предыдущая
следующая
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
оглавление |
М.: Экономическая демократия, 1996. – 188 с.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
ГЛАВА 5
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ПАРТИЙНЫЕ СИСТЕМЫ
5.1. Понятие и сущность политической партии
Неотъемлемой чертой современной политической жизни выступает деятельность различных организаций, объединяющих людей по идейным установкам, социально-экономическим, национально-религиозным и иным интересам. Эти организации отражают сложную, во многом противоречивую структуру гражданского общества, многообразие потребностей индивидов, несовпадение их ценностных ориентаций, идеалов и убеждений. Особое место среди таких объединений граждан принадлежит политическим партиям, которые на сегодняшний день, как отметил видный испанский политолог С.Агилера де Прат, являются “главным инструментом взаимосвязи между государством и гражданским обществом”1.
Политические партии в их нынешнем виде – относительно молодой институт публичной власти, история которого насчитывает всего лишь около трех столетий. Тем не менее уже в античности, то есть задолго до формирования основ современной политической системы, термин “партия” употреблялся либо для обозначения группы лиц, отстаивающих интересы определенной части населения, – так в своих трудах трактовал это понятие Аристотель, когда говорил о партиях жителей горной, равнинной и прибрежной частей афинского полиса, – либо в качестве названия сторонников того или иного политического деятеля – из источников Древнего Рима мы знаем, например, о партиях Цезаря, Суллы и т.п. Подобные группировки, боровшиеся за власть или, по меньшей мере, за влияние на нее, существовали и в средневековье, однако, как и в античный период, они не имели организационной оформленности, были неустойчивы и в силу своей немногочисленности носили сугубо “элитарный” характер. Возникновение первых политических партий в современном понимании этого слова приходится на конец XVIII – XIX век – период буржуазных революций и утверждения парламентаризма. Принцип выборности органов власти порождал открытое, легитимное соперничество различных групп, которые со временем превращались в устойчивые объединения граждан, действующие в массовой среде и преследующие цель провести как можно больше своих представителей на ключевые государственные посты.
С точки зрения М.Вебера, процесс становления партий можно условно подразделить на три этапа: вначале – появление аристократических группировок (котерий), затем – возникновение политических клубов, [c.65] и впоследствии – формирование на их основе массовых партий2. Все эти стадии последовательно прошли две старейшие парламентские партии Великобритании – либеральная и консервативная, но, начиная со второй половины XIX века, некоторые партии сразу же выступали на политической арене как массовые. Тем не менее, практически по схеме Вебера в большинстве случаев развивались партии, которые создавались в странах Западной Европы на основе тех или иных идеологических принципов в условиях уже сложившихся парламентских систем. К этой группе относятся большинство социалистических партий, часть христианских, а также появившиеся в последней четверти нашего столетия партии “зеленых”. Первоначально они представляли собой кружки, клубы единомышленников, исповедующих какие-либо идеологические концепции или доктрины, и не ставили в центр своей деятельности цель приобщения к власти путем непосредственного участия в избирательных кампаниях. Включение таких партий в систему парламентаризма произошло позднее, когда у них возникла потребность в проведении собственной государственной политики.
В западной политической науке партии обычно определяются через ту роль, которую они играют в избирательном процессе. По словам известного немецкого политолога К. фон Бейме, “партии – это общественные организации, конкурирующие между собой на выборах во имя достижения власти”3. Однако характеристика современных партий только как “машин для выборов” справедлива лишь до известной степени. Несомненно, деятельность любой партии ориентирована на государственные институты, осуществляющие политическую власть в обществе, и ее важнейшими задачами становятся достижение максимально возможного представительства в законодательных органах, получение права на формирование исполнительных, правительственных структур. Но, в зависимости от своей идеологической платформы или сложившейся обстановки, партия может добиваться решения данных задач как парламентскими методами, соблюдая принятые в обществе правила политической борьбы, так и прибегая к насилию. Поэтому более точным представляется развернутое определение, предложенное латиноамериканским политологом Л.С.Санистебаном: “Партии – это стабильные иерархические организации, состоящие из обладающих одинаковыми политическими убеждениями лиц, которые совместно работают над достижением своих целей, имеющих идеальный (модель общества) или материальный (разного рода личные выгоды) характер. Основные цели партий так или иначе связаны с осуществлением власти в политических системах. Деятельность партий направлена на завоевание высшей власти в политических системах, на участие в ее осуществлении, а в некоторых случаях – на ее свержение. На основе общих политических идей их членов разрабатываются программы партий, в которых определяются задачи на ближайшую, среднюю и долгосрочную перспективу”4. [c.66]
Главным признаком, отличающим партии от других общественных объединений, является четко выраженная ориентация на борьбу за завоевание, удержание, осуществление и использование политической власти. Профсоюзы, молодежные, женские, антивоенные, национальные, экологические и другие организации, которые создаются для выражения и защиты интересов определенных социальных слоев и групп, как правило, решают стоящие перед ними задачи, выступая в роли групп давления на государственные структуры. При этом, конечно, не исключается возможность формирования на их базе новых политических партий: в ряде западноевропейских стран на основе экологических движений сложились влиятельные партии “зеленых”; в Польше профсоюз “Солидарность” фактически преобразовался в партию, находившуюся у власти в 1990–1993 гг.; народные фронты в Эстонии, Латвии и Литве положили начало партиям радикально-националистической ориентации.
