Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Согласно определению, данному Ивом Лакостом, “география необходима прежде всего для ведения войны” (1976 г.). Эта формулировка может иметь минимум три интерпретации.

– География как совокупность ограничений. Война осуществляется в пространстве. В свою очередь пространство характеризуется как количественными показателями (дистанции, которые необходимо преодолеть). так и качественными (препятствия или, наоборот, пути сообщения). Ограничения могут быть как естественные (горы, реки, моря), так и искусственные, созданные людьми (фортификации, города…). Кроме того, влияние этих ограничений меняется в зависимости от характера имеющихся технических средств и от организаторских способностей полководца. Так например, для перехода через Альпы Ганнибал в 218 году до новой эры и Бонопарт в 1800 году использовали практически одинаковые средства (пехотинцы, лошади, а в первом случае еще и несколько слонов). Железная дорога, автомобиль и особенно авиация сокращают и даже сводят на нет размеры горных препятствий. Тем не менее, географические ограничения, уменьшенные или, скорее, модифицированные в результате технического прогресса, продолжают существовать. Весной 1982 года Великобритания, возглавляемая Маргарет Тэтчер, не смогла устранить такой фактор, как несколько тысяч километров, отделяющих Англию от ее колониальных владений, Фолклендских островов, захваченных аргентинскими войсками; пришлось создавать разнокалиберный флот, включать в него даже промысловые суда и отправлять эту армаду из Ла-Манша в Южную Атлантику. География остается совокупностью ограничивающих факторов, влияние которых меняется в зависимости от конкретных условий (климат, рельеф, расположение, а также имеющиеся в наличии силы и средства, транспорт, тыловое обеспечение…).

– География как театр роенных действий. Являясь совокупностью ограничений, пространство представляет собой в то же время и точку опоры, совокупность преимуществ. Горы или море, затрудняющие маневр, в то же время мешают вторжению агрессора и защищают жителей горного района или острова. Пространство не обладает объективными характеристиками, все зависит от точки зрения: например, тропические леса воспринимаются по-разному их обитателями, исследователями, торговцами, промышленниками, туристами, поэтами, [c.66] экологами… Для Наполеона, “бога войны” по определению Клаузевица, военная операция – это прежде всего оценка “на глазок”, карандашный набросок, а не долгие объяснения. История большинства крупных сражений показывает, что победитель охватывал своим взором все поле битвы, максимально используя диспозицию и перемещение войск, а также особенности местности. Так, в битве при озере Тразимен (23 июня 217 года до новой эры) Ганнибал окружил римские войска между цепью лесистых холмов и озером. Накануне своей наиболее известной победы (Аустерлиц, 2 декабря 1805 года) Наполеон провел рекогносцировку с целью максимального использования местности, что позволило ему захватить центральный мост и плато Пратцен, оттеснив к прудам русско-австрийские войска. В сентябре 1870 года немецкие войска вынудили армию Наполеона III отойти к Седанской котловине, окружили ее и заставили французов сдаться. В мае 1940 года Седан вновь стал ареной сражений: наступающие немецкие танковые войска окружили крупную группировку франко-британских сил, вступивших на территорию Бельгии, и уничтожили ее. Эти и многие другие примеры показывают решающую роль, которую играет воображение и смелость полководца в военных операциях. В мае 1940 года французское командование считало, что Арденны (где находится Седан) являются недоступными для крупных танковых соединений. Тем не менее, немецкие танки смогли их пересечь, хотя в ходе этой операции и возникали опасные скопления техники, но французская авиация так и не смогла воспользоваться этим для нанесения эффективных бомбовых ударов. География раскрывает свои секреты только тем, кто способен понять ее тайные знаки. Но человек никогда не сможет покорить географию, особенно климатические факторы. В 1588 году Непобедимая Армада, посланная Филиппом II для захвата Англии, оказалась с самого начала ослабленной и дезорганизованной в результате морских бурь, и британскому флоту осталось лишь добить уцелевшие корабли противника. Во время Трафальгарской битвы (21 октября 1805 года) адмирал Нельсон одержал победу не только благодаря своему отличному знанию морского дела, но и благодаря везению: в тот день дул благоприятный ветер, способствовавший разгрому франко-испанского флота. Наконец, не был ли “генерал Зима” истиным победителем в сражениях русских войск против Карла XII, Наполеона I и Гитлера, состоявшихся в русских степях?

– География как цель военных действий. Некоторые пространства являются предметом военного соперничества, потому что контроль над ними или над их элементами воспринимается как показатель могущества их обладателя. Совершенно естественно, что ценность пространства прямо зависит от характеристик окружающей среды. В течение многих веков Аравийский полуостров оставался пустыней, где время от [c.67] времени проходили караваны верблюдов. Только после первой мировой войны, благодаря открытию запасов нефти и с началом эры массового потребления нефтепродуктов, эта пустыня обрела совершенно иную ценность.

Кажется, что некоторые пространства постоянно являются объектом военного соперничества государств. Речь идет, в частности, о ключевых пунктах международных торговых путей, таких, как Гибралтар, Суэц… Но в древней Греции Гибралтар, называвшийся в то время Геркулесовы столбы, рассматривался не как пролив, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном, а как граница цивилизованного мира. Что же касается Суэцкого перешейка, где Африка соединяется с гигантской Евразией, то он в течение многих тысячелетий рассматривался как ключевой регион, ценность которого объяснялась интенсивным торговым обменом между тремя континентами: Азией, Европой и Африкой. Только во второй половине XIX века возникло сочетание объективных и субъективных факторов (потребности мировой торговли, уровень развития технических средств), позволившее прорыть Суэцкий канал(1869).

По меньшей мере три фактора могут способствовать превращению той или иной географической зоны в объект межгосударственного соперничества (эти факторы часто выступают в сочетании друг с другом):

– Принадлежность к системе международных обменов. До XV века Атлантический океан оставался для Европы загадочным и тревожным водным пространством. После открытия Америки (1492 г.), благодаря колонизации нового континента и возникновению Соединенных Штатов, превратившихся в крупнейшую экономическую державу к концу XIX века, Атлантический океан стал местом оживленных международных обменов. Именно этим объясняется стратегическое значение Атлантики в первой и во второй мировых войнах. Этот океан действовал как основной путь коммуникации и снабжения между Соединенными Штатами и Великобританией во время борьбы с немцами. Этим же объясняется повышенная активность немецких подводных лодок в этом районе земного шара, поставившая под угрозу снабжение Англии американскими товарами (битва за Атлантику, 1942–1943).

Во время противостояния Восток – Запад (с конца 40-х годов до конца 80-х) Атлантический океан сохранил свое стратегическое значение, поскольку безопасность Западной Европы перед лицом угрозы, исходящей от советского блока, обеспечивалась благодаря военному союзу с Соединенными Штатами. До сих пор существуют жизненно важные зоны, удар по которым может привести к нарушению сложившегося равновесия. Отсюда вечное стремление воюющих сторон выявить слабое место противника (например, во время второй мировой [c.68] войны английские и американские самолеты подвергли ожесточенным бомбовым ударам немецкие заводы по производству шариковых подшипников в (напрасной) надежде парализовать таким образом производство вооружений).

– Наличие жизненно важных ресурсов. С незапамятных времен люди, народы уничтожают друг друга ради обладания ресурсами: водой, золотом, серебром, сырьем для производства металлов, пряностями.

Поиски Эльдорадо – страны, гарантирующей своему обладателю неистощимые источники золота – представляются недостижимой мечтой, которая постоянно возрождается в новой версии, обещая человеку невозможное – способность удовлетворять любые потребности, освобождение от всякой материальной зависимости. Характер борьбы за обладание жизненно важными ресурсами претерпел значительные изменения с XVI века; этому способствовали открытие и присвоение неведомых земель, содержащих, как предполагалось, несметные богатства, а также промышленная революция, вызвавшая индустриализацию войны. Начиная со второй половины XIX века, особенно после Гражданской войны в Америке, контроль над стратегическими запасами сырья становится важнейшей задачей каждой стороны, вовлеченной в вооруженный конфликт. Вначале к таким видам сырья относился в первую очередь уголь для железных дорог и парового флота, затем, со времени первой мировой войны – нефть для кораблей, автомобилей и самолетов.

– Символическое значение некоторых мест. Войны ведутся также и за нематериальные ценности. Победить – значит захватить, подчинить себе или разрушить некие моральные ценности, принадлежащие врагу; потерпеть поражение – значит признать слабость, ущербность собственных моральных ценностей; при этом побежденный иногда пытается тайно овладеть нематериальными ценностями противника, чтобы попытаться затем взять реванш. Например, во время русской кампании (1812 г.) Наполеон I считал, что захватив Москву, он заставит царя Александра I признать свое поражение и подчиниться французам. Но Наполеон жестоко ошибся: заняв древнюю столицу России, он вызвал волну сопротивления крестьян против захватчиков, посягнувших на самую главную святыню русского народа.

Франция и Париж представляют яркий пример отождествления страны и ее столицы. Как только Париж оказывается в руках противника, Франция признает себя побежденной. Во время столетней войны, когда Париж был в руках англичан, Карл VII считался всего лишь “корольком из Буржа”.

В 1814, а затем и в 1815 году страны, победившие Наполеона, [c.69] воспользовались гордой столицей Франции для демонстрации своего триумфа. С декабря 1870 по январь 1871 года Париж, осажденный немецкими войсками, олицетворял национальное сопротивление французов, но дилетантски сформированная армия Гамбеты не смогла разорвать блокаду, и подписание перемирия стало неизбежным. В сентябре 1914 года, благодаря удачным операциям на Марне, немецкое наступление на Париж было остановлено, таким образом, удалось избежать катастрофы, аналогичной поражению 1870 года. Наконец, когда 14 июня 1940 года войска Вермахта вошли в Париж, объявленный “открытым городом”, казалось, что для Франции война закончилась; перемирие было подписано 22 июня 1940 года.

Не всегда можно дать достаточно разумное объяснение, почему за тот или иной географический пункт ведется ожесточенная борьба на протяжении всей истории человечества. Например, для миллиардов людей Иерусалим остается городом трех религий (иудаизм, христианство, ислам), местом, где Земля соединяется с Небом.

Географический или, вернее, геополитический фактор играет колоссальную роль в любой войне. Но каким образом сказывается его влияние? Являются ли войны “геополитическими” по своей природе, т.е. связаны ли они со столкновением противоположных представлений о пространстве? Каков удельный вес, какова роль пространственных целей в войне?

Действительно, войны представляют собой сложное переплетение различных явлений, противоречивых интересов; очень часто люди, вызвавшие военные действия, оказываются неспособными контролировать их дальнейшее развитие. Кроме того, каждая война является порождением своей эпохи, печатью соответствующей эпохи отмечены и цели войны, и задействованные в ней силы и средства.

В данной главе будет рассмотрено влияние географических и геополитических факторов на ход важнейших вооруженных конфликтов XX века, прежде всего первой и второй мировых войн (I); затем их воздействие на противостояние между Востоком и Западом, в частности, на холодную войну (II), на войны в “третьем мире, на процесс деколонизации и на конфликты в бывшей Югославии (III).

I. Геополитические факторы в двух мировых войнах

В европейских войнах, начиная со средневековья и до начала XX века, территориальные претензии являются одной из основных причин вооруженных конфликтов. Уподобляясь завистливым и жадным помещикам, правители государств развязывали войны, чтобы расширить [c.70] свои владения. Наиболее смелым из них удавалось иногда присвоить чужую провинцию, как это сделал, к примеру, Фредерик II, захватив Силезию, принадлежавшую австрийской императрице Марии-Терезе. Стремление к территориальным захватам приводило порой к расчленению некоторых стран, ослабленных внутриусобной борьбой (например, последовательные разделы Польши между Россией, Австрией и Пруссией в 1772, 1793 и 1795 годах). Какими принципами оправдывались вторжения на чужую территорию? Обычно выдвигались соображения династического, феодального характера. В то время захватчикам были чужды представления об однородных и цельных пространствах. Так например, рационалист Вобан (1633–1707) упрекал Людовика XIV в том, что тот недостаточно заботится об укреплении своего заповедника.

Была ли геополитическая перспектива в борьбе за расширение государственных границ? Не сводилась ли она хищнической логике? Не включает ли геополитика в себя нечто большее: особое видение пространства, видение его организации с учетом соотношения сил?

Современные геополитические представления во многом обусловлены новыми взглядами на проблематику пространства, возникшими в связи с великими географическими открытиями XIV века. Начиная с этого времени люди стали воспринимать Землю как единое целое. Первые крупные геополитические конфликты зародились в ходе колониальной экспансии европейских стран и строительства колониальных империй, границы которых служили предметом множества вооруженных конфликтов. Недаром американский адмирал Мэхэн (1840–1914), основатель геополитики моря, уделил столь большое внимание изучению истории борьбы между Великобританией и Францией за господство на море в период с 1660 по 1812 год.

Политический климат накануне и во время первой мировой войны характеризовался повышенным интересом к вопросам пространства и приверженностью к идеологическим схемам начала XX века.

– Во-первых, получивший широкое распространение социальный дарвинизм способствовал тому, что межгосударственное соперничество воспринималось как логическое продолжение борьбы за выживание. В результате каждая европейская нация чувствовала, что само ее существование поставлено под угрозу. В этих условиях пространство рассматривалось как важнейшая составляющая национальной безопасности. Германия была чрезвычайно озабоченна недостаточными размерами своей территории и своим положением страны, находящейся во враждебном окружении в центре Европы. Русско-французский союз [c.71] 1893–1894 годов еще более усиливал у немцев ощущение сдавленности, недостатка жизненного пространства.

Накануне войны колониальный раздел мира был завершен. Но мог ли он быть окончательным? Всегда находились клочки спорных территорий, в частности остатки рассыпающихся империй (например, португальские владения в Африке, которые, согласно секретному соглашению, заключенному Великобританией и Германией в 1898 году, подлежали разделу между двумя державами; Оттоманская империя медленно разваливалась в течение всего XIX века и представляла собой лакомые кусочки для молодых хищников). Обладать колониями – значит не только иметь рынки сбыта и источники сырья, но и быть великой и уважаемой державой.

Начало XX века ознаменовалось также возникновением ряда объединительных тенденций: пангерманизма, панславизма и т.д. Европа оказалась местом столкновения этих сил, сосредотачивавшихся вокруг той или иной великой державы (немцы – вокруг Германии, славяне – вокруг России). Каждое из таких движений требовало для себя обширного однородного пространства и стремилось разбить, перемолоть сложившиеся разнородные образования, прежде всего Австро-Венгрию, мозаичное государство, объединенное только принадлежностью каждой его части к династии Габсбургов.

– Европа воспринимала себя как единый театр военных действий – и должна была стать им в ближайшем будущем. Так, знаменитый план Шлиффена, разработанный между 1898 и 1905 годом, предусматривал наличие франко-русского союза, направленного против Германии. В случае возникновения войны в Европе Германия, зажатая между двумя враждебными государствами, должна была нанести удар в первую очередь на запад, атаковать Францию, обойдя с востока ее оборонительные сооружения по территории Бельгии (несмотря на бельгийский нейтралитет). Затем, одержав убедительную победу на Западе, германские войска должны были вступить в войну с Россией.

– Наконец, территориальные цели в войне имели большое историческое значение. Франция никогда не забывала об отнятых у нее Эльзасе и Лотарингии. Только возврат отторгнутых провинций мог смыть позор и унижение 1870 года. В свою очередь, Великобритания вступила в войну 4 августа 1914 года, во многом повинуясь вековому геополитическому рефлексу: противостоять любой великой державе, стремящейся установить свой контроль над Бельгией и лишить тем самым Англию ее связи с европейским континентом. [c.72]

2. Геополитические амбиции и противоречия основных воюющих государств

Согласно изречению Наполеона, нации проводят ту политику, которую им диктует география. Следовательно, каждая нация должны обладать цельной и неизменной геополитической концепцией. Однако в действительности это далеко не так. Всякая географическая ситуация вызывает множество неоднозначных и даже противоречивых интерпретаций. Во время войны 1914–1918 годов каждый участник событий тщетно пытался примирить свои иллюзии и реальность, свои собственные различные представления о реальности.

а) Германия

Знаменитый немецкий историк фриц Фишер [Fritz Fischer] отмечал в 60-х годах, в частности, в своей книге Griff nach der Welmacht [“Претензии на мировое господство”], что его страна несет основную ответственность за развязывание первой мировой войны. Германия Вильгельма II была носительницей тщательно разработанного геополитического плана, в основе которого лежала идея Mitteleuropa, т.е. идея создания под эгидой Германии обширного экономического пространства в Центральной Европе. Основным документом являлась “Сентябрьская экономическая программа” (1914 г.), разработанная канцлером Бетман-Гольвегом. Цель данной программы состояла в том, чтобы в результате войны создать таможенный союз, включающий в себя европейские государства от Франции до Польши, изолировав таким образом морскую державу Великобританию, с одной стороны, и Россию, с другой. Положения “Сентябрьской программы” напоминали основные направления проекта континентальной блокады, который осуществлялся Наполеоном I в 1806–1811 годах, и был направлен на создание крупных региональных самодовлеющих объединений.

Однако эта геополитическая концепция вызвала немало возражений и споров в самой Германии. Как писал Жорж-Анри Суту [Georges-Henri Soutou] в своей работе Золото и кровь. Экономические цели Первой мировой войны (Fayard, 1989) “В самом широком смысле Mitteleuropa (т.е. вся Европа за исключением России, Великобритании, Испании и Португалии) поглотила [в 1913 г.] только 50% немецкого экспорта и смогла покрыть только 30% импорта Германии. Реорганизация экономической жизни на самых жестких принципах автаркии, возможно, могла бы позволить Германии найти на континенте те рынки сбыта, которые она утратила бы в результате разрыва торговых связей с Англией, при условии, что другие континентальные государства переориентируются на германских поставщиков. Однако в любом случае Германия не смогла бы приобрести в Центральной Европе ряд [c.73] жизненно важных товаров для своей экономики, в том числе хлопок, нефть и т.д.” (стр. 444). Многие немецкие чиновники, экономисты, предприниматели, хорошо знакомые со структурой внешней торговли Германии, осозновали иллюзорность планов установления автаркии и абсолютную необходимость доступа Германии к неевропейским рынкам. Однако в Германии было немало сторонников автаркии, которая воспринималась как решение проблемы противостояния враждебному окружению. Брест-Литовский мир, подписанный на крайне унизительных для России условиях (3 марта 1918 года), казалось, открывал для Германии широкие перспективы на Востоке. После поражения в ноябре 1918 года мечты о полном самообеспечении Германии отдалились, но не были окончательно похоронены. Позднее Гитлер решит продолжить осуществление этих планов.

б) Австро-Венгрия

Имела ли Австро-Венгрия геополитическую концепцию? Она представляла собой конгломерат народов, объединенных Габсбургами в рамках своей империи, и основывалась на отвергнутом историей династическом принципе. Этот принцип мог бы обрести новую легитимность в результате превращения в фундамент национального единства, но это могло произойти уже без Габсбургов, хранителей и защитников различия наций, составляющих Австро-Венгерскую империю.

Объявив войну Сербии 28 июля 1914 года, Австро-Венгрия вступила в вооруженный конфликт, чтобы обеспечить свое выживание. В этой смертельной схватке она была обречена на поражение, потому что ветер истории, превратившийся в бурю с началом первой мировой войны, способствовал утверждению национальной идеи.

в) Великобритания

Великобритания, бывшая на протяжении почти всего XIX века крупнейшей экономической и финансовой державой, последовательно выступала за свободу торговли, открытость рынков и международное разделение труда. Уже в конце XIX века Великобритания начинает осознавать уязвимость своих позиций, хотя в то время страна находилась в апогее своего могущества. Наибольшая угроза исходила от Германии Вильгельма II, которая быстро наращивала свой промышленный и военно-морской потенциал.

Война 1914–1918 годов вызвала обострение споров между адептами экономического либерализма и сторонниками системы преференций в рамках империи. Может ли Великобритания сохранять верность принципам свободной торговли, если в результате войны с Германией она понесла тяжелые людские и материальные потери? [c.74]

В июне-июле 1918 года Великобритания проводит в Лондоне имперское совещание доминионов. Цель Англии заключалась в установлении “контроля над некоторыми видами сырья, производимого в империи”. В этом проявилась некая концепция имперского пространства, процветание и безопасность которого обеспечивалась благодаря соответствующей организации торговли стратегическими сырьевыми товарами. Но доминионы отвергли это предложение, которое они расценили как покушение на их экономическую самостоятельность. Однако идея имперских преференций не умерла; она нашла свое конкретное воплощение в ходе кризиса 30-х годов, вызвавшего распад международной системы торговых обменов (Оттавские соглашения 1932 года).

Сознавая свою слабость в демографическом плане и отдавая себе отчет в недостаточном развитии своей промышленности, понеся огромные людские потери в войне 1914–1918 годов, могла ли Франция иметь глобальную геополитическую концепцию? Ее цели были весьма просты: восстановить свои права на Эльзас и Лотарингию, иметь у своих восточных границ окончательно ослабленную Германию, неспособную угрожать Франции или конкурировать с ней.

Геополитическая концепция Соединенных Штатов определилась еще 2 декабря 1823 года с принятием доктрины Монро, смысл которой сводился к формуле “Америка – для американцев”. С точки зрения США, американский континент должен представлять собой обширное независимое пространство, куда не могли вмешиваться европейские государства. Это не мешало самим Соединенным Штатам пользоваться время от времени “большой дубинкой” для наведения порядка на этом континенте. В то же время США приняли решение не вмешиваться в европейские дела (изоляционизм).

С началом первой мировой войны Соединенные Штаты Америки президента Вильсона пытались проводить политику невмешательства, оставляя за собой возможность выступить в роли честного посредника и помочь Европе установить мир, когда противники взаимно обескровят друг друга. Однако в апреле 1917 года США были вынуждены вступить в войну на стороне Антанты.

Была ли у Соединенных Штатов возможность выбора? Жестокая подводная война, навязанная Германией, поставила под угрозу трансатлантические перевозки; кроме того Америка несла значительные людские потери (например, гибель пассажирского парохода Лузитания, потопленного немцами 7 мая 1915 года, повлекла за собой смерть 124 [c.75] американцев в водах Атлантики). Обеспечение непрерывных связей между Америкой и Европой, защита свободы навигации в открытом море предполагали вступление США в войну против Германии. Традиционная геополитическая концепция замкнутости в рамках американского континента оказалась подчинена – по крайней мере, временно – высшему геополитическому императиву: защите международных экономических интересов Соединенных Штатов, которые достигли ранга крупнейших мировых держав, благодаря колоссальному развитию производительных сил, особенно после окончания Гражданской войны.

Однако Соединенные Штаты остались верны идеализму, который воплощали собой их отцы-основатели, и аргументировали свое участие в войне не геополитикой, а стремлением установить международный правопорядок в соответствии с нормами морали, считая их единственной основой прочного мира на Земле. Это были знаменитые 14 пунктов президента Вильсона (8 января 1918 года): отказ от секретной дипломатии, свобода судоходства в открытом море, устранение экономических барьеров, свободное развитие народов, создание Лиги наций и т.д.

Могла ли американская политика, даже если она обусловлена геополитическими соображениями (обеспечение свободы судоходства в Атлантике), выработать геополитическую концепцию, коль скоро мир в Европе должен быть достигнут благодаря соблюдению “честных” принципов международного правопорядка?

Во время работы мирной конференции в Версале (январь-июнь 1919 года) президент Вильсон, оказавшийся лицом к лицу с руководителями европейских государств (Ллойд Джорж, Клемансо, Орландо), тщетно пытался примирить принципы и реальность (претензии французов на обладание Рурской областью и итальянцев – на Далматию…). Отказ Сената Соединенных Штатов ратифицировать Версальский договор (28 июня 1918 года) похоронил на целых два десятилетия мечту Вильсона об установлении международного мира на принципах морали и обусловил возврат Америки к политике изоляционизма, т.е. к доктрине Монро (хотя США и оказались фактически втянутыми в европейские дела: возмещение кредитов, предоставленных Великобритании и Франции, получение германских репараций).

К началу первой мировой войны Россия, ослабленная неудачной революцией 1905 года, ставила перед собой по меньшей мере пять геополитических целей:

– сохранить статус великой европейской державы, в частности, перед лицом Германии, благодаря ускоренной, хотя и запоздалой индустриализации; [c.76]

– возглавлять движение панславизма, объединяя и поддерживая всех славян Европы, защищая их от посягательств германских народов (именно этим объяснялась массивная поддержка, оказанная летом 1914 года Сербии в ходе ее конфликта с Австро-Венгрией);

– утвердиться в качестве важнейшей азиатской державы благодаря завоеванию Средней Азии и освоению природных богатств Сибири (строительство транссибирской железной дороги), хотя эта экспансия натолкнулась на сопротивление Японии, нанесшей поражение России в войне 1905 года;

– получить свободный выход к южным и западным морям;

– наконец, удовлетворить свои политико-религиозные амбиции: претензии на положение “Третьего Рима” после христианского Рима и Константинополя, на статус центра православия. В 1914 году это означало захват бывшего Константинополя, т.е. Стамбула (что автоматически обеспечивало контроль над проливами между Черным и Средиземным морем и ликвидацию Оттоманской империи). В ходе непрерывных секретных переговоров, продолжавшихся во время первой мировой войны, Россия получила от своих союзников согласие на захват Стамбула в качестве своего военного трофея.

Однако все эти замыслы натолкнулись на неодолимую преграду: революционные события 1917 года.

3. Геополитическая непоследовательность мирных договоров (1919–1920)

География с ее климатическими условиями, рельефом местности, распределением людей в пространстве предполагает, тогда как политики располагают, исходя из идей, которые они отстаивают, и интересов, которые они не всегда верно понимают. После поражения центральных империй (Германии, Австро-Венгрии и Оттоманской империи) в 1918 году, западные державы поставили перед собой цель навязать побежденным мир, основанный на справедливом принципе.

а) Динамика справедливого принципа: право народов на самоопределение

До 1918 года страны Антанты старались примирить уважение права народов на свободное развитие с поддержанием европейского равновесия (в частности, с сохранением Австро-Венгрии). Но факты оказались сильнее человеческих устремлений. Развал царской империи, германо-советский мир, подписанный в марте 1918 года, окончательный распад Австро-Венгрии позволили перейти к реализации права народов на самоопределение без оглядки на проблемы европейского равновесия. [c.77]

Таким образом, каждый народ мог свободно развиваться на своей территории в рамках надежных и признанных границ. Это положение стало основой расчленения Австро-Венгрии, тюрьмы народов, если распространить на нее определение, данное для царской России, это же положение стало юридическим оправданием возрождения Польши и присоединения к Франции Эльзаса и Лотарингии.

б) Бесконечные противоречия справедливого принципа

– Это же самое право народов на самоопределение сделало невозможным покушение на единство немцев, наиболее многочисленного народа, живущего в центре Европы и официально объявленного виновником первой мировой войны. Поскольку Германия не могла быть расчленена, авторы мирных договоров постарались максимально ограничить и ослабить немцев (в частности, путем демилитаризации левого берега Рейна, путем запрещения Anschiuss, т.е. союза Германии с другим немецким государством – Австрией).

– Могло ли право народов на самоопределение нейтрализовать классические геополитические интересы: обеспечение жизнеспособности государств, сохранение регионального равновесия, хотя бы на минимальном уровне? Так, разрушение “искусственного” образования, каким являлась Австро-Венгрия, повлекло за собой формирование объединений, позднее оказавшихся столь же “искусственными” (речь идет, в частности, о Чехословакии, которая распалась на Чехию и Словакию в марте 1939 года, воссоединилась в 1945 году и снова разделилась 31 декабря 1992 года). Стремление обеспечить Польше выход к морю – знаменитый польский коридор – привело к отделению Восточной Пруссии от остальной Германии и к превращению Данцига в “свободный город”, что стало для Гитлера одним из поводов для развязывания войны в 1939 году.

– Право народов на самоопределение предполагает, что народы существуют с незапамятных времен, и каждого из них Господь наделил четко очерченной территорией, включающей всех членов данной нации в качестве однородного сообщества, признанного другими народами.

Но, к сожалению, в действительности все обстоит иначе. По воле истории народы возникают и исчезают. Огромное число территорий являются объектом притязаний нескольких народов. Часто некоторые небольшие регионы, например, Балканы или Кавказ, характеризуются сосуществованием множества различных народов, тесно связанных друг с другом. Как же в этом случае справедливо распределить то, на что претендуют сразу несколько народов и наций? Почему и зачем нужно разъединять то, что было соединено жизнью, бесчисленными переселениями людей? Мирные договоры более или менее удачно [c.78] комбинируют различные формулировки: изменение границ; организация плебисцитов в спорных зонах (Шлезвиг, Верхняя Силезия, Саар…); защита национальных меньшинств; перемещение населения (например, переселение греков из Турции и турок из Греции в соответствии с Лозаннским договором от 24 июля 1923 года).

Б. Вторая мировая война: возникновение и столкновение главных геополитических конструкций

Для некоторых историков, писателей и государственных деятелей (Черчиль, Де Голль) обе мировые войны могут восприниматься как два акта одной и той же трагедии: новой Тридцатилетней войны. Этому способствует главная цель той и другой войны – борьба против гегемонистских устремлений Германии. Логические построения, которыми руководствовались участники Второй мировой войны, явились прямым продолжением идей, ставших катализатором войны 1914–1918 годов: социальный дарвинизм, требование жизненного пространства.

Гитлер изложил свою политическую программу в книге Моя борьба [Mein Kampf, 1924–1925]. В ней содержались одновременно идеи социально-политической революции, идеи национализма и внешнеполитическая программа, направленная на превращение Германии в полновластного правителя европейского континента. 5 ноября 1937 года, накануне решительных действий, ведущих к ревизии Версальского договора, Гитлер созвал совещание армейского руководства и изложил свой геополитический план (протокол этого совещания был опубликован в 1946 году). Как считал Гитлер, Германия не обладала достаточными природными ресурсами, чтобы развиваться в условиях автаркии. С другой стороны, более активное участие Германии в мировой торговле представлялось весьма мало вероятным (тем более, после недавнего экономического кризиса 1929 года, когда многие страны ввели высокие таможенные пошлины). Кроме того, весь мир был занят и поделен, ничейных территорий больше не оставалось. Для Германии оставался единственный путь захватить силой “источники сырья в районах, находящихся вблизи Рейна”. Т.е. речь шла о расширении жизненного пространства посредством экспансии на восток.

Политика Гитлера в период с 1938 по 1942 год вполне укладывалась в эту схему: аннексия Австрии, захват Чехословакии, раздел Польши между Германией и Советским Союзом, устранение Франции, чтобы Германия не оказалась вынужденной вести войну на два фронта, как это было в 1914–1917 годах (хотя и оставалась вероятность активных военных действий против Англии), наконец, вершина гитлеровской [c.79] стратегии – нападение на Советский Союз в июне 1941 года, с тем, в частности, чтобы лишить Великобританию возможного союзника на европейском континенте.

В действительности, политика Гитлера была подчинена идеологическим навязчивым идеям: освободить Европу от евреев, уничтожить советский большевизм, поработить славянских “недочеловеков”, обеспечить на тысячу лет господство арийских “суперменов”. Эти навязчивые идеи вступили в противоречие с геополитическими соображениями. Так, во время оккупации Советского Союза в 1941–1944 годах крайняя жестокость, продиктованная расовой теорией, и связанные с ней репрессии и массовое уничтожение населения сделали невозможной рациональную эксплуатацию восточных ресурсов. В то же время военная кампания против Советского Союза как в 1941, так и в 1942 году была подчинена не геополитическим целям, а соображениям престижа: взять Москву осенью 1941 года, любой ценой удержать Сталинград осенью 1942 года. Последняя цель стоила Гитлеру потери VI немецкой армии.

Гитлер был убежден, что он призван выполнить особую миссию в этом мире. Выполняя эту миссию, он погиб сам и вызвал апокалипсис, в котором погибли десятки миллионов людей.

2. Япония (1932–1945): геополитическая рационализация клубка противоречий

После открытия Японии американцем Перри в 1854 году, японцы осознали, что если они хотят избежать колонизации, подобной той, что пережила Индия, или расчленения страны по китайскому образцу, то они должны во всем подражать Западу: обзавестись конституцией, иметь армию, похожую на прусскую, провозгласить государственную религию (синто), провести индустриализацию, создать в результате войн свою собственную империю за счет Китая (1894–1895 г.г.), России (1904–1905 г.г.) или Германии (приобретение в 1919 году большинства немецких колоний в Тихом океане).

Но имела ли Япония в 30-е годы, когда она начинала новую империалистическую кампанию по захвату чужих территорий, определенную геополитическую концепцию? Ответ должен быть скорее отрицательным, поскольку руководство страны стремилось осуществлять несколько противоречивых программ.

– В 30-е годы в военной среде развернулась борьба между сторонниками двух точек зрения. По мнению Kodoha, сторонников “императорского пути”, тесно связанных с полевыми командирами, Япония должна опираться на Манчжурию и расширять свое жизненное на север (Монголия, Сибирь). В этом случае ее основным противником являлся бы Советский Союз. С точки зрения Toseiha,” сторонников [c.80] контроля”, представляющих высшее руководство японской армии, экспансия Японии должны быть направлена на юг, в сторону Китая и даже Индокитая. В результате инцидента, имевшего место 26 февраля 1936 года, когда несколько молодых офицеров-экстремистов убили ряд влиятельных противников своего плана, вмешательство верховного командования привело к победе фракции Toseiha Таким образом, Япония начала военные операции в Китае и к июлю 1937 года захватила почти всю его прибрежную зону.

– Однако скоро империалистическая политика Японии оказалась в тупике. Китай нес большие потери, но и войска националистического правительства Чан Кайши и коммунистические партизанские отряды Мао Цзедуна оказывали упорное сопротивление захватчикам. Соединенные Штаты Америки во главе с Франклином Рузвельтом не могли согласиться с тем, что Китай и вся Азия перейдут под контроль Японии и будут закрыты для американцев. В июле 1940 года США ввели контроль за поставками металлолома и нефти в Японию; в июле 1941 года, после установления японской опеки над Индокитаем, США полностью прекратили поставки нефти в Японию, что вызвало паралич японской военной машины.

Таким образом, Япония была поставлена перед выбором: либо принять требования США (вывод своих войск из Индокитая и Китая), либо продолжать свою политику, невзирая на возможные последствия. Подобно самураю, решившему сделать харакири, Япония выбрала путь, дающий минимальные шансы на успех. Было решено добиться полной военной победы над Соединенными Штатами и вынудить их пойти на компромисс с Токио (этим объясняется внезапное нападение на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года), кроме того Япония решила захватить все острова и все побережье Азии, в частности, нефтяные промыслы голландской Вест-Индии. Хотя эта стратегия и привела к ряду впечатляющих побед (взятие Гонконга 25 декабря 1941 года и Сингапура 15 февраля 1942 года), тем не менее она очень скоро натолкнулась на непреодолимое препятствие: решимость и мощь Соединенных Штатов.

– Что же собой представляет в этом случае геополитическая концепция Японии? В ноябре 1938 года Япония выступила за установление “нового порядка в Восточной Азии”. В начале 40-х годов возникло выражение “сфера совместного процветания в Восточной Азии”. В 1943 году, когда отступление Японии уже стало очевидным, в Токио было создано “Министерство Великой Восточной Азии”. Как и “европейское экономическое сообщество”, за создание которого выступала гитлеровская Германия в 1943 году, после коренного перелома во второй мировой войне, “азиатская сфера совместного процветания” [c.81] была результатом комбинации долгосрочных планов и прагматических мер, принятых в пожарном порядке.

Геополитические последствия японской экспансии не отвечали ни интересам Токио, ни интересам Запада. Однако вторжение Японии продемонстрировало несостоятельность мифов о превосходстве белой расы и способствовало пробуждению национального самосознания колониальных народов Азии, сумевших завоевать независимость в первые послевоенные годы, правда, ценой огромных жертв.

“Основная цель”, преследуемая Сталиным, “сводилась к укреплению своих личных позиций. Иногда его личные интересы совпадали с интересами советского государства, борющегося против мира буржуазии. Иногда они не совпадали. На первом месте всегда был вопрос о сохранении его личной власти. Это был ключ к его дипломатии. Его стратегия была максимально проста и выражалась формулой “разделяй и властвуй”. Этим объясняются инстинктивные усилия Сталина, направленные на то, чтобы спровоцировать противоречия и рознь среди своих противников, чтобы ослабить их в ходе междоусобной борьбы и укрепить свои собственные силы” (George Kennan, Russia and the West under Lenin and Stalin, 1961).

Из этого отрывка можно получить некоторое представление о геополитике сталинского Советского Союза, на которую огромное влияние оказывали характер, жизнь, привязанности и неприязнь Сталина.

Разделяя взгляды некоторых русских царей, Сталин считал, что Советский Союз, избавившийся от мечты Троцкого о мировой, или хотя бы о европейской революции, должен превратиться в неприступную крепость, тщательно охраняемую изнутри (тайная полиция, лагеря Гулага), и герметически закрытую для внешнего мира.

В соответствии с этими представлениями, международное коммунистическое движение (III Интернационал в 1919–1943 г.г., Коминформ в 1943–1956 г.г.) должно было выполнять ряд специфических задач. Речь шла не о всемирной победе коммунизма – в этом случае Сталин неизбежно утратил бы контроль над коммунистическим движением – а об использовании коммунистических партий для ослабления врагов Советского Союза, вернее, для ослабления всех тех, кто представлял какую-либо угрозу для самого Сталина, т.е. всего человечества.

Когда был подписан германо-советский пакт (23 августа 1939 года), Сталин действовал в полном согласии с самим собой. Заключая договор о ненападении с Гитлером – который никогда не скрывал своего намерения уничтожить советский большевизм – Сталин надеялся отвести войну от своей страны и затем воспользоваться благоприятной обстановкой, чтобы извлечь выгоду из конфликта, который должен был [c.82] разразиться в сентябре 1939 года между Германией, Польшей, Великобританией и Францией. Однако в рассуждениях Сталина, не доверявшего никому на свете, было два слабых места, повлекших трагические последствия: недооценка силы немецких войск, которые смели французскую армию уже весной 1940 года, и иллюзии относительно прочности своего циничного сговора с Гитлером, который держался, в частности, на поставках советского сырья в Германию. Операция “Барбаросса”, начавшаяся 22 июня 1941 года, вдребезги разбила германо-советское сотрудничество.

После завершения войны коммунист Иосиф Сталин, стремящийся обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность своей крепости, начал проводить классическую геополитику. В Европе он сохранил часть Польши, доставшейся СССР в соответствии с германо-советским пактом 1939 года. Польша, смещенная на запад и управляемая под контролем Москвы, вновь появилась на карте Европы. Сталин извлек урок из внезапного нападения 22 июня 1941 года: он располагал теперь буферным государством с промосковским правительством между СССР и Германией на Дальнем Востоке 8 августа 1945 года (т.е. между бомбардировками Хиросимы и Нагасаки) Сталин объявил войну разгромленной, находящейся накануне капитуляции Японии. Это позволило ему вернуть территории (и даже немного больше), утраченные Николаем II в результате поражения в войне 1905 года. Сталин ничего не забывал. Наследник русских царей воплотил их стремление к экспансии в форме почти параноической страсти.

Преподавание геополитики было запрещено в Советском Союзе. Геополитика долгие годы оставалась проклятой наукой зловредной Германии. Возможно, у Сталина была своя, тайная причина, чтобы воспрепятствовать распространению науки о могуществе государств. В Геополитическом словаре, опубликованном под редакцией Ива Лакоста (Yves Lacoste, Dictionnaire geopolitique, Flammarion, 1993), говорится:

“Сталин запретил в Советском Союзе и во всех странах, управляемых коммунистическими партиями, всякое упоминание о геополитике (и даже о географии человека, способной пропагандировать идеи геополитики). Было разрешено лишь говорить, что она является неотъемлемой частью нацистской идеологии. Похоже, что Сталин стремился вытравить любые воспоминания о крупной геополитической операции, какой стал в свое время германо-советский пакт, а также о том, что советское руководство попало в ловушку, не предполагая о возможности немецкого наступления на восток, начавшегося через неполных два года после подписания этого пакта”.

На всем протяжении XIX века и вплоть до начала первой мировой войны Великобритания воплощала собой глобализацию обменов и всячески способствовала устранению барьеров на пути развития [c.83] международной торговли. Для этого Англия обладала сразу тремя преимуществами: высоким уровнем экономического развития, что позволяло ей считаться главной мастерской мира, по крайней мере, в течение трех первых четвертей XIX века; огромной колониальной империей, где она безраздельно господствовала и могла выгодно сбывать производимые товары; полным контролем над морями и океанами.

Однако эти преимущества не могли не иметь временного характера. В последней трети XIX века у Великобритании появились два могущественных соперника: Германия и особенно Соединенные Штаты Америки. В результате Второй мировой войны произошла смена караула на морях и океанах: Великобритания окончательно уступила свое место Соединенным Штатам. Но эта операция имела ряд особенностей. Великобритания воспринимала США как сына, сделавшего блестящую карьеру. Она довольно спокойно отнеслась к переходу на роль верного помощника и уважаемого советника при сильном, но неотесанном партнере – Соединенных Штатах Америки. В свою очередь США, вернувшиеся к политике изоляционизма в 1919 году, оказались втянуты против своей воли в мировую политику. Президент Рузвельт прекрасно осознавал необходимость этого шага, но большинство американцев пошло на отказ от изоляционизма только потому, что считало себя жертвой подлой агрессии (нападение японцев на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года, объявление войны гитлеровской Германией 11 декабря 1941 года).

Атлантическая хартия, подписанная Черчилем и Рузвельтом 14 августа 1941 года, официально закрепила переход мирового лидерства от Великобритании к США еще во время Второй мировой войны. За несколько недель до появления на свет этого документа Советский Союз вступил в войну против гитлеровской Германии и стал объективным союзником Великобритании. Атлантическая хартия включала в себя расширенный вариант “четырнадцати пунктов Вильсона” и являлась по сути черновым наброском доктрины универсализма, действие которой распространялось на весь мир: запрещались всякие территориальные изменения без согласия населения данных территорий; провозглашалось право народов свободно выбирать способ правления в своей стране; утверждалось равенство всех народов, великих и малых, победителей и побежденных в вопросах международной торговли и доступа к источникам сырья; закладывались основы сотрудничества государств в экономической и социальной областях; провозглашался принцип свободы судоходства в открытом море…

Этим совместным заявлением два великих англо-саксонских государства продемонстрировали полное единство своих взглядов на послевоенное мирное урегулирование. Тем не менее, переход ответственности от Великобритании к Соединенным Штатам вызвал два типа геополитической напряженности. [c.84]

– Хотя Великобритания согласилась с перспективой стать блистательным помощником Соединенных Штатов, она продолжала считать себя великой державой. Во-первых, в 40-х годах Великобритания оставалась крупнейшей империей. Но согласно взглядам Президента Рузвельта, послевоенное урегулирование предполагало деколонизацию, исчезновение всех колониальных империй (британской, французской, голландской…), которые считались в Соединенных Штатах пережитком иной эпохи и препятствием для формирования действительно всемирной экономической системы. В то же время для поддержания своего статуса великой державы Великобритания присоединилась к программе создания атомной бомбы, но Соединенные Штаты проявили чрезвычайно мало готовности делиться секретами изготовления столь страшного оружия (англо-американский кризис в 1943 году; Закон Мак-Магона, принятый в июле 1946 года и устанавливающий строжайший контроль за распространением информации о ядерном оружии). После окончания второй мировой войны Великобритания обзавелась все-таки ядерным оружием, но … украдкой от Соединенных Штатов.

– Вступая в войну, в декабре 1941 года, Соединенные Штаты Америки не предполагали, что после победы над Германией и Японией они не смогут вернуться к состоянию изоляции от внешнего мира, которое позволило им в свое время спокойно строить и развивать свою экономику вдали от европейских конфликтов. По. мнению президента Рузвельта, гарантом послевоенного мира должны были стать институционные структуры (прежде всего ООН), позволяющие победителям (США, СССР, Китаю, Великобритании и затем Франции) согласовывать свою политику в рамках международных организаций (главная роль отводилась Совету безопасности ООН). Соединенные Штаты не были готовы ограничить свой суверенитет во имя международного правопорядка. Именно поэтому во время Бреттон-Вудской конференции (1–22 июля 1944 г.), посвященной созданию новой международной валютной системы, США выступили против британского плана, изложенного крупнейшим экономистом Кейнсом, который предлагал создание международной валюты – банкора. В этом случае фунт стерлингов, служивший основой международной валютной системы с 1815 по 1914 год, был бы заменен не другой национальной валютой, т.е. долларом, а принципиально новой валютой, выпускаемой общим фондом для центральных банков.

После первой мировой войны державы-победительницы, ссылаясь на право народов распоряжаться своей судьбой, перекроили в значительной степени карту Европы и Ближнего Востока. В 1945 году победители провозглашали уже другие принципы (см., в частности, Декларацию об освобожденной Европе, принятую в Ялте 11 февраля 1945 года). Но если в 1918–1919 годах победители (Франция, [c.85] Великобритания, США и Италия) хотя и ссорились, но все-таки сумели достичь более или менее приемлемого компромисса, то ситуация в 1945 году была совершенно иной. Тогда столкнулись две точки зрения, исключающие всякое взаимопонимание и всякое сближение. С одной стороны, Соединенные Штаты Америки, избежавшие разрушений благодаря своему географическому положению и многократно усилившие свой промышленный потенциал, чему способствовала их роль арсенала союзных держав, выступали за мировой порядок, основанный на свободе торговли и на урегулировании спорных проблем путем переговоров. С другой стороны, Советский Союз, разрушенный войной и удерживаемый железной хваткой Сталина, стремящийся защитить себя от нового внезапного нападения, остался верен своей политике осажденной крепости. Советский режим стремился укрыться от тлетворного влияния мира капитализма и укрепить свою безопасность благодаря “простреливаемому пространству”, которое составляли страны Восточной Европы вдоль западных границ СССР. Таким образом началось новое противостояние между морской державой, выступающей за стимулирование обменов товарами и идеями, и континентальной державой, ставшей пленницей своего замкнутого пространства, живущей в постоянном напряжении, в ожидании нового вторжения на свою территорию.

Антагонизм между Востоком и Западом, т.е. постоянное противостояние между атлантическим и советским блоком, которое продолжалось с конца 40-х годов до конца 80-х, означал конец геополитики в силу двух важнейших причин:

– Во-первых, идеологического характера. Мировая система выкристаллизовалась в ходе борьбы двух идеологий (капиталистической либеральной демократии и марксизма-ленинизма), каждая из которых претендовала на универсализм. Это идеологическое неприятие друг друга устраняло, нейтрализовало все другие источники конфликтов. Таким образом в Европе, т.е. в самом центре противостояния Востока и Запада, логика блокового мышления стирала или подавляла – по крайней мере временно – межгосударственные противоречия, которые раздирали Старый Свет в течение нескольких веков. Теперь существовала только одна цель: доказать, что только эта, а не другая идеология была призвана управлять миром.

– Во-вторых, стратегического характера. Возникновение биполярной системы Восток – Запад в конце 40-х годов сопровождалось двойной революцией в военной области: создание ядерного оружия, [c.86] обладающего колоссальной разрушительной силой, и создание ракет, способных нести это оружие на огромные расстояния с немыслимой ранее скоростью. В результате этого пространственные характеристики утрачивали всякое значение, весь земной шар превращался в одно большое поле боя. Кроме того, оба враждебных блока (НАТО и Организация Варшавского Договора) были созданы в рамках подготовки к третьей мировой войне, к тотальному сражению, исход которого должен был окончательно определить победившую идеологию и победивший лагерь. Рядом со столь апокалиптической перспективой прежние гегемонистские устремления и территориальные претензии утрачивали всякий смысл.

В действительности, антагонизм между Востоком и Западом подтвердил, что казалось бы немыслимые ситуации (например, мировая система, сформировавшаяся вокруг двух полюсов: СССР и США), самые фантастические достижения науки и техники (ракетно-ядерное оружие) не ведут к радикальному обновлению человечества. Напротив, все новое, необычное подвержено влиянию вечного и постоянного. Так, геополитические проблемы оказались деформированы логикой противостояния Восток – Запад, но в то же время оказали на нее свое заметное влияние. Более того, антагонизм Восток – Запад еще раз показал, что любой фактор (геополитический, идеологический, экономический…) никогда не является единственным определяющим фактором. Напротив, каждый фактор претерпевает существенное влияние других факторов. В течение всего периода противостояния Восток–Запад идеологические соображения постоянно корректировались с учетом геополитических и наоборот.

Может ли демократическое государство проводить неидеологизированную политику, т.е. политику, основанную исключительно на соображениях мощи и равновесия? С конца XVIII века современная демократия строится на концепции человека, определяемого как рациональное и разумное существо, склонное к ведению диалога и к поиску компромисса Как подчеркивал еще Токвиль в своем трактате О демократии в Америке (1835–1840), эта концепция предполагает, что демократия является пацифистским режимом, априори недостаточно готовым к войне; в то же время подлинная внешняя безопасность демократического государства может быть обеспечена только в том случае, если оно будет окружено другими демократическими государствами. [c.87] Перед лицом авторитарных и тоталитарных стран, перед их силой и дисциплинированностью демократические государства чувствуют себя неуверенными и уязвимыми, поскольку они должны постоянно добиваться одобрения своих действий от своих граждан. Иначе говоря, внешняя политика любого демократического государства включает в себя идеологическую составляющую – убеждение в том, что подлинный прочный мир может быть основан только на победе принципов демократии во всем мире.

Когда в феврале 1947 года Джордж Кеннан, бывший в то время поверенным в делах посольства США в Москве, отправил в Госдепартамент “длинную телеграмму”, которая была затем опубликована в журнале Foreign Affers (июль 1947 г.), благодаря чему этот дипломат стал считаться отцом понятия “сдерживание”, он руководствовался геополитическими соображениями : “Политическая сущность советской мощи в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, является продуктом как идеологии, так и обстоятельств”. Советский Союз являлся “геоидеологической” конструкцией, в которой единство пространства поддерживалось сочетанием идеологической веры и репрессивной системы, распространявшейся на всех без исключения граждан СССР.

По мнению Кеннана, большого знатока Европы, ее языков и ее истории, при Сталине Советский Союз представлял собой уродливый вариант царской России. Основанный на всеобщем страхе (на страхе не только каждого советского человека, которого могли в любой момент арестовать, но и на страхе самого Сталина, видевшего потенциального предателя в каждом из своих ближайших соратников), сталинский режим мог выжить лишь в условиях враждебного окружения и постоянного стремления к экспансии. Кеннан считал, что, несмотря на внушительный фасад, советская система была чрезвычайно хрупкой, он полагал, что режим неминуемо рухнет, как только вокруг тирана рассеется удушающая атмосфера обожания и ослабнет постоянная готовность населения сражаться против внешних и внутренних врагов. Может быть, “яркий свет, исходящий от Кремля, является последней вспышкой угасающего созвездия”. Но основе такого анализа Джордж Кеннан сформулировал политическую линию, которую следовало проводить Соединенным Штатам: “противопоставить русским неизменную противодействующую силу в ряде географических и политических пунктов, учитывая повороты и маневры советской политики”. Он призывал сделать ставку на фактор времени, работавший против СССР, советовал нейтрализовать все советские наступательные инициативы, помогать Европе, оказавшейся в очень тяжелом положении, проводить восстановление своей экономики, поскольку нищета способствует интенсивному развитию коммунистических идей. С точки зрения Кеннана, проблема заключалась не столько в распространении марксистско-ленинской идеологии, сколько в необходимости противостоять [c.88] феномену распространения мощи. Последний должен быть остановлен не из соображений морали, а в силу того, что чрезмерное наращивание сил ведет к нарушению стратегического равновесия и, следовательно, к войне.

Однако был ли действительно понят Джордж Кеннан, даже если его оценка ситуации вокруг СССР получила столь значительный резонанс? Его подход оказался недостаточно “американским”, его интересовало мировое соотношение сил в чистом виде, он считал необходимым отделять мораль от политики. Однако “доктрина сдерживания”, сформулированная президентом Генри Трумэном 12 марта 1947 года, основывается на совершенно иных предпосылках: коммунизм – это чума, это воплощение Зла; следовательно, необходимо предпринять против него крестовый поход, необходимо бороться против него везде и любыми средствами. “Политика Соединенных Штатов должна быть направлена на поддержку свободных народов, борющихся против попыток установления господства вооруженного меньшинства или против давления извне”.

Джордж Кеннан считал этот дух крестового похода чрезвычайно вредным, поскольку он вел к борьбе повсюду, к вмешательству по любому поводу, к проведению сомнительных операций, к убеждению, что следует поддерживать каждого, кто выступает против коммунистов.

С конца 40-х годов до конца 80-х вопрос о целях и о способах борьбы против советского коммунизма оставался в центре внешнеполитических дискуссий в США, прежде всего в связи с войной во Вьетнаме. Участие сотен тысяч американских солдат в боевых действиях на территории Индокитая в 50-х и 60-х годах было обусловлено “теорией домино”(“принцип домино” был сформулирован президентом Эйзенхауэром в апреле 1954 года: если вы поставите на ребро ряд костяшек домино на близком расстоянии друг от друга и опрокинете первую пластинку, вы можете быть уверены, что последняя тоже очень скоро упадет). Коммунизм распространяется, как эпидемия; если он утвердится в бывших французских колониях Индокитая, он затем быстро перекинется на Бирму, Таиланд, Малайзию, Индонезию… Однако США пришлось очень дорого заплатить за право играть в Индокитае роль святого Георгия, сражающегося со змием. Как и множество других сражений, начатых во имя самых высоких принципов, война Соединенных Штатов во Вьетнаме превратилась в заурядную военную авантюру. Причин было несколько: союзник американцев – Южный Вьетнам – проводил весьма двусмысленную политику, противник – Северный Вьетнам – упорно шел на смерть во имя своих целей, а методы, применяемые США (бомбардировки, создание концентрационных лагерей для населения, прочесывания местности…), усугубляли непопулярность этой войны.

Ричард Никсон, бывший президентом США с 1969 по 1974 год, и [c.89] его советник Генри Киссинджер, родившийся в Германии и получивший европейское образование, сделали все возможное для вывода американских войск из Южного Вьетнама (1973–1975). При этом они руководствовались классическими принципами геополитики. Они успешно осуществили неожиданное сближение с Китаем Мао Цзедуна (исторический визит президента Никсона в феврале 1972 года).

Это была замечательная геополитическая операция: коммунистический Китай и капиталистические Соединенные Штаты пошли на нормализацию двусторонних отношений, чтобы уравновесить Советский Союз и противостоять его экспансионистской политике.

Противоречия между геополитикой и идеологией вновь проявились во время пребывания Картера на посту президента США. При нем важнейшей темой американской дипломатии стала борьба за соблюдение прав человека, а американская помощь иностранным государствам была основным инструментом этой политики. Однако очень скоро проявились нестыковки между объявленными принципами и конкретными делами, в частности, в отношении шаха Ирана. Эта страна имела огромное значение для внешней политики США из-за своего географического положения: между СССР и Персидским заливом, но массовые репрессии, проводимые тайной полицией шаха, отнюдь не способствовали выдвижению Ирана в число борцов за права человека.

Картер скорректировал свою политику, придав ей больше реализма (визит президента США в Тегеран 31 декабря 1977 года), и признал огромное геополитическое значение Ирана, охарактеризовав его “островком стабильности” в тот самый момент, когда зарождалось мощное движение исламского фундаментализма под руководством Хомейни, которое смело шахский режим.

В первой половине 80-х годов президент Рейган вновь обратился к риторике холодной войны, объявив Советский Союз “империей Зла”. Он призвал западные демократические государства поддерживать движения сопротивления в просоветских странах , в частности, в развивающихся государствах, которые ориентировались на Москву (Вьетнам, Эфиопия, Ангола, Мозамбик, Афганистан, Никарагуа и т.д.).

Но с приходом к власти в СССР Михаила Горбачева (март 1985 года) логика идеологии постепенно начинает уступать место логике геополитики. Для Соединенных Штатов Советский Союз оставался врагом №1, по крайней мере до конца 80-х годов. Следовательно, необходимо было всячески дестабилизировать обстановку в СССР, в том числе и путем навязывания нового витка гонки вооружений. В то же время, мощь Советского Союза, общие “объективные” интересы двух стран на международной арене, в частности, борьба против распространения оружия массового поражения, делали Москву основным стратегическим партнером Вашингтона. Этим объясняется очередной этап разрядки напряженности, который начался в конце 80-х годов и привел [c.90] к падению просоветских режимов в Восточной Европе, а затем и к развалу Советского Союза 25 декабря 1991 года.

История отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом с конца 40-х годов до 1991 года подтверждает, что идеология играет центральную роль во внешней политике демократического государства. Почему? Во-первых, плюралистическая демократия основывается на очень узком и ненадежном фундаменте согласия между правящими кругами и населением, поддержка которого является обязательным условием любого значительного шага данного государства на международной арене. Во-вторых, являясь пацифистским режимом, демократия чувствует себя по-настоящему в безопасности, только будучи окружена другими демократическими государствами. Однако всякая демократия представляет собой государство со своей территорией и своим населением, следовательно, она не может до конца избавиться от классических обязанностей и устремлений государства (внутренняя и внешняя безопасность, успехи на поприще внешней политики). Несмотря на существенное влияние, оказываемое идеологией на общественную жизнь Соединенных Штатов, они строят свою политику как государство, которому нужно защищать национальную территорию и национальные интересы, т.е. расчетливо и осторожно.

Согласно риторике марксизма-ленинизма, войны являются следствием политики капиталистических государств, неспособных разрешить свои противоречия мирным путем. Напротив, социалистические государства неизменно строят свои взаимоотношения на принципах братства и сотрудничества. Так, в результате освобождения Красной армией стран Восточной Европы в ходе второй мировой войны возникло “содружество социалистических государств” под руководством Москвы, в рамках которого братские режимы взяли на себя обязательство совместно защищать завоевания социализма от посягательств внутренних и внешних врагов. Таким образом, геополитические противоречия, связанные с соображениями безопасности, не существовали больше внутри социалистического лагеря.

В действительности дело обстояло совершенно иначе. Всякая революционная теория, в том числе и марксистско-ленинская, утверждает, что она способна переделать природу человека, освободить его от врожденных рефлексов (страх перед нуждой, боязнь агрессии, стремление овладеть чужой собственностью). Но человек остается человеком. Более того, может ли рациональная система, провозглашающая уничтожение различий между людьми во имя всеобщего равенства, упразднить результаты тысячелетнего развития цивилизации, такие, [c.91] как язык, культуру, нацию?

Сталин и его наследники во главе Советского Союза руководствовались (сознательно или бессознательно?) геополитическими соображениями: социалистическое содружество – это осажденная крепость, которой угрожают происки врагов (от шпионажа до нелегального распространения видеозаписей) и которая должна иметь опорные пункты (в частности, в странах третьего мира), чтобы ослабить и победить коалицию капиталистических государств Запада. В то же время, как только в той или иной стране утверждается та или иная идеология (например, марксистско-ленинская в Советском Союзе), она начинает трансформироваться под влиянием национальных особенностей данного государства. Следовательно, существовала сложная диалектическая связь между интересами советского государства и целями коммунистической идеологии в период с 1917 по 1991 год.

Взаимозависимость между идеологией и политикой особенно четко прослеживается на примере отношений между Советским Союзом и коммунистическим Китаем в 1949–1989 годы.

1 октября 1949 года континентальный Китай стал Китайской Народной Республикой, возглавляемой Мао Цзедуном. Это была историческая победа коммунизма, ставшего идеологией самого древнего и самого многочисленного народа на Земле. Однако эта победа не стала триумфом для Сталина, стоявшего во главе Советского Союза. Он воспринимал ее как появление на восточном фланге своей страны огромного китайского государства, сплоченного и, следовательно, очень опасного, у которого в ближайшие годы может возникнуть соблазн потребовать себе часть Сибири. С другой стороны, Москва утрачивала, роль бесспорного центра мирового коммунистического движения из-за возможной конкуренции Пекина.

Тем не менее с 1949 года и до конца 50-х годов две коммунистические державы официально придерживались в своих взаимоотношениях принципов братского социалистического сотрудничества. В разгар “холодной войны” против Соединенных Штатов СССР не мог себе позволить утраты такого важного союзника, как Китай. В свою очередь КНР, опустошенная десятилетиями войны, непризнанная западными державами (за исключением Великобритании), крайне нуждалась в помощи, которую ей мог оказать только братский Советский Союз.

Начиная со второй половины 50-х годов, дружба (не совсем искренняя) между Москвой и Пекином быстро перерождается во взаимную ненависть, что приводит к разрыву отношений между двумя странами. Это объясняется сочетанием и взаимодействием двух факторов, геополитического и идеологического.

– Во-первых, разрыв произошел по идеологическим мотивам. В то время, как Советский Союз, возглавляемый Н.С. Хрущевым, начал процесс десталинизации, т.е. вступил на путь ревизионизма, согласно [c.92] определению пекинского руководства, Китай, вел себя, как дисциплинированный ученик по отношению к советскому учителю. Более того, в результате “Большого скачка” (1958 г.) КНР превратилась в главную страну подлинного коммунизма, поскольку СССР полностью обуржуазился. Для той и другой великой коммунистической державы ожесточенная борьба за право представлять истинное марксистско-ленинское учение имела огромное значение: от этого зависело их влияние на международное революционное движение.

– Вторая причина раскола советско-китайского альянса, тесно связанная с первой, носила геополитический характер. После смерти Сталина в 1953 году Советский Союз начал постепенно осознавать, что он располагал немаловажными козырями (социалистический лагерь в Восточной Европе, ракетно-ядерное оружие), которые ему следовало сохранить любой ценой. С этой точки зрения, наибольшую опасность для СССР представляли не Соединенные Штаты Америки, тоже озабоченные сохранением своего могущества, а государства, требующие себе тот или иной из указанных козырей.

Напомним, что 15 октября 1957 года Советский Союз заключил с Китаем соглашение об оказании помощи в создании китайского атомного оружия. 20 июня 1959 года это соглашение было денонсировано Москвой: зачем передавать другому государству, пусть даже дружественному, то, что воспринимается как “абсолютное оружие”? Китай воспринял это, как попытку одурачить его, лишить его основного инструмента, позволяющего обеспечить национальную безопасность. Это не помешало КНР создать “собственными силами” ядерное оружие в 60-х годах.

В мае 1989 года, после многочисленных перипетий, Советский Союз и Китай нормализовали свои отношения по случаю визита в КНР, осуществленного М.С. Горбачевым, несмотря на жестокие репрессии, обрушенные китайскими властями на сторонников реформ. Так закончилась эпоха ненависти, взаимных нападок, геополитических маневров. Что же осталось? У СССР и КНР было нечто общее – их марксистско-ленинская идеология, но каждое из этих государств выбрало свою дорогу к новой жизни. Советский Союз под руководством Горбачева пошел путем хаотичной политической либерализации, закончившейся развалом социалистического колосса, тогда как Китай Ден Сяопина осуществил переход к рыночной экономике, сохранив за коммунистической партией монополию на власть в стране. Обе великие державы целиком поглощены решением своих собственных проблем и ревниво следят за достижениями и неудачами друг друга. Теперь им остается только разработать правила сосуществования. Идеология умирает, а геополитический фундамент нуждается в перестройке.

Взаимовлияние идеологии и политики в противостоянии Востока и Запада еще раз продемонстрировало двойственный характер [c.93] природы человека, воспринимающего действительность через призму идеологии, и в то же время живущего в конкретном времени и пространстве. Даже если идеологические споры и существуют в чистом виде, в большинстве случаев позиции сторон (государств, предприятий, организаций, индивидуумов) испытывают существенное влияние объективной обстановки. С другой стороны, может ли геополитика существовать в чистом виде, если соотношение сил подвержено непрерывному воздействию убеждений и представлений сторон?

Могла ли техническая революция, в результате которой появилось ракетно-ядерное оружие, привести к устранению геополитики, т.е. к прекращению использования факторов мощи в пространстве для гарантии национальной безопасности?

Геополитика, основы которой были разработаны в первой половине XX века Маккиндером и Хаусхофером, направлена на обеспечение победы в войне, т.е. в борьбе за контроль над определенным пространством. Появление ядерного оружия и средств его доставки на любые расстояния внесло существенные коррективы в эту проблематику.

а) Война представляется невозможной в тех формах, которые были свойственны предыдущим мировым конфликтам. Из-за огромной разрушительной силы современного оружия ядерные державы не могут наносить друг другу массированные фронтальные удары, как это делалось во время первой и второй мировых войн, так как подобная стратегия привела бы к взаимному уничтожению воюющих сторон. Отсюда возникли понятия равновесия страха или устрашения. Речь больше не идет о завоевании чужого пространства или о достижении победы в результате маневра. Теперь необходимо было поддерживать равновесие сил ядерных держав, прежде всего США и СССР.

б) Существует мнение, что пространство, расстояния, естественные препятствия и преимущества рельефа утратили свое стратегическое значение, поскольку любая цель на земле может быть поражена ракетой-носителем ядерного оружия через несколько минут после ее запуска. Однако в действительности это не совсем так. Время и пространство очень сократились. Теперь ситуацию оценивают не в месяцах, днях и часах, а в минутах и секундах.

Но пространство во многом сохранило свое значение в войне. [c.94] Размеры Соединенных Штатов Америки, огромные просторы Советского Союза предоставляют гораздо большие возможности по рассредоточению и скрытному размещению оружия, чем территория средних государств с высокой плотностью населения. Кроме того, пространство по-прежнему является разнородным: например, океаны предоставляют атомным подводным лодкам почти полную неуязвимость, особенно по сравнению с ракетами наземного базирования.

В 50-х и 60-х годах Соединенные Штаты (в Корее и Индокитае) и Советский Союз (перед лицом Китая) осознали, что использование ядерного оружия оказалось практически невозможным. Конечно, это оружие позволяет произвести колоссальные разрушения на территории противника, но тот, кто его применит, даже если он сам не рискует подвергнуться ответному ядерному удару, окажется в глазах мирового общественного мнения виновным в актах слепого, иррационального насилия, лишенного какой-либо политической логики.

Этим объясняется тот факт, что за годы противостояния Восток – Запад вся территория земного шара использовалась как поле непрямых столкновения между США и СССР, благодаря созданию военных баз и заключению союзов о военной помощи с различными государствами третьего мира. Соединенные Штаты Америки взяли на вооружение политику “санитарного кордона” (изоляция Советской России после революции 1917 года) и создали по периферии СССР сеть военных баз с тем, чтобы сдержать советское продвижение на запад и юг (страны Западной Европы, Турция, Иран, Пакистан… ). В свою очередь Советский Союз, вернувшись к практике русских царей, попытался сломать враждебное окружение путем укрепления просоветских и дружественных режимов (Египет Насера, Индия, Вьетнам), а также благодаря созданию колоссального военно-морского флота.

Свобода и мощь могут материализоваться только в пространстве. Потрясающие достижения науки и техники конца XX века (скоростной транспорт, телекоммуникации) позволили сократить расстояния и уплотнить время. Но человек по-прежнему живет в пространстве, он поддерживает отношения с другими людьми и пытается познать самого себя. Повышенная мобильность не устраняет привязанности к определенному месту в пространстве. Отсюда постоянные противоречия между движением и укоренением, которые усложняются, но не устраняются вследствие технического прогресса. [c.95]

Войны между развивающимися странами, возникшими на развалинах колониальных империй, обусловлены старыми, как мир, причинами: самоутверждение или создание нации, укрепление национальной безопасности, демонстрация своего могущества.

Специфика конфликтов в третьем мире вытекает из столкновения двух направлений исторического развития. С одной стороны, освободившиеся страны являются порождением и наследниками колонизаторов; колониальные державы установили их границы, навязали им методы управления, стандарты поведения и моральные ценности Запада (образ жизни, техника, нация, равенство, свобода).

С другой стороны, новые государства испытывают существенное влияние идей и традиций доколониального периода их истории. Раздел Латинской Америки, Ближнего Востока или Африки на государства европейского типа наложился на многовековые реалии и конфликты: расовые, межплеменные, религиозные… Границы, проложенные колонизаторами, представляют собой элемент стабильности, однако легитимность, постоянство этих границ наталкивается на неопределенность, поскольку те, кто их устанавливали, не учитывали и не могли учитывать этнические и человеческие факторы доколониальной эпохи.

Этим объясняется наличие в третьем мире классических геополитических противоречий (например, стремление к господству того или иного государства в данном регионе), осложненных антагонизмом, связанным с несовпадением государственных границ с исторически сложившимися этническими реалиями. Геополитические проблемы могут быть проиллюстрированы тремя примерами: Израиль, Персидский залив, бывшая Югославия.

С чисто геополитической точки зрения Государство Израиль, созданное в 1948 году, имеет две характерных черты. Оно было задумано, как государство евреев, иностранный анклав западного типа в Палестине, в окружении арабского мира. Кроме того, этот регион Ближнего Востока, где расположены также Ливан, Сирия и Иордания, имеет богатейшую историю и ограниченную территорию и очень плотно заселен.

В этих условиях еврейское государство могло выбирать один из трех вариантов геополитической логики:

– Логика осажденной крепости, точнее, логика Масады. Масада – древнеиудейская крепость, была последним оплотом повстанцев в иудейской войне против римлян в 66–73 годах новой эры. Ее защитники [c.96] предпочли смерть позорному плену. Защита Масады сохранилась в коллективной памяти евреев, как замечательный подвиг вечно гонимого народа. После массового уничтожения евреев гитлеровцами накануне и во время второй мировой войны (1933–1945 гг.) Государство Израиль должно было представлять собой последнее прибежище для евреев в случае нового гонения. Следовательно, необходимо было создать крепость, способную противостоять любой агрессии. Именно такую политику проводил Израиль с 1948 года до конца 80-х годов: защищать себя от арабов (считавших, что евреи захватили их исконные земли), опираясь на союз с внешними силами (главным образом, на Соединенные Штаты Америки). Образ Масады ассоциируется с образом франкских королевств (1099–1291), основанных крестоносцами на Ближнем Востоке и обреченных на исчезновение, потому что они были чужими на этой земле.

– Логика земли обетованной. Мечта лежит в основе многих геополитических демаршей. Так например, Израиль, неотделимый от современной идеи мононационального государства, связан также с землей обетованной, о которой Господь говорил Моисею. Этим объясняется попытка некоторых израильтян (предпринятая, в частности, М. Бегином, премьер-министром Израиля в период с 1977 по 1983 год) восстановить Израиль в библейских границах (т.е. присоединить к нему левый берег реки Иордан). Частично эта идея отражает сокровенное желание всех израильтян. Недаром Кнессет, израильский парламент, провозгласил Иерусалим единой и вечной столицей Израиля (30 июля 1980 г.). Что же касается левого берега реки Иордан, оккупированного израильтянами в результате шестидневной войны (июнь 1967 года), то его аннексия не представляется возможной даже с точки зрения Израиля. В начале 90-х годов Израиль в границах 1949 года насчитывал около 4 миллионов евреев и примерно 900.000 арабов, ставших гражданами Израиля. Население левого берега реки Иордан насчитывает примерно миллион арaбов-палестинцев, чей уровень рождаемости соответствует показателям третьего мира, тогда как уровень рождаемости в еврейских семьях приближается к западным стандартам. Таким образом, аннексия левого берега реки Иордан и наделение палестинцев статусом граждан Израиля может привести к нарушению экономического и социального равновесия в этой стране и к утрате самобытности еврейского государства.

– Логика согласия с арабами. Может ли народ, даже поддерживаемый диаспорой, вечно жить в замкнутой крепости? Проходит время, меняются поколения, забываются причины, побудившие народ к добровольному заточению. Появляется усталость, стремление жить “нормальной” жизнью. Возникает необходимость наладить сосуществование с Врагом, с Другими. Конкретно это выражается в обмене территории на признание и мир. Именно этот путь был выбран израильским [c.97] руководством в 90-х годах (см. Совместную израильско-палестинскую декларацию о принципах автономии, подписанную в Вашингтоне 13 сентября 1993 года).

Эта логика предполагает важные геополитические изменения. С 1948 года и до конца 80-х годов Израиль и арабы (за исключением Египта, подписавшего мирный договор с Израилем 26 марта 1979 года) непрерывно готовились к войне. Над Израилем постоянно висела угроза быть сброшенным в море. Логика согласия требует от обеих сторон сделать болезненную переоценку ценностей: арабы должны признать, что Израиль является законным государственным образованием на Ближнем Востоке, а Израиль должен осознать свою принадлежность к этому региону, т.е. отказаться от логики осажденной крепости, более полувека лежавшей в основе его легитимности и его национального единства.

Пример Израиля подтверждает, что не существует геополитического детерминизма. Люди познают географию через призму своих потребностей, своей истории, культуры, своих опасений и стремлений. Так, Ближний Восток может быть регионом вечных конфликтов, но может стать одной из лабораторий, где осуществится величайший эксперимент нашего времени: разработка правил сосуществования людей, которые до сих пор воспринимали друг друга как непримиримые враги, хотя корни их общего прошлого тянутся из глубины веков.

Персидский залив является типичным примером геополитических целей. Он еще раз подтверждает, что между географией и историей существует неразрывная связь; несмотря на постоянство физических реалий, их влияние и значение непрерывно меняются в зависимости от количества людей, их потребностей, их перемещений, их социально-политических структур. Более того, геополитическая ценность того или иного региона слагается как из его характеристик (например, для Персидского залива в XX веке основным показателем является наличие двух третей мировых разведанных запасов нефти и газа), так и его положение в системе мировых потоков: экономических, культурных:, политических…

На протяжении многих веков геополитическая ценность Персидского залива была результатом двух исторических и географических факторов. Во-первых, он представлял собой важный перекресток торговых путей между Востоком и Западом, в частности, через него шла торговля шелком и пряностями. Во-вторых, Персидский залив всегда был одни из тех промежуточных зон, где сталкиваются и перемешиваются интересы и культуры разных империй и цивилизаций: Рим, а [c.98] затем Византия и Персия; арабы и персы; сельджуки и монголы; Оттоманская империя и Персия; наконец, в XIX веке Оттоманская империя, Великобритания (путь в Индию) и Россия (прорыв к теплым морям). Со времени второй мировой войны и до 80-х годов Ближний Восток и, в частности, Персидский залив, были одним из геополитических театров, более или менее нестабильных, где разыгрывались сценарии непрямых столкновений между Соединенными Штатами Америки (в союзе с шахским Ираном, Саудовской Аравией и Арабскими эмиратами) и Советским Союзом (опиравшимся на ненадежное сотрудничество с Ираком Саддама Хусейна).

С точки зрения геополитики, Персидский залив иллюстрирует два положения:

– Влияние фактора искажения. Для Персидского залива таким фактором является нефть. Действительно, в настоящее время нет другого района в мире, где было бы сконцентрировано такое количество жизненно важного сырья для промышленно развитых стран. Значение нефтяных месторождений связано с особой исторической конъюнктурой: резким возрастанием роли нефтепродуктов в экономике западных стран, особенно после второй мировой войны. Этим объясняются как нефтяные кризисы 1973 и 1979 годов, так и война 1991 года за освобождение Кувейта, захваченного Ираком во главе с Саддамом Хусейном. Как сложится обстановка в этом регионе через двадцать лет или через сто? К тому времени могут быть открыты другие месторождения, возможно, будут найдены способы рентабельной эксплуатации других источников энергии. Останется ли нефть тем самым черным золотом, каким она была на протяжении XX века?

– Сочетание соперничества на мировом и локальном уровне. С давних пор и особенно в XX веке (до свержения шахского режима в Иране в 1979 году) Персидский залив являлся несамостоятельной зоной, ареной столкновения интересов сначала империй, а затем – Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. В 80-е годы Иран, возглавляемый Хомейни, начинает вести непредсказуемо, Ирак Саддама Хусейна стал претендовать на роль защитника залива, и только Саудовская Аравия благоразумно держалась под надежным крылом США.

Таким образом, некоторыми прибрежными государствами была сделана попытка играть более или менее самостоятельную роль, но сокрушительная победа коалиции во главе с Соединенными Штатами над войсками Саддама Хусейна и освобождение Кувейта показали, что “порядок по-прежнему царит в Персидском заливе”.

Но не явилась ли война в Кувейте последней миссией во главе коалиции государств, которую выполнила Америка, повинуясь своим рефлексам сверхдержавы, но уже без глубокого внутреннего убеждения в том, что она призвана играть роль мирового жандарма? [c.99]

Эволюция любой промежуточной зоны – а Персидский залив не составляет исключения из правила – является частью более обширного процесса. В нестабильном и ненадежном мире, наступившем после окончания холодной войны, Персидский залив по-прежнему остается объектом притязаний внешних сил. Однако подлинная ценность этого объекта меняется в зависимости от конкретных обстоятельств. Продолжит ли Россия усилия, чтобы обеспечить себе выход к теплым морям? Но между теплыми морями и Россией лежат препятствия в виде неурегулированных проблем в постсоветском пространстве. Нефть? После нефтяных кризисов 70-х годов неуклонное снижение цен на это сырье позволяет воспринимать его, как один из множества сырьевых товаров. Исламский фундаментализм? Разумеется, это явление беспокоит Запад, но оно провоцирует потрясения прежде всего в самих мусульманских странах и не вписывается в рамки классических геополитических противоречий. Не является ли исламский фундаментализм одним из идеологических движений, похожих на протестантство XVI века или на социалистические движения ХIХ–ХХ веков, которые принадлежали миру политики и трансформировали его по воле заинтересованных сторон (государств, политических партий, профсоюзов, отдельных личностей)?

После крупных изменений в Восточной Европе, имевших место в 1989–1991 годах (крах коммунистических режимов и развал СССР), наступила эпоха ожесточенных этнических конфликтов на всем пространстве от Балкан до Кавказа.

Эти конфликты характеризуются тремя основными чертами:

– Они возникли в регионах совместного проживания иногда очень близких народов, которые разделены одним или несколькими элементами, воспринимаемыми как непреодолимые различия. Так, в бывшей Югославии живут хорваты, сербы и боснийцы, имеющие общие лингвистические и культурные корни, но исповедующие разные религии (хорваты – католики, сербы – православные, а боснийцы – мусульмане).

– Эти линии раздела, их значение неразрывно связаны с общей трагической историей народов-соседей (например, постоянные кровавые конфликты между хорватами, сербами и боснийцами на протяжении всей истории Югославии, с 1918 по 1941 год, затем с 1944 по 1991 год, причем межэтнические столкновения не прекращались даже во время немецкой оккупации с 1941 по 1944 год). Этим объясняется [c.100] принадлежность южных славян к различным этническим группам, усиленная пережитыми трагедиями и сохранившаяся, несмотря на объединение их государств.

– Взаимная ненависть, возникшая много веков назад, сохраняется и проявляется в политике этнической чистки. Делаются попытки устранить любые формы сосуществования этнических групп на одной территории. Каждый народ должен составлять однородную компактную массу, проживающую на земле, свободной от инородцев и имеющей четкие границы. Короче, каждый должен жить у себя дома!

Понятие “этническая чистка” возникло в среде европейских националистов, прежде всего у немцев.

Две навязчивых идеи (характерных также и для Германии) постоянно присутствуют в жизни Югославии. С одной стороны, груз несправедливости прошлого (например, сербы разбитые турками 20 июня 1389 года в битве при Косово, считают себя защитниками христианства от посягательств мусульман). С другой стороны, неспособность или невозможность располагать стабильной территорией, отсюда вечные противоречия между необходимостью сосуществовать с другими народами и мечтами об идеальной родине, реализовать которые можно только в результате этнической чистки.

Помимо чрезвычайной жестокости этой операции (уничтожение и/или перемещение части населения) осуществление этнической чистки ставит два вопроса, на которые крайне сложно дать ответ:

а) Могут ли существовать совершенные однородные государства на строго ограниченной территории? Внутри любого государства далеко не все граждане одинаково отождествляют себя с каким-либо коллективным понятием (родиной, нацией); принадлежность отдельного индивидуума или группы к стране или народу чрезвычайно сложна и подвижна. Человек не является и не может являться частью монолита. Кроме того, множество территорий является предметом притязаний сразу нескольких народов, причем каждый из них выдвигает самые солидные аргументы.

Существует несколько примеров однородных государств:

– Япония. Эта страна обладает уникальным набором черт, определяющих ее однородность: положение островного государства; периодическая изоляция от остального мира, иногда длящаяся несколько веков подряд; нравы и культура, усугубляющие национальную специфику. Но в конце XX века Япония испытывает заметное влияние внешнего мира в силу увеличения и интенсификации своих международных [c.101] контактов.

– Франция также представляет собой пример однородного государства. Это является в значительной степени результатом непрерывного воздействия на Францию механизма интеграции, действующего, главным образом, через систему национального образования.

Может ли народ представлять собой монолит? Даже историческое, культурное и политическое единство не может устранить многочисленные различия и противоречия, характерные для любого коллектива людей, несмотря на его сплоченность. Более того, единство, навязанное народу во имя беспощадной идеологии, неизбежно несет в себе семена жестоких трагедий. Это хорошо видно на примере послевоенной Германии, проклятой нации, которая должна найти свое место среди “нормальных” стран.

б) Если предположить, что этническая чистка даст ожидаемый результат – что весьма мало вероятно – (для бывшей Югославии это означало бы создание однородных государств сербов, хорватов и боснийцев), то это неизбежно породит все проблемы и противоречия, присущие логике осажденной крепости. Во-первых, сохранится комплекс фрустрации, связанный с утратой какой-то части территории. Например, в 90-х годах более сильные сербы и хорваты вытеснили боснийцев с их земель, что заставляет последних готовиться к реваншу.

Во-вторых, рано или поздно однородные государства столкнутся с дилеммой каждой осажденной крепости: либо продолжать круговую оборону, которая в принципе может длиться вечно и постоянно быть готовым к новой войне, либо попытаться все-таки прийти к согласию со своими соседями, обеспечить сосуществование и создать в пост-югославском пространстве систему межэтнического сотрудничества. Может ли стремление к этнической чистоте окончательно устранить присутствие инородцев? И даже если инородцы будут уничтожены, принесет ли это мир и спокойствие победителю?

* * *

Ни одно государство не может существовать без своей основы, т.е. без территории. Права государства на ту или иную территорию утверждаются путем и в результате войны. Затем то, что было захвачено силой, легализуется с помощью права (в частности, посредством мирных договоров).

Однако многие территории были и остаются предметом притязаний нескольких государств. Это одно из следствий бурных исторических событий. Примером может служить Иерусалим, где находятся [c.102] святыни сразу трех религий: иудаизма, христианства и ислама.

В конце XX века, территориальные претензии неизбежно ведут к войне, что подтверждает пример бывшей Югославии. В психологии народов до сих пор проявляются инстинкты крестьянина, считающего, что владение землей является наиболее надежной гарантией безопасности. Но современная жизнь немыслима без перемещения людей, товаров, идей. Усиление этих потоков вызывает необходимость анализа другого аспекта отношений между человеком и пространством, которым занимается геоэкономика. [c.103]

	предыдущая		следующая
		оглавление