Ледяев В.Г.

Власть: концептуальный анализ

М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. – 384 с.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

Глава 13. Индивидуальная и коллективная власть

До сих пор речь шла главным образом об индивидуальной власти, т.е. о власти индивида над другими индивидами, или же власть рассматривалась как отношение между абстрактными А и Б (В, Г, Д, и т.д.) без уточнения, какие социальные акторы способны обладать властью и осуществлять ее. Между тем наибольший интерес для исследователей представляют собой те виды социальных связей и сферы общественной жизни, где во властных отношениях участвуют коллективы людей и социальные группы.

Несколько взаимосвязанных проблем возникает при рассмотрении вопроса о коллективной (групповой) власти. Что считать коллективной властью? Могут ли социальные группы (все или некоторые из них) быть субъектами власти? Если да, то следует ли считать всех членов коллектива (группы) субъектами власти, если часть группы или даже ее отдельные члены также обладают этой властью? В чем различие между коллективной властью группы и властью, которой обладают ее члены (например, лидеры) над теми же объектами? Ответы на данные вопросы имеют существенное теоретическое значение и необходимы для понимания общественной жизни.

Некоторые уточнения нужно сделать с самого начала. Во-первых, в отношении используемой исследователями терминологии. Большинство из них проводит различие между индивидуальной властью (властью индивида над другими индивидами или группами) и групповой властью (властью группы над отдельными индивидами или другими группами). Э.Голдмэн (Goldman, 1972) использует понятие “коллективная власть” для описания властных отношений, в которых субъектом не [с.304] является отдельный индивид. М.Олсен различает властные отношения между индивидами (interpersonal power) и властные отношения между организациями (interorganizational power), где субъекты варьируются от небольших групп до целых обществ (Olsen, 1993: 2). П.Моррис делит все властные отношения в зависимости от того, является ли субъектом власти отдельный индивид или нет. Последние, в свою очередь, подразделяются им на (1) власть группы и (2) власть позиции (Morriss, 1987: 107)¹.

Все эти термины вполне приемлемы. Проблема, однако, состоит в том, чтобы разграничить ситуации, где субъект власти рассматривается как. единое целое (хотя в него могут входить несколько индивидов или групп) и как состоящий из нескольких акторов (единиц), каждый из которых также может быть представлен как индивидами, так и группами. То есть термин “коллективная власть” (“групповая власть”) имеет два несколько различных оттенка. Он может обозначать (1) все формы власти, где субъектом выступает не индивид, а группа или огранизация и (2) властные отношения, в которых субъект состоит из нескольких, относительно самостоятельных акторов.

В первом случае анализ может быть аналогичным анализу индивидуальных форм власти. Здесь мы абстрагируемся от вопроса о том, каким образом группа людей становится коллективным субъектом; мы рассматриваем ее как единое целое и действующую как один актор. “Когда мы анализируем власть Кабинета, организации типа ИТТ, нефтяной компании или профсоюза, мы можем рассматривать их также как индивидов, – пишет П. Моррис. – …поэтому здесь нет для нас ничего принципиально нового” (Morriss, 1987; 109). Большинство исследователей используют понятие “коллективная власть” (групповая власть) именно в этом значении, когда утверждают, что субъектами власти могут быть любые группы, даже большие общности людей и общества в целом (Olsen, 1993: 2). [с.305]

Во втором случае анализ властного отношения уже совершенно другой, поскольку субъектом власти выступает совокупность нескольких относительно самостоятельных акторов. Здесь мы имеем дело с властью А и В (Г, Д, Е, и т.д.) над Б, для понимания которой существенную роль играют “внутренние” взаимоотношения между А и В (Г, Д, Е, и т.д.).

Могут сказать, что речь идет, по сути, об одном и том же. Действительно, любой коллектив может рассматриваться как состоящий из индивидов (отдельных элементов) и, наоборот, отдельные акторы, участвующие во властном отношении с объектом, представляют собой группу (коллективный субъект власти), занятую совместной деятельностью, т.е. единое целое. Тем не менее, различие между двумя этими значениями “коллективной власти” нельзя размывать, поскольку анализ конкретных ситуаций зависит от того, в каком значении данный термин используется. Соответственно, различаются и проблемы в понимании и объяснении коллективной власти, ассоциирующиеся с этими двумя значениями ².

Главные проблемы в анализе неиндивидуальной власти касаются правомерности самого понятия и сферы его применения. Можно ли считать субъектом власти группу как единое целое – т.е. незасисимо от тех людей, которые ее составляют и их индивидуальных властей? Если да, то какие конкретно группы – элиты, партии, классы, организации, государства, этнические группы, общества в целом – обладают властью и могут ее осуществлять в соответствии со своими намерениями?

Что касается коллективной власти (субъект состоит из нескольких акторов), то трудности возникают, когда мы пытаемся определить структуру группы и, если необходимо, выделить ее из состава более крупной общности или провести различия между нею и другими [с.306] акторами, участвующими во властном отношении. Здесь также представляет интерес трактовка ситуации, где один и тот же актор одновременно участвует как в индивидуальных, так и коллективных властных отношениях с одним и тем же объектом.

Начнем с понятия “коллективная власть”. Суть коллективной власти довольно проста: если ни А, ни В (Г, Д, Е, и т.д.) не могут индивидуально заставить Б делать X, но вместе они могут добиться этого, то А и В (Г, Д, Е, и т.д.) имеют коллективную власть над Б в отношении X. Идея ограничения коллективной власти ситуациями, где ни один индивидуальный актор не обладает соответствующей властью над объектом, очевиден: если и А, и В могут индивидуально заставить Б делать X, то понятие коллективной власти не дает ничего нового для объяснения этой ситуации и говорить о коллективной власти как отличной от индивидуальной становится бессмысленным. Даже если А и С оказывают взаимное влияние друг на друга, когда осуществляют свои индивидуальные власти над Б, это не делает их власти коллективными, поскольку оба субъекта могут достичь своих целей в отношении объекта независимо друг от друга³.

В случае если А может достигнуть желаемого результата в отношении Б без В, тогда как В не может добиться этого же без участия А, имеет место индивидуальная власть А над Б. Как и в предыдущем примере, В может лишь повлиять на властное отношение между А и Б, но не может считаться причиной подчинения Б (А может сделать это и самостоятельно), то есть он не имеет власти – ни индивидуальной, ни коллективной – над Б.[с.307]

Коллективные формы власти не только обладают теми же определяющими свойствами власти, что и ее индивидуальные формы, но и имеют ряд лишь им присущих черт. Во-первых, коллективная власть предполагает наличие специфических информационных ресурсов. Каждый из участвующих во властном отношении акторов должен знать не только последовательность своих действий, необходимых для успешного осуществления власти, но и иметь представление о действиях других акторов. Без подобного рода информации действия членов группы по осуществлению власти будут несогласованными вопреки их намерениям.

Во-вторых, коллективная власть подразумевает определенную степень координации между акторами. Одно лишь знание действий, необходимых для осуществления власти, не является гарантией, что эти действия будут обязательно сделаны. Каждый актор должен быть достаточно уверенным в своих коллегах, в том, что они выполнят свои функции. Иначе некоторые акторы могут потерять намерение участвовать в осуществлении власти, посчитав, что их “доля” в общих затратах будет слишком высокой.

Э.Голдмэн проиллюстрировал это на следующих примерах:

Для успешной координации между индивидами, особенно в рамках больших групп, обычно требуется некоторая степень организации или какая-то структурная связь. Без этого вряд ли все акторы в группе, обладающей потенциалом власти, будут иметь достаточный уровень знания необходимых действий и смогут их выполнить. Организация ⁴ делает людей уверенными в том, что они могут действовать вместе и достигать желаемых результатов, она фактически превращает совокупность индивидов в коллективного актора. Уровень координации (организации) часто играет роль решающего фактора, обусловливающего власть одних групп над другими, и непосредственно влияет на ее сферу и основные параметры. Достаточно сравнить политическое влияние партий с сильной организационной структурой, мафиозных организаций или секретных служб с влиянием слабо организованных общностей, не имеющих четкой структуры управления. С этой точки зрения, такие большие группы людей, как нации или классы (но не государства или партии), вряд ли могут рассматриваться [с.309] в качестве коллективных субъектов власти. Только организации являются достаточно координированными для осуществления власти в больших общностях.

