Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Мая 28, 1788 г.

Теперь приступим к рассмотрению судебной системы предлагаемого правительства.

При анализе дефектов существующей конфедерации было ясно указано на необходимость федерального отправления правосудия¹. Менее всего нужно повторять соображения, на которых настаивали в этой статье, ибо уместность самого института теоретически не оспаривается. Были подняты лишь проблемы, касающиеся его устройства и размаха. Наши замечания соответственно ими и ограничатся.

Способ устройства, по-видимому, охватывает несколько вопросов. 1. Порядок назначения судей. 2. Срок их нахождения на своих постах. 3. Разделение судебной власти между различными судами и их отношения друг с другом.

Первый. Порядок назначения судей. Тот же самый, что и назначение должностных лиц Союза в целом, поскольку он подробнейшим образом рассмотрен в двух последних статьях, тут нет необходимости повторяться.

Второй. Срок нахождения судей на их постах. Это главным образом касается продолжительности их пребывания в должности, условий вознаграждения и мер предосторожности, обеспечивающих их ответственность.

Согласно плану конвента, все судьи, назначенные Соединенными Штатами, сохраняют свои посты, пока их поведение является безупречным, что соответствует конституциям штатов, получившим наибольшее одобрение;

среди них конституция нашего штата. То, что противники плана поставили под сомнение его уместность, – серьезнейший симптом расстройства их восприятия и [c.502] суждений, вызванный бешеным желанием изыскивать возражения. Введение критерия безупречного поведения на время пребывания в судебной должности, несомненно, одно из самых ценных современных усовершенствований практики правления. При монархии это отличный барьер против деспотизма князя, при республике – не менее великолепный барьер против посягательств и угнетения со стороны избранного органа. Это наилучшее средство, которое может разработать любое правительство для обеспечения неуклонного, справедливого и беспристрастного исполнения законов.

При внимательном рассмотрении положения различных властей становится очевидным, что в правительстве, где они разделены, судебная власть из-за существа своих функций всегда менее всего опасна для политических прав, определенных конституцией, ибо у этой власти самые малые возможности для их нарушения или ущемления. Президент не только распределяет блага, но и держит меч сообщества. Законодательная власть не только распоряжается казной, но и предписывает правила, определяющие обязанности и права каждого гражданина. Судебная власть, с другой стороны, не имеет никакого влияния ни на меч, ни на казну, не касается ни силы, ни богатства общества и не может принимать решений, влекущих за собой активные действия. Можно справедливо заключить, что эта власть не обладает ни силой, ни волей, а выносит только суждения и в конечном счете зависит от помощи исполнительной власти для претворения их в жизнь.

Этот непредвзятый взгляд приводит к некоторым важным выводам. Становится неопровержимо ясным, что судебная власть слабейшая среди трех², она никогда не сможет успешно напасть на любую из остальных двух, и нужно проявить величайшую заботу, чтобы дать ей возможность защититься от них. Это равным образом доказывает, что, хотя в отдельных случаях суды могут притеснять, от них никогда не будет исходить угроза свободе народа, я разумею, конечно, пока судебная власть по-настоящему отделена от законодательной [c.503] и исполнительной. Я согласен, что о свободе не может быть и речи, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной властей³. И это доказывает, наконец, что если свободе нечего опасаться одной судебной власти, то она имеет все основания бояться союза судебной с любой из двух других властей; ибо все последствия этого союза скажутся в установлении зависимости первой от последней, несмотря на номинальное и кажущееся разделение; при естественной слабости судебной власти она постоянно находится в опасности подчинения, запугивания или влияния равных ей властей. Поскольку ничто так не содействует ее твердости и независимости, как постоянство пребывания в должности, это справедливо является необходимой составной частью ее структуры, обеспечивающей ей положение как цитадели общественной справедливости и безопасности.

Полная независимость судов особенно важна в ограниченных конституциях. Под ограниченными конституциями я понимаю те, в которых содержатся определенные исключения в компетенции законодательной власти; например, нет парламентского осуждения виновного в государственной измене, не принимаются законы ex post facto и тому подобное. Ограничения этого рода на практике можно осуществить только через суды, задача которых объявлять все акты, противоречащие духу конституции, недействительными. Без этого все ограничения конкретных прав и привилегий ничего не значат.

Некоторые сложности в отношении права судов объявлять законодательные акты недействительными из-за того, что они противоречат конституции, явились следствием представления о превосходстве судебной власти над законодательной. Настаивают, что власть, имеющая возможность объявлять действия другой власти недействительными, по необходимости выше ее. Эта доктрина играет большую роль во всех американских конституциях, и поэтому небесполезно кратко рассмотреть, на чем она основывается. [c.504]

Не вызывает ни малейшего сомнения, что каждый акт делегированной власти, противоречащий духу поручения, в соответствии с которым он осуществляется, недействителен. Следовательно, ни один законодательный акт, противоречащий конституции, не может иметь силу. Отрицать это – значит утверждать, что заместитель выше главного лица, слуга выше хозяина, представители народа выше самого народа, что действующие во исполнение полномочий могут делать не только то, на что они уполномочены, но и что им запрещено.

Если станут утверждать, что законодательные органы – сами конституционные судьи своих прав и истолкование ими собственной роли обязательно для других органов, то можно ответить: это отнюдь не обязательно и никак не следует из какого-нибудь положения конституции. Другими словами, нельзя предполагать, что в конституции имеется в виду дать возможность представителям народа заместить волю избирателей своей волей. Куда более рационально предположить, что суды учреждают, чтобы служить промежуточными органами между народом и законодательной властью, дабы, помимо прочего, они держали ее в рамках предоставленной ей компетенции. Толкование законов – должная и свойственная судам сфера деятельности. Конституция является и должна рассматриваться судьями как основной закон. Они должны определять ее значение, как и значение любых конкретных актов, исходящих от законодательного органа. Если при этом возникают непримиримые противоречия между ними, следует отдавать предпочтение высшим обязательствам, которые и имеют силу, или, другими словами, конституцию следует ставить выше статута, намерение народа выше намерений его представителей.

Этот вывод, однако, никоим образом не предполагает верховенства судебной власти над законодательной. Предполагается, что власть народа выше обеих этих властей и, когда воля законодательной, выраженная в ее статутах, противоречит воле народа, выраженной в конституции, судьи должны руководствоваться последней, а не первой. При принятии своих решений они обязаны иметь в виду основные законы, а не те, которые ими не являются. [c.505]

Эти действия судов по своему усмотрению между двумя противоречащими законами иллюстрируют известное положение. Отнюдь не необычно, что одновременно существуют два закона, сталкивающиеся полностью или частично друг с другом, и ни в одном из них нет статьи или формулировки, предусматривающей его отмену. В таких случаях обязанность суда отменить, а затем заново сформулировать их значение и сферу действий. Итак, путем справедливого истолкования они могуг быть примирены друг с другом; разум и закон диктуют: это должно быть сделано. Где это неосуществимо, следует ввести в действие один, исключив другой. Практика, сложившаяся в судах при определении относительной действенности законов, заключается в отдаче предпочтения принятому последним, а не первым. Но это обычный способ толкования, не вытекающий из какого-нибудь закона, а отражающий характер и смысл событий. Это правило не предписывается условиями, принятыми законодателями, а принимается ими самими как соответствующее истине и потребностям жизни в качестве руководства при толковании законов. Суды сочли разумным, что между перекрещивающимися актами равной власти должно предпочесть последнее проявление ее воли.

Но что касается перекрещивающихся актов высшей и подчиненной, первоначальной и производной власти, характер и логика проблемы указывают, что в этом случае уместно следовать противоположному правилу. Они учат нас, что первоначальный акт высшей власти следует предпочесть последующим актам низшей и подчиненной власти, и, соответственно, когда данный статут противоречит конституции, долг суда придерживаться последней, игнорируя первый.

