предыдущая
следующая
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
оглавление |
М.: Экономическая демократия, 1996. – 188 с.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
ГЛАВА 7
ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ
7.1. Понятие политического режима. Классификация политических режимов
Одной из основных категорий, раскрывающих способ функционирования политической системы, в современной политологии выступает политический режим (от лат. regimen – управление). В самом общем виде объем этой категории охватывает совокупность методов осуществления политической власти, степень реализации демократических прав и свобод личности, отношение государственных институтов к правовым основам собственной деятельности, а также меру соответствия официальных норм и реалий политической жизни.
Понятие политического режима, получив распространение в западноевропейской обществоведческой литературе на рубеже XIX и XX веков, в течение долгого времени продолжает оставаться объектом теоретических споров. Широко известна, например, его трактовка в качестве характеристики государственной власти по формальному источнику – верховенству политической воли либо индивидуально определенного физического лица, либо “элитарной”, “аристократической” социальной группы, либо большинства населения. Подобное понимание восходит к традиции, заложенной “Политикой” Аристотеля, однако сегодня на практике оно оказывается малопродуктивным, поскольку приводит к фактическому отождествлению того или иного типа политического режима с конкретной формой правления. В действительности же далеко не всегда монархия является символом сохранения автократических или тоталитарных традиций, а провозглашение республики – обязательным условием демократических преобразований. Так, в некоторых государствах с республиканской формой правления политический режим выступает как авторитарный или даже тяготеющий к тоталитаризму (Пакистан, Иран). В то же время применительно к ныне существующим в Западной Европе типичным конституционным монархиям (Бельгия, Великобритания, Норвегия, Швеция и др.) при анализе и описании принципов осуществления политической власти, реализации прав и свобод граждан можно говорить о демократическом режиме.
В отечественном государствоведении политический режим нередко рассматривается в качестве еще одной – после формы правления и формы государственного устройства – характеристики государства, раскрывающей совокупность методов осуществления государственной власти. С позиций политологии подобный подход следует признать ограниченным, поскольку он оставляет без внимания динамику взаимодействия государства с другими компонентами политической системы и гражданским обществом, которая определяет меру и механизмы реализации демократических прав и свобод. [c.96] Функционирование политической системы, наряду с деятельностью институтов государственной власти, охватывает также и множество других социальных процессов, отражающих реальную роль и интересы всех социальных слоев, групп, политических партий и иных объединений в плане формирования властно-управленческих структур. И в этом отношении, как справедливо подчеркивает российский исследователь А.Л.Громыко, целесообразно различать понятия “государственный режим” и “политический режим”, которые, хотя и являются однопорядковыми, далеко не равнозначны: “Если первое в общем и целом характеризует методы осуществления государственной власти, то второе... есть среда и условия политической жизни общества, иначе говоря, определенный политический климат, существующий в данном обществе в данный момент исторического развития”1.
В современной научной литературе приводится немало определений политического режима. Одним из наиболее удачных, на наш взгляд, представляется вариант, предложенный видным французским политологом Ж.-Л.Кермонном: “Под политическим режимом понимается совокупность элементов идеологического, институционального и социологического порядка, способствующих формированию политической власти в данной стране на определенный период”2. Достаточно полно раскрывают сущность рассматриваемого явления и авторы первого в России энциклопедического словаря по политологии: “Политический режим – совокупность характерных для определенного типа государства политических отношений, применяемых властями средств и методов, сложившихся отношений государственной власти и общества, господствующих форм идеологии, социальных и классовых взаимоотношений, состояния политической культуры”3.
Приведенные определения показывают, что политический режим – это сложная, многоплановая категория, охватывающая своим объемом целый ряд динамических аспектов политической жизнедеятельности общества. Данным обстоятельством и объясняется возможность классификации политических режимов по самым разным критериям. Так, например, в соответствии с принципом разделения законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти можно выделить режим слияния властей и режим разделения властей; по статусу и роли армии в обществе – военный и гражданский режимы; по типу менталитета, социокультурному комплексу – “западный” и “восточный”; по характеру взаимоотношений государства и церкви – теократический (клерикальный) и светский режимы и т. д. Общепринятой же является типология политических режимов с учетом особенностей взаимодействия государства и гражданского общества, степени проникновения государственной власти в другие сферы социальной действительности и частную жизнь граждан. Исходя из этих критериев, обычно выделяют демократический, авторитарный и тоталитарный типы режимов.
Используя указанную типологию, мы неизбежно прибегаем к теоретической идеализации. Всякий реально существующий политический [c.97] режим представляет определенное сочетание двух противоположных принципов организации социальных отношений – авторитарности и демократизма. Авторитарные тенденции выражаются в стремлении государственных институтов к односторонней властности, к установлению жесткой дисциплины и ответственности граждан, их безоговорочному подчинению законам и распоряжениям властных структур. Демократизм, напротив, предполагает равноправие сторон, их соглашение, свободу выбора и политический плюрализм в общественной жизни. Как свидетельствует практика, мера соотношения этих тенденций не остается постоянной и тем более не всегда соответствует какой-либо “пропорции”, установленной некоторой теоретической схемой. По сравнению с формой правления или государственного устройства политический режим способен “перемещаться” в рамках той или иной “обобщающей модели”, проявляясь в ее различных “модификациях”. Так, например, во Франции в период правления администрации Ш. де Голля на фоне усиления президентской власти отчетливо проявлялось нарастание авторитарных тенденций, однако даже после подавления леворадикальных студенческих волнений, охвативших всю страну весной 1968 г., это не привело к установлению диктатуры личной власти или к ликвидации основных институтов демократических прав и свобод, в том числе и права на оппозиционную политическую деятельность. Следовательно, предлагаемая типология содержит в себе элементы известного упрощения. Тем не менее, она дает возможность систематизировать и упорядочить многообразие, представленное сегодня более чем 180 режимами во всем мире.
Научный подход к анализу любой разновидности политического режима предполагает выделение основных классификационных критериев, позволяющих дать ее исчерпывающую характеристику. Будем считать, что достаточно полное представление об изучаемом явлении можно получить, отметив следующие позиции:
– социально-политические группы, интересы которых выражает данный режим;
– методы осуществления политической власти, избираемые правящими кругами;
– характер участия граждан страны в системе управления государством, условия деятельности политической оппозиции;
– соблюдение принципа законности и защиты прав личности;
– идеологическое оформление властных отношений.
Руководствуясь приведенной схемой, дадим характеристику основных типов политических режимов. При этом, безусловно, не будем забывать, что полученные таким образом “идеальные” модели содержат лишь наиболее существенные моменты отражаемой действительности. [c.98]
7.2. Тоталитарный и авторитарный режимы
В отличие от эмоциональных оценок, присущих публицистике, современная политология использует понятия “авторитаризм” и “тоталитаризм” применительно к аналитическим конструкциям, каждой из которых соответствует различная степень доминирования авторитарных [c.98] принципов организации властно-политических отношений. Так, абсолютное преобладание этих тенденций, когда государство фактически полностью “поглощает” гражданское общество, беспредельно вмешиваясь не только в другие области социальной действительности, но и в частную жизнь граждан, является отличительной чертой тоталитарного режима.
Понятие “тоталитаризм” (от лат. totalis – весь, целый, полный) было впервые использовано в 1920-е г.г. итальянскими либералами Дж.Амендолой и П.Габетти для характеристики диктатуры Б.Муссолини. Позднее в работах Ф.Хайека “Путь к рабству” (1944), Х.Арендт “Происхождение тоталитаризма” (1951), К.Фридриха и З.Бжезинского “Тоталитарная диктатура и автократия” (1956) данный термин применялся для раскрытия сущности политических режимов фашистской Италии, гитлеровской Германии, а также СССР в годы сталинизма. К числу режимов, наиболее близких к тоталитарной модели, следует отнести военные диктатуры в ряде стран Латинской Америки в 50-е – 80-е г.г. (Гаити, Гватемала, Парагвай, Чили и др.), режим Пол Пота в Камбодже (середина 70-х г.г.), “тоталитарный социализм” в Албании (до 1988 г.), расистский режим в ЮАР (до 1989 г.), а также и ныне существующий религиозно-фундаменталистский режим в Иране, установленный в 1979 году в результате победы “исламской революции”. Уже сам этот перечень свидетельствует о том, что тоталитарные режимы могут возникнуть на разной социально-экономической базе и в различном социокультурном контексте, быть следствием военного поражения или государственного переворота, навязываться извне или появляться в результате внутренних противоречий общества.
В последнем случае “приверженцы сильной руки” могут прийти к власти в результате свободных демократических выборов, как это произошло в 1933 году в Германии. При этом широкая поддержка подобных политических сил, по словам французского политолога Ю.Лагранжа, “отражает неудовлетворенную потребность в стабильных ориентирах, в опоре, в закрепленных ролях. Те, кто в современном обществе остаются рабочими, кто, как мелкие служащие, персонал сферы услуг отказался от амбиций и риска, связанного с успехом, хотят воспользоваться компенсацией: они хотят надежности, безопасности, гарантированной занятости и порядка в общественной жизни, который включал бы общепринятое представление об их собственных ролях”4. С другой стороны, откат к тоталитаризму становится возможным, когда правящая элита, теряя социальную опору, пытается отстоять собственные интересы и сохранить пребывание у власти путем насильственной изоляции как действительных, так и потенциальных политических противников, вплоть до их физического устранения. Нередко такие действия сопровождаются соответствующей идеологической обработкой населения через печать, радио, телевидение.
C установлением тоталитарного режима правящие круги не только не скрывают, но и открыто демонстрируют различные методы насилия, резко и решительно подавляя любые попытки сопротивления [c.99] проводимому курсу. Значительно активизируется деятельность и вмешательство во все сферы общественной жизни силовых структур – армии, полиции и органов безопасности. В экономической сфере, как правило, господствует монопольный контроль со стороны государства, что, однако, не означает полного отказа от проведения реформ, а также временных и незначительных уступок предпринимателям и наемным работникам в частном секторе. На государственных же предприятиях широко используется система внеэкономического принуждения к труду.
Для “идеального” тоталитаризма наиболее характерна однопартийная система или же существование под жестким контролем нескольких партий и “официальных” профсоюзов, поддерживающих режим. Деятельность оппозиционных партий и движений строго запрещена, поэтому они вынуждены либо находиться в глубоком подполье, применяя нелегальные методы борьбы, либо действовать в эмиграции. Противники режима подвергаются полицейскому террору – в том смысле, что для их заключения в тюрьму, концлагерь или физического уничтожения обычно не требуется даже формальных юридических процедур.
При тоталитарном режиме государственная власть строго централизована и фактически принадлежит аппарату правящей партии или военной хунте. Главой государства и правительства – как правило, пожизненно – становится неподотчетный лидер, концентрирующий в своих руках высшие законодательные, исполнительные, а иногда и судебные функции. Население страны практически отстраняется от участия в системе управления государством, поскольку представительные органы либо упраздняются, либо формируются с нарушением принципа всеобщего избирательного права: в гитлеровской Германии, например, часть депутатов рейхстага могла быть назначена непосредственно фюрером, тогда как остальные “избирались” нацистской партией. Органы власти автономных образований и местного самоуправления заменяются назначаемыми свыше “эмиссарами” либо утрачивают самостоятельность.
Характерная особенность тоталитарного режима – отмена или приостановка на неопределенный срок действия конституции. При этом указы главы государства, распоряжения структур исполнительной власти или армейские директивы приобретают силу закона. Демократические права и свободы граждан существенно ограничиваются, интересы личности оказываются подчиненными “высшим” интересам нации, общества или реализации какой-либо идеологической доктрины.
Тоталитарным режимам свойственно навязывать всему обществу некую единую идеологию, которая, однако, может быть направлена на достижение весьма различных целей. В гитлеровской Германии, например, на первом плане стояла идея реванша за поражение в мировой войне, возрождения “великого рейха”, расширения “жизненного пространства нации” и победы “немецкого духа”. В современном Иране – это борьба за “сохранение и распространение истинной веры”. На подобном фоне военные диктатуры в латиноамериканских странах, не имевшие какой-либо особой “священной” идеологии, представляются исключением, и некоторые исследователи склонны относить данные режимы к разряду авторитарных, что дает основание, как заметил директор Национального фонда политологии Франции Г.Эрме, “считать авторитаризм не совсем [c.100] ясным проявлением характера таких правительств, которые они лично осуждают, но не решаются отнести к абсолютно тоталитарным”5.
Действительно, “смягчение” одной или нескольких тенденций, максимизируемых “абсолютной моделью”, приводит в теоретическом плане к широкому классу возможных разновидностей авторитарных режимов, тяготеющих к тоталитаризму в большей или меньшей степени. Обязательным атрибутом каждой из них, несомненно, выступает сильная власть, сосредоточенная в руках узкого круга лиц или одного верховного правителя. Но, в отличие от тоталитарных, авторитарные режимы “обычно пользуются репрессиями в минимальных дозах, основывая свою стратегию на здоровой экономике и ощутимых преимуществах для более широких секторов общества, чем малочисленная привилегированная группа”6. Таким, в частности, было в своем позднем периоде правление Франко в Испании, власть военных в Бразилии после 1964 года и режимы периода индустриализации в ряде стран Азии и Африки (Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Тунис). Авторитарной власти может сопутствовать популярность и поддержка среди широких слоев населения, как это видно на примере Египта при президенте Г.А.Насере (1952-1970 г.г.) или нынешнего Ирака во главе с С.Хусейном. Такие режимы обычно не прибегают к массовому насилию, однако не скрывают своих возможностей принудить граждан в случае необходимости к повиновению.
Авторитарное правление нередко сочетается с ограниченным политическим плюрализмом, который выражается в том, что консервативно настроенные власти, будучи не в состоянии лишить большие массы граждан права голоса, прибегают к избирательному запрещению иди временной приостановке деятельности некоторых партий, общественных объединений, профсоюзов. “В условиях, когда разрешены только те течения, которые способствуют поддержанию социального равновесия, – отмечает Г.Эрме, – силы, находящиеся “с правильной стороны” плюрализма, могут законно выступать на стороне власти по каналам якобы непартийных организаций или даже партий, отобранных по принципу их конформизма. С другой стороны, те силы, которые угрожают статус-кво, обречены быть вне закона или в подполье, чем и оправданы откровенные репрессии против них. В силу этого такие системы оказываются “либеральными” пост-парламентскими полудиктатурами, исполнительную власть в которых олицетворяет харизматический лидер наподобие генерала Франко и президента Салазара”7. Некоторые общие черты с указанной испанско-португальской” моделью обнаруживает и “восточноевропейская” разновидность авторитаризма, существовавшая до недавнего времени в Германской Демократической Республике, Польше и некоторых других странах “государственного социализма”, где разрешалась деятельность только тех партий и движений, которые признавали “руководящую и направляющую роль” доминирующей, “авангардной” партии, претендовавшей на выражение интересов всего народа. Несколько иная [c.101] ситуация наблюдается сегодня в Мексике: правящая Институционно-революционная партия, не отстраняя оппозицию от участия в избирательной кампании, проводит выборы под своим жестким контролем и очень часто фальсифицирует их результаты. В целом, как подчеркивает американский политолог Л.Даймонд, “авторитарная система непримирима к реальной конкуренции за власть, к фактическому и широкому участию масс в принятии решений по важнейшим общественным делам, будь то выборы или иные формы”8.
Не допуская оппозиционной политической деятельности, авторитарные режимы сохраняют известную автономию личности и общества во внеполитических сферах. При авторитаризме, например, может отсутствовать строгий контроль со стороны властей над производством, образованием, культурой. Вмешательство в экономику обычно носит ограниченный характер: как показывает опыт стран Юго-Восточной Азии, осуществление широкомасштабных государственных программ по ускоренной индустриализации не сопровождалось разрушением сложившихся механизмов частного предпринимательства и рыночного саморегулирования. Известен и парадоксальный случай: власти франкистской Испании не препятствовали созданию во второй половине 50-х – начале 60-х годов в городе Мондрагоне и его окрестностях (Страна Басков) успешно развивающейся и по сей день системы производственных кооперативов, основанных на коллективной собственности работников и с самого начала реализующих социалистические принципы рабочего самоуправления, перспективного планирования хозяйственной деятельности и распределения доходов в зависимости от трудового вклада, а не от величины вложенного капитала9. Иногда авторитарные режимы идут на конституционное закрепление неполитических прав и свобод граждан, законодательную регламентацию полномочий властных структур и должностных лиц путем принятия через представительные органы соответствующих актов с формальным соблюдением демократических процедур. Тем не менее официально провозглашенные правовые нормы далеко не всегда соблюдаются на практике. Так, в Никарагуа с 1934 по 1979 год безраздельно правили три поколения “диктаторской династии” Сомосы, державшие народ в повиновении посредством кровавого террора и репрессий, хотя государственный строй этой латиноамериканской страны в соответствии с конституцией 1950 года характеризовался как республиканский, демократический, представительный, опирающийся на систему разделения властей.
Особую, “реликтовую” разновидность авторитаризма представляют политические режимы в некоторых государствах арабского Востока, где и сегодня сохраняется традиционная форма правления – абсолютная или дуалистическая монархия. Для абсолютных монархий (Саудовская [c.102] Аравия, Объединенные Арабские Эмираты, Оман, Катар) характерно отсутствие каких-либо представительных органов и сосредоточение всей полноты государственной власти в руках монарха, занимающего трон в установленном порядке престолонаследия. Монарх обладает монопольным правом издания законов, по своему усмотрению назначает и освобождает от должности чиновников, распоряжается средствами государственной казны. При этом население страны не оказывает никакого влияния на законотворчество и не участвует в контроле за управлением. Дуалистические монархии (Иордания, Кувейт, Марокко) отличаются от абсолютных наличием парламента, которому конституция формально предоставляет законодательные полномочия, на деле сильно ограниченные монархом, имеющим право вето, роспуска представительного органа и назначения депутатов в его верхнюю палату. В сфере исполнительной власти монарх юридически и фактически независим от парламента, обладая исключительным правом на формирование и контроль за деятельностью правительства. Сохранение подобных полуфеодальных отношений и институтов в этих странах, по-прежнему находящихся на доиндустриальной стадии экономического развития, во многом обусловлено сильным влиянием глубоких национальных традиций и религиозной исламской идеологии. В данном отношении современные “восточные деспотии” существенно отличаются от других авторитарных режимов, которые, по словам Г.Эрме, в наши дни “почти осуждают” применение “идеологической индоктринации” и проявляют желание основывать свою легитимность на демонстрации практической эффективности управления, привлекая тем самым значительную часть “политического рынка”10.
Воздействие авторитаризма на ход социального развития далеко неоднозначно и обнаруживает немало достоинств, наиболее ощутимых в экстремальных ситуациях. Несомненно, авторитарная власть обладает высокой способностью обеспечить общественный порядок и в случае необходимости сконцентрировать усилия и ресурсы на решении таких назревших проблем, как, например, осуществление ускоренной экономической модернизации. Однако в подобных условиях именно отсутствие у граждан возможностей для политического выражения своих разнообразных интересов и становится наиболее уязвимой стороной авторитарных режимов. Именно об этом свидетельствует опыт Южной Кореи, Тайваня и других “новых индустриальных” стран Юго-Восточной Азии, где после двух-трех десятилетий стремительного экономического развития “конструктивный потенциал” авторитаризма, похоже, исчерпан и, по-видимому, уже наступает пора неизбежных демократических преобразований. Как отмечает Л.Даймонд: “Резкий взлет в образовании и культуре, численности среднего класса и его политическом сознании, повышение уровня плюрализма, организованности и самостоятельности гражданского общества, растущий поток информации и новых идей, усиление контактов с промышленно развитыми демократиями – все это стимулировало и питало демократические преобразования... Нет недостатка в доказательствах того, что этот прогресс питает [c.103] демократический менталитет и демократическую систему ценностей; он стимулирует заинтересованность граждан в политических и гражданских правах и свободах, их запросы в отношении правительства, разнообразие их организаций и идей, потребность в свободе информации, независимость мышления, непоколебимость, нетерпимость к произволу, не говоря уже о диктатуре”11. [c.104]
7.3. Демократия и демократический режим
Термин “демократия” сегодня стал одним из наиболее употребительных, причем не только в кругах политических деятелей, ученых-обществоведов, публицистов, но и в обыденных, повседневных разговорах, приобретая самые разные значения и оттенки. По справедливому замечанию российского политолога М.В.Ильина, “упоминания этого слова к месту и не к месту буквально заполонили речь политиков, пропагандистов и отдельных граждан не только у нас, но чуть ли не повсюду в мире... Словом “демократия” обозначается и некий политический принцип, и особый тип власти, и система правления, и разновидность политического режима, и определенная политическая культура, и довольно неоднородный идеологический комплекс, даже некая мировоззренческая установка и жизненный стиль”12.
Впервые это понятие, дословно означающее “власть народа” (от греч. demos – народ, kratos – власть), встречается в трудах античных философов. В современной научной литературе оно чаще всего употребляется в двух значениях. В широком смысле под демократией понимается форма устройства и функционирования любой организации, основанной на принципах равноправия входящих в нее лиц, принятия решений большинством голосов, периодической выборности и подотчетности органов управления избравшему их общему собранию, конференции, съезду организации. В данном значении говорится, например, о производственной, профсоюзной, внутрипартийной демократии. В более узком смысле, характерном для политологии и государствоведческих дисциплин, под этим понятием обозначается форма государственно-политического устройства, которой присущи следующие признаки:
1) признание народного суверенитета, воли большинства народа в качестве источника государственной власти;
2) установление и соблюдение прав и свобод граждан, их равноправия, возможности управлять процессами общественной жизни;
3) выборность основных органов государства;
4) верховенство закона.
В настоящее время концепция демократии обычно дополняется такими принципами либерализма, как приоритет прав человека над правами государства и ограничение власти большинства над меньшинством, предполагающее уважение права меньшинства иметь свое мнение и отстаивать его. [c.104]
По словам Л.Даймонда, “в силу большой международной значимости демократии самые различные режимы стремятся прослыть демократическими”13. Тем не менее в обществе, провозгласившем народный суверенитет, нередко есть люди, исключаемые из участия в политической жизни. Так, в древнегреческом полисе, городе-государстве, считающемся моделью античной демократии, не имели политических прав женщины, рабы и “метеки” – свободные “чужеземцы”, – то есть в общей сложности более половины населения. Немало примеров подобной дискриминации известно и из истории более поздних эпох, включая современность. В Южно-Африканской Республике, где действовала внешне демократическая конституция, свыше 70% жителей страны в возрасте от 18 лет и старше, будучи “лицами негритянского происхождения”, вплоть до выборов 1994 года полностью отстранялись от участия в официальной политике. В ряде стран Европы лишь в середине нашего столетия были предоставлены избирательные права женщинам (Франция – 1944 г., Италия – 1945 г., Греция – 1956 г., Швейцария – 1971 г.). В США до недавнего времени сохранялась “скрытая разновидность” имущественного ценза – избирательный налог или регистрационный сбор, фактически лишавший права голоса малоимущих граждан, и понадобилась общеамериканская политическая кампания, чтобы в 1964 году наконец-то была принята поправка к конституции, запрещающая взимание этого налога. Таким образом, одним из важнейших критериев истинной демократичности политического режима выступает доля населения страны, имеющего избирательные права.
В отличие от прямой демократии античных полисов, в условиях современных государств с многомиллионным населением и обширной территорией непосредственное участие каждого гражданина в законотворческом процессе и управлении общественными делами не представляется возможным. Однако необходимость формирования представительных учреждений, которым по волеизъявлению большинства делегируются властные полномочия, неизбежно ведет к специфическому “разделению труда” в сфере политики, выделению управленческой деятельности в особую сферу, требующую известной компетенции. При этом демократические институты со всей очевидностью могут оказаться под влиянием могущественных групп: способных навязать обществу свою “компетентную” волю. Отсюда возникает весьма существенная проблема действительного выражения интересов большинства граждан, по-разному трактуемая нынешними концепциями представительной демократии.
Самой простой и, к сожалению, далекой от политических реалий является модель, основанная на массовом участии (mass participation) или правлении народа (popular rule), которая исходит из того, что граждане сохраняют власть и направляют политику избираемого ими правительства. “Именно эту модель, – отмечают видные американские политологи М.Дж.Скидмор и М.К.Трипп, – как правило, изучают в школах, и потому, наверное, так разочарованы бывают впоследствии молодые люди, когда сталкиваются со сложной реальностью”14. С другой стороны, существует модель властвующей элиты (power-elite), [c.105] построенная на том, что государством управляют немногочисленные группы, фактически неподотчетные народу и полностью определяющие все стороны политической жизни, контролируя правительство, армию, промышленность, торговлю и профсоюзы. Однако наиболее достоверным описанием механизма современной представительной демократии многие исследователи склонны считать так называемую плюралистическую концепцию, или теорию политического взаимодействия групп (group politics). В соответствии с этой моделью, в обществе “преобладают мощные организованные группы, а правительство играет в основном роль посредника между ними и, кроме того, часто само выступает как одна из таких групп. Каждая группа действует в собственных интересах, а правительство способствует координации и достижению компромиссов, с тем чтобы как можно полнее удовлетворить желания наиболее могущественных групп”15.
Оппоненты плюралистической концепции, не отрицая ее высокую достоверность, обычно подчеркивают, что она смещает внимание политиков от отдельного гражданина – первичной, в соответствии с либеральными представлениями, единицы демократического общества – в сторону достаточно сильных организаций. В подобных условиях позиция индивида, интересы которого не совпадают с интересами какой-либо влиятельной группы, едва ли будет представлена в органах власти, пока он не сумеет объединиться с другими, однако различные обстоятельства, прежде всего – финансового и организационно-технического порядка, как правило, затрудняют, а иногда и полностью блокируют такую возможность. В итоге торжественно провозглашаемое демократическим режимом равенство политических прав на деле оборачивается открытым признанием политического неравенства. В этом отношении, по-видимому, следует согласиться с профессором В.П.Пугачевым в том, что реальная демократия “в лучшем случае – власть большинства над меньшинством, в худшем – господство хорошо организованного, опирающегося на экономическую, а также информационную власть и социальные привилегии меньшинства над большинством, осуществляемое при формальном согласии большинства граждан”16.
Безусловно, современная представительная демократия далека от идеала. В частности, она не исключает возможности использования правящими кругами в той или иной “экстремальной” ситуации авторитарных методов властвования. В любом демократическом государстве сохраняется аппарат принуждения и насилия, который, как показала, например, “парижская весна” 1968 года, может быть использован для подавления массовых антиправительственных выступлений. Однако в условиях развитой демократии подобные действия властей достаточно редки. Обычно взаимоотношения государственных институтов с гражданским обществом основывается на понимании того факта, что судьба “народных избранников” в конечном счете зависит от воли избирателей, и для того, чтобы получить или сохранить уже имеющиеся [c.106] властные полномочия, необходимо заручиться поддержкой большинства населения, продемонстрировав преимущества не только своей программы, но и личных качеств по сравнению с оппонентами. Поэтому на первый план выдвигается тактика политического маневрирования, успех которого во многом зависит от умения властей сыграть на общественном мнении, отражающем запросы и нужды избирателей, найти мирные способы снятия социальной напряженности и, несмотря на определенные уступки в поисках достижения того или иного компромисса, достаточно уверенно контролировать экономическую и политическую ситуацию в стране. Конечно, здесь можно усмотреть элементы манипулирования массами с целью сохранения власти в конкретных руках и найти почву для обвинения государственных институтов, пользуясь словами Платона, “в мерзком олигархическом уклоне”17. Тем не менее, политический и идеологический плюрализм, который при демократическом режиме реализуется через легальную, закрепленную в законодательном порядке многопартийную систему, гарантирует, что правящая партия или коалиция постоянно будет находиться в поле конструктивной критики со стороны альтернативных подходов и мировоззрений, и в случае соответствующего волеизъявления народа по итогам голосования на очередных выборах властные полномочия “мягко” перейдут к готовым для их исполнения оппозиционным силам.
Всенародные выборы на основе тайного и альтернативного голосования, по итогам которых осуществляется формирование органов законодательной и исполнительной власти, выступают в качестве основного инструмента воздействия граждан на институты демократического государства. Президент и депутаты парламента обычно избираются на 4–6 лет – как показывает практика, такой срок вполне достаточен для выполнения кандидатом своих предвыборных обещаний и в то же время позволяет обеспечить стабильность и преемственность политического руководства; с другой стороны, он не настолько велик, чтобы тот или иной политик мог забыть о своей ответственности перед избирателями и не задумываться о предстоящих выборах, от которых зависит его дальнейшая карьера. Полномочия местных органов власти ограничиваются, как правило, более короткими сроками, поскольку проблемы, возникающие на этом уровне управления, решаются значительно легче, и ситуация в городе или муниципальном округе меняется быстрее, чем в целом по стране. Помимо выборов граждане также имеют возможность прямого воздействия на власть через референдумы, непосредственно участвуя в принятии окончательного решения по выносимым на всенародное голосование законодательным вопросам общенационального или местного характера. Инициатива проведения референдума может исходить не только от парламента, главы государства или органов власти административнотерриториальных единиц, но и от установленного соответствующим законом числа избирателей.
Важнейшим принципом демократии принято считать конституционное и иное законодательное закрепление основных общечеловеческих, политических и социально-экономических прав и свобод граждан, к числу [c.107] которых в первую очередь относятся право на жизнь, право на собственность, право на участие в политической деятельности путем голосования или занятия выборной должности, право на труд и образование, свобода слова, печати, собраний, а также свобода совести, подразумевающая право каждого исповедовать любую религию или придерживаться атеистических убеждений. Вместе с тем законом предусмотрены и ограничения, призванные предотвратить превращение демократических свобод во вседозволенность. Очевидно, не может быть полной свобода печати: существует ответственность за разглашение в прессе и других средствах массовой информации сведений, содержащих государственную или военную тайну, и публикацию заведомо ложных материалов, порочащих честь и достоинство граждан и организаций. Кроме того, в целях защиты нравственного здоровья общества во многих странах действуют жесткие правила относительно порнографических изданий, запрещающие их распространение за пределами специально установленных мест и продажу этой печатной продукции несовершеннолетним.
Следует также иметь в виду, что в современных демократических государствах законодательство только лишь закрепляет наличие у граждан тех или иных прав и свобод, но не предопределяет, каким образом они будут реализованы. Зафиксированное в конституции право на труд не является гарантией от безработицы, а для того, чтобы воспользоваться свободой слова или печати, необходимо располагать определенной денежной суммой для оплаты эфирного времени или публикации объявления в прессе, не говоря уже об издании собственной газеты. В обществе, живущем по законам рыночных отношений, средства массовой информации помимо своего прямого назначения служат, как справедливо отметил почти полвека назад основоположник кибернетики Н.Винер, еще и другим, “вторичным” целям: “газета – средство рекламы и средство наживы для ее владельца, так же как кино и радио”, причем “эти вторичные стороны средств связи все более вытесняют их основное назначение”18. Вследствие высокой стоимости бумаги для массовых изданий, оборудования типографий и телерадиостудий “на средства связи налагается тройное ограничение: исключение менее выгодных средств в пользу более выгодных; то обстоятельство, что средства связи находятся в руках очень ограниченного класса богатых людей и потому, естественно, выражают мнения этого класса; и, наконец, то обстоятельство, что средства связи, как один из основных путей к политической и личной власти, привлекают прежде всего тех, кто стремится к такой власти”19. В итоге те, кого Н.Винер называет Господами Действительного Положения Вещей, имеют реальную возможность влиять на поведение огромной читательской или зрительской аудитории, типичным представителем которой выступает “обыкновенный”, “среднестатистический” человек (the common man): “Одна политика обмана – или, точнее, заявлений, безразличных к истине, – заставит его покупать определенную марку папирос, другая побудит его, как надеется партия, голосовать за определенного кандидата – любого кандидата – или принять участие [c.108] в политической охоте за ведьмами. Иллюстрированная газета будет продаваться благодаря некоторой точно установленной смеси религии, порнографии и псевдонауки... Для определения рецептов этих смесей имеется механизм радиоопросов, предварительных голосований, выборочных обследований общественного мнения и других психологических исследований, объектом которых является простой человек; и всегда находятся статистики, социологи и экономисты, готовые продать свои услуги для этих предприятий”20. Напрашивается вывод, который, к сожалению, не так уж и далек от нынешних реалий, что средства массовой информации в действительности не столько реализуют свободу слова, сколько выступают в качестве одного из инструментов управления обществом в интересах наиболее могущественных в экономическом, а следовательно, и в политическом отношении социальных слоев и групп.
Несколько лет назад председатель Ватиканского совета по диалогу с неверующими кардинал Поль Пупар в одной из дискуссий отметил: “Под демократией мы нередко скрываем миф о земном рае. Но история учит нас, что это не так...”21 Возникает вполне закономерный вопрос: а возможна ли вообще демократия в изначальном понимании этого слова, как подлинное народовластие, самоуправление народа? Пока что политическая практика не позволяет дать однозначного ответа. Существует, правда, точка зрения, что по мере дальнейшего развертывания научно-технической революции, развития информационных технологий в будущем удастся реализовать “постиндустриальную” модель прямой демократии, когда каждый получит возможность непосредственного участия в выработке и принятии политических решений сидя в уютном кресле за домашним компьютером. Однако, несмотря на всю привлекательность, на сегодняшний день это – не более, чем одно из интересных предположений. И насколько оно осуществимо, покажет только время. [c.109]
1 Громыко А.Л. Политические режимы. – М., 1994. С. 8.
Вернуться к тексту
2 Quermonne J.-L. Les regimes politiques occidentaux. – Paris, 1986. P. 12.
Вернуться к тексту
3 Политический режим // Политология: Энциклопедический словарь. С. 296.
Вернуться к тексту
4 Лагранж Ю. Авторитаризм: возможности и пределы интерпретации с точки зрения формы и строения общественного организма // Политология вчера и сегодня. – Вып. 1. – М., 1990.– С. 108.
Вернуться к тексту
5 Эрме Г. Авторитаризм // Политология вчера и сегодня. – Вып. 3. – М., 1991. С. 182.
Вернуться к тексту
6 Там же. С. 205.
Вернуться к тексту
7 Там же. С. 198-199.
Вернуться к тексту
8 Даймонд Л. Преодолевая авторитаризм и тоталитаризм: стратегия демократизации // Политология вчера и сегодня. – Вып. 3. – М., 1991. С. 209.
Вернуться к тексту
9 Подробное описание и экономический анализ “мондрагонского феномена” см.: Боуман Э., Стоун Р. Рабочая собственность (Мондрагонская модель): ловушка или путь в будущее? – М.,1994; Колганов А.И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. – М.,1993. С.109-150.
Вернуться к тексту
10 См.: Эрме Г. Указ. соч. С. 205.
Вернуться к тексту
11 Даймонд Л. Указ. соч. С. 218-219.
Вернуться к тексту
12 Ильин М.В. Приключения демократии в Старом и Новом Свете // Общественные науки и современность. – 1995. – № 3. – С. 71.
Вернуться к тексту
13 Даймонд Л. Указ. соч. С. 207.
Вернуться к тексту
14 Скидмор М.Дж., Трипп М.К. Американская система государственного управления. – М., 1993. С. 17.
Вернуться к тексту
16 Основы политической науки: Учебное пособие / Под ред. д.ф.н., проф. Пугачева В.П.: В 2 ч. Ч.2. – М., 1993. С. 118.
Вернуться к тексту
17 Платон. Государство. // Платон. Сочинения: В 3 т. –Т. 3. Ч. 1. – М., 1971. С.380.
Вернуться к тексту
18 Винер Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. – М., 1983. С. 243, 244.
Вернуться к тексту
19 Там же. С. 244.
Вернуться к тексту
20 Там же. С. 242.
Вернуться к тексту
21 Диалог – 1991. – № 15.– С. 29.
Вернуться к тексту
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
оглавление |