В-третьих, некоторые виды ресурсов власти, как я уже отмечал ранее, ассоциируются исключительно с коллективной властью. Среди них численность, солидарность, организация, монополия на профессии и знания.

Рассматривая природу коллективной власти, некоторые авторы утверждают, что все члены обладающей коллективной властью группы являются незаменимыми (необходимыми). Э.Голдмэн объясняет это свойство и обосновывает необходимость его включения в число обязательных характеристик коллективной власти следующим образом:

Данный принцип, как считает Голдмэн, дает нам ряд преимуществ в анализе властных отношений. Он позволяет утверждать, что каждый член властвующей группы имеет какую-то степень власти, т.е. что никто из них не является безвластным. Согласно Голдмэну, этот принцип также позволяет объяснить власть каждого члена представительного органа. Он пишет:

Приведенный Голдмэном пример “незаменимого члена группы” вполне корректен: С безусловно является незаменимым членом группы Г именно в том случае, если группа состоит из 25 членов ассамблеи. Однако этот случай не типичен. Обычно властвующая группа имеет некоторый “резерв” в количестве членов, необходимых для того, чтобы принять или отклонить предложение. Представим, что группа Г в примере Голдмэна состоит из 30 членов, включая С. Здесь С уже не является незаменимым членом властвующей группы, поскольку власть может осуществляться независимо от того, как он голосует. То же самое, однако, можно сказать и о всех других членах группы. Но они не являются произвольно выбранными и добавленными к какой-то изначальной группе “незаменимых” членов. Все они [с.311] в равной мере участвуют в осуществлении коллективной власти группы ⁵.

Данный случай можно представить следующим образом: любая комбинация трех акторов, входящих в группу из четырех акторов (А, В, Г, Д) обладает коллективной властью над Б в отношении X, но ни один из акторов не обладает индивидуальной властью над Б в отношении X. Интерпретировать его можно двумя различными способами. Во-первых, как четыре отдельных властных отношения между четырьмя группами – АВГ, АГД, АВД, ВГД – и Б; АВГД не рассматривается как коллективный субъект власти, так как ни один из членов этой группы не является незаменимым. Данная интерпретация выглядит довольно искусственно и вряд ли может способствовать объяснению социальной жизни, поскольку нас обычно интересует власть уже существующих групп (организаций) и мы не склонны заменять их в нашем анализе на совокупность “незаменимых членов”, как это следует из идеи Голдмэна.

Во-вторых, мы можем рассматривать эту ситуацию как коллективную власть всей группы (А, В, Г, Д) и отвергнуть идею “незаменимости”. Данное объяснение не противоречит здравому смыслу и, на мой взгляд, дает больше возможностей для анализа властных отношений. Это, однако, не исключает необходимости различения между теми членами группы, которые реально составляют властную группу, т.е. от которых зависит подчинение объекта, и теми, кто не выполняет каких-либо функций, ассоциирующихся с осуществлением власти. Как и Голдмэн, я не склонен рассматривать последних в качестве членов властной группы, т.е. как акторов, составляющих коллективный субъект власти ⁶. [с.312]

Говоря о коллективной власти, обычно подразумевается, что если группа людей обладает властью над каким-то объектом, то любая другая (большая) группа, включающая ее в качестве составной части, также обладает властью над тем же объектом. Обычно это действительно так: чем больше членов в группе, тем больше у нее потенциальных ресурсов власти. Однако в некоторых случаях рост численности группы (например, мафиозной группы или террористической организации) может привести к сокращению сферы власти и даже к ее исчезновению. Это связано с тем, что большими группами трудно управлять и действия их членов могут быть хуже скоординированы. Поэтому даже если мы знаем, что какая-то небольшая группа обладает властью, для того чтобы убедиться, что и образованная на ее основе большая группа также обладает властью, нам необходима дополнительная информация.

Другой требующий рассмотрения вопрос касается соотношения между индивидуальной и коллективной властью. Уже отмечалось, что коллективная власть группы акторов не может сводиться к сумме их индивидуальных властей, поскольку если каждый член группы обладает индивидуальной властью над объектом, то бессмысленно говорить о коллективной власти.

Э.Голдмэн придерживается иной точки зрения. Согласно его “дистрибутивному принципу”, если группа в целом обладает коллективной властью, то и каждый член данной группы также обладает какой-то властью (Goldman, 1972: 240). Аналогичный подход, по сути, разделяется и теми исследователями, которые предлагают различные математические модели власти. Это, в частности, подразумевается у Л.Шэпли и М.Шубика, которые пишут, что власть индивидуального члена коалиции зависит от его возможностей оказать [с.313] существенное влияние на успех данной коалиции в достижении каких-то целей (Shapley and Shubik, 1969: 209).

На мой взгляд, “дистрибутивный принцип” некорректен. Здесь я полностью согласен с П.Моррисом, отвергающим его, так как тот допускает, что “кто-то совершенно не способный самостоятельно что-либо сделать, может считаться обладающим властью, если другие люди также захотят добиться этою же результата и результат будет достигнут”. Понятие “некоторая власть” (часть “общей власти”), как подчеркивает Моррис, вряд ли имеет для нас какое-либо значение.

Различать индивидуальную и коллективную власть не всегда бывает легко. Во-первых, коллективную власть часто неправомерно относят к ситуациям, где все члены группы имеют индивидуальную власть над объектом. Во-вторых, то, что нередко считается коллективной властью, на самом деле может оказаться индивидуальной властью. Это, в частности, имеет место тогда, когда мы рассматриваем власть социальной группы как группы, но фактически сравниваем власть (типичного) индивида, являющегося членом данной группы, с властью (типичного) индивида, который является членом какой-то другой группы или с индивидом, который в каком-то смысле является типичным для общества в целом. Например, женщины часто жалуются на невозможность выйти вечером на улицу без сопровождения. Рассматривая этот пример, П.Моррис справедливо указывает, что утверждение “женщины (как группа) не [с.314] могут выйти на улицу без сопровождения” означает лишь то, что “женщина сама по себе не может сделать это”. Утверждение, что вся группа не имеет такой возможности, подчеркивает Моррис, “есть сокращенная форма выражения (часто вводящая в заблуждение) идеи о том, что индивидуальная власть зависит от принадлежности к группе. Такую "групповую власть" адекватнее выражает понятие индивидуальной власти” (Morriss, 1987: 112–113)⁷.

В-третьих, трудности в различении индивидуальной и коллективной власти возникают и потому, что каждый конкретный случай часто можно рассматривать как в терминах индивидуальной власти, так и как коллективную власть. Иногда нас интересует лишь то, что возникает (или что может возникнуть) в результате индивидуальных действий человека. В этом случае действия других людей рассматриваются как постоянная величина. Но когда мы хотим узнать, что могла бы сделать вся группа людей, действуя совместно, то их действия уже изначально не фиксируются, а становятся объектом исследования. Э.Голдмэн поясняет это следующим образом:

Нередко нас интересует комплексный анализ властных отношений, в котором участвуют различные субъекты и один и тот же объект. Некоторые из этих отношений не зависят друг от друга, другие тесно взаимосвязаны. Рассмотрим два властных отношения: (1) между властвующей группой и подчиненной группой и (2) между руководителем (лидером) властвующей группы и членами подчиненной группы ⁸. Эти два вида отношений имеют место одновременно, они могут быть выражены в одних и тех же действиях и манифестироваться в одном и том же результате – подчинении объекта субъекту. В первом случае группа в целом ответственна за достижение результата и должна рассматриваться в качестве коллективного субъекта власти. Ее руководитель играет специфическую роль в осуществлении коллективной власти группы, но в данном случае он является лишь членом группы и не обладает индивидуальной властью над членами подчиненной группы. Во втором случае имеет место индивидуальная власть лидера властвующей группы над членами подчиненной группы. Руководитель группы самостоятельно может обеспечить подчинение объекта, используя ресурсы власти, полученные от группы для выражения ее интересов во взаимоотношениях с другими группами. Остальных членов группы здесь можно рассматривать просто в качестве ресурсов руководителя. Таким образом, когда речь идет о власти одной группы над другой, необходимо различать коллективную власть группы и [с.316] индивидуальную власть, в которой коллективная власть актуализируется.

Все эти соображения относятся и к тем ситуациям, когда коллективная власть осуществляется коллективным актором, состоящим не (только) из индивидов, а из групп или организаций. Например, когда анализируется власть партийной коалиции или государственного учреждения, их составляющие могут рассматриваться аналогично индивидам – как единые образования.

До сих пор речь шла о коллективной власти, объясняемой как результат действий и взаимоотношений между членами коллектива. Между тем в некоторых ситуациях власть группы (коллектива) трудно рассматривать, спускаясь на индивидуальный уровень, поскольку она не обусловливается непосредственно индивидуальными возможностями входящих в группу людей и не зависит от их конкретных действий (по крайней мере в данный момент). На это указывали С. Льюкс и некоторые другие исследователи, подвергшие критике бихевиоралистов за явный крен в сторону “методологического индивидуализма в понимании власти”. Льюкс подчеркнул, что необходимо отойти от этой точки зрения, поскольку некоторые формы власти, в частности контроль за повестки дня политики (the power to control the agenda of politics), позволяющий исключать из нее потенциальные проблемы, нельзя адекватно анализировать, не рассматривая власть как функцию коллективных сил и социального окружения (Lukes, 1974: 3)⁹. [с.317]

Данный подход вызвал ответную критику со стороны тех, кто выступает против “холистской точки зрения на власть”, допускающей, что “политический коллектив, например, партия или коммерческий концерн, могут осуществлять власть каким-то образом независимо от составляющих его руководство и организацию индивидов” (Bradshaw, 1994: 275). Однако Льюкс и не утверждает, что власть может осуществляться в отсутствии действий индивидуальных акторов; он лишь подчеркивает, что “действия и не-действия нельзя определить, не говоря уже о том, чтобы объяснить, вне учета широкого спектра культурных, социальных и институциональных факторов”. Власть существует не в вакууме, а в конкретном социальном пространстве и приобретает институционализированные формы. И хотя институциональная власть осуществляется в силу определенных действий (или не-действий) индивидов, последние не могут объяснить ее в полной мере (Lukes, 1994: 280–281).

Рассматривая данную проблему Дж. Дебнэм отметил, что некоторое непонимание возникло в связи с тем, что не были четко разведены два хотя и взаимосвязанных, но тем не менее самостоятельных вопроса – вопрос о структурной детерминации и вопрос о коллективном акторе. Он подчеркивает, что коллектив может рассматриваться в качестве субъекта власти, но из этого не обязательно вытекает вывод, что в этом случае имеет место структурная детерминация (Debnam, 1984: 18).

В каком смысле коллектив может осуществлять власть независимо от своих членов? Дебнэм предлагает три возможных объяснения, но считает удовлетворительным только одно из них, а именно: коллектив людей формирует определенный имидж группы (коллектива), который оказывает подчиняющее воздействие на объект власти. “Коллектив можно считать осуществляющим власть, если он создает корпоративную идентичность, действующую в качестве мотива на сознание других. Имиджи партий, например, уже давно считаются очень важными для достижения поддержки со стороны голосующих”. Здесь Дебнэм ссылается на М.Вебера, который в этой связи писал следующее: [с.318]

Дебнэм отмечает, что, хотя мы и должны объяснять возникновение коллективного имиджа ссылками на намеренные и ненамеренные последствия индивидуальных действий, эти “понятия коллективных сущностей” существуют и интерпретируются людьми так, как будто они обладают определенными намерениями или целями и поэтому люди реагируют на них соответствующим образом, Для объяснения этих реакций не обязательно рассматривать происхождение данного имиджа и не нужно знать обо всех действиях всех участвующих в этом людей. Пока ситуация соответствует критериям власти, можно считать, что коллектив осуществляет власть на основе своего имиджа. И данное утверждение нельзя опровергнуть ссылкой на то, что власть можно свести в действиям индивидов (Debnam, 1984: 18).

На мой взгляд, Дебнэм прав: члены политических партий сознательно работают над имиджем своих партий, имидж партии – это их специфический ресурс власти и с его помощью они направляют деятельность других людей. Имидж нельзя убрать, отделить от партии в целом и оставить для рассмотрения лишь “чистые” действия членов группы. В этом смысле имидж действует как бы независимо от них. Например, если синяя армия, зная о силе зеленой армии (работает имидж), отказалась сражаться с ней и разбежалась, то данный результат нельзя объяснить действиями отдельных солдат зеленой армии; информация о них ничего не дает нам для обоснования ее победы (а вот объяснение действий синей армии невозможно без анализа [с.319] конкретных действий ее солдат). У отдельных солдат нет имиджа, он есть у всей армии. Имидж представляет собой внешний аспект коллектива. Его происхождение и характер зависят от внутренней структуры группы, но он может и сам стать фактором воздействия, причиной чьей-то реакции.

Однако и данной интерпретации мы не встаем на позицию “методологического холизма”¹⁰ и не трактуем власть группы как нечто, не зависящее от членов группы. Члены группы по-прежнему рассматриваются как участвующие в осуществлении коллективной власти; при необходимости можно показать, из каких действий (не-действий) людей этот имидж возник, хотя это может иметь отношение и не (только) к нынешним членам данной группы. При этом учитываются все критерии власти (способность, интенция, подчинение и т.д.) и специфические условия коллективной власти (знание, организация и т.д.).

Этот вид власти весьма распространен в социальной жизни. Имидж политической организации (если им разумно пользоваться и постоянно поддерживать), как капитал, начинает воспроизводить “прибавочную стоимость” и потому постоянно “эксплуатируется” группой для достижения своих целей. Именно в направлении формирования определенного восприятия группы (организации) целенаправленно работают участники различных политических формирований, профессиональные политики, политологи, психологи, имиджмейкеры; [с.320] заботой о репутации группы продиктованы кадровые изменения в ее руководстве, корректировка политической программы группы и способов ее воплощения. В качестве инструмента подчинения имидж используется самыми различными группами – начиная от небольших фирм и местных групп давления и кончая крупными финансово-промышленными структурами, ведущими политическими партиями и международными организациями.

Сказанное отнюдь не противоречит ранее сделанному утверждению о том, что нации, классы и другие малокоордирированные группы вряд ли могут рассматриваться в качестве коллективных субъектов власти. Даже если считать, что “подчиняющим имиджем” обладают целые нации и классы (а это, на мой взгляд, весьма сомнительно), то и в этом случае участие в его создании и поддержании принимают лишь их отдельные представители. Основная же масса обычно не имеет соответствующих намерений, не включена в процесс осуществления влияния и потому не может рассматриваться в качестве коллективного субъекта власти. Но ими могут быть организации, выражающие интересы класса (нации) и обладающие данным имиджем.

От двух других возможных объяснений коллективной власти, осуществляющейся независимо от конкретных действий членов группы и взаимоотношений между ними, Дж. Дебнэм резонно отказался. В частности им был отвергнут чисто “холистский” способ обоснования коллективной власти. Разумеется, можно считать, что действия армии не могут сводиться к действиям ее солдат, но в каком смысле? Ведь информацию о том, что зеленая армия победила синюю армию, мы могли бы, если бы имели все необходимые данные, разложить на серию индивидуальных действий. “Микроскопический” анализ действий армии позволяет объяснить то, что простое утверждение о победе объяснить не в состоянии. Конечно, пишет Дебнэм, это более трудное и нудное занятие, кроме того, перейдя за определенный [с.321] количественный уровень, мы нередко вообще не ощущаем роли отдельных люден н достижении групповых целей. С этой точки зрения использование коллективных понятий является рациональным: мы анализируем ситуацию таким образом, что “армия” становится основным объясняющим понятием. “Однако эта тактика, – подчеркивает Дебнэм. – является приемлемой только в том случае, если не хватает конкретных данных. Поэтому военные историки и проводят так много времени, точно определяя, что делали отдельные отряды и взводы в определенное время. Власть, которая на расстоянии представляется как власть армии, при более тщательном рассмотрении может быть соотнесена с ее настоящим источником” (Debnam, 1984: 19).

Третий возможный пример осуществления коллективной власти независимо от индивидуальных членов возникает в том случае, когда правила коллектива обусловливают те или иные последствия, которые не обязательно соответствуют намерениям отдельных его членов (Debnam, 1984: 21). Данная ситуация, пишет Дебнэм, отражает общую проблему, касающуюся роли структурных факторов в осуществлении власти и ее предвиденных и непредвиденных последствий. То, что формальные и неформальные правила, принятые в коллективе, как и любые другие его аспекты, нередко приводят к совершенно нежелательным последствиям, не означает, что власть может осуществляться ненамеренно. В этом случае, как указывалось ранее, мы имеем дело с влиянием, структурной детерминацией или нормативным контролем, но не с властью. Кроме того, “приписывание власти коллективу как правилам игнорирует роль тех, кто стоит за этими правилами” (Debnam, 1984: 21). Поэтому, делает вывод Дебнэм, в данном случае нет смысла говорить, что коллектив может осуществлять власть как-то независимо от своих членов. Единственная возможность оправдать выход за пределы индивида в определении властвующего субъекта, заключает он, возникает там, где имидж коллектива действует как мотив в сознании индивидов. [с.322]

Из всего вышесказанного следуют два основных вывода. Во-первых, коллективная власть не является суммой индивидуальных властей и ее нельзя объяснять с помощью анализа отдельных властных отношений между членами властвующей группы и членами подчиненной группы. Во-вторых, поскольку обязательным условием коллективной власти является организация (координация), такие расплывчатые и труднокоординируемые группы как нации, классы, большие территориальные общности вряд ли можно рассматривать в качестве коллективных субъектов власти. Только сравнительно небольшие группы, имеющие определенную организационную структуру, могут обладать и осуществлять социальную власть. [с.323]

1 Как уже отмечалось, то, что Моррис называет “властью позиции”, фактически есть совокупность ресурсов власти.

2 Поэтому имеет смысл использовать два различных термина, например, “групповая власть” иди “неиндивидуальная власть” – в первом случае и “коллективная власть” – во втором.

3 Если вместе они могут достигнуть и каких-то других результатов в отношении объекта, то есть расширить сферу власти над объектом, то их уже можно считать осуществляющими коллективную впасть, но только в отношении тех аспектов деятельности объекта, которые были вне сферы их индивидуальной власти.

4 “Организация” в данном случае не обязательно подразумевает “членство”, “руководящую структуру” или какие-либо другие атрибуты формальной организации, а понимается в самом общем (широком) значении.

5 Во многих случаях новые члены группы вначале не способны участвовать в осуществлении коллективной власти, но спустя какое-то время включаются в организационную структуру группы и начинают играть роль, аналогичную роли других членов группы.

6 Во всех относительно больших группах существуют различия между членами в отношении их участия в осуществлении властных функций. Некоторые участвуют лишь в отдельных видах деятельности или эпизодически. Однако они тем не менее являются членами группы, поскольку сохраняют связи с другими членами и участвуют в совместной деятельности.

7 Хотя пример Морриса относится к “власти для”, его вывод вполне корректен, как мне представляется, и применительно к “власти над”.

8 Например, власть Кабинета министров над гражданами страны и власть Премьер-министра над теми же гражданами.

9 Льюкс выделяет две формы власти контролировать повестку дня политики: “Во-первых, есть феномен коллективного действия, где политика или действие коллектива (группы, например, класса, или института, например, политической партии или индустриальной корпорации) являются манифестированными, но их нельзя отнести к решениям или поведению отдельных индивидов. Во-вторых, существует феномен “системного” или организационного эффекта, когда мобилизация склонностей, как указывает Шатшнейдер, является результатом определенной формы организации” (Lukes, 1974: 22):

10 Его сторонники утверждают, что социальное “целое” нельзя объяснить лишь ссылками на индивидов; понятия, обозначающие формы организации общества не сводятся (без специального уточнения) к понятиям, которые относятся только к мыслям и действиям отдельных людей. “Методологический индивидуализм”, напротив, допускает, что коллективные термины могут быть объяснены с помощью индивидуальных. Хотя он и не отрицает существования групп и групповых свойств, отличающихся от свойств членов группы, эта теория утверждает, что первые могут быть определены через вторые.

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая

содержание

Ледяев В.Г.

Власть: концептуальный анализ

предыдущая

следующая

содержание