власть перешла к ним. Римские трибуны, представители народа, почти во всех своих спорах с пожизненным сенатом, как известно, одерживали верх и в конце концов полностью его победили. Это обстоятельство особенно примечательно, поскольку во всех действиях от трибунов требовалось единодушие, даже когда их число возросло до десяти. Отсюда следует, что та ветвь свободного [c.422] правления, на стороне которой стоит народ, владеет неодолимой силой. Сюда же можно добавить пример Карфагена, где сенат, по свидетельству Полибия, вместо того чтобы употребить данную ему власть в бурный для страны период, к началу второй Пунической войны утратил почти все то влияние, какое ему первоначально принадлежало.
Все эти факты вместе взятые не только позволяют прийти к окончательному выводу, что федеральный сенат не сможет, исподволь захватывая власть, переродиться в независимую аристократическую палату; более того, если такое превращение и произойдет по причинам, которые человеку не дано предвидеть, палата представителей, поддержанная народом, всегда сумеет восстановить первоначальную форму и принципы государственного устройства. Против силы непосредственных представителей народа ничто не сможет устоять, даже сенат, полномочия которого утверждены конституцией, – ничто, кроме неуклонного следования просвещенной политике и приверженности общественному благу, какие единственно позволят этой ветви законодательной власти разделить с другой ее ветвью любовь и поддержку самого народа.
Публий [c.423]
предыдущая |
следующая |
|||
оглавление |