Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

10 марта 1946 года Карл Хаусхофер (Karl Haushofer), который “не будучи автором термина “геополитика” […], с полным правом считался наиболее ярким представителем немецкого направления этой науки” (Хаусхофер), и его жена Марта были обнаружены мертвыми в саду своего поместья. Супруги Хаусхофер покончили жизнь самоубийством.

Так завершилось развитие немецкой геополитики, зародившейся в XVIII веке и достигшей своего апогея в период с конца XIX века до второй мировой войны. В 1945 году, после победы над гитлеровской Германией, победители рассматривали геополитику как “немецкую науку”, целью которой было “научное” обоснование идеологии жизненного пространства и захватнической политики Гитлера. Летом 1945 года Хаусхофер, считавшийся ведущим геополитиком гитлеровской Германии, был арестован и подвергся допросу в лагере для пленных офицеров. Хаусхоферу было в то время 76 лет. Его дух был сломлен. 28 января 1946 года он был лишен права преподавать в Мюнхенском университете. Ему оставалось только покончить с собой. Его жена, бывшая его верной спутницей при жизни, последовала за ним.

Как история англо-американской геополитики неразрывно связана с судьбами Великобритании и Соединенных Штатов Америки, так и история немецкой геополитики тесно сплелась с противоречиями и трагедиями Германии Вильгельма II, Веймарской республики и гитлеровского рейха. Может ли быть нейтральной, свободной от пристрастий своих авторов “наука” о распределении мощи в пространстве, даже если ученые стремятся быть объективными и придерживаться строго научных позиций?

Немецкая политическая география, а затем геополитика отражали стремление “осмыслить мир”, вернее, понять место, роль и предназначение Германии в мире. С этой точки зрения самоубийство Хаусхофера и констатация банкротства немецкой геополитики логически вписываются в рамки апокалипсического поражения гитлеровской Германии 8 мая 1945 года.

Тем не менее немецкая политическая география, а затем и геополитика не могут быть сведены к простой концептуализации политики с позиции силы. Фридрих Ратцель, а затем Карл Хаусхофер, два наиболее ярких представителя этого течения немецкой мысли, являются серьезными учеными, оставаясь при этом людьми со свойственными им предрассудками, страстями, догматизмом и слабостями. [c.46]

Анализ немецкой геополитики предполагает осмысление чрезвычайно сложных отношений между Ратцелем и кайзеровской Германией (I), а также между Хаусхофером и гитлеровским рейхом (II). [c.47]

Специальностью Фридриха Ратцеля (Friedrich Ratzel, 1844–1904) была не география, а фармацевтика и зоология. На его взгляды оказал большое влияние Эрнс Хеккель, изобретатель слова “экология”, обозначающего научную дисциплину, предметом которой является взаимодействие между человеком и окружающей средой. С юных лет у Ратцеля сложились органические, эволюционные взгляды на человека и его творения, в частности, на государство. В 1870 году, повинуясь патриотическому порыву, Ратцель добровольно вступает в немецкие войска, сражающиеся против Франции Наполеона III. Затем он совершил путешествия в Италию (1872 г.) и в Соединенные Штаты (1873 г.). Американские просторы пробудили в нем интерес к географии. В 1976 году Ратцель становится преподавателем географии в Мюнхенском университете. Темой своей диссертации он избрал китайскую эмиграцию. В этом проявилась его склонность к исследованию демографических процессов, к перемещениям народов, к различным формам захвата территорий. Он стал одним из основателей антропогеографии (книга с таким названием вышла в 1882 году). В 1886 году Ратцель получил назначение на кафедру географии Лейпцигского университета.

Ратцель принял самое активное участие в дискуссиях о месте Германии в мире. Он был членом-основателем Колониального комитета и энергично защищал идею немецкой колониальной империи. Ратцель работал над составлением карты Африки, в то время еще мало изученного континента, ставшего объектом колониального соперничества европейских держав, стремившихся обеспечить себе рынки сбыта и источники сырья. В то же время Ратцель пишет ряд теоретических работ, в которых проявляется его незаурядная эрудиция: “Исследование политического пространства” (1895), “Государство и почва” (1986) и особенно “Политическая география. География государств, торговли и войны” (1897). В 1898 году он опубликовал книгу “Германия. Введение в науку о родной стране”, которая вызвала широкий отклик в Германии и продолжала привлекать внимание общественности вплоть до второй мировой войны. Эта работа демонстрирует чрезмерность и двусмысленность амбиций Ратцеля: выработать “научный” подход к изучению проблем своей страны и открыть “объективные законы” ее географического развития. Можно ли в этом случае провести четкую границу [c.47] между наукой и политическими пристрастиями?

В 1901–1902 годах Ратцель издает философское обобщение своих идей: “Земля и жизнь. Сравнительная география”. Согласно его представлениям, вся деятельность человека определяется жизненной, биологической, органической динамикой, а культурные, экономические и политические структуры управляются теми же законами роста, упадка и разложения, что и растения.

Как считал выдающийся немецкий философ Гегель, всякий человек – дитя своей эпохи. Жизнь Ратцеля связана с определенным периодом в истории Германии и мировой истории. Он родился в 1844 году, когда ему было 22 года, в битве при Садове Пруссия Бисмарка разбила Австрию Франца-Иосифа и взяла на себя роль объединителя немецких земель. В 26 лет Ратцель участвует в франко-прусской фойне 1870–1871 годов. В 1873 году во время путешествия в Соединенные Штаты он увидел обширную страну с динамичной экономикой, которая переживала период бурной реконструкции после гражданской войны (1861–1865). Чем бы он не занимался: знакомством с Америкой, изучением китайской эмиграции или африканской географии, Ратцель ко всему подходил с позиций превосходства своей страны, в частности, и европейской белой расы вообще, но при этом он отдавал себе отчет в том, что Земля представляет собой единое ограниченное пространство. Геополитика является результатом невиданного расширения пространственных рамок в результате колонизации, развития железных дорог и прихода пароходов на смену парусным судам. Вместе с тем глобальный взгляд на нашу планету вызывает у некоторых европейцев ощущение чрезмерной ограниченности их собственной территории.

Германия Ратцеля, т.е. период правления Бисмарка (1862–1890) и особенно Вильгельма II (1888–1918), характеризовалась тремя основными чертами.

С 1864 по 1871 год происходило объединение Германии под руководством Пруссии, возглавляемой Бисмарком. Блестящая победа Пруссии над Францией в войне 1870–1871 годов, хотя Франция еще воспринималась в то время как держава мирового уровня, закрепила за немецким государством репутацию самой сильной страны Европы. Этот триумф опьянил Германию.

В этот же период население Германии возросло с 41 миллиона жителей в 1871 году до 68 миллионов к 1914 году. Промышленная революция распространялась вглубь и вширь. Очень скоро Германия [c.48] стала занимать ведущее место не только по производству сырьевых товаров (уголь, железная руда, сталь…), но и в относительно новых областях промышленности, в частности, в химическом производстве.

Накануне первой мировой войны немецкая промышленность далеко обогнала промышленность всех других европейских стран: она производила в два раза больше стали, чем Англия, и занимала первое место по выпуску химической и электротехнической продукции.

Успехи немецкой промышленности в 1890–1914 годах вызвали шок в Англии, обладавшей в первой половине XIX века бесспорным техническим и экономическим превосходством над всеми европейскими странами. Как в сфере производства промышленных товаров, так и в строительстве военно-морского флота кайзеровская Германия оказалась чрезвычайно опасным соперником викторианской Англии.

Объединенная в 1871 году Бисмарком, Германия слишком поздно заявила о себе в мире, значительная часть которого была к тому времени занята и поделена. Германия оказалась “опоздавшей нацией”.

Тогда как Англия, Франция и Россия уже были странами со сложившейся структурой, объединенными благодаря многовековому упорству их центральной власти, Германия стала единым государством только в 1871 году. Это было поздно, слишком поздно.

В борьбе за место под солнцем у Германии, у ее солдат, коммивояжеров и идеологов было впечатление что все или очень многое было уже распределено между другими: рынки сбыта, источники сырья, территории. У Соединенных Штатов и у России имелись огромные незаселенные и неосвоенные пространства. Великобритания и Франция обладали обширными колониальными империями. Даже Испания и Португалия, чей упадок начался несколько веков назад, располагали значительными заморскими владениями. Что же оставалось на долю Германии? “Великие державы всегда были колониальными державами. Как в Боснии, так и в Индии. Только Германия и Италия составляют исключение из этого правила, потому что их объединение произошло слишком поздно” (Kurt Hassert, Deutschlands Kolonien, 1910).

Это чувство фрустрации обострялось тем, что Германия задыхалась в своих границах, зажатая между западными плутократиями и огромной массой славян. Уязвимость Германии, нехватка земли, ресурсов и рынков сбыта стали для немцев навязчивой идеей. Экономический кризис 1873 года, разразившийся после эйфории, вызванной победой над Францией в 1871 году, способствовал усилению территориальных притязаний Германии.

Будучи классическим европейцем, Бисмарк шел в ногу со своим временем. В 70-х и 80-х годах XIX века он больше всего опасался [c.49] создания европейской коалиции, объединяющей Францию, Великобританию и Россию против Германии, чье могущество резко возросло (подобно тому, как Европа объединялась в свое время против Франции Людовика XIV и Наполеона I). Бисмарк представлял Германию как “удовлетворенную нацию”, которая добилась вожделенного единства и намерена жить в мире со своими соседями.

После воцарения Вильгельма II (1888) и ухода в отставку Бисмарка (1890) уже ничто не сдерживало территориальные аппетиты немцев. Наступило время мировой политики. Германия не собиралась довольствоваться несколькими заморскими владениями: Юго-Восточной Африкой, Того, Камеруном, доставшимися ей при Бисмарке (вопреки сдержанному отношению последнего к этим приобретениям). Она заявила претензии на обладание полноценной колониальной империей. Ей был необходим также современный флот, что не могло не вызвать враждебность Великобритании.

Запоздалое формирование единого немецкого государства отразилось не только на его отношениях с внешним миром, но и на его общественно-политической системе. Германия периода 1871–1914 годов характеризовалась сочетанием впечатляющего развития своего научного, технического и промышленного потенциала и сохранением архаичной политической структуры: отсутствие механизма принятия коллективных решений в правительстве, огромное влияние различных кланов и каст (аристократы-землевладельцы, Генеральный штаб…), незавершенность парламентаризма и демократии. По мнению философа и социолога Макса Вебера (Мах Weber, 1864–1920), неудачи Германии в области внешней политики, и прежде всего ее столкновения с Великобританией, объясняются “личным правительством” императора Вильгельма II, его капризами и его стремлением к популярности.

Этим же объясняется гипертрофированный, почти карикатурный характер, который принимали в Германии черты, свойственные всей Европе накануне войны 1914–1918 годов: чрезмерное значение, придаваемое вопросам ранга и внешним проявлениям уважения, сознание важности возложенной миссии… Короче, у Германии было ощущение, что ее статус не получил должного признания в Европе.

Чтобы компенсировать ущемленное национальное самолюбие, немцы заявили, что Германия – это страна величайших научных достижений, что она располагает замечательными профессорами, отличными университетами и научными обществами. Несмотря на свое положение вне официальной науки и свой бунтарский дух, Карл Маркс (1818–1883) представляет собой наиболее яркий пример научных амбиций: он поставил перед собой цель создать “научный социализм”, [c.50] основанный на “объективных законах” диалектического материализма.

География тоже входила в перечень дисциплин, призванных обеспечить Германии абсолютное знание и четкое представление о своем месте в мире: “Для создания общей картины человеческий разум нуждается в методе, неподверженном воздействию индивидуального воображения и способном эффективно противостоять анализу. Если он таким методом не располагает, то никакое нагромождение фактов не приведет к созданию новой науки” (Camille Vallaux, 1911).

Какое место занимает Ратцель в научной табели о рангах? Он является наиболее выдающимся представителем немецкой политической географии на стыке XIX и XX веков. Ратцель был выразителем представлений и устремлений своей эпохи и ее политических деятелей.

Основные идеи Ратцеля сформулированы в первой главе его Политической географии, озаглавленной “Государство как организм, связанный с почвой”. Он пишет: “Жизнь человечества на Земле похожа на жизнь живого существа: оно продвигается вперед, отступает, сжимается, порождает новые отношения, устраняет прежние, т.е. ведет себя также, как другие организмы. Об этом свидетельствуют, в частности, такие образные выражения, как человеческий поток, островок в людском море, политический блок и т.д. Но за редким исключением те, кто используют подобные выражения, не задумываются об их глубинном смысле”. “Биогеография” Ратцеля, рассматривающая “государство как форму распространения жизни на поверхности Земли”, является логическим порождением эпохи 1890–1914 годов. Сциентизм середины XIX века, согласно которому наука предоставляет человеку инструмент для тотального познания мира и делает его равным Богу, переживал глубокий кризис. Необходимо было искать схемы, позволяющие выявлять соответствия между миром природы и миром человека.

Англичанин Герберт Спенсер (Herbert Spenser, 1820–1903) воспользовался теорией естественного отбора, созданной его соотечественником Дарвином (1809–1882), чтобы обосновать свою идею “социального дарвинизма”, согласно которой все живые существа, а также люди, народы, государства оказались втянуты в постоянную борьбу за выживание, в которой побеждают сильнейшие и навязывают свою волю остальным. Во Франции философ Анри Бергсон (Henri Bergson, 1859–1941), руководствуясь, несомненно, другими соображениями, изучал соотношение между жизнью – биологическим началом– и сознанием –человеческим началом (Matiere et Memoire. Essai sur la relation du corps a l'esprit, 1896; L'Evolution creatrice, 1907).

Изучение фармации и географии оказало большое влияние на Ратцеля. Кроме того, биологический подход к анализу социальных и [c.51] политических проблем способствует возникновению натуралистического мистицизма, когда человеческие поступки рассматриваются не как результат размышления и расчета, а как жизненные импульсы, являющиеся отражением элементарных биологических процессов.

Ратцель выразил “готовность пойти навстречу пожеланиям руководителей прусского государства, разочарованных деятельностью университетских географов. Он предложил им формулу, в рамках которой наука и политика не исключали взаимно друг друга. Эта формула открывала путь к пространственной технологии государственной власти. Политическая география должна была стать важнейшим инструментом для политиков, которые научатся пользоваться ею” (Michel Korinman).

“Государство подвержено влиянию тех же факторов, что и любые живые организмы […]. Государство, самое большое творение человека, так же немыслимо без почвы, как и сам человек” (Ратцель). Чтобы существовать, государство должно укорениться и развиться в пространстве. Но отношения, которые устанавливаются между территорией, народом и государством, имеют чрезвычайно сложный характер. Эти отношения и является предметом политической географии.

Чтобы создать свою науку, Ратцель использует огромное количество примеров, оперирует сопоставлениями и сравнениями, устанавливает типологию.

С одной стороны, каждое государство подчиняется законам органической динамики, стремится “обеспечить удовлетворение своих жизненных потребностей за счет собственных ресурсов (сырье, технические средства и т.д.). С другой стороны, каждое государство может в любой момент так или иначе утратить элементы этого органического единства и превратиться в придаток другого государства.

Ратцель приводит пример Египта в составе Римской империи: Египет, дитя Нила, самодовлеющее государство, империя в эпоху фараонов, превратился во времена господства Рима в простую колонию, которая поставляла зерно для населения метрополии, чтобы оно не вздумало бунтовать против императора.

Каждое пространство обладает особыми свойствами, иногда неизвестными до определенного момента: “Почва способствует росту государства или затрудняет его, точно также, как она облегчает или затрудняет перемещение людей”. [c.52]

“В соответствии со своей природой государства развиваются в соперничестве со своими соседями, в большинстве случаев за обладание территориями”. Отсюда борьба за пространство, требование необходимого “жизненного пространства” (кстати, так называлась книга Ратцеля, опубликованная в 1901 году).

Для обоснования тезисов о росте государств Ратцель мобилизует всю свою эрудицию. Но из всех его работ можно выделить три основных идеи:

– Китай и миграция китайского населения. “Мобильность является важнейшей характеристикой жизнеспособного народа, она свойственна любым нациям, даже тем, которые на первый взгляд пребывают в состоянии покоя” (Ратцель). Китайская эмиграция является примером мирной колонизации, скромной по своим масштабам, но тем более значительной, если учесть, что она осуществляется крестьянами и торговцами. “В истории имеется множество примеров того, как одно государство теряло территории, отвоеванные у другого государства, потому что народ завоеватель не осознал важности закрепления этих территорий путем их хозяйственного освоения. Имеется также немало противоположных примеров, когда цивилизаторская деятельность немногих людей на чужой территории предшестует установлению политического господства над этой территорией”

– Соединенные Штаты Америки. Во время путешествия в США Ратцель был поражен размахом освоения новых земель американского Запада следовавшими друг за другом волнами энергичных и предприимчивых эмигрантов. Для Ратцеля, как и для многих других европейцев того времени, Соединенные Штаты казались прообразом государства будущего, развивающегося на обширных территориях. Этому способствовали и размеры США, и разнообразие их природных богатств. Наиболее благоприятные перспективы открывались перед государствами-континентами, т.к. именно они были наиболее подготовлены к установлению системы планетарного масштаба.

– Великобритания. Потрясающая колониальная, промышленная и торговая экспансия небольшой Англии привлекла пристальное внимание немецкого географа Ратцеля, чрезвычайно озабоченного проблемой недостатка территории и несовершенства границ своей страны. “Использование благоприятных внешних стимулов и надежная безопасность – вот важнейшие гарантии роста и совершенствования. Это относится к любым организмам, к отдельным индивидуумам и к целым народам, достигающим своей зрелости в тех случаях, когда открытость [c.53] сочетается с наличием собственности”. По мнению Ратцеля, именно этим объясняется британское могущество: защищенная морями от нашествия врагов, расположенная в непрсредственной близости от Европы, Англия смогла распространить свое влияние на все океаны и захватить обширные территории на других континентах (Северная Америка, Индия, Австралия, юг Африки), не утратив при этом своей самобытности.

Как многие другие “ангажированные” интеллектуалы того времени – как среди немцев, так и среди французов, англичан, русских, американцев – Ратцель много размышлял о своей стране, о ее роли и месте в мире. Подобно другим ученым, он был увлечен несколько наивной мечтой: он хотел быть советчиком государя, помогать ему в выработке разумной и справедливой политики. Это стремление было тем более сильным, что Ратцель разделял довольно широко распространенное в высшем немецком обществе мнение о том, что Германия не достигла своего “политико-географического совершенства”, которое было характерно для Великобритании, Франции и Соединенных Штатов. В чем заключалось это несовершенство?

– Германия представляет собой “полиморфную” структуру, включающую Альпы, средние горы и равнину на Севере, через которую вторгались многочисленные завоеватели, в частности, римские легионеры, азиатские орды и французские солдаты. Еще более, чем Китай, Германия – это “срединная империя”, расположенная в центре Европы, окруженная со всех сторон другими государствами, которые угрожают ей и с запада, и с востока. В силу этого Германия могла выжить лишь благодаря терпеливой колонизации (подобно китайским крестьянам) приграничных районов. Этим объясняется германизация поляков на территориях, аннексированных Пруссией, а также жителей Эльзаса и Лотарингии после победы немецких войск в 1871 году.

– Германия должна стать мировой державой. “Сегодня [т.е. на рубеже XIX и XX веков] для обретения статуса мировой державы государство должно обеспечить свое присутствие во всех известных частях мира, в частности, во всех стратегических пунктах”. Никакое другое определение не подходит лучше для Британской империи начала XX века: Гибралтар, Суэц, мыс Доброй Надежды, Аден, Сингапур, Гонконг и т.д. составляли целую сеть ключевых позиций для базирования и снабжения торгового и военного флота. В расцвете своего могущества Великобритания поддерживала сеть коммуникаций, стремясь максимально охватить чужие владения. Этим можно объяснить выдвигаемые [c.54] сначала Вильгельмом II, а затем Гитлером назойливые требования “компенсаций”, на которые якобы имела право Германия для своего полноценного развития.

– Наконец Германия, объединенная Бисмарком, не влючала в себя всех немцев, прежде всего немцев, проживающих в Австрии. После революции 1848 года разгорелись ожесточенные споры между сторонниками “Великой Германии”, объединяющей все территории, население которых говорит на немецком языке, и сторонниками “Малой Германии”, исключающей, в частности, австрийцев. Будучи реалистом, Бисмарк высказался за “Малую Германию”, а благодаря победе, одержанной Пруссией над Австрией в 1866 году, последняя оказалась оттесненной за границы Германии. Но мечта о германском государстве, объединяющем всех немцев, не исчезла бесследно. Она стала основой деятельности Пангерманской лиги, созданной в 1891 году (одно время Ратцель был ее президентом). Эта же идея была положена в основу гитлеровской программы расширения III Рейха (присоединение Австрии в 1938 году, затем захват Судетской области).

Ратцель умер в 1904 году. Начало XX века ознаменовалось обострением противоречий между европейскими державами: попытка Германии создать флот, более мощный, чем флот Великобритании, франко-германское соперничество за контроль над Марокко (операция в Танжере в 1905 г., агадирский инцидент 1911 г.).

Для географов, пытавшихся определить “объективную зависимость” между пространством и могуществом, война представляется отличным средством для анализа явлений и проверки теории. Война позволяет выявить стратегические и тактические преимущества территории. В то же время географический анализ должен был дать генералам и политикам “научное” представление о пространстве, о сочетании пространственных характеристик. Интуитивные решения полководцев могут быть проверены – подтверждены, углублены или опровергнуты – благодаря методическим исследованиям географов, позволяющим определить реальную ценность элементов ландшафта (реки, горные системы, плато…) и с наибольшей выгодой использовать их особенности.

Во время войны немецкий географический журнал Geographische Zeitschrift публиковал свой анализ операций на различных фронтах. Но подход к событиям основывался, в большинстве случаев, на физической географии и сводился к описанию природных факторов и их влиянию на военные действия. Следует отметить, что враги Германии [c.55] никогда не воспринимались как активные участники событий со своими планами, реакцией, способностью адаптироваться к маневрам немецких армий. Полностью исключалось стратегическое видение событий.

Более того, несбыточными оказались мечты некоторых географов стать советниками политических и военных деятелей. Так например, когда географ Йозеф Парч (Joseph Partsch) изложил генералу Людендорфу свою точку зрения на ведение военных действий, последний посоветовал ему заниматься преподавательской работой и не лезть в чужие дела. “Вы видите, что нам приходится бороться не только с нашим противником”, – заметил генерал. [c.56]

Карл Хаусхофер является, вероятно, самым известным геополитиком в мире. Его известность неразрывно связана с историей Германии, особенно с жестоким и трагическим периодом, отделяющим поражение 1918 года от апокалипсиса 1945 года.

Карл Хаусхофер родился в Мюнхене в 1869 году в семье буржуа-интеллектуала. В 1897 году, когда ему исполнилось 18 лет, он поступает в военное училище, но скоро разочаровывается в офицерской карьере. В 1896 он женится на Марте Майер-Дос, которая окажется верной и заботливой женой, будет поддерживать его во время его многочисленных болезней и депрессий, станет помощником в его научных изысканиях.

С 1908 по 1910 работал в составе немецких дипломатических миссий на Дальнем Востоке. Впечатления, полученные им во время пребывания в Японии и Манчжурии, будут часто проявляться в его научных работах. В 1912 году по настоянию своей жены он пишет свою первую книгу. Она была посвящена Японии, а его диссертация называлась “Основные направления географического развития Японской империи, 1854–1919.”

Во время первой мировой войны Хаусхофер участвовал в жестоких боях как на восточном, так и на западном фронте. Он принадлежал к той породе офицеров, в ком тяжелые испытания пробуждают скрытые в мирное время достоинства: храбрость, дух фронтового братства. Параллельно Хаусхофер обогащал свой научный багаж: он прочитал книгу Государство как форма жизни Рудольфа Челлена, шведского юриста, германофила и изобретателя термина “геополитика”: “Это наука о [c.56] государстве, рассматриваемом как географический организм, существующий в пространстве, т.е. государство как страна, территория и особенно как империя”. С этого времени для Хаусхофера “геополитика стала высшей целью” (1917 г.). Будучи убежден, что в 1914–1918 годах против Германии велась война на уничтожение, Хаусхофер выступает за превращение своей страны в великую мировую державу.

Сразу же после поражения 1918 года Хаусхофер с удвоенной энергией принимается служить своей стране: преподает географию в университете, создает и выпускает геополитический журнал Zeitschrift fur Geopolitik, выступает с лекциями от пангерманского общества Volkstum (оно ставило своей целью объединение всех немцев, в том числе тех, кто жил за пределами Германии). В течение 20-х и 30-х годов Хаусхофер пишет множество статей, отчетов, докладов и т.д. В период с 1919 по 1939 он пользовался огромным авторитетом, в первую очередь среди своих студентов.

30 января 1933 года Гитлер становится канцлером Рейха. Следует отметить, что еще 4 апреля 1919 года Хаусхофер познакомился с Рудольфом Гессом, которому было тогда 24 года. Между ними установились прочные связи, почти как между отцом и сыном. Гесс был одним из соратников Гитлера, который вел в то время активную пропагандистскую работу. Благодаря Гессу Хаусхофер несколько раз (больше десяти) встречался и беседовал с Гитлером в период между 1922 и 1938 годом (в частности, во время пребывания Гитлера в тюрьме Ландсберг после неудачного мюнхенского путча. В этой тюрьме Гитлер продиктовал в 1924 году Гессу, бывшему его личным секретарем, свою книгу Mein Kampf). Однако не осталось никаких следов бесед между тем, кого Гесс уже называл “мой Фюрер”, и основоположником немецкой геополитики.

Положение Хаусхофера в нацистской Германии хорошо иллюстрирует противоречия, с которыми сталкивается интеллектуал в стране, где правящий режим не терпит ни малейшего проявления инакомыслия. С одной стороны, для Хаусхофера, крайне болезненно реагировавшего на поражение 1918 года и национальное унижение немцев, Гитлер воплощал – по крайней мере, до 1939 года – упорядоченную, уважаемую Германию, сплотившую немецкую нацию в рамках единого государства (аннексия Австрии, захват Судетской области в Чехословакии); с именем Гитлера для него были связаны отмена несправедливых положений Версальского договора и уступки, вырванные у бывших врагов Германии: Великобритании и Франции. С другой стороны, аристократические взгляды Хаусхофера, его приверженность иерархии буржуазных ценностей плохо сочетались с гитлеровской системой, с ее [c.57] плебейской склонностью к насилию, революционным радикализмом, антисемитским и расистским фанатизмом. Как подчеркивал его биограф Ганс-Адольф Якобсен, Хаусхофер обладал наивностью ученого, полностью оторванного от реальной жизни. Характеризуя Хаусхофера, Якобсен отмечает его недостаточное знание людей, особенно в мире политики, его неуемное воображение и слепое доверие, за которое ему часто приходилось расплачиваться, его недостаточно критическое восприятие событий, а также его ложное самолюбие, которое, вероятно, мешало ему открыто признать, как часто он ошибался.

Создается впечатление, что Хаусхофер пребывал где-то на периферии общественной жизни гитлеровской Германии. Он никогда не был членом нацистской партии. В первые годы III Рейха (1933–1936) он занимал видные посты в движении, объединяющем лиц немецкого происхождения (Volksdeutsche), проживающих за пределами немецкого государства. Но это не спасало его от вездесущего контроля со стороны нацистской партии. Хаусхофер принадлежал к консервативному крылу националистического движения, ликвидированного гитлеризмом с помощью грубой силы. Известно, что гитлеровцы не стеснялись применять любые средства, чтобы обеспечить свое безраздельное господство. Супруга Хаусхофера, чей отец не относился к “арийской расе”, подпадала под действие расистских Нюренбергских законов, но Гесс защищал семью Хаусхофера. Более того, даже труды Хаусхофера не избежали гнета гитлеровской цензуры. Так например, в 1939 году была запрещена его книга Границы, где поднимался вопрос о Южном Тироле, поскольку этот район был присоединен в 1919 году к Италии, бывшей во время господства Муссолини основным союзником гитлеровской Германии.

После начала войны в 1939 году Хаусхофер, которому уже исполнилось семьдесят лет, оставался беспомощным, растерянным свидетелем, укрывшимся в тиши своего рабочего кабинета. В апреле 1941 года, за два месяца до нападения немецких войск на Советский Союз, сын Хаусхофера Альбрехт оказался замешан в секретные переговоры, направленные на достижение мира между Германией и Великобританией. 10 мая 1941 года ангел-хранитель Хаусхофера Гесс вылетел в Шотландию, чтобы, как говорили, начать переговоры о мире с Англией, но англичане бросили его в тюрьму.

Журнал Хаусхофера Zeitschrift fur Geopolitik оказался в чрезвычайно трудном положении: как вести “объективный”, “научный” анализ военных операций в государстве, находящемся в состоянии войны и управляемом тоталитарным режимом? Было два выхода: либо открытая и безоговорочная поддержка нацизма, либо закрытие журнала. Однако его редакция пыталась примирить непримиримое: продолжала более или менее независимую трактовку событий и в то же время старалась оправдать гитлеровскую политику захвата чужих территорий. [c.58]

“То, что было написано и опубликовано после 1934 года, было сделано по принуждению и должно рассматриваться как таковое” (Хаусхофер, показания, датированные октябрем 1945 года). Было ли это искренним признанием или попыткой оправдаться апостериори?

Затем перед Хаусхофером и его женой открылась дорога в ад. После покушения на Гитлера, состоявшегося 20 июля 1944 года, Хаусхофер был арестован Гестапо по подозрению в сообщничестве и оставался под стражей с 28 июля по 31 августа 1944 года. Хаусхофер выступил с официальным осуждением поступка полковника Штауфенберга. Но сын Хаусхофера Альбрехт, оказавшийся среди заговорщиков 20 июля, был схвачен Гестапо в декабре 1944 года и казнен в апреле 1945 года. После безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии (8 мая 1945 года) Хаусхофер был арестован американскими войсками и подвергнут допросу, разделив участь всех тех, кого отнесли к категории видных нацистов. Осенью 1945 года он выступил в качестве свидетеля на Нюренбергском процессе, у него была очная ставка со своим “сыном” Гессом, отрицавшим всякое знакомство с Хаусхофером.

Самоубийство не поддается объяснению. Оно всегда несет на себе печать тайны, которую каждый человек представляет как для окружающих, так и для самого себя. 10 марта 1946 года Хаусхофер и его жена оказались в конце пути. О чем он думал перед последним роковым шагом, как он оценивал свое творчество, свое влияние на судьбы Германии, свою ответственность интеллектуала за поражение своей родины? Мертвые надежно хранят свои секреты.

Немецкая геополитика – это результат поражения Германии в первой мировой войне и следствие версальского “диктата”. Перед немецкими учеными, в том числе географами, стояла задача выработать теорию, которая помогла бы их стране занять достойное место в Европе и мире. Необходимо было выйти за рамки “политической географии” Ратцеля и заменить ее “геополитикой”. Согласно определению Хаусхофера, политическая география изучает вопросы распределения государственной власти в пространстве и ее осуществления в этом пространстве, тогда как предметом геополитики является “политическая деятельность в естественном пространстве”. Политическая география исследует “формы государственного бытия”, в то время как “геополитика сосредотачивает свое внимание на политических процессах прошлого и настоящего” (Герман Лаутензах. 1928 г.). “…геополитика предоставляет собой постоянный запас политических знаний, которые можно преподавать и усваивать. Этот запас информации можно сравнить с мостом, открывающим путь к политической деятельности, с географическим сознанием, ведущим к прыжку из мира знаний в мир [c.59] власти, а не из мира незнания в мир власти, поскольку второй прыжок бывает более длинным и более опасным” (Хаусхофер, 1931).

Вслед за Ратцелем и другими немецкими географами Хаусхофер попытался дать свою формулировку ответа на тот же самый вопрос: каково место Германии в этом мире? В то время как Ратцель был отмечен печатью “неполной”, “неокончательной” победы 1871 года, Хаусхофер мог строить свои рассуждения только на основе поражения Германии в 1918 году. Именно это драматическое поражение подвигло его на создание новой научной дисциплины. Хаусхофер вел свои исследования в трех направлениях:

а) Понятие жизненного пространства остается важнейшим для человека, очень чувствительного к величинам плотности населения и отвергающего несправедливые положения Версальского договора, для человека, который в течение многих лет занимается проблемами немецкого меньшинства в иностранных государствах. По глубокому убеждению Хаусхофера, необходимо было восстановить единство немецкого культурного пространства; он считал также, что Центральная Европа является сферой естественной экспансии Германии.

б) Динамика возникновения и становления крупных блоков (идеи “пангерманизма”, “панславизма”, “паназиатизма”) вызывала особый интерес у Хаусхофера. В этом смысле он является представителем двух течений научной мысли своей эпохи (т.е. периода между двумя мировыми войнами).

Для Хаусхофера проблема враждебного окружения Германии, ограниченности ее территории стала своего рода навязчивой идеей. Он был убежден, что будущее принадлежит крупным государственным образованиям, объединенным общей идеей. В этом он видел причину континентальных и даже планетарных масштабов столкновений между силами, стремящимися к объединению. В то время, как Британская империя была обречена на разрушение под влиянием панавстралийской и всеиндийской идеи, для СССР и США именно идеи объединения являются фундаментом их могущества: в Советском Союзе реализуются паназиатские и евроазийские идеи, а в Соединенных Штатах – панамериканские и пантихоокеанские идеи. Эта тематика крупных территориальных образований (в отличие от универсалистского либерализма Соединенных Штатов) встречается в идеологических платформах держав Оси (Германии и Японии), стремящихся к созданию зон самообеспечения сырьевыми товарами: накануне второй мировой [c.60] войны правительство Японии объявило о создании вокруг своей страны “азиатской зоны совместного процветания”, а гитлеровской Германии принадлежит авторство проекта создания Европейского экономического сообщества, естественно, под эгидой немцев. С 1940 по 1944 год с соответсвующими предложениями выступили министр экономики III Рейха и президент Рейхсбанка Функ и рупор немецких промышленных кругов Гунке (Hunke).

Подобно Ратцелю, Хаусхофер жил под впечатлением книг об “упадке западной цивилизации” (Oswald Spengler, 1916). Он много размышлял о роли колониальных народов. Хаусхофер считал, что колонии составляют одновременно и силу, и уязвимое место ненавистной модели (Великобритании и ее империи), которой была лишена Германия.

Для немецких географов была характерна “ратцелевская солидарность с третьим миром”, т.е. чувство общности судеб между немцами и народами колониальных стран, одинаково раздавленными англоамериканским империализмом и в равной степени стремящимися к переустройству мира на более справедливых началах. Эта мечта о создании единого фронта Германии и угнетенных народов против колониальных держав проявилась в немецкой политике в виде отдельных инициатив (например, в 1903 году была предпринята попытка строительства железной дороги между Берлином и Багдадом через Стамбул для осуществления восточной мечты Вильгельма II; в 1941 году Германия оказала поддержку антибританскому националистическому правительству в Ираке; в 1942 году в Берлине принимали великого муфтия Иерусалима, борца против сионизма, который считался орудием укрепления английского господства на Ближнем Востоке). Германия, сдавленная своими соседями в Европе и окончательно лишенная возможности участвовать в колониальном разделе мира вследствие своего поражения в первой мировой войне, стремилась сломать враждебное окружение, способствуя разрушению гигантского колониального пояса, протянувшегося от Африки до Юго-Восточной Азии.

в) Континентальная держава и морская держава. Среди вдохновителей Хаусхофера совершенно естественно оказался и Маккиндер, рассматривавший heartland как “географический стержень истории”. В 1940 году, вскоре после подписания германо-советского пакта Риббентропа – Молотова (23 августа 1939 года), Хаусхофер мог считать, что кошмар Маккиндера, т.е. исключение морских держав (Великобритании и Соединенных Штатов Америки) из Мирового острова, начинает осуществляться. “формирование мощного континентального блока, включающего Европу, а также северную и восточную часть Азии, является, несомненно, самым крупным и самым важным изменением в мировой политике нашего времени” (Хаусхофер, 1940 г.).В действительности этот блок не был столь прочным, как казался. Япония, подписавшая [c.61] Антикоминтерновский пакт с Германией и Италией (25 ноября 1936 года), с нескрываемым раздражением встретила сообщения об установлении союза между Берлином и Москвой, однако затем подписала в свою очередь договор о нейтралитете с СССР (13 апреля 1941 года). Два месяца спустя, когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз, возможность ее взаимодействия с японской армией в континентальной Азии была полностью исключена как из-за наличия договора о нейтралитете, так и по причине твердого намерения Токио оставаться с оружием в положении “к ноге” рядом с берлогой советского медведя.

Кроме того, геополитика Хаусхофера, как и рассуждения многих других ученых той эпохи, в том числе и французов, игнорировала или недооценивала роль Соединенных Штатов Америки. Начиная с 1919–1920 годов (отказ Конгресса Соединенных Штатов от ратификации Версальского договора) и до 1941 года (вступление США в войну после внезапного нападения японцев на Пирл-Харбор) Соединенные Штаты воспринимались в Европе как экзотический континент, укрывшийся в своей политике изоляционизма и переживающий период упадка под влиянием индивидуализма и капитализма. С точки зрения Гитлера, США представляли собой проеврейскую плутократию, неспособную к военным действиям. Разве октябрьский крах 1929 года не показал, что Америка больше не существует как серьезный военный противник? Рассуждения Хаусхофера претендуют на научность и современность, но сосредоточившись на изучении пространства, не забывает ли он о том, что и само. пространство, и пронизывающие его линии раскола постоянно претерпевают существенные изменения под влиянием деятельности человека? В то же время, возможно благодаря своей военной подготовке, Хаусхофер верно оценивает факторы, имеющие большое значение для успеха военной кампании: промышленный, финансовый и научный потенциал, способность провести мобилизацию и организовать войска, способность обеспечить восполнение потерь. В схватке не на жизнь, а на смерть, в которой сошлись во время Второй мировой войны морские державы (Великобритания и Соединенные Штаты) и одна из держав heartland (гитлеровская Германия), США имели по меньшей мере тройное преимущество: неуязвимость своей территории, удаленной от театра военных действий; их необыкновенная способность в кратчайшие сроки наладить массовое производство кораблей, самолетов и танков; наличие союзников на подступах и даже в центре heartland (Великобритания и Советский Союз). Со своей стороны гитлеровская Германия также проявила незаурядную способность захватывать и эксплуатировать ресурсы захваченных стран Европы (сырье, заводы, рабочая сила). Война с Германией длилась почти шесть лет; она потребовала концентрации сил огромной коалиции, а победа досталась ценой огромных потерь и разрушений. [c.62]

Отвратительная репутация, которой пользовалась геополитика после второй мировой войны, объясняется тем, что она считалась нацистской наукой, концептуальным аппаратом, используемым для оправдания и подкрепления гитлеровских амбиций. Как же обстояло дело в действительности?

а) Политическая география Ратцеля и геополитика Хаусхофера действительно являлись важными компонентами интеллектуального и морального климата Германии в период с 1890 по 1945 год. В частности, преподавательская деятельность, статьи и книги Хаусхофера способствовали формированию взглядов молодежи, связанной с нацизмом (подобно Рудольфу Гессу) или примкнувшей к гитлеризму после прихода нацистов к власти. Точно так же журнал Хаусхофера Zeitschrift fur Geopolitik не остался в стороне от столкновений между консерваторами-националистами и откровенными нацистами.

Что же касается самого Хаусхофера, следует отметить, что он был горячим поклонником Гитлера и с восторгом относился к завоеваниям немецкой политики и экономики после 1933 года. Хаусхофер прочел множество лекций в период с 1933 по 1940 год, а геополитика была включена в учебные программы университетов и высших школ.

Обстановка в Европе между двумя мировыми войнами характеризовалась ожесточенной идеологической борьбой (демократический либерализм, советский коммунизм, фашизм и нацизм) и многочисленными конфликтами между государствами. Естественно, в этих условиях геополитика не могла оставаться нейтральной, каковы бы ни были намерения специалистов.

б) Тем не менее, существует трагическое недоразумение или непонимание различий между гитлеровской политикой и геополитикой.

Как утверждают очевидцы, Гитлер был убежден в том, что ему была предназначена миссия сделать из Германии самую мощную державу на Земле, обеспечить триумф арийской расы, уничтожить большевиков и евреев, построить принципиально новое общество. Но была ли у Гитлера геополитическая концепция? Конечно, он стремился объединить всех немцев в рамках одного государства, предоставить Германии необходимое ей жизненное пространство благодаря экспансии на восток: захватив Польшу и разгромив своего основного врага – Советский Союз. Это не означает однако, что Гитлер имел или стремился иметь строго научный подход к проблемам пространства. Если у Гитлера была навязчивая идея продвижения на восток, то только потому, что он видел там огромные ресурсы (хлеб, уголь, нефть…) и считал своим долгом стереть с лица земли марксистко-ленинскую заразу. Гитлер [c.63] считал себя пророком, руководителем новой революции – “революции нигилизма” по определению Германа Раушнинга. Гитлер был не очень вдумчивым читателем Ратцеля и не слишком внимательным собеседником Хаусхофера. Из геополитики он взял только то, что соответствовало его идеям, считая, что только у Фюрера можно чему-либо учиться. Хаусхофер так сформулировал возникшее недоразумение: “Я ознакомился с книгой Mem Kampf только после ее выхода в свет и считаю, что ее содержание не имеет никакого отношения к геополитике” (ответы на вопросы следователя в 1945 г.).

– В то время как Гитлер руководствовался тоталитарной идеологией, оставаясь ее единственным законным толкователем, Хаусхофер считал себя ученым, основателем неидеологизированной дисциплины, базирующейся на строгом анализе фактов. Но кто может с уверенностью сказать, где начинается и где кончается идеология? Не является ли строгий исследователь реальности пленником неосознанных предположений? Хаусхофер, чья судьба была неразрывно связана с судьбой его жены-еврейки, несомненно, был подвержен влиянию царившего в Германии антисемитизма. Но мог ли он безраздельно поддерживать политику, логика которой вела к уничтожению его жены и детей, которых она родила от него?

Интеллектуалу свойственно стремление быть советником правителя, но за это ему приходится платить слишком высокую цену: он утрачивает свой специфический статус мыслителя, способного создавать и формулировать идеи, зная, что их претворение в жизнь может привести к результатам, прямо противоположным первоначальным замыслам. Но Хаусхофер не был советником Гитлера; а мог ли Гитлер допустить, чтобы ему кто-либо давал советы?

Может ли существовать наука, объясняющая людям, какие требования ставит перед ними реальность? Такая наука предполагает, что человек “объективно” воспринимает эту реальность, однако он ее воспринимает и всегда будет воспринимать через призму своих взглядов, т.е. субъективно.

А если бы Германия победила во второй мировой войне, означало бы это правоту немецкой геополитики? Вероятно, нет. Во-первых, гитлеровская империя распространилась бы на всю Европу, игнорируя “законы” геополитики, стремящейся совместить государственные границы с границами расселения немцев. В этой империи немцам была уготована роль господ, управляющих массами покорных, нерассуждающих рабов. Затем, сама геополитика была бы одной из нацистских наук; Гитлер, разбивший своих врагов, был бы окончательно провозглашен живым божеством, носителем конечной истины. Как Сталин в период своего наивысшего могущества (1949–1953 г.г.) подтвердил правоту “пролетарской” биологии Лысенко в борьбе против [c.64] “буржуазной” биологии Менделя, так и Гитлер был бы признан верховным ученым германской империи.

Геополитика является немецкой наукой, поскольку никогда в истории не было научной дисциплины в такой мере связанной с судьбами народа. Трагедия немецкой геополитики служит иллюстрацией к вечному вопросу: может ли отрасль знаний, относящаяся к человеческой культуре, т.е. к созданию слов, идей и понятий, представлять собой науку, существующую вне законов, действительных для всех мест и всех времен? Ратцель и Хаусхофер не были и не могли быть изолированы от внешнего мира. Сама геополитика вынуждала их идти на компромиссы. Хаусхофер, пытавшийся более полно, чем Ратцель, учитывать динамику народных масс, удалялся от научного идеала беспристрастности и постоянства. Могут ли знания о людях быть сведены к знаниям о предметах, отождествлены с этими знаниями? [c.65]

	предыдущая		следующая
		оглавление