Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Общая и прикладная политология: Учебное пособие

Под общей редакцией В.И. Жукова, Б.И. Краснова

Вряд ли можно назвать другую тему в политологии, которая бы так непосредственно задевала интересы каждого, как тема политических режимов. Это и понятно, ибо вопрос о том, в каких условиях жить человеку – демократических, авторитарных или тоталитарных, быть свободным или ждать неоправданных преследований, наказаний и репрессий – не последний вопрос повседневного человеческого бытия.

Что же такое политический режим, каковы его разновидности?

Политический режим – это обобщенная функциональная характеристика существующей в обществе политической системы. Это – совокупность приемов, способов и методов осуществления политической власти. Разнообразие политических режимов обусловлено в первую очередь социальной природой общественной силы, стоящей у власти, а также общей расстановкой сил в обществе. Различие существующих политических режимов определяется также сутью предоставленных гражданам прав и свобод, формальным и реальным разделением ветвей государственной власти, уровнем жизнедеятельности гражданского общества, наличием политических партий и легальной оппозиции, идеологического плюрализма и т.д. С позиций этих критериев различают демократические и недемократические режимы, к последним относятся тоталитаризм и авторитаризм. [c.322]

При всей кажущейся простоте вопроса о сути демократии как политического режима, оказывается он далеко не так прост. Хотя сегодня демократией не клянется только ленивый, многим кажется: все простые и честные люди, составляющие народ и уважающие его – “за” демократию, а жулики и плуты, эксплуататоры и тираны, всегда подавляющие народ – враги демократии, ибо это – власть чуждой для них силы – народных масс. Но если все так просто, то тогда, как объяснить неприятие демократии такими мыслителями древности, как Платон и Аристотель? Как известно, по Платону, отрицательный тип государства выступает в четырех [c.322] нисходящих формах: 1) тимократия – власть честолюбцев; 2) олигархия – власть немногих богатых; 3) демократия – власть завистливых бедняков и 4) тирания – власть жестокого деспота. В противоположность этим отрицательным государственным устройствам Платон признавал идеальное государство, где власть принадлежит немногим, но способным и подготовленным для управления людям. Не жаловал демократию и Аристотель, рассматривавший ее как правление большинства неимущих в интересах исключительно этого большинства. Для него лучшей политической формой была полития, “умеренная демократия” соединяющая в себе лучшие черты олигархии и демократии – некая средняя форма государства, где налицо правление специально отобранного и пекущегося об общем благе управленческого слоя.

Не просты подходы к демократии и сегодня. Так, известный французский специалист по этим вопросам Клод Лефор пишет: “Что такое демократия? Древние отвечали: строй, при котором власть в руках народа. Такой ответ уже не удовлетворял ни Аристотеля, ни даже Платона, поскольку они проводили черту между демократией, регулируемой законами и демократией, лишенной таковых, при которой народ, т.е. большинство, находящееся под влиянием демагогов, обладало неограниченной властью” (1).

Возникает вопрос: а почему “неограниченная власть большинства” плоха? Тем, что большинство может не согласиться с несправедливым сосредоточением основных богатств в руках меньшинства? Это и будет результатом “влияния демагогов”? Разве защита социальной несправедливости – это и есть функция демократии?

Если мы обратимся к американской политологии, то главные достоинства западной демократии ее приверженцы из противоречивого лагеря плюралистов и элитистов (их, пожалуй, особенно много в политологии) видят в органическом сочетании, с одной стороны, присущего этой демократии плюрализма позиций и интересов, находящих свое отражение и выражение в демократически организованной власти, а с другой стороны, в ее способности поставить во главе управления страной образованную элиту, лучшим образом учитывающую как потребности и интересы разных общественно-политических сил, так и общие интересы страны. Естественно, что те политологи, которые делают акцент на [c.323] плюрализме интересов и сил, участвующих в западной (американской) демократии, названы сторонниками “плюралистической теории демократии” (Бентли, Паркер, Хартц и др.), а те, кто акцентирует внимание на элитарном характере управляющего политического слоя причислены к сторонникам “элитарной теории демократии” (Шумпетер, Шаттшнайдер и др.). В чем же видят те и другие суть демократии?