В отличие от общественно-политических движений, стремящихся в последние годы оказывать не только опосредованное, но и прямое воздействие на власть путем активного участия в избирательных кампаниях, партии обладают достаточно строгой иерархической структурой, определяющей и опосредующей характер внутрипартийных отношений. В этой структуре, как отмечает Л.С.Санистебан, могут быть выделены следующие элементы: 1) высший лидер и штаб, которым принадлежит руководящая роль; 2) стабильный бюрократический аппарат, выполняющий указания руководителей партии; 3) активные члены, участвующие в партийной деятельности, не входя в бюрократию; 4) пассивные члены, примыкающие к партии и лишь в незначительной степени оказывающие влияние на ее жизнь5. Движения, напротив, структурированы более слабо: в них отсутствует какая-либо иерархичность отношений “руководства – подчинения”, присущая по крайней мере первым трем элементам внутрипартийной организации. В состав движения могут входить несколько партий или их блок с примыкающими к ним профсоюзами, молодежными, женскими и иными общественными объединениями, причем каждая организация в известной степени сохраняет свою независимость и самостоятельность, что, как правило, предопределяет консенсусно-договорный характер принимаемых совместных решений. Кроме того, движения нередко создаются лишь на ограниченное время, например, на предвыборную кампанию, или же из тактических соображений, чтобы решить определенную политическую задачу, тогда как партия обычно представляет собой институт долговременного действия, период существования которого не ограничиваются сроком деятельности его нынешних руководителей. [c.67]
5.2. Типология политических партий
Различия в организационной структуре, условиях приобретения и особенностях партийного членства, во многом зависящие от места и роли партии в обществе, характера ее связей с политической и социальной средой, лежат в основе широко распространенного в западной политологии деления современных партий на кадровые и массовые – [c.67] классификации, разработанной в 50-е годы видным французским социологом М.Дюверже6. Кадровые партии отличаются преимущественной ориентацией на проведение предвыборных кампаний, невысокой численностью, достаточно свободным членством и относительной автономией своих базовых структурных организаций – комитетов, создаваемых по территориальному принципу из числа постоянных активистов, работающих, как правило, на профессиональной основе. “Кадровые партии, деятельность которых нацелена прежде всего на выборы, – отмечал другой известный французский исследователь, Р.-Ж.Шварценберг, – ориентированы не на то, чтобы иметь как можно больше членов, а на то, чтобы объединить “знать”, то есть представителей социальных элит. Партии стремятся привлечь их, так как они пользуются авторитетом благодаря своему влиянию на избирателей или же имеют состояние, помогающее покрыть расходы на избирательные кампании. Качеству отдается предпочтение перед количеством вступивших”7. Типичными примерами таких организаций являются две ведущие партии США – демократическая и республиканская.
Массовые партии возникли в Европе в период распространения всеобщего избирательного права. Как правило, они объединяют в своих рядах до нескольких сотен тысяч человек на основе фиксированного членства, обладают достаточно жесткой структурой и характеризуются строгой внутренней дисциплиной, которая подразумевает выполнение решений вышестоящих органов, съездов и конференций не только нижестоящими партийными организациями и рядовыми членами, но также и парламентариями, избранными от имени партии и при ее поддержке. Первыми на таких принципах еще в конце прошлого века стали основываться рабочие, социал-демократические и социалистические партии. Впоследствии подобная организационная структура с усилением акцента на централизм в руководстве и подчинение меньшинства большинству стала использоваться коммунистическими партиями, а в более “мягком” виде – некоторыми буржуазными и появившимися несколько десятилетий назад менее идеологизированными и не столь многочисленными “электорально-массовыми” или “избирательными” партиями, которые, по словам Р.-Ж.Шварценберга, “отказываясь от притязаний на интеллектуальное и моральное командование массами, ...поворачиваются лицом к избирателям, стремясь поменять “работу вглубь” на обращение к более широкой аудитории и непосредственный успех на выборах... Чтобы завоевать максимум голосов во всех социально-профессиональных группах, “всеядная” партия интенсифицирует и разнообразит свои отношения с группами интересов, образующих мощные группировки избирателей”8.
Существуют и другие подходы к типологии политических партий. Так, по характеру участия в осуществлении государственной власти различают правящие и оппозиционные партии; последние в зависимости от их места в политической системе подразделяются на легальные и нелегальные. С другой стороны, по способу связи с парламентской [c.68] фракцией обычно выделяются “жесткие” и “гибкие” партии. В первом случае при принятии важных политических решений депутаты должны голосовать в строгом соответствии с позицией, выработанной партийным руководством или съездом, как это принято, например, в лейбористской и консервативной партиях Великобритании. Напротив, “гибкость”, свойственная, в частности, обеим ведущим партиям США, означает, что конгрессмены или сенаторы воспринимают точку зрения руководящих партийных органов только как “рекомендацию” и голосуют более свободно. В результате, как отмечают американские политологи М.Дж.Скидмор и М.К.Трипп, “между президентом и членами конгресса от той же партии могут быть острые противоречия”9.
В марксистской литературе типология политических партий основывается на классовом принципе. Данная традиция исходит из реалий XIX века и достаточно верно отражает существовавшее в тот период разделение общества на классы собственников и наемных работников. Действительно, развернувшийся во второй половине прошлого столетия процесс объединения рабочих в борьбе за политические права привел к формированию пролетарских партий именно на классовой основе. Однако сегодня многие отечественные и зарубежные исследователи справедливо подчеркивают, что партии по своей политической структуре не отличаются так резко, как классы в экономической жизни общества. На примере исторического опыта рабочего движения нетрудно убедиться в том, что, с одной стороны, “устремления класса (слоев, групп) сознают раньше не их непосредственные представители, а выходцы из других классов (слоев, групп), более образованные, но уже порвавшие связь со средой происхождения”, которые “в большинстве случаев становятся организаторами и вождями партий”, и, с другой стороны, что “тот или иной класс вследствие своей неоднородности (социальной и национальной) может иметь несколько партий, зачастую вступающих между собой в борьбу”10. Кроме того, с утверждением всеобщего избирательного права программы и заявления партий, претендующих на парламентское представительство, обычно составляются с учетом интересов довольно широких слоев населения, а не только какой-либо одной социальной группы. При этом нередко происходит и определенная эволюция идеологических доктрин, на которые партии опираются в своей практической деятельности.
Идейно-политическая ориентация партий является основой их условной классификации в системе координат “левые – правые”. Эти понятия возникли в эпоху Великой французской революции: 11 сентября 1789 года депутаты Учредительного (конституционного) собрания разместились в зале заседаний так, что сторонники восстановления королевской власти оказались справа, а революционеры-республиканцы – слева от председательствующего11. Впоследствии система понятий [c.69] “левые – правые” наполнилась иным содержанием: “левыми в мировой политологии стали считать тех, кто критикует утвердившийся капиталистический строй, выступает за политические перемены, социализацию производства, защищает интересы трудящихся; правыми – тех, кто отстаивает принципы частной собственности и буржуазную государственность”12. Наряду с этой общепринятой градацией по мере нарастания стратегического и тактического радикализма можно также выделить “центристов”, “умеренных” и “экстремистов”, причем как “слева”, так и “справа” от условного “центра”, куда по традиции принято “помещать” приверженцев срединной политики допустимых компромиссов, колеблющихся в зависимости от ситуации то в одну, то в другую сторону. Полученный спектр политических течений удобно проиллюстрировать двухмерной схемой (см. рис. 13)
Рис. 13
В нижней части рисунка на небольшом удалении от вертикальной оси находятся, по образному определению известного российского ученого и политического деятеля профессора А.А.Денисова, “прагматики, склонные считаться с неизбежным консерватизмом основной массы населения, связанным с психологической перестройкой и неспешной адаптацией к любого рода реформам”13. Социал-демократы, представляющие “левый центр”, отрицают революционные методы политической борьбы и придерживаются идеи постепенной эволюции капиталистического [c.70] общества в направлении социализма. Признавая “буржуазный” политический плюрализм и являясь во многих странах влиятельными парламентскими партиями, нередко входящими в состав правящих коалиций, современные социал-демократы делают акцент на смешанной экономике с элементами государственного регулирования, выступают за расширение прав трудящихся в области принятия решений на уровне предприятий, за самоуправление трудовых коллективов, за участие профсоюзов в разработке программ национальной экономической политики, за обеспечение равенства всех граждан в сфере здравоохранения, образования, культуры и информации независимо от их общественного положения. Доктрина “правого центра”, неолиберализм, основывается на принципах самоценности и свободы личности, однако предполагает отказ от крайностей индивидуализма. Это проявляется в признании идей Д.Кейнса об активной роли государства в решении экономических и социальных проблем, об ответственности бизнеса перед обществом и необходимости перераспределения материальных благ в пользу “низших слоев” через систему налогов и государственных социальных программ. При этом “государство всеобщего благоденствия” обязано ограждать личность от негативных последствий функционирования рыночной системы только таким образом, чтобы его вмешательство в экономику не препятствовало реализации свободы частных собственников и проявлению их инициативы.
Верхнюю часть схемы занимают, если вновь воспользоваться характеристикой А.А.Денисова, “нетерпеливые доктринеры, не склонные снисходить к несовершенству реформируемых масс и тяготеющие к принуждению”14. На крайнем левом фланге находятся современные приверженцы идей Л.Д.Троцкого, которые считают, что социализм и капитализм сегодня так же несовместимы, как и прежде, категорически отвергают любую форму сотрудничества с “международным империализмом”, и, обвиняя социал-демократию в “продажности” и “предательстве”, называют социальную революцию единственно возможным способом утверждения нового общества. Во многом сходные позиции занимают и некоторые радикально настроенные коммунисты, с точки зрения которых необходимо установить революционным путем диктатуру пролетариата – единственного, по их мнению, социального слоя, обладающего потенциалом для уничтожения капитализма.
Правый экстремизм представлен носителями идеологии буржуазной диктатуры в различных ее проявлениях. Из множества определений фашизма наиболее широко известна его марксистская оценка, высказанная Г.Димитровым на VII конгрессе Коминтерна в 1935 году: “...Фашизм у власти есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала... Фашизм – это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике – это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов”15. Несколько иных, но отчасти близких оценок придерживаются и [c.71] либерально настроенные западные ученые. Так, исследователь из ФРГ Р.Кюнль определяет фашизм “как союз двух партнеров, которые взаимосвязаны и взаимодействуют. С одной стороны, это главная фракция промышленного и финансового капитала, а также военных, а с другой – фашистская партия, имеющая в своем распоряжении аппарат государственного террора и подавления”16. Определенная “преемственность” с некоторыми фашистскими идеями прослеживается в воззрениях “новых правых”, выступающих против социальной справедливости и пытающихся доказать “естественный и вечный характер” неравенства людей не только в экономическом, но и в “биологическом” плане.
Неоконсерватизм как идеология современных “умеренных правых”, известная своей апелляцией к таким традиционным ценностям, как семья, религия и мораль, в политической области не приемлет “эксцессов демократии” и провозглашает в экономической сфере идею защиты бизнеса, в том числе и крупного капитала, от посягательств государства. В противовес правоцентристской либеральной концепции “государства всеобщего благоденствия” неоконсерваторы выдвигают антигуманную по сути доктрину “общества двух третей” или “равенства возможностей против равенства результатов”, предполагающую свертывание или сокращение до минимума государственных социальных программ на поддержку “неблагополучной трети” общества – пенсионеров, безработных, инвалидов. “Умеренные левые” пытаются найти “золотую середину” между приверженцами диктатуры пролетариата и социал-демократами, однако в большей степени тяготеют к последним, называя революционный путь переустройства общества “возможным”, тогда как мирный – “наиболее желательным”, “предпочтительным”, и при этом не без успеха вписываются в систему парламентского представительства. Нередко такие партии по традиции сохраняют название коммунистических, как, например, компартии во Франции и Российской Федерации, либо меняют название, как Болгарская социалистическая партия, Партия демократических левых сил Италии или Социалистическая партия трудящихся в России. [c.72]
Взаимодействуя в борьбе за завоевание власти или участвуя в ее осуществлении, политические партии образуют партийную систему, которая, как принято считать в современной политологии, отражает специфику положения каждой партии в государственной и гражданской структуре общества, характер взаимоотношений партий друг с другом, а также с молодежными, профессиональными, женскими, спортивными, культурными и другими организациями, находящимися под их патронажем, часто являющимися их массовой базой и источником пополнения как партийных рядов, так и номенклатуры – специализированных партийных функционеров17. Наиболее распространенным признаком, на основе которого строится классификация партийных систем, выступает количество партий, формирующих законодательные и исполнительные органы власти.
Как правило, различают однопартийные, двухпартийные и многопартийные системы. Однако, на наш взгляд, необходимо подчеркнуть, что отождествлять понятия “многопартийность” и “многопартийная система” было бы не вполне корректно. Многопартийность как таковая отражает политическую структуру общества в целом и, несомненно, является условием формирования многопартийной системы. Но, тем не менее, она не исключает возникновения особых разновидностей партийных систем, скорее тяготеющих к однопартийной или двухпартийной модели, то есть когда реально претендовать на власть могут лишь одна или две партии. Следовательно, при анализе партийных систем целесообразно избрать в качестве отправного пункта не количество партий в той или иной стране, а характер конкурентных отношений в борьбе за власть, где проявляется степень действительного политического влияния партий на общество. Руководствуясь таким подходом, Р.Ж.Шварценберг предложил типологию партийных систем в виде своеобразной шкалы уменьшения конкуренции между партиями18:
1. Многопартийные системы.
1.1. Полная многопартийность.
1.2. Умеренная многопартийность.
2. Двухпартийные системы.
2.1. Несовершенная двухпартийность.
2.2. Совершенная двухпартийность.
3. Системы с господствующей партией.
3.1. Господствующая партия.
3.2. Сверхгосподствующая партия.
Данную классификацию, очевидно, можно “достроить”, особо выделив однопартийные (неконкурентные) системы, непосредственно примыкающие к последнему из указанных типов.
В любой стране на характер партийной системы оказывают воздействие исторические, социально-экономические и национально-культурные факторы. Значительную роль, как справедливо подчеркивают авторы учебного пособия “Основы политической науки”, играют и [c.73] законодательные нормы, которые могут, например, накладывать ограничения на деятельность немногочисленных партий, не допускать к выборам оппозиционные партии определенной направленности или разрешать насильственные действия по отношению к нелегальным партийным формированиям19. Однако, по мнению многих отечественных и зарубежных исследователей, фактический уровень межпартийной конкуренции в наибольшей степени зависит от утвердившейся в обществе избирательной системы.
Как полная, так и умеренная многопартийность, когда число партий, реально претендующих на власть, может колебаться от 12 в Нидерландах до 2–3 в Бельгии или Австрии, формируется при пропорциональной избирательной системе, основанной на том, что мандаты в представительных органах распределяются между партиями в соответствии с количеством голосов, поданных за каждую из них. Такая система голосования дает возможность участвовать в предвыборном марафоне практически любой партии, однако в ходе борьбы за голоса избирателей делает межпартийную конкуренцию достаточно жесткой. Поиск общих позиций и путей взаимного сближения начинается лишь на этапе формирования исполнительной ветви власти, когда ни одной из партий не удается получить необходимое большинство мест в парламенте: прежние соперники по избирательной кампании вынуждены садиться за стол переговоров и вырабатывать соглашения о распределении мест в коалиционном правительстве. Нередко высказывается точка зрения, что полная многопартийность – появление пяти и более конкурирующих партий, обладающих примерно одинаковой степенью влияния, – неизбежно приводит к политической неустойчивости. При этом обычно ссылаются на практику сегодняшней Италии, где парламентские коалиции существуют недолго и распадаются, как правило, уже через несколько месяцев, порождая очередной правительственный кризис. Тем не менее, “мультипартийные” Нидерланды как будто бы опровергают категоричность данного утверждения, выступая на протяжении многих лет примером стабильности коалиционных правительств.
Для того чтобы избежать чрезмерного дробления политических сил, в избирательном законодательстве ряда стран предусмотрены нормы, согласно которым партии, претендующие на парламентское представительство, должны набрать на выборах определенный минимум голосов, например, не менее 5% от общего числа избирателей. Организации, не преодолевшие установленный “барьер”, не получают депутатских мандатов. Подобного рода ограничения побуждают немногочисленные партии заключать соглашения, создавать блоки и совместно выставлять кандидатов на выборах, что, со всей очевидностью, способствует постепенному формированию умеренной многопартийности.
Мажоритарная избирательная система, предусматривающая два тура голосования, делает межпартийные отношения еще более гибкими и вынуждает искать союзников уже в ходе самой предвыборной кампании. Вначале партии ведут борьбу самостоятельно, но перед вторым туром [c.74] они объединяются вокруг наиболее влиятельных политических сил в две противостоящие друг другу коалиции. По итогам выборов лидер победившей партии формирует правительство, состав которого не зависит от последующих межпартийных соглашений и остается достаточно стабильным. Характерным примером такой двухблоковой системы как одной из модификаций “несовершенной двухпартийности” является современная Франция, где правый блок представлен “Объединением в поддержку республики” и “Союзом за французскую демократию”, а левый возглавляется социалистической партией при участии в нем коммунистов.
Несколько иначе выглядит “несовершенная двухпартийность” в ФРГ, где с 60-х годов исход борьбы за власть между основными конкурентами – социал-демократами (СДПГ) и правоцентристским блоком ХДС/ХСС, объединяющим Христианско-демократический союз и Христианско-социальный союз, – зависит от позиции сравнительно небольшой Свободной демократической партии (СвДП). В ситуации, когда любая из главных противоборствующих сторон способна получить только относительное большинство, то есть менее 50% от общего числа голосов избирателей, свободные демократы, руководствуясь принципом политической конъюнктуры, вступают в наиболее выгодную для себя коалицию либо с СДПГ, либо с ХДС/ХСС на правах “младшего партнера”, который не претендует на положение правящей партии, но тем не менее при формировании правительства неизменно получает несколько значимых министерских портфелей. В политологических работах последних лет подобную модифицированную двухпартийность, сложившуюся, помимо ФРГ, также и в Швеции, нередко называют “системой двух с половиной партий”.
Выборы по мажоритарной системе с голосованием в один тур, когда любой из конкурирующих партий для победы достаточно набрать хотя бы относительное большинство голосов, обычно приводят к формированию “совершенной” двухпартийности. Так, в Великобритании уже в течение многих десятилетий основная борьба разворачивается между консерваторами и лейбористами, несмотря на неоднократные, но не имевшие особого успеха попытки либералов, а также национальных партий Шотландии и Уэльса вмешаться в их спор за власть. В США постоянными соперниками по избирательному марафону являются республиканская и демократическая партии, на протяжении более ста лет не испытывающие серьезной конкуренции со стороны каких-либо “третьих сил”, которым за это время, как известно, лишь четыре раза удалось добиться заметных, но весьма скромных результатов на общенациональном уровне: в 1892 году партия популистов получила 8,5% голосов, в 1912 году Прогрессивная партия Т.Рузвельта – 27,5%, в 1924 году Прогрессивная партия Р.Лафоллетта – 16,5% и в 1968 году Независимая партия Дж.Уоллеса – 13,5% голосов избирателей. При этом степень влияния “третьих сил”, как отмечают американские политологи М.Дж.Скидмор и М.К.Трипп, “измерялась не столько количеством завоеванных выборных должностей, сколько тем воздействием, которое они оказывали на какую-нибудь одну или на обе ведущие партии. Присоединяясь к ним и заставляя их менять свои принципы, третьи [c.75] партии добивались успеха, но в этом же состояло и их поражение, потому что в результате они погибали. Выбор других вариантов у третьих партий был невелик: либо исчезнуть, не оставив вообще никакого следа в политической жизни, либо влачить жалкое существование на ее периферии. Ни одна из третьих партий... не смогла достаточно долго самостоятельно конкурировать с двумя ведущими партиями или победить одну из них на выборах... Подобно двум конгломератам, контролирующим какую-нибудь отрасль экономики, обе партии научились работать, не обостряя резко своих отношений, а зачастую и сотрудничая друг с другом”20.
Однако при мажоритарной системе может возникнуть и принципиально иная ситуация, когда на выборах в течение длительного времени, причем постоянно с большим преимуществом, побеждает одна и та же партия, получающая тем самым возможность практически единолично формировать законодательные и исполнительные органы власти. Среди основных причин, вследствие которых другие силы не могут составить действительную конкуренцию “господствующей” партии, с точки зрения российского исследователя В.Н.Нефедова, следует назвать отсутствие необходимого количества общепризнанных политических лидеров, невысокий уровень политической культуры у населения, недостаток опыта демократической борьбы за власть у партий, наличие устойчивых консервативных традиций в обществе, многонациональный состав и обширность территории государства, малочисленность и большое количество партий21. Многие из указанных моментов присущи, в частности, сегодняшней Индии, где в условиях политического плюрализма и “мультипартийности” положение “господствующей” партии прочно удерживает Индийский национальный конгресс.
Неконкурентные системы – как со “сверхгосподствующей” партией, так и однопартийные – отличаются монополизацией легитимной политической деятельности, сосредоточением властных полномочий в руках одной партии, которая фактически становится центральным структурным элементом государства: основные политические решения принимаются высшим партийным руководством, тогда как государственная администрация лишь реализует их на практике. В подобных условиях парламентские и выборные механизмы, очевидно, утрачивают свою значимость и приобретают формальный характер, поскольку руководящая роль единственной или “сверхгосподствующей” партии не только закрепляется в конституции, законодательных и иных нормативных актах, но и, как правило, фиксируется в уставных и программных документах “официальных” общественных организаций, не ставящих вопрос о власти. Известны три принципиально разных вида таких систем: однопартийность фашистских режимов, “псевдомногопартийные” и однопартийные системы в странах “государственного социализма”, а также свойственная некоторым государствам “третьего мира” монопольная власть партий широкого фронта, проводящих курс на самоотождествление с нацией в целом. В качестве доводов, посредством которых обосновывается [c.76] существование неконкурентной системы, обычно приводятся следующие аргументы: во-первых, “авангардная” партия выступает как средство интеграции народа, она позволяет наилучшим образом сочетать необходимое единство и реальное многообразие; во-вторых, такая партия является наиболее эффективным инструментом экономической и социальной модернизации, мобилизующим усилия и ресурсы общества на решении назревших проблем; в-третьих, однопартийность свидетельствует об отсутствии классовых антагонизмов, достижении определенной внутренней однородности в обществе, позволяющей единственной партии одновременно представлять интересы различных, но сотрудничающих классов и социальных групп. Однако, как показал опыт стран “государственного социализма” и прежде всего СССР, последний тезис был по меньшей мере преувеличением, попыткой выдать желаемое за действительное. [c.77]
5.4. Особенности современной многопартийности в России
Истоки нынешнего политического плюрализма можно обнаружить еще в конце 60-х – первой половине 80-х годов в деятельности диссидентских групп и неформальных культурно-просветительских организаций. Диссиденты негативно относились к “государственному социализму”, считая его антинародным тоталитарным строем, боролись за гражданские права, резко критиковали сталинизм и тогдашнее руководство КПСС. Неформальные культурно-просветительские объединения в основном стремились к более полному и объективному изучению жизни и трудов выдающихся ученых, политиков и писателей, большинство из которых были репрессированы либо отнюдь не симпатизировали коммунистическим и социалистическим идеям. И те, и другие организации, будучи весьма малочисленными по своему составу и изолированными друг от друга, не оказывали какого-либо существенного влияния на внутриполитическую обстановку. Многие из них впоследствии распались.
Демократизация политической жизни во второй половине 80-х годов вызвала небывалую общественную активность населения, особенно интеллигенции в крупных городах. По всей стране возникло множество неформальных политизированных клубов и групп, в деятельности которых участвовало немало активных членов КПСС. В мае 1988 года в Москве образовалась Межклубная партийная группа, которая поставила своей целью содействие подлинной перестройке и демократизации партии. Однако наряду с теми, кто в той или иной степени придерживался социалистических и коммунистических идей, в этот период открыто заявили о себе и силы иной направленности. Для выражения и защиты своих интересов они стали создавать собственные организации.
Процесс образования партий и общественно-политических движений фактически начался в 1989–1990 гг. в ходе подготовки и проведения первых за длительный период выборов на альтернативной основе. С принятием новой редакции статьи 6 Конституции СССР (1990 г.) и вступлением в силу с 1 января 1991 г. Закона СССР “Об общественных объединениях” политические партии получили официальное право на [c.77] свое существование и деятельность. Членскую базу новых партий и движений составили преимущественно активисты дискуссионных клубов, объединений избирателей, народных фронтов, возникших в годы перестройки, а после событий августа 1991 г. – и сторонники различных течений, сложившихся внутри КПСС.
По состоянию на 1 августа 1995 года Министерством юстиции Российской Федерации были зарегистрированы уже 83 политические партии22. Кроме того, существуют организации, не регистрирующие свою деятельность “по принципиальным мотивам”, как, например, ВКПБ Н.Андреевой, а также партийные формирования, которым было отказано в регистрации по причине несоответствия отдельных положений их программных и уставных документов нормам действующего законодательства. В качестве характерной черты нынешнего этапа многопартийности следует отметить преобладание малочисленных организаций, не обладающих сколько-нибудь заметным политическим влиянием. Так, на момент регистрации партия “Новые левые” (лидеры – М.Малютин и А.Абрамович) насчитывала в своих рядах 115 чел., Народно-демократическая партия (В.Шаталова) – 65 чел., Партия конструктивного сотрудничества (С.Федоров) – всего 43 чел. На этом фоне численность Коммунистической партии Российской Федерации (Г.Зюганов), объединяющей до 500 000 чел., сегодня остается недосягаемой для всех остальных организаций, включая и те, которые пока что без особого успеха претендуют на реализацию полномасштабной модели массовой партии парламентского типа, предусматривающей создание взаимосвязанных структур на региональном и местном уровнях. Данное обстоятельство во многом предопределило создание в ходе предвыборных кампаний 1993 и 1995 гг. качественно новой формы политических объединений – избирательных блоков.
Спектр идейно-политической ориентации существующих партий и движений России имеет множество различных оттенков. Наряду с приведенной выше градацией в системе понятий “левые – правые” и выделением в зависимости от степени нарастания стратегического и тактического радикализма “центристов”, “умеренных” и “экстремистов”, в контексте социокультурных аспектов программных целей можно выявить сторонников “западной модели” и приверженцев “традиционных российских ценностей”. Достаточно наглядно это иллюстрируется при помощи “объемной”, стереометрической схемы в виде перевернутой четырехгранной пирамиды (см. рис. 14). Чтобы схема не была слишком “загруженной”, укажем лишь наиболее характерных представителей того или иного течения.
Рис. 14
Крайний левый фланг представлен радикал-коммунистами. Российская коммунистическая рабочая партия (В.Анпилов, В.Тюлькин), апеллируя к опыту отечественного пролетариата, ставит своей целью победоносную социалистическую революцию “в одной отдельно взятой стране”. В противоположность РКРП, немногочисленные и конкурирующие между собой троцкистские группы (“Рабочая демократия”, “Милитант”, “Спартак”) выдвигают более глобальную задачу – [c.78] “перманентную революцию” в мировом масштабе. Между РКРП и троцкистами следует поместить Всесоюзную коммунистическую партию большевиков (Н.Андреева), идеология которой не отрицает принципа пролетарского интернационализма, но категорически отвергает взаимодействие с правыми организациями государственно-патриотической ориентации как “сомнительные политические игрища с буржуазией”23.
К “умеренным левым”, наряду с Социалистической партией трудящихся (Л.Вартазарова, Р.Медведев), следует отнести и “новых коммунистов” – сторонников создания партий парламентского типа, вписывающихся в современную политическую систему России. Однако, в отличие от СПТ, Коммунистическая партия Российской Федерации (Г.Зюганов) отчетливо ориентируется на “державно-патриотическое” движение в оппозиции, где преобладают идеи народности, евразийства, “российской исключительности”, имеющие мало общего с марксизмом. “Можно смело утверждать, – отмечается, в частности, в Программе КПРФ, – [c.79] что в своей сущности “русская идея” есть идея глубоко социалистическая”24.
Среди организаций, которые пытались реализовать социал-демократический идеал в его “западном варианте”, – участвовавшие (правда, без особого успеха) в выборах депутатов Государственной Думы второго созыва избирательное объединение “Социал-демократы” (Г.Попов, В.Липицкий, О.Богомолов) и блок лейбористского типа “Профсоюзы и промышленники – Союз труда” (В.Щербаков, М.Шмаков, А.Вольский). Левоцентристскую идеологию, тяготеющую к общинным, коллективистским традициям русского крестьянства демонстрирует Аграрная партия (М.Лапшин). “Правый центр” представлен “классическими” либерал-демократами в лице избирательного блока “Яблоко” (Г.Явлинский) и “мягкими неоконсерваторами” – Партией российского единства и согласия (С.Шахрай).
“Умеренные правые” выступают за продолжение и дальнейшее углубление рыночных реформ в экономической сфере. При этом “Демократический Выбор России” (Е.Гайдар) ориентируется на политику Международного валютного фонда, тогда как Партия экономической свободы (К.Боровой) – на отечественный финансовый капитал. “Примирить” и “объединить” обе эти тенденции призван формируемый под руководством В.Черномырдина новый избирательный блок “Наш дом – Россия”.
“Ультраправые” представлены практически исчезнувшим с политической арены “Демократическим союзом” (В.Новодворская), идеология которого была основана на откровенном антикоммунизме и “стремлении в западный цивилизованный мир”, а также Русским национальным единством (А.Баркашов) – радикальной национал-шовинистической организацией, склоняющейся, по мнению некоторых исследователей, к фашизму, что, однако, небезуспешно оспаривается лидерами РНЕ даже в судебном порядке.
Особое место на схеме занимает Либерально-демократическая партия России (В.Жириновский), нынешние идейные установки которой можно охарактеризовать как радикализм на державно-патриотической почве, не тяготеющий в явном виде ни “влево”, ни “вправо”.
О степени влияния различных политических сил в обществе свидетельствуют итоги состоявшихся 17 декабря 1995 года выборов депутатов Государственной Думы второго созыва. Из 43 партий, объединений и блоков, участвовавших в кампании, преодолеть “пятипроцентный барьер” голосов избирателей удалось лишь четырем. Из 107 496 558 граждан России, имеющих право избирательного голоса, в выборах приняли участие 64,4 %. Голоса пришедших на избирательные участки распределились следующим образом: 22,30% проголосовали за Коммунистическую партию Российской Федерации, 11,18% – за Либерально-демократическую партию России, 10,13% – за движение “Наш дом – Россия” и 6,89% – за объединение “Яблоко”. В нижней палате российского парламента нового созыва КПРФ получила 157 мест (99 по [c.80] федеральному списку и 58 по результатам выборов в одномандатных округах), движение “Наш дом – Россия” – 55 мест (соответственно – 45 и 10), ЛДПР – 51 место (50 и 1) и объединение “Яблоко” – 45 мест (31 и 14)25. По сведениям Центральной избирательной комиссии Российской Федерации, эти четыре политические организации в общей сложности набрали немногим более половины голосов участников выборов26.
Российская многопартийность пока еще находится в стадии становления. Многие и в первую очередь немногочисленные партии, не имеющие прочных корней в обществе и апеллирующие скорее к абстрактным идейным ценностям, чем к реальным интересам социальных слоев и групп, скорее всего исчезнут с политической карты. Выдержать конкуренцию смогут только те партии и блоки, которые найдут поддержку в широких социальных слоях российского общества, будут представлены во властных, управленческих и экономических структурах как в центре, так и на местах и, кроме того, смогут выдвинуть из своей среды сильных лидеров, пользующихся влиянием и авторитетом у различных групп населения. [c.81]
1 Агилера де Прат С. Проблемы демократии и политических партий в социальном государстве. // Политология вчера и сегодня. – Вып. 2. – М., 1990. С.108.
Вернуться к тексту
2 См.: Вебер М. Избранные произведения. – М., 1990. С. 526.
Вернуться к тексту
3 Бейме К. фон. Партии // Политология вчера и сегодня. – Вып. 4. – М., 1992. С. 62.
Вернуться к тексту
4 Sanisteban L.S. Fundaments de cencia politica. – Lima, 1986. P. 96–97.
Вернуться к тексту
5 Ibid. P. 97–98.
Вернуться к тексту
6 См.: Duverger M. Les partis politiques. – 3-me ed.– Paris, 1958. P. 84–92.
Вернуться к тексту
7 Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология: В 3 ч. Ч. 3. – М., 1992. С. 30.
Вернуться к тексту
8 Там же. С. 48.
Вернуться к тексту
9 Скидмор М.Дж., Трипп М.К. Американская система государственного управления. – М., 1993. С. 133–134.
Вернуться к тексту
10 История политических партий России / Под ред. А.И.Зевелева. – М., 1994. С. 7–8.
Вернуться к тексту
11 См.: Национальное собрание во Франции / Российско-французская серия “Информационные и учебные материалы”. – Вып.18. – 2-е изд. – М., 1993. С. 26.
Вернуться к тексту
12 Правые и левые (в политике) // Политологический словарь/ Научн. ред., рук. авт. колл.: докт. филос. наук, проф. Миголатьев А.А.; сост.: канд. ист. наук, доц. Варывдин В.А. – В 2 ч. – Ч. 2. – М., 1994. С. 91.
Вернуться к тексту
13 Денисов А.А. Политический паноптикум // Денисов А.А. Глазами народного депутата СССР: В 3 вып. – Вып. 3. – СПб., 1994. С. 105.
Вернуться к тексту
15 Димитров Г. Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма: Доклад на VII конгрессе Коминтерна // Димитров Г. Избранные произведения: В 3 т. Т. 2. М., 1983. С. 64–65.
Вернуться к тексту
16 Kűhnl R. Der deutche Faschismus in Quellen und Dokumenten. Kőln, 1975. S. 6–7.
Вернуться к тексту
17 См.: Партийная система // Политология: Энциклопедический словарь. С. 243.
Вернуться к тексту
18 См.: Шварценберг Р.-Ж. Политическая социология. Ч. 3. С. 61.
Вернуться к тексту
19 См.: Основы политической науки: Учебное пособие / Под ред. д.ф.н., проф. Пугачева В.П.: В 2 ч. – Ч. 2. – М., 1993. С. 28.
Вернуться к тексту
20 Скидмор М.Дж., Трипп М.К. Указ. соч. С. 132–133.
Вернуться к тексту
21 См.: Нефедов В.Н. Номенклатура империи: исследование кризиса. – Нижний Новгород, 1994. С. 10.
Вернуться к тексту
22 Краткие сведения о партиях, зарегистрированных Минюстом РФ, – см приложение 2.
Вернуться к тексту
23 См.: Всесоюзная коммунистическая партия большевиков // Партии и политические блоки в России / Авт. колл.: Коваль Б.И., Павленко В.Б. – М., 1993. С. 123.
Вернуться к тексту
24 Программа Коммунистической партии Российской Федерации. Принята III съездом КПРФ 22 января 1995 года // III съезд Коммунистической партии Российской Федерации (Материалы и документы). – М., 1995. С. 103.
Вернуться к тексту
25 Подробнее о результатах выборов депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации второго созыва – см. приложение 3.
Вернуться к тексту
26 См.: Сегодня. – 1995. – 30 декабря.
Вернуться к тексту
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
оглавление |