Можно без раздумий заявить: суды под предлогом неприятия заменят угодным им мнением конституционные намерения законодательного собрания. Это вполне может случиться при наличии двух противоречащих статутов, равно как в каждом судебном решении по поводу любого статута. Суды должны высказываться о смысле законов, а если они склонятся к проявлению воли вместо вынесения суждений, последствия будут такими же: замещение угодным им мнением мнения законодательного органа. Это суждение доказывает [c.506] единственно, что в этом случае суды будут практически дублировать этот орган.

Если же рассматривать суды как оплоты ограниченной конституции против покушений законодателей, это соображение явится сильным аргументом в пользу постоянного пребывания на судебных должностях, ибо ничто не способствует так независимому духу судей, столь важному для верного исполнения их труднейшего долга.

Независимость судей в равной степени нужна для охраны конституции и прав человека от влияния дурных настроений, которые в результате ухищрений интриганов или стечения обстоятельств иногда распространяются в народе, и хотя они быстро уступают место лучшей информации и более взвешенным суждениям, но все же успевают дать толчок опасным нововведениям в правительстве и серьезному подавлению меньшинства в сообществе. Однако я верю, что друзья предлагаемой конституции никогда не согласятся с ее врагами⁴ и не поставят под вопрос коренной принцип республиканского правления, в соответствии с которым народ имеет право изменять или отменять существующую конституцию, если сочтет ее не отвечающей его благополучию. Однако из этого принципа не следует, что представителям народа, если большинство их избирателей поддастся преходящим настроениям, несовместимым с существующей конституцией, будет по этой причине дозволено нарушать указанные положения или что суды будут в большей степени обязаны смотреть сквозь пальцы на такие нарушения, чем когда они – результат интриг в представительном органе. Пока народ торжественным и авторитетным актом не [c.507] аннулировал или не изменил установленную форму^*, она связывает его коллективно и индивидуально, и никакие предположения или даже знание настроений народа не могут оправдать отхода его представителей от этой формы до принятия упомянутого акта. Легко усмотреть, что от судей потребуется необычная твердость выполнять свой долг верных защитников конституции перед лицом вторжений законодателей, подстрекаемых голосом большинства сообщества.

Но независимость судей чрезвычайно важна не только из-за последствий распространения дурных настроений в обществе, что наносит ущерб конституции. Ведь они не идут дальше нарушения личных прав данных классов граждан принятием несправедливых, пристрастных законов. Здесь твердость судьи имеет громадное значение для смягчения жесткости этих законов и ограничения сферы их действия, что не только умерит непосредственный вред от уже принятых, но послужит для законодательного органа сдерживающим началом при принятии новых. Усмотрев, что на пути претворения беззаконных намерений встретятся трудности из-за щепетильности судов, законодатели будут вынуждены по тем же мотивам несправедливости ограничить свои попытки. Это обстоятельство призвано было оказать большое влияние на наше правительство, однако лишь немногие знают о нем. Блага честности и умеренности судебного сословия уже ощутили более чем в одном штате; и хотя они, возможно, не понравились вынашивающим зловещие планы, но заслужили уважение и одобрение всех добродетельных и бескорыстных. Все достойные люди должны ценить все, что способствует рождению и укреплению описанного настроя в судах, ибо никто не может быть уверенным, что завтра не станет жертвой духа несправедливости, от которого сегодня он в выигрыше. И каждый должен ныне прочувствовать: неизбежное развитие этого духа подорвет основы общественного и частного доверия, введет вместо них всеобщее недоверие и страдание.

Такой непоколебимой и всеобщей верности конституции и правам отдельных лиц, которые, как мы понимаем, необходимы в судах, конечно, нельзя ожидать от судей, временно занимающих свои посты. Периодические назначения, как бы их ни регулировали и кто бы [c.508] их ни делал, так или иначе фатальны для необходимой им независимости. Если предоставить это право либо президенту, либо законодательному собранию, то возникнет опасность недолжного угодничества перед инстанцией, имеющей его; если обоим, то возникнет нежелание рисковать навлечь недовольство той или другой; если народу или лицам, избранным им для особой цели, то они очень захотят искать популярности, причем будут утверждать, что не ищут ничего, кроме согласия с конституцией и законами.