Незыблемым и тут и там оказывается плюрализм, это – неотъемлемая черта любых построений. Но есть и другое. Так, Й.Шумпетер писал: “В демократии основная функция подачи голоса избирателем – формирование правительства. Это может быть сведено к избранию ведущих должностных лиц”. А известный американской политологии Е.Шаттшнайдер, объясняя существование и роль элиты разделением труда в обществе, в своей книге “Полусуверенный народ” (1961) подчеркивал: “Демократия – это состязательная политическая система, в которой соревнующиеся лидеры и организации определяют альтернативные направления общественной политики при участии общественности в процессе принятия решений”. Хотя в таком толковании демократии и меньше элитизма, чем у Й.Шумпетера, объяснение Е.Шаттшнайдера, “как все действительно происходит”, приближает его к позициям “элитистов-демократов”. “Конфликт, конкуренция, лидерство и ответственность, – писал он, – являются составными частями “работающего” определения демократии. Демократия – это политическая система, в которой народ делает выбор между альтернативами, выдвигаемыми конкурирующими организациями и лидерами”. Однако демократия это еще и форма сотрудничества людей, безразличных к политике, и экспертов. Необходимо подчеркнуть роль лидерства и организации в демократии, считает Е.Шаттшнайдер, а не спонтанное зарождение политики в среде рядовых граждан.

Приведенные высказывания широко используются политологами-плюралистами и политологами-элитистами, демонстрируя отсутствие между ними принципиальных различий – все сводится к акцентам, ударениям. Однако и теми и другими демократия не принимается как власть народа, как определение народом сути осуществляемой политики. Оказывается, демократия, согласно современным западным стандартам, это – власть, считающаяся с [c.324] волей народа, но эта воля сведена к голосованию, когда решается вопрос, делается выбор, какая часть представителей богатых будет вершить свою собственную власть. Что именно в этом суть наиболее распространенного в западной политологии (да и в обществе) понимания демократии, можно прочитать в американском учебнике по политологии: “В современном мире демократия больше не понимается как непосредственное определение народом правительственной политики. В современных демократических государствах народу отводится более общая роль. Под демократией сейчас понимается политическая система, предполагающая наличие конституционных возможностей для замены государственных служащих и социального устройства, гарантирующего большей части населения возможность воздействовать на решение основных вопросов посредством выборов: между кандидатами на правительственные должности” (2).

С присущей западной политологии терпимостью, допускающей плюрализм, авторы учебника не скрывают, что есть два подхода к демократии – сущностный (кто правит?) и конституционно-юридический (как правят?). Не занимаясь противопоставлением сущностной и юридической характеристики демократии, они предлагают самим читателям сделать выбор, а главное уяснить, что без определенных конституционно-юридических норм законное, легитимное, демократическое правление ни в одной современной стране невозможно. Все это так, но в этом вопросе – вопросе о сущности демократии – плюрализм мнений, согласно которому дважды два и четыре и пять не подходит: здесь надо выбирать между знанием и демагогией, между истиной и ложью.

А истина заключается в том, что демократия – это важнейшее завоевание человечества, ибо она представляет собой выработанный и обогащенный в ходе всемирной истории такой способ решения жизненно важных вопросов той или иной общности людей, при котором все члены этой общности обладают возможностью равноправно решать эти вопросы, соблюдая принцип подчинения меньшинства большинству.

Однако сама демократия, возникшая в безгосударственном и бесклассовом родовом обществе как неполитическая демократия не оставалась всегда одинаковой, [c.325] одной и той же. С возникновением государства, в условиях разделения общества на классы демократия обрела политический характер и в условиях противоборства антагонистических классов подверглась существенным трансформациям.

Усложнение общественных функций привело к разделению общества на “управляющих” и “управляемых”; реальная возможность каждого решать общие вопросы со временем превратилась в право, однако его реализация оказалась зависимой от дополнительных условий, а потому стала менее реальной. Наконец, классовые антагонизмы, проявившись в сфере демократии, превратили ее в институт, через посредство которого стали осуществляться интересы экономически господствующего класса, а сама демократия стала одной из форм классового господства. Поэтому политическая демократия на протяжении существования всех антагонистических устройств (от рабства до казарменного коммунизма) никогда не была и по сути своей не могла быть подлинной демократией, т.е. правлением всего народа, народовластием, ибо невозможно осуществление действительной воли большинства в то время, когда экономически господствующим в обществе было эксплуататорское меньшинство. Там, где в рамках этой полосы истории сохранялась демократия как форма правления, сама форма народовластия оторвалась от своего содержания – власти народа – и превратилась в обставленную атрибутами народного волеизъявления действительную власть определенного класса, т.е. стала одной из форм его классового господства.

Поскольку политическая демократия – одна из форм реализации классового господства, несущая на себе печать своего происхождения, печать борьбы народных масс за свою власть, следует учитывать, что она представляет собой как раз такую форму, которая предполагает предоставление широким массам определенных прав и свобод, наличие определенных институтов, необходимых для тех или иных форм волеизъявления масс. Потому она и является лучшей политической формой общественного прогресса, что означает формальное признание равенства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управление им. [c.326]

Раздвоение сущности и формы в демократии осознавалось постепенно. Уже со вступлением в классовое общество, когда начались объективные трансформации демократии, началось раздвоение и субъективного отношения к демократии: власть имущие, их политики и идеологи (а Платон и Аристотель, несомненно, были такими) как представители богатого меньшинства прекрасно понимали, что демократия, трактуемая как власть народа, как власть большинства, неприемлема для них, ибо предполагает не только передачу политической власти из рук правящего меньшинства большинству, но грозит также тем, что вместе с властью большинство, а это, как правило, обездоленные, эксплуатируемые массы, оказавшись под влиянием “демагогов” – потребуют и перераспределения богатства, возвращения массам народа присвоенных посредством эксплуатации и угнетения богатств, созданных в первую очередь благодаря труду этих народных масс. Очевидно, трактовка демократии как народовластия грозила власть имущим многими бедами.

Поэтому с первых шагов классового господства начались нападки на демократию как народовластие, развернулись фальсификации этого понятия: не будучи в состоянии подорвать уже существовавший авторитет демократии и в то же время не желая соглашаться с властью народа, власть имущие и их идеологи пошли по пути выхолащивания смысла демократии как народовластия, превращения ее в форму правления, в определенный политический режим, отличительная черта которого не в том, кто здесь правит бал (истинный смысл демократии как народовластия), а в том, как здесь осуществляется политическая власть – опираясь на конституцию, на законы – конституционно-юридическим путем, легитимно или нет?

Так проблемы демократии стали ареной острой идейно-политической борьбы, что с самого начала было связано со стремлением власть имущих дискредитировать и фальсифицировать демократию как власть народа, как властвование большинства граждан, народных масс. Не прекратилась эта борьба и сегодня: ее проявления в изображении народа в виде “быдла”, а граждан в качестве “совков”, будто бы не способных участвовать в управлении государством, якобы еще не доросших до демократии. [c.327]

Возникает вопрос: возможна ли на деле демократия как власть народа и что необходимо для ее осуществления?

Демократия как власть народа и как прогрессивный политический режим осуществимы, причем именно в этом единстве. Но для этого необходимы определенные условия.

Во-первых, в условиях представительной демократии нужно сделать так – посредством хорошо продуманной и законодательно оформленной избирательной системы, – чтобы действительно сами граждане, народ, его подавляющее большинство имело непосредственную возможность выдвигать своих кандидатов и избирать своих депутатов, руководителей, президентов и т.д.

Во-вторых, важно, чтобы законодательно была предусмотрена продуманная система постоянного контроля граждан, избирателей за своими выдвиженцами, предусматривающая их постоянные встречи, устанавливающие меру соответствия осуществляемой политики интересам избирателей, народа, возможность обеспечения этого соответствия.

В-третьих, властные функции между народом и управляющей обществом властью должны быть распределены так, чтобы в руках народа всегда оставался “контрольный пакет”, т.е. законодательно предусмотренная возможность быстрого (не волокитного) народного волеизъявления, позволяющего узнать мнение народа: “за” или “против” он осуществляемой политики, “за” или “против” сохранения у власти правительства, всех власть имущих и быструю реализацию воли народа.

Создание таких законодательных гарантий вполне возможно, их отсутствие – результат сознательного нежелания политической элиты лишать себя возможности бесконтрольного правления под прикрытием демократических вывесок. Однако историю и народ можно обманывать долго, но бесконечно это делать еще никому не удавалось. [c.328]

Сегодня у нас, в России, широко используются понятия “авторитаризм” и “тоталитаризм”, позаимствованные из западной политологии как для объяснения определенных периодов нашей отечественной истории, так и для объяснения развития других стран. Поскольку никакого предварительного обсуждения сути авторитаризма и [c.328] тоталитаризма, а так же применимости или неприменимости этих категорий к тем или иным этапам отечественной истории фактически не было, то, естественно, что применяются эти категории нашими авторами путем переложения мыслей западных авторов, т.е. перенося их оценки на нашу почву, а в худшем случае применяя их, как говорится, ни к селу, ни к городу.

Тем, кто профессионально занимается проблемами тоталитаризма и авторитаризма, известно, что западную политологию по этим вопросам давно захлестывают волны статей, брошюр и книг, от самого низкопробного сорта (чего хватает и у нас!) до произведений “классиков”. Стоит напомнить, что после введения понятия тоталитаризм в 20-х годах итальянскими либералами Джованни Амендолой и Пиеро Габетти в качестве классических здесь рассматриваются книги Фридриха Хайека. “Дорога к рабству” (1944) Ханны Арендт. Происхождение тоталитаризма (1951), где многопланово раскрывается суть этого понятия, а само оно применяется не только к фашизму, но и к сталинизму; а также работа К.Фридриха и З.Бжезинского “Тоталитарная диктатура и автократия” (1956), где раскрываются сущностные черты тоталитаризма (чуть раньше К.Фридрих в одной из своих работ выделил пять основных черт тоталитаризма, широко признаваемых и сегодня) и, наконец, лекции Раймона Арона, прочитанные в Сорбонне в 1957-1958 годах.

Существует и обширная литература об авторитаризме и авторитарных режимах (скажем, о режиме Шарля де Голля (1890-1970) во Франции 50-60-х годов. Как известно, стремясь вывести Францию из состояния постоянной правительственной чехарды, де Голль пошел на глубокое изменение политического режима: по его инициативе в 1958 году была подготовлена новая Конституция, существенно расширившая права президента, его личную власть.

Что же собой представляет авторитаризм и тоталитаризм как политические режимы? В чем их сходство и в чем различие?

Авторитаризм (от латинского слова auctoritas – влияние, власть) – это недемократический политический режим, выступающий как такая установленная или навязанная форма политической власти, которая сконцентрирована в [c.329] руках одного человека или в одном органе власти, в результате чего снижается роль других органов или ветвей власти и, прежде всего, умаляется роль представительных институтов. Авторитаризм при своем последовательном осуществлении в качестве власти одного лица, одной личности может превратиться в автократию (от греческого слова autocrateia – самодержавие, самовластье), т.е. в форму правления с неограниченным бесконтрольным полновластьем одного лица. Именно так управлялись деспотии Древнего Востока, империи – Рим, Византия, абсолютные монархии средневековья и Нового времени.

Можно утверждать, что наиболее существенными чертами авторитаризма как политического режима являются три черты: во-первых, концентрация власти в руках одного лица или одной – чаще всего исполнительной – ветви власти и ее институтов; во-вторых, существенное сужение роли представительной ветви власти и ее органов; в-третьих, сведение к минимуму оппозиции и автономии различных политических систем (ассоциаций, партий, союзов, учреждений), резкое свертывание демократических политических процедур (политических дебатов, массовых митингов и демонстраций, ограничения печати и т.п.). Наглядным примером подобного развития может служить развитие России при разгоне Верховного Совета РФ в 1993 году и после этого.

Тоталитаризм – (от латинского слова totaliter – целиком, во всем объеме) – это недемократический политический режим, характеризующийся всеобщим – тотальным – контролем власть имущих над всеми сторонами общественной жизни: экономикой, политикой и культурой, над всеми сторонами человеческой жизнедеятельности – как в общественной, так и в личной жизни.

Для многих людей, не искушенных политологическими тонкостями, но уже достаточно “затурканными” модными словечками и оборотами, тоталитаризм представляется подлинным исчадием ада или чудовищным модерным Левиафаном, не позволяющим гражданам не то что жить, но просто свободно дышать. Они убеждены, что при тоталитаризме и вожди-правители и люди-граждане не от мира сего. Им уже успели внушить, что тоталитарный вождь это – откровенный диктатор, настоящий вампир, ежедневно накачивающий себя человеческой кровью, [c.330] злодеяния которого не могли распознать только холуи и круглые идиоты. Другое дело, дескать, авторитарный, цивилизованный диктатор, вроде де Голля, представляющий авторитарную власть “железной руки”: он все видит, все понимает, его главная забота – общественный порядок и решение назревших задач, это – действительный радетель за благо народа, за процветание страны.

Начитавшись подобных ужасов о тоталитаризме и наслышавшись умильных рассуждений о нужной нам “железной руке”, обыватели считают тоталитаризм и авторитаризм чуть ли не антиподами, не ведая того, что дело обстоит совсем не так. В чем сходство и в чем различие тоталитаризма и авторитаризма?

Надо сразу же подчеркнуть главное: и тот и другой политические режимы антинародные, недемократические, хотя и стараются каждый по-своему завоевать себе место под солнцем. Талантливый молодой философ Р.Х.Кочесоков, глубоко проанализировав суть авторитаризма и тоталитаризма, предлагает следующую их сравнительную характеристику: “Авторитаризм большинством (или значительной частью) населения воспринимается как нелегитимный режим, в то время как легитимность тоталитаризма большинством не оспаривается. Авторитаризм устанавливается вопреки мнению большинства, или, по крайней мере, без его поддержки и согласия; тоталитаризм же устанавливается при самом активном участии масс. Именно вследствие массовой поддержки тоталитаризм в научной литературе иногда называют “диктатурой массовых движений”. Вспомните приход к власти Муссолини и Гитлера, какая была поддержка! “При авторитаризме государство и гражданское общество разделены, государство не очень интенсивно вмешивается в жизнь гражданского общества, хотя и держит его под жестким контролем; гражданское общество в определенной степени остается автономным, хотя и не способно оказывать серьезное воздействие на государство. При тоталитаризме начавшееся формироваться гражданское общество целенаправленно этатизируется” (3).

Другими словами, при авторитаризме, т.е. при власти “железной руки” между политическим лидером и народными массами существует непреодолимая дистанция; этот лидер отнюдь не всегда пытается “заигрывать” с народом, а, наоборот, часто всячески подчеркивает свое [c.331] превосходство. Народ, его значительная часть, отвечая взаимностью, рассматривает лидера как узурпатора и совсем не стремится к близости с ним. Тоталитарный же вождь и народ образуют неразрывную органическую целостность. При этом вождь постоянно подчеркивает свою близость, свое единство с народом, воспринимает себя как его часть. Да и народ воспринимает его как своего. Что особенно важно, враг авторитарного вождя воспринимается только как его враг, а враг тоталитарного вождя воспринимается как враг народа. Культ тоталитарного вождя представляет собой культ власти самого народа.

Не менее важны различия и в политическом поведении граждан. Если при авторитаризме власть имущие предоставляют человеку определенные возможности самореализации в гражданском обществе и препятствуют активной самостоятельной политической деятельности граждан, вследствие чего для авторитаризма характерен политический абсентизм, то при тоталитаризме и как раз из-за предельной политизации и идеологизации всей жизнедеятельности людей, они никак не могут оставаться в стороне от политической жизни, да и сам политический режим постоянно старается держать людей в состоянии политической напряженности и даже экзальтации. Политический абсентизм не только не приветствуется, как при авторитаризме, но и рассматривается как серьезное зло.

Весьма показательно и то, что тоталитарный вождь – как правило, любимец толпы, массы: достаточно напомнить восторженное отношение миллионов итальянцев к своему дуче – Бенито Муссолини, или кликушеское поклонение Гитлеру вовсе не экзальтированных, а степенных немцев, не говоря уже о всем известном чудовищном культе, обожествлении нашего незабвенного Иосифа Виссарионовича, которого восторженными криками, причем не по принуждению, а добровольно, встречали не только партийные боссы, но и обезумевшие от страха и преклонения простые граждане Страны Советов.

Одной из ключевых проблем, встающих при изучении недемократических режимов, особенно перед теми, кто стремится понять суть тоталитаризма – выяснение корней или причин возникновения тоталитарных порядков в самых, казалось бы, неодинаковых условиях: в Италии 20-х годов, в Германии 30-х годов и в Советской России [c.332] послеоктябрьского сталинского периода. При всех попытках западной политологии ответить на этот вопрос, при определенных интересных догадках и высказываемых разными авторами ценных мыслях, он все же оказался не решенным, что, на мой взгляд, значительно ослабляет всю западную критику тоталитаризма.

Чаще всего ссылаются на основополагающую в этом отношении книгу Ханны Арендт “Происхождение тоталитаризма” (1951). Сама Ханна Арендт родилась в немецко-еврейской семье. После прихода Гитлера к власти она уезжает в Прагу, а затем в Париж, а после оккупации Парижа переезжает в США, где в 1938 году отказывается от германского гражданства, но паспорт США получила лишь через 30 лет. Судя по заглавию книги мы вправе искать в ней ответа на поставленный вопрос, однако в книге много внимания уделено еврейскому вопросу и антисемитизму, что не вскрывает главных причин возникновения тоталитаризма. Мне представляется, что гораздо раньше и в каком-то смысле более основательно об истоках тоталитаризма писал Фридрих Хайек. В своей весьма глубокой работе “Дорога к рабству”, написанной еще в 1944 году и не так давно изданной на русском языке, он дал свою, во многом внешне весьма убедительную трактовку происхождения тоталитаризма.

Следует напомнить, что сам Ф. Хайек в юности увлекался социалистическими идеями, но после прихода фашизма к власти эмигрировал из Австрии и жил в Англии и США. Уже во время войны он предупреждал весь “демократический Запад”, считая, что он, сам того не ведая, вступил на дорогу к рабству. Почему? Согласно его мнению, об этом свидетельствует повальное увлечение государственным регулированием военной экономикой, дававшим хорошие результаты. Ф. Хайек был убежден, что, если такая практика будет продолжаться и после войны, усиливая плановое регулирование экономикой, то это неизбежно обернется ростом социалистических идей как первым шагом к тоталитаризму. Вопреки тем, кто изображал фашизм как реакцию на распространение социализма (а разве и сегодня мало таких?) Ф.Хайек уже в 1944 году писал: “Мы до сих пор не хотим видеть, что расцвет фашизма и нацизма был не реакцией на [c.333] социалистические тенденции предшествующего периода, а неизбежным продолжением в развитии этих тенденций” (4).

Спрашивается: каких тенденций? Согласно весьма убедительно изложенному мнению Ф. Хайека, зародыш тоталитаризма коренится уже в любой форме коллективизма, в любой попытке подчинить индивида, его индивидуальные устремления чему-либо общему (totalis). Если бы Ф. Хайек был прав в этом своем, в сущности этимологическом объяснении происхождения тоталитаризма, то дело человечества в борьбе с тоталитаризмом было бы безнадежно.

Поначалу кажется, будто Хайек прав: ведь государственный контроль над всеми сторонами общественной жизни, подчинение этому контролю всего и вся: экономики, политики, культуры и идеологии, семейной и личной жизни – и составляет суть тоталитаризма. И гнев либерала Ф.Хайека не трудно понять: для него, выступающего за полную, ничем не стесненную свободу личности, любое ограничение свободы, любое подчинение индивида коллективу, общему непереносимо, а потому он (Хайек) готов поставить на одну доску не только фашизм и социализм, но даже и кейнсианство (за его вмешательство в экономическую жизнь). Но здесь-то и обнаруживается ущербность его позиции, его попыток таким путем обосновать происхождение тоталитаризма. Становится ясно, что Ф. Хайек не видит разницы между возможностью и действительностью тоталитаризма: между его опасностью, связанной со многими естественными сторонами общественной жизни (в том числе и государственным регулированием и коллективизмом, подчиняющим индивида общему, совместному), но не порождающим все же тоталитаризма, и его действительностью, когда его абстрактная возможность по мере накопления опасных предпосылок, черт сначала превращается в реальную возможность, а затем – только при определенных обстоятельствах – в действительный тоталитаризм. Ничего подобного такому анализу реальных причин утверждения тоталитаризма у Ф.Хайека нет. Его же стремление вывести тоталитаризм непосредственно из государственного вмешательства в экономику, из коллективизма – свидетельство непонимания того, что и государство и право, да и само общество в своем повседневном [c.334] функционировании “коллективистичны”, подчиняют индивида “общему”, вовсе не порождая этим тоталитаризма.

Как же преодолеть этот камень преткновения западной политологии в анализе причин утверждения тоталитаризма? Нет надобности доказывать, насколько важен этот вопрос: ведь в ответе на него содержится также возможность объяснить и суть тоталитаризма и его общие черты, повторяющиеся в разных странах.

Не претендуя на бесспорность своих суждений, можно утверждать, что у Италии 20-х годов, Германии 30-х годов и в СССР сталинских времен было нечто общее и весьма существенное, что и создало условия для утверждения здесь тоталитаризма. Дело в том, что тоталитаризм становится возможным и действительным в тех условиях и в тех странах, которые в ходе своего развития по тем или иным причинам (часто весьма не одинаковым) объективно оказываются перед исключительными, экстремальными задачами (типа: или – или?), для решения которых необходима чрезвычайная мобилизация энергии и усилий всего населения. И население, понимая ситуацию, идет на это за “спасителями” нации, вождями народа.

Именно так было, хотя и всякий раз по-своему, во всех названных странах. Вспомним Италию начала 20-х годов, в каком тяжелом экономическом и социально-политическом положении оказалась страна, каким безвыходным представлялось ее положение: только чудо может помочь ей вылезти из ямы. И чудо явилось, хотя и в обличьи итальянских фашистов, чернорубашечников. А разве не нечто весьма похожее было в Германии, потерпевшей поражение в войне, провалившейся в экономический и политический кризисы, оказавшиеся совершенно непреодолимыми для традиционных общественно-политических сил? А разве Советский Союз, когда обнаружилась неспособность властей разумно использовать нэповскую политику в новых условиях – конца 20-х – начала 30-х годов – не представлялась страной, вползающей в безвыходное состояние, что хорошо показано И. Клямкиным в статье “Какая улица ведет к храму?”.

Как раз с этим связаны и некоторые общие – основополагающие – черты тоталитаризма и, прежде всего, распространение в таких странах не просто общей, а мессианской моноидеологии – социальной или [c.335] национальной, утверждение авторитета ее отстаивающей единственной партии и появление харизматических личностей – отцов нации или спасителей народа, его “великих вождей”. Если в Италии и Германии такой мессианской моноидеологией была национал-шовинистическая идеология, то в СССР ею был мессианский большевизм, обещавший трудящимся саму Россию сделать мессией, несущей светлое знамя свободы и счастья всем трудящимся мира. Подобная мессианская моноидеология была призвана в каждом случае воодушевить массы, собрать их под свои знамена, сделать их “героическими союзниками” власть имущих, тоталитарной власти. И, во-вторых, именно с этим, с пониманием массами чрезвычайной ситуации, в которой оказалась страна (отсюда важность политизации масс, их политической активности, а не пассивности), связана также готовность населения к определенным жертвам во имя решения “возвышенных героических задач”, чем широко пользуются в своих интересах творцы тоталитарных порядков.

Без понимания этого, без учета этих общих глубинных причин, лежащих в основе определенной логики развития, ведущего к утверждению тоталитарных порядков, нельзя понять ни сущности тоталитаризма, ни причин его утверждения в весьма различающихся (по другим параметрам) обстоятельствах, ни объяснить его разноплановых и весьма прочных связей с массами. Отмеченные черты: общая мессианская моноидеология (1), единственная партия и ее обожествляемый вождь (2) представляют собой исходные необходимые черты формирующегося тоталитаризма. С приходом к власти тоталитарных сил становятся явью и все остальные черты: создается государственная машина принуждения – чудовищный аппарат террора (3), а вместе с ним и преследование инакомыслия, монополия на информацию (4), создается централизованно управляемая мобилизационная экономика (5).

Как рассмотренные причины возникновения тоталитаризма, так и присущие ему характерные черты свидетельствуют об органической связи и этого политического режима с определенными условиями и целями его существования, объясняют большую цепкость, живучесть его определенных черт. [c.336]

Завершая характеристику политического режима и его основных для XX века разновидностей, отметим, что в самой действительности существует огромное разнообразие политических устройств, сочетающих в себе достаточно разнородные черты политических режимов вчерашнего и сегодняшнего дня, выражающих непрерывно меняющуюся расстановку общественных сил и их попыток перестроить политическую и социальную жизнь на свой лад.

Встает вопрос: что есть в России и что ждет ее граждан в ближайшем будущем? В наше время по существующей Конституции в России налицо президентская республика с весьма выраженными элементами авторитаризма и даже проявлений президентской опричнины. Как об этом свидетельствуют события последних лет в стране еще не решена проблема перехода от тоталитарных порядков к рынку и демократии.

Давно идущая борьба за политическую власть между властвующими сторонниками капитализации и вестернизации страны и их противниками – приверженцами продуманной экономической реформы, учитывающей менталитет россиян и их собственный выбор пути в будущее, обостряется в последнее время месяц от месяца. Очевидно, что россияне, вкусив прелестей дикой капитализации, зароптали и стали отходить от безоглядной поддержки властей, о чем свидетельствуют результаты выборов и 1993 года и особенно 1995 года. Именно это прозрение народа – постепенное и противоречивое грозящее новыми переломами и переменами – пугает партию власти.

Со страхом оглядываясь по сторонам, видя кипящие страсти крайних политических партий – и все это на фоне не вполне изжитых остатков тоталитаризма и диктаторских поползновений, многие спрашивают: а не возвращаемся ли мы к тоталитаризму?

Есть все основания утверждать, что тоталитаризм нам сейчас не грозит. Хотя мы и сегодня находимся перед исключительными задачами, для решения которых необходима чрезвычайная мобилизация и концентрация усилий всего населения (а ведь это – главное условие движения к тоталитарным порядкам!), все же у нас ныне нет единой идеологии, которая бы сплотила весь народ, нет авторитетной партии с единой программой, готовой повести весь народ к цели, нет харизматического [c.337] вождя, за которым бы пошли массы. Вместе с тем есть опыт – горький и еще не забытый опыт уже господствовавшего у нас тоталитаризма. Все это несколько успокаивает!

Однако есть и другое: сегодня у граждан, у населения нарастает политическая усталость, апатия и огромное желание наведения порядка, стремление скорее выйти из нынешнего бедственного и унизительного положения и связанная с этим готовность опять же к жертвам. Это – опасный симптом! И все же это – скорее условие диктатуры, власти “сильной руки”, но не тоталитаризма. Вместе с тем зреет опасение и того, а не является ли происходящее мостиком к еще невиданной диктатуре, особенно страшной потому, что в ней смешаются, совместятся еще не умершие остатки тоталитаризма (холопская вера в лидера, надежда на “спасителя нации”, готовность к жертвам) с такими чертами авторитаризма, как стремление к порядку любой ценой, привыкание к кровопусканиям, к разгону демократических учреждений (парламента, Конституционного суда, совета Федерации), к запрещению неугодных властям партий и их печатных органов, введение цензуры и т.д. Осознание этих опасностей неизбежно мобилизует всех тех, кто верит в демократию, кто вчера был готов бороться против тоталитаризма, а сегодня готов воспрепятствовать любой диктатуре.

Что же ждет Россию в этой области? Ответ на поставленный вопрос лежит не в каких-то придуманных общественно-политических закономерностях (вроде “ужесточения и усиления власти по мере продвижения от тоталитаризма к демократии”, что должно вылиться в утверждение неограниченного авторитаризма, как считают И.Клямкин, А.Мигранян и другие поборники “железной руки”), которыми власть имущие и их прислужники всегда оправдывали свои антидемократические действия и созданные для этого режимы¹. Нет, ответ на поставленный вопрос был и остается вариантным, ибо этот ответ зависит от того, какие общественно-политические силы и чьи интересы возобладают в ходе подготовки президентских выборов и чья политика – народа или его притеснителей – будет доминировать в обществе. Если в ходе развертывающейся борьбы утвердится неограниченный авторитаризм, или еще невиданная [c.338] диктатура, опирающаяся на еще не изжитые черты тоталитаризма, то это вовсе не значит, что так и должно быть. Нет, это лишь значит, что на данном этапе у народа и приверженцев демократии не хватило сил воспрепятствовать этому! [c.339]

Глава XVIII.

Основные понятия: политический режим, демократия, тоталитаризм, авторитаризм, народовластие, автократия.

1. Что такое политический режим и каковы его разновидности?

2. Дайте развернутую характеристику авторитаризму.

3. Сравните тоталитарные режимы различных стран.

4. Какой политический режим утвердится в ближайшем будущем в России. Ваш прогноз?

1. Опыт словаря нового мышления. 50/50. М., 1989.

2. Раскин Майкл и др. Введение в политологию. Нью-Джерси, 1988.

3. Кочесоков Р.Х. Тоталитаризм: философско-политическое исследование. Автореферат, 1993. С.11-12.

4. Хайек Ф. Дорога к рабству. // Вопросы философии. 1991. № 10. С.115.

5. Витюк В.В. Авторитаризм и гражданское общество. / Куда идет Россия..? М., 1994.

6. Митрошенков О.А. Онтология гуманизма и тоталитаризма. М., 1993.

7. Основы демократии и власти. Под ред. Г.С.Еськова. М., 1993.

8. Райман Арон. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

9. Волкогонов Д.А. Семь вождей. Галерея лидеров СССР. В 2-х книгах. М., 1995. Кн. 1. С. 153-156.

10. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. В 2-х тт. М., 1992. Т. 2. С. 73-80. [c.339]

1 По проблеме авторитаризма в России имеется и другая точка зрения. См. тему “Политическая модернизация”.

Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление