предыдущая
следующая
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
содержание |
Источник:
Хаусхофер К. О геополитике: Работы разных лет. – М.: Мысль, 2001. – C. 7–250.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
ГЛАВА XVI
ГРАНИЦА ПО ВОДОТОКУ
Граница по водотоку (Wasserlaufgrenze) или граница по водоразделу (Wasserscheidegrenze) в их противоречии, выбор между ними – ибо возведенные в принцип они несравнимы и непримиримы – с точки зрения народно-психологического и международно-правового преимущества, значения и ценности среди всех предпочитаемых природой и наукой типов границ, пожалуй, стоили человечеству больше всего крови и головной боли. Лишь склонные к наступательности и злоупотреблениям жизненные формы, такие, как Франция и третья Италия1, использовали последнее средство, чтобы вести игру вокруг то одного, то другого, как единственно оправданного рубежа естественных единых пространств и, смотря по обстоятельствам, с ее помощью оторвать клочки земли у сопредельных государств и народов, хитростью выманить или завладеть ими, воспользовавшись глупостью соседей. Они используют то учение о “крупной реке как естественном барьере”, то “теорию гребней” (“theorie de cretes”), а когда их уличают в непоследовательности, то возражают слабосильному: да, мужик – это нечто иное!
Такое противоречие следует, пожалуй, по праву оценивать как первое среди отдельных географических явлений, устанавливающих рубежи на лике Земли. Если мы обратимся к существу проблемы границ по водотоку, по рекам или крупным рекам, которые повсюду в мире играют такую роль, – по Рейну, Дунаю и Висле, Евфрату и Араксу, Инду и Иравади – Салуину – Меконгу, по Хуанхэ и Амуру, Лоренцо и Рио-Гранде, то оно, вероятно, заключается в том, что ставят народы и их поборники границ на первый план: разделяющую способность крупной реки или же единство жизни. Но данный вопрос намного глубже связан со складом души народа, историческим опытом расы и воздействием жизненного пространства, которое ее воспитало, чем с переменой исторического опыта и политического местожительства. Общее становление (Groβwerden) в бедных или богатых водой ландшафтах, закрепление ранее испытанной силы разграничения не только самой крупной реки, но и ее речной долины, ярусных лесов, отмелей, первоначальной речной границы здесь сильно сказывается.
Все же и граница по водотоку претерпевала существенное экономико-географическое изменение. Охотник и пастух воспринимали значение водостока прежде всего как водопой со свободным доступом, земледелец, в особенности на степных окраинах, – как орошениеi. Лишь позднее на передний план [с.155] выдвинулось значение коммуникации, а в новейшее время – вопрос о получении энергии, который в одном поколении, когда связующая роль крупных рек перешла к железным дорогам, до такой степени доминирует, что прежние права плавания, прохода рыбы, лесосплава, короче говоря, вся свобода крупных рек отошли на задний план, с тем чтобы в максимальной степени выжать из них только энергию (гидростанции на Изере, энергия реки Инн, сооружения на Верхнем Рейне).
Можно пойти еще дальше, разделив реки на энергетические и транспортные. Например, Инд, Салуин и Хуанхэ следует отнести скорее к первым, Ганг, Янцзы и Иравади – скорее ко вторым. На таких крупных реках, как Рейн, принимая во внимание их политическое влияние, допустимо различать энергетические ступени от транспортных участков; перевалочные пункты между ними, как Базель, Страсбург, приобретают исключительное значение, поскольку оказывают помощь их торговой и промышленной возможности. Какие сдвиги произошли, например, на участке Базель – Мангейм! Итак, разделительная сила рек как границы претерпевает постоянную переоценку и явно в том смысле, что с прогрессирующим регулированием течения разделяющее отходит на задний план, а на передний выступает связующее единство жизни речной долины крупной реки.
Но в рамках этого всеобщего закона, который, например, в вопросе о Рейне действует в пользу немцев, а в других местах, как на Висле, создает опасность, мы, естественно, сталкиваемся – соответственно изменчивому географическому проявлению водотоков, рек, крупных рек – с множеством запутанных отдельных явлений. Мы говорим о старых и молодых реках или о крупных реках, однако понимаем, что в соответствии с этим своеобразием при создании границ они проявляют себя по-разному, образуя излучины, петли, рукава, острова с пойменным лесом, старицы, вымощенные булыжником берега, с широкими, но под воздействием культуры быстро приходящими в упадок, враждебными сношениям поясами и зонами, или углубляя рвы, овраги, крутые обрывы, при родственных геологических силах даже целые зоны ущелийii.
Меняющийся уровень воды на отдельных реках, точно прослеживаемый, периодический (Нильские пороги), а на других стремительно меняющийся и не поддающийся учету (верхние пороги Янцзы, меридиональные русла рек)iii с различием в уровнях от 20 до 30 м, истоки крупных рек Юго-Западной Африки, реки Оранжевой делают возможность их перехода в одном случае слишком сложной задачей, в другом – слишком строго регулируемой, почти ритуальной церемонией. [с.156]
Рядом с крупными реками, развивающимися в некое подобие фабричного канала, даже рядом с самыми современными силовыми установками мы находим на одной и той же реке такие изначальные участки, как те, что на реке Инн между Розенгеймом и Крейбургом; рядом с нефтяными промыслами на берегу каёмчатой Волги, которые можно видеть во время длящейся целыми днями поездки, – ее уединенный степной бег; на Дальнем Востоке – рядом с паровым судном – охота коряков на оленей у запруды.
Если мы теперь поставим в связь ранее упомянутую различную народно-психологическую установку и изменчивое проявление водного потока в естественном и преобразованном культурой ландшафте, то нас вряд ли удивит, что в проблеме водотока в качестве разделительной линии можно найти границу как тончайшей народно-психологической, так и политико-географической “Arcana imperii”2.
После первоначального заселения, после вытеснения и переселения расы земля, изначально ее воспитавшая, еще долго выдает себя своим фиксируемым отношением к водной границе. Жители Передней Азии, испытывающие нехватку воды, развили прямо-таки изощренное право доступа к редким водопоям и колодцам, к живительной, сохраняющей стада влаге. Почти все племенные распри между Месопотамией и Сирией велись за источники воды.
Греческое восприятие границы во многом совпадает с переднеазиатским. Совокупное средиземноморское пограничное образование является образованием нарастающего иссушения земли. Сколь точно среди прочих различают воду тюркские народы: они говорят о “сладкой воде”, отличают каждый отдельный источник по вкусу.
На пути через культуру Средиземноморья восприятие водной границы превращается в романский народный инстинкт и французскую международно-правовую точку зрения. У германцев – наследников изначально богатых водой поселений – принципиально иное отношение к границе по водотоку: они игнорируют ее, склонны к ее нарушению. Ведущие исследователи культуры (Надлер) называли именно франков народом, живущим у рек. Но живущий у рек народ обитает на обоих берегах. Мало границ по крупным рекам имеют и муссонные станы, но как умно сформировали они накопление воды. Государство на крупной реке, речное государство, систему больших рек они знают гораздо больше, так же как политическое единство (ландшафт Ганга, Пенджаб, Бирма, Сиам, Кашмир). Только в своих пограничных ландшафтах в отношении бедных водой областей (Инд, Пенджаб) они налагают отпечаток своими правовыми представлениями об использовании водных ресурсов.
Уже на основании этого прослеженного нами восприятия я хотел бы поддержать теорию некоей нордической германской родины и считать правдоподобным, что и переселение во [с.157] Внутреннюю Азию индийских ариев3, а также китайцев, образующих государство на реке, вероятно, могло возникнуть под давлением растущего иссушения первоначально богатой водой земли.
Пограничные нравы германцев воспитаны вовсе не бедными водой или совершенно изнывающими от жажды ландшафтами, и народы ведут себя в этом отношении абсолютно неизменно.
Границы по Эльбе и Янцзы, играя соответственно родственную роль у немцев и китайцев, – преходящие состояния. Перекрытые крупными реками единства как жизненные формы быстро формируются именно в течение прежнего колониального раздела, а также в Японии в Канто4.
Реки как весьма известные постоянные границы вроде Дуная под именем Данувий и Истр5 и Рейна под именем Ренус6, в представлении римлян, как Рубикон, Рона, Галлис, которыми богата история средиземноморских стран, в области германских поселений редки. Граница Ликус – Лех между алеманнами и баварцами – как различные другие южногерманские разделения уже при колонизации – римского происхождения. Лишь однажды в Крестьянскую войну немцы серьезно вели борьбу за нее7.
Определенный естественный ущерб – в силу закона перемещения противительно вращению Земли – непременно происходит для восточного соседа при направлениях течения с Севера на Юг или с Юга на Север.
На созданных таким образом основах осмысливают лишь историческое развитие известной границы по крупной реке, а именно границы по Рейну, – от удобной, легко обозначаемой и определяемой, хотя и на протяжении русла меняющейся “первоначальной” демаркационной линии (романского идеала, исходя из которого Цезарь и его последователи создали Рейнскую и Дунайскую границы Римской империи), к представлению о единстве речной системы как некоего целого, как некой единой, неразделимой жизненной формы, которую мы можем обозначить и обосновать как преимущественно германскую. Мы видим, что внутри германской народной и культурной почвы племенные, культурные, епископальные границы повсюду проходят перпендикулярно течению крупных рек: фризско-рейнфранкские, франко-алеманнские, баваро-швабские (через Дунай!).
Исходя из этого германского восприятия логично развивается дополнительное, – хотя даже если естественное единство крупной речной системы нарушается в какой-то форме насилием, которое германское чувство ландшафта никогда не признает интуитивно, – что такое разделение только тогда “правильно”, т.е. равноправленно с главной тяжестью удара водного потока долины, ручья, реки, крупной реки, ее руслом, когда оно может создать тальвегу8 известную устойчивость. Однако из общего границеобразующего проявления крупной реки могут быть использованы и весьма различные частичные проявления: русло реки; дорога через долину, именуемая и в романско-говорящей [с.158] области “тальвег”; это могут быть односторонне проведенные береговые границы, границы по дамбе (как на Висле), такие, как на Верхнем Рейне, которые по меньшей мере разрешают доступ к реке, хотя и нет права на не отвечающее нормам возведение своих строений, своих мостов, или такие, которые, как на Висле, превращают установленный доступ к реке в фарс, так что дамбы на противоположной стороне, подъездные пути, возможности использования земли остаются односторонней собственностью извлекающего выгоду. Границу крупной реки можно сделать постоянно кровоточащей раной на теле народа также посредством отвода воды, односторонним использованием энергии, правом на строительство односторонних, питающихся из крупной реки каналов, как Эльзасский.
В таком свете Германия видит, или по меньшей мере так следовало бы видеть, рейнский вопрос и его геополитическое значениеiv. Аналогии этому, как мы отметили во вступительном слове, находятся на границе Японской империи – на Ялуцзян и Тумыньцзян в Корее в отношении, разумеется, включенной в сеть японского хозяйства Южной Маньчжурии, на Амуре между Китаем и Советским Союзом, на обремененной “опасностью для всего мира” границе Рио-Грандеv между англосаксонской и испанской Америками. Эти опасности возрастают, потому что во всех этих случаях проблема содержания границы путем симбиоза речных и железнодорожных трасс, более или менее защищенных сопутствующих дорог на соответствующем расстоянии от пограничной крупной реки, важных – в своем пограничном своеобразии им параллельных – энергетических водоводов (снабжение энергией Бадена вдоль Рейна) была тесно увязана с вопросами правильной (абсолютной) границы по крупной реке.
Воскресший антагонизм в отношении границы по крупной реке, как правило, свойствен многим государствам на реках (речные образования Ратцеля), которые были образованы вокруг хорошо ухоженных, а также неукротимых и заброшенных рек в низменностях, как некогда вокруг Нила, Хуанхэ и Инда (государства Пенджаба), и ныне на Висле государству Польша, которому, как полагали, следует гарантировать участки от истоков до устья, допуская резкую несправедливость против труда тех, кто действительно укротил рекуvi.
Дополнительная трудность для постоянства границы на крупной реке проистекает из того, что именно своеобразие [с.159] крупных рек, таких, как Хуанхэ, Инд, Висла или Тигр, в периоды неустойчивости государств, когда они должны были бы поистине доказать свою разделяющую силу, часто не действует в результате переноса и внезапного смещения русла вследствие недостаточной гидрологической работы. Так, собственно, реагируют Хуанхэ в периоды государственной неурядицы в Китае разрушительными наводнениями и изменениями руслаvii, а также Висла, Инд и крупные реки Индокитая.
Совершенно особые, сопоставимые географические проявления с сопоставимыми геополитическими последствиями являют каскадные ландшафты Дуная и Янцзы. Обе эти крупные реки в первую очередь – транспортные магистрали, имеющие, однако, четкие, важные для государственного образования ступени с уклоном, с некоторыми привлекательными именно для замкнутого политического образования мульдами и посредническими округамиviii. Однако точное исследование государствообразующего своеобразия Дунаяix выдает внутреннюю биогеографическую неправдоподобность известных, часто отстаивавшихся основ Дунайской монархии, признание которых запечатлено в легенде. Но несовместимое противоречие в государственном праве и правовой философии между границей по водотоку и границей по водоразделу, пожалуй, позволяет убедительно доказать всю проблему трех рек Германии, как ее назвал Р. Челленx.
Междуречье в “Промежуточной Европе”, которое в двухтысячелетней истории отражает в миниатюре судьбы классического месопотамского Двуречьяxi вследствие борьбы вокруг его речных границ, – это Бессарабия9, xii. Здесь на долю полосы земли, составляющей около 45.000 кв. км, с абсолютно гетерогенным населением выпала сомнительная честь вслед за проблемой трех крупных рек Внутренней Европы – Рейном, Дунаем и Вислой – и вылупившимся Изонцо10 образовать границу Европы по водотоку между Прутом и Днестром, о которой много говорилось. В самом узком месте две судьбоносные реки сближаются до расстояния 22 км, сухопутная граница с сопредельной, ныне живущей в том же самом союзе Буковиной равняется 55,5 км – расстояние по географической широте основного центра власти Кишинева (Хизинау) – 77 км, самое большое растяжение при впадении рек в Дунай и берегом лимана – 198 км. [с.160]
Из-за своеобразия двух многократно оспаривавшихся речных границ известная страна видится отчетливейшим образом: оказывавший ранее услуги сообщению, проходимый для плоскодонных пароходов, по меньшей мере на небольших участках, извилистый Днестр сегодня по причине навязанного пограничного своеобразия полностью парализован с точки зрения ценности реки как коммуникации и источника энергии. Нынешний Днестр – это всего лишь отличная подпора для контрабанды между разными экономическими системами – Советским Союзом и капиталистической Румынией и арена политических происков, очаг войны не только в Европе, но и в мире; тем более что Япония и, само собой разумеется, Советский Союз еще не признали границу по Днестру и более чем сомнительно, что кто-то действительно вступился бы за нее.
Вся история Бессарабии, – отлично изображенная фон Угшгом в нераздельной связи с геополитическими условиями существования этого узкого клочка земли, – важное обвинение превратностям природы, делающим невозможной границу по крупной реке, ведущим к расколу единых жизненных областей, и это тем пагубнее лежит бременем на соседях, чем больше развивался или мог развиваться культурный прибрежный ландшафт, чем чаще единоплеменные слои населения и расы издревле пересекали реку, оставляя на ее берегах лишь местно чуждые противоречия силы.
Здесь граница по водотоку, – здесь граница по водоразделу!
Если называют frontieres naturelles, то приходится отклонить либо одну, либо другую форму или же по мнеьшей мере подчеркивать естественное право одной, вуалируя право другой. Нельзя одну жизненную форму согласно мнимо справедливым принципам разрывать и калечить в том месте, где как раз пригодна, в соответствии с “theorie de cretes”, граница по водоразделу, как Тироль по перевалу Бреннер, если совсем рядом, в Пустертале, эту теорию отбрасывают. Теория водоразделов при всем научном остроумии не может наилучшим образом, творчески выработать в Пиренеях и Приморских Альпах постоянные, на длительный срок естественные границы, и их так отменяют на Вогезском гребне, что вмешиваются на Верхнем Рейне не только по реке, нет, но и через нее. Наряду с этим в Пиренеях, на Гаронне водоразделы в ряде случаев снова кладут под сукно; и в Трансильвании, в Карпатах, где естественный каскадный ландшафт области Чик образует редкостное природное единство, где некогда Венгрия (долина Тротуш!) также вмешивалась через водоразделы, время от времени забавлялись взаимной игрой, при которой наука Юго-Восточной Европы в поисках доказательств не поспевала за внезапным политическим переломом.
Из самого беглого рассмотрения границы по водотоку вытекает с точностью одно: она становится все сложнее [для охраны], чем больше русло реки развивается в рамках культурного ландшафта, чем более освоенным оно становится. Все пограничные реки мира – Рейн, Дунай, Висла, Прут и Днестр, Инд, [с.161] Шатт-эль-Араб11, Амур, Красная река12, Рио-Гранде – становятся в возрастающей степени исходной точкой политических волнений и угроз не только для соседей, но и для всех, для мира во всем мире, чем больше возрастает их коммуникационная и энергетическая ценность, чем нераздельнее хозяйственное развитие по обоим берегам связывает соседей, чем больше враждебный жизни и сношениям облик крупной реки отходит на задний планxiii перед дающими энергию и дружественно связующими процессами. [с.162]
i (с.155) Ratzel F. Antropogeographie. Bd I. S. 210; Brunhes J. L'Irrigation, des conditions geographiques. Paris, 1902.
ii (с.156) Так, Пенк разработал эффективную естественную границу для Южного Тироля – район расселины в альпийской пойме (Alpenvorland).
iii (с.156) Bouterweck К. Das Land der meridionalen Stromfurchen in indo-chinesischen Grenzgebiet // “Mitteilungen der Geogr. Gesellschaft”. Mtinchen. Bd XIII. 2. H., 1918/19.
iv (с.159) Stegemann H. Kampf um den Rhein. Berlin, 1924; Wentzke P. Rheinkampf. 2 Bde. Berlin, 1925, Levy F. Entwicklung des Rhein- und Maas-Systems. Freiburg, 1921.
v (с.159) “Все это превращает границу Рио-Гранде между англосаксонскими и латиноамериканскими владениями в Новом Свете в зону достойной наблюдения опасности для международного мира” (“The Economist”. 22.I.1927. S. 141).
vi (с.159) Keyser E Der Kampf um die Weichsel. Leipzig, 1926; Haushofer К Die Weichsel, eine gefāhrdete Wirtschaftsstraβe // “Deutsche Rundschau”, 1923, 2 H.; Haushofer A. Der Staat Danzig //“Zeitschr. d. Ges. f. Erdkunde”. Berlin, 1926.
vii (с.160) Хуанхэ протяженностью около 4000 км и с бассейном 980000 кв. км начиная с 602 г. до н.э. меняла свое устье не менее десяти раз (Herrmann A. Das Problem des Hwangho // “Zeitschr. d. Ges. f. Erdkunde”. 1916, II. Heft).
viii (с.160) Для Венского бассейна труды Гёйдериха и Зигера.
ix (с.160) Относительно способности Дуная к образованию государств ср.: Vogel W. Rhein und Donau als Staatenbildner // “Zeitschrift fűr Geopolitik”. 1924, II; Haushofer K. Tux Geopolitik der Donau // “Vőlk und Reich”. 1925.
x (с.160) Kjellen R. Studien zur Weltkrise. Műnchen, 1917.
xi (с.160) Для Месопотамии: Hesse F. Mossul-Frage. Berlin, 1925.
xii (с.160) Uhlig C. Die bessarabische Frage. Eine geopolitische Betrachtung. Breslau, 1926.
xiii (с.162) Hassert С. Die anthropogeographische und politisch-geographische Bedeu-tung der Flűsse // Zeitschrift fűr Gewasserkunde. 1899; Arldt Th. Natűrliche Grenzen und staatliche Brűckenkopfe // “Zeitschrift fűr Politik”. IX. 1916; McKinney H.G. Intercolonial water rights as affected by federation. Sidney, 1900.
1 Под формулой “третья Италия” режим Муссолини понимал борьбу за гегемонию Италии в Европе. Эта формула имела нечто общее с идеей германского “Третьего рейха”. [с.162]
2 Государственная тайна (лат.). [с.162]
3 Арии (арийцы) – так называли себя ираноязычные племена (мидяне, персы и др. в Иране, скифы и сарматы, древние народности Средней Азии и др.). Ариями назывались также племена, распространившиеся во второй половине 2-го тысячелетия до н.э. в Индии и именуемые в науке индоарийскими. Древнеиранские и индоарийские языки очень близки друг другу, а говорившие на них племена, как показывают древнейшие памятники словесности индийцев (Ригведа) и иранцев (Авеста), имели много общего в хозяйстве, быте, социальном строе, культуре, религии.
Слово “арии”, помимо индоиранских, в других индоевропейских языках определенно не засвидетельствовано, и употребление данного термина в отношении других индоевропейцев, в частности германцев, не имеет под собой научных оснований.
4 Токийская равнина. [с.162]
5 Греки именовали Дунай фракийским названием “Истр”, в римское время он получил второе название “Данувий” (или “Данубий”). Со времени Августа Дунай стал границей Римского государства с северными варварами. [с.162]
6 Рейн (лат. Phenus) от кельт. Rinos – река. После победы Цезаря над вождем свевов Ариовистом в 58 i. до н.э., двукратного форсирования Рейна (в 55 и 53 гг. до н.э.) и окончательного завоевания Галлии в 50 г. до н.э. он становится одной из важнейших границ Римского государства, отделявшей его от Германии. [с.162]
7 Галлис – река в центральной части Малой Азии, впадает в Черное море. С 550 г. до н.э. (время Кира) была естественной границей между Мидийским царством и Персией.
Рубикон – стекавшая со склонов Апеннин и впадавшая в Адриатическое море река. Точная идентификация с какой-либо из современных рек затруднена. Получила известность благодаря знаменитым словам Цезаря “Жребий брошен!”.
Рона – река, берущая начало на территории швейцарского кантона Вале. Протекает через Женевское озеро и впадает в Средиземное море. [с.162]
8 Границы по судоходным пограничным рекам, если иное не предусмотрено международным договором, устанавливаются, как правило, посередине главного фарватера реки или по тальвегу (нем. Talweg – дно долины, дорога через долину) – линии, соединяющей глубокие точки дна реки. [с.162]
9 Бессарабия в X–XI вв. была заселена фракийскими и восточнославянскими племенами. Входила в состав Киевской Руси. В XIV в. на территории Бессарабии возникло Молдавское княжество, вскоре подпавшее под власть турок. Попытки Петра I освободить Молдавию успеха не имели (Прутский поход [с.162] 1711 г.). В 1812 г. по Бухарестскому мирному договору Бессарабия вошла в состав России. По Парижскому миру 1856 г. Измаильский уезд Бессарабии отошел к Румынии, в 1878 г. (Берлинский конгресс) Бессарабия была возвращена России в обмен на Добруджу. В январе 1918 г. была оккупирована Румынией, став, таким образом, предметом советско-румынского конфликта, который был разрешен летом 1940 г. возвращением в состав СССР Бессарабии. В настоящее время независимое государство Молдова. [с.163]
10 Изонцо – река в Италии и Югославии. Во время первой мировой войны итальянские войска провели на этой реке 11 сражений против австрийских войск, но успеха не имели. [с.163]
11 Шатт-эль-Араб является водной границей между Ираном и Ираком. [с.163]
12 Красная река – река в северной части Вьетнама, вблизи границы с Китаем. [с.163]
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
содержание |