Есть еще один очень весомый довод в пользу постоянного пребывания на постах в судебной системе, являющийся производным от характера требований, предъявляемых к их держателям. Часто совершенно правильно утверждалось, что объемистый кодекс законов – одно из неудобств, по необходимости связанное с преимуществами свободного правления. Для того чтобы избежать произвольных решений в судах, необходимо, чтобы их связывали жесткие правила и прецеденты, которые служат для определения и указания долга в каждом рассматриваемом ими деле. Легко усмотреть в различных спорах, порожденных глупостью и испорченностью человечества, что протоколы этих прецедентов по необходимости разрастутся до невероятных размеров и потребуется длительное и трудоемкое исследование, чтобы достаточно изучить их. Отсюда вытекает, что только немногие люди в обществе обладают достаточным знанием законов, чтобы претендовать на должности судей. А сделав поправку на обычную порочность человека, выясним, что есть еще меньше лиц, сочетающих требующуюся порядочность с потребными знаниями. Эти соображения указывают, что у правительства не будет большого выбора между подходящими кандидатурами, а перспектива временного пребывания в должности, естественно, отобьет охоту у таких людей бросать выгодную практику и занимать места на судейской скамье, что приведет к передаче отправления правосудия в руки менее способных и менее подготовленных успешно и достойно осуществлять его. При нынешнем положении нашей страны и тех условиях, которые будут существовать в ней в течение длительного времени, связанные со всем этим невыгоды могут быть большими, чем представляется [c.509] на первый взгляд, но все же меньшим из возможных зол.

В целом нет никаких оснований сомневаться в том, что конвент поступил мудро, заимствовав из конституций, принятых за модель, критерий безупречного поведения для определения срока пребывания на судебных должностях; и, не ставя это в вину предложенному плану, нужно отметить: он был бы ущербным, если бы в нем отсутствовал этот важный аспект хорошего правления. Опыт Великобритании блистательным образом показывает выдающееся превосходство этого института.

Публий [c.510]

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См. статью 22. – Ред.

Вернуться к тексту

2 Прославленный Монтескье говорит о них: “Из упомянутых выше трех властей судебная почти ничто” (“О духе законов”, т. 7). – Публий.

Вернуться к тексту

3 Там же. – Публий.

Вернуться к тексту

4 См. протест меньшинства конвента Пенсильвании, речь Мартина и т. д. – Дублин. Гамильтон ссылается на “Обращение к избирателям о причинах несогласия меньшинства конвента штата Пенсильвания”. Подписанное двадцатью одним членом конвента Пенсильвании “Обращение” было напечатано в “Пенсилвания пэкит энд дейли адвертайзер” 18 декабря 1787 г., через шесть дней после ратификации пенсильванской конституции.

“Речь Мартина” – очевидно, имеется в виду обращение члена конституционного конвента Лютера Мартина, яростного врага предложенной конституции, к палате депутатов штата Мэриленд 27 января 1788  г. – Ред.

Вернуться к тексту

КОММЕНТАРИИ

Пока народ торжественным и авторитетным актом не аннулировал или не изменил установленную форму... – Гамильтон последовательно отстаивал незыблемость конституции, резко выступая против предложений о пересмотре ее в зависимости от того, что в данный момент будет сочтено необходимостью. Конвент, отразивший этот принцип в предложенной конституции, должен был преодолеть возражения людей, имевших значительный вес в США. Гамильтон, как и большинство членов конституционного конвента, не согласился с мнением Т. Джефферсона, считавшего каждое поколение отличной от прежнего нацией. По этой причине он полагал, что ни одна конституция, ни один закон, ни один контракт не должны действовать более девятнадцати лет. [c.585]

К тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление