Спикмэн Н. Дж.

География и внешняя политика

Часть третья

(перевод с английского М.Н. Грачева)

Источник:

Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. – 2016. –

Вып. 2. – С. 52–64.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста

на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

ГЕОГРАФИЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Н. Дж. Спикмэн

В предыдущих частях настоящей статьи мы проанализировали влияние размера государств и их местоположения в мире на международные отношения и проблемы внешней политики. Однако более непосредственным по своему обусловливающему воздействию является местоположение [государств] в регионе – расположение, рассматриваемое с точки зрения [их] ближайшего окружения.

Подобно местоположению в мире, местоположение в регионе – это проблема данных, а также значения этих данных в определенный исторический период. И также, как мы установили, что местоположение в мире необходимо рассматривать по отношению к двум системам отсчета – географической и исторической; подлинное значение регионального местоположения государства становится очевидным после рассмотрения как географии, так и исторической и политической значимости его непосредственного окружения.

Региональное местоположение определяет, будет ли у государства много или мало соседей, будут ли они сильными или слабыми, а рельеф региона обусловливает направление и характер взаимодействия с этими соседями. Тот, кто когда-то определял внешнюю политику Маньчжурии, был вынужден делать это, глядя одним глазом на Японию, а другим – на Россию; любое телодвижение [c. 52] Бельгии на международной арене обусловлено тем обстоятельством, что она расположена между Францией и Германией и по другую сторону Ла-Манша от Великобритании; государства Центральной Америки никогда не смогут ни на минуту забыть, что территорию к северу от них занимает одна большая сила, а не несколько сил, с которыми они могли бы играть друг против друга подобно своим европейским коллегам, балканским странам, способным делать это время от времени со своими северными соседями. Двумя традиционными и неизменными краеугольными камнями внешней политики Соединенных Штатов стали невмешательство во все европейские дела и тот нередко упоминаемый, но чаще неверно истолковываемый принцип, который известен под названием «доктрины Монро» (см. комментарии, I). Каждое из этих направлений политики является логичным только с точки зрения того обстоятельства, что европейские соседи удалены от Соединенных Штатов на три тысячи миль. Если бы Соединенные Штаты находились так же близко к европейскому континенту, как и Великобритания, то они бы никогда не задумывались о политике изоляционизма, не говоря уже о ее сохранении; если бы б?льшая часть Южной Америки находилась так же близко к Европе, как и Африка, то Соединенные Штаты не смогли бы помешать европейским державам колонизировать Южную Америку так, как они колонизировали Африку.

Изучение географической среды наводит на мысль о том, что существуют только три основных типа местоположения [государств] в регионе: государства, не имеющие выхода к морю, у которых все границы являются сухопутными; островные государства, все границы которых представляют собой морское побережье; и третья группа, более многочисленная, чем две предыдущие, – это государства, имеющие как сухопутные, так и морские границы. Однако значимость такого местоположения будет варьироваться в зависимости от расстановки политических сил в каждый конкретный момент, а также в зависимости от того, где расположено данное государство, – между государствами с такой же, большей или меньшей силой по сравнению с его собственной.

Государств, не имеющих выхода к морю, всегда было сравнительно немного. Сегодня три из них находятся в Европе, два – в Азии и два – в Южной Америке, а другие, такие, как Эфиопия и Сербия, совсем недавно исчезли с карты мира (см. комментарии, II). Отличительная особенность внешней политики всех подобных государств заключается в том, что проблема их безопасности определяется исключительно с точки зрения сухопутной обороны и, следовательно, с позиции непосредственных соседей. Государства, имеющие выход к морю, испытывают давление со стороны какой-либо могущественной морской державы, даже если она находится далеко. Правда, расстояние повышает сложность эффективного вторжения, но оно не сильно препятствует возможностям бомбардировки. Будет ли указанное преимущество государств, не имеющих выхода к морю, сохраняться в новых условиях воздушной войны, зависит от того, смогут ли соседние государства соблюдать свой нейтралитет и не допускать перелетов [через свою территорию] вражеских бомбардировщиков. Уроки [c. 53] гражданской войны в Испании не вселяют большой уверенности в отношении будущего.

В большинстве стран, не имеющих выхода к морю, свой вклад в оборону внесла природа. Венгрия и Чехословакия в их нынешней форме возникли не так давно, чтобы служить тому доказательством, и, наверное, можно осторожно предположить, что их границы не полностью установились; но почти все страны, не имевшие выхода к морю и долго существовавшие в качестве таковых, были отделены от остального мира такими естественными преградами, как горы в Швейцарии и Эфиопии, горы и джунгли в Боливии и Парагвае или плато в Тибете. Эти страны обладали даже большей изоляцией, чем островные государства: из-за сложностей рельефа пути сообщения и транспортные маршруты проходили мимо них, и они развивались и сохранялись как обособленные сообщества.

Вследствие очевидных неудобств, связанных с отсутствием выхода к морю, представляется допустимым предположить, что такое положение неприемлемо, если только природа не создала для этого практически непреодолимые преграды. В противном случае, если государство является достаточно сильным, оно со временем пробьет себе путь к морю, как это сделала Сербия или как все еще пытаются это сделать Боливия и Парагвай, либо, если государство окажется слабым, оно будет поглощено или разделено своими соседями, как это было с Аркадией, Арменией, Трансильванией и Эфиопией. Чехословакия и Венгрия вполне могут подтвердить это предположение в последующие несколько десятилетий.

Подобно государствам, не имеющим выхода к морю, существует также несколько островных государств – две сильные державы, Великобритания и Япония, доминионы Австралия и Новая Зеландия, недавно образовавшаяся Республика Филиппины и молодые американские государства – Куба, Пуэрто-Рико, Санто-Доминго и Гаити, последние два из которых не являются в полной мере островными государствами, потому что они делят один остров между собой. История добавляет в этот список одно важное государство, Крит, и две небольшие страны, Гавайи и Самоа.

До развития авиации проблема обороны островных государств была исключительно вопросом поддержания боеготовности военно-морского флота. Они стратегически оставались в безопасности до тех пор, пока мореплавание не получило достаточного развития, и позднее, пока сохраняли свое превосходство на море. По сравнению с континентальными соседями Великобритания и Япония значительно реже подвергались внешнему нападению. Для островных государств, расположенных недалеко от материка, проблема обороны, тем не менее, совершенно иная, чем для государств, отделенных широким океаническим барьером. Вторжение с другого берега представляет собой постоянную угрозу, и поэтому им приходится поддерживать боеготовность военно-морских сил, достаточную для отражения любого нападения, или же самим устанавливать контроль над противоположным побережьем. [c. 54]

Существует несомненное поразительное сходство в региональном местоположении Великобритании и Японии на разных концах евразийского материка и соответственно несомненное поразительное сходство в их основных стратегических проблемах. Оба государства располагаются на группах островов на небольшом расстоянии от континента и в состоянии посредством своего военно-морского превосходства контролировать доступ к океану с противоположного берега. Но они также испытывают постоянную угрозу со стороны того же противоположного берега, который может стать местом дислокации мощных воинских соединений. Великобритания долгое время обеспечивала свою безопасность путем оккупации значительной части материковой территории, позднее она удовлетворялась плацдармами и, наконец, решила свои проблемы путем создания и поддержки небольших буферных государств, Голландии и Бельгии, и осуществления политики сохранения баланса сил между крупными континентальными державами.

Беспокойство Японии по поводу континента проявилось значительно позднее, отчасти из-за того, что рельеф местности развернул ее в сторону от материка в период простейшей техники мореплавания, и отчасти из-за того, что на протяжении длительного времени на побережье не было никакой политической силы, представлявшей непосредственную угрозу. Когда в последнем десятилетии XIX в. Россия стала пробиваться на юг в поиске незамерзающих портов и замахиваться на установление контроля над Маньчжурией и Кореей и когда в то же самое время Китай предпринял свою первую попытку вестернизации и тем самым был запущен процесс, который усилил Японию, возникла ситуация, имевшая морфологическое сходство с положением Великобритании в XIV и XVI вв.

Японская военная мысль, делающая свои умозаключения в международной области преимущественно в стратегическом плане, видимо, предприняла попытку решить эту проблему путем искусственного воссоздания местоположения по британскому образцу XIX в. Северный Китай играет роль Бельгии, а государство Манчьжоу-Го – Голландии, которое для того, чтобы оно могло эффективно выполнять свои функции, впоследствии предполагалось расширить за счет Приморского края СССР.

Интересный вопрос, который возникает в связи с этой попыткой, инспирированной базовой моделью британской внешней политики, состоит в том, корректно ли поставлена данная проблема с позиций относительного исторического времени. Европейские образования, выступающие в качестве буферных государств, были созданы до подъема современного национализма; подобные образования на Дальнем Востоке создаются после того, как осознание ими национального единства с Китаем действует в полной мере. Будет ли там развиваться понимание национальных особенностей и самостоятельного гражданства? Если нет, то они должны оставаться под постоянным военным контролем, требующим значительных экономических затрат. Это, по-видимому, так или иначе необходимо для того, чтобы Япония могла реализовать и другие, а не только чисто стратегические цели, но, какие бы изменения эти факторы ни [c. 55] внесли, не придется удивляться, если на Дальнем Востоке развернется борьба, сопоставимая со Столетней войной.

Поэтому островным государствам, за исключением тех, которые достаточно удалены от материка, – а сегодня государств, расположенных таким образом, не существует, – обособленность больше не дает такой почти идеальной защищенности, как прежде. Они разделяют с государствами, не имеющими выхода к морю, то преимущество, которое состоит в поддержании только одного типа обороны, и они имеют частичную защиту, обеспечиваемую природными барьерами, не страдая при этом от изоляции и соответствующих ей экономических и социальных неудобств, обусловленных сухопутными преградами. Если они слабы, то существует тенденция к их завоеванию или по меньшей мере к контролю со стороны какой-либо сильной державы, как это произошло с большинством островов в мире. Если, однако, они достаточно сильны, чтобы упрочивать и поддерживать свою независимость в течение времени, то такое местоположение имеет тенденцию дать им торговые преимущества и морскую мощь, что в конечном итоге возведет их в ранг сильнейших держав.

Подавляющее большинство государств мира имеет как морские, так и сухопутные границы. Если только граница не представляет собой совершенно непреодолимые природные препятствия, а побережье не всегда покрыто ледником и поэтому становится доступным для подхода противника, такие государства вынуждены содержать как сухопутные, так и военно-морские силы. Будет ли основная проблема обороны государства связана с армией или флотом и будут ли его контакты [с другими государствами] преимущественно [осуществляться] через морские пути или сухопутные границы зависит от различных факторов, таких, как протяженность его границ, местоположение в мире и регионе, рельеф и климат.

Наличие хороших гаваней будет естественным образом способствовать развитию судоходства и военно-морской активности, тогда как побережье, которое не предлагает таких удобств, будет стимулировать контакты скорее на суше, чем на море. Наилучший тип береговой линии для торгового взаимодействия – неровная, изрезанная, с множеством прибрежных островов; является ли побережье горным или равнинным не имеет большого значения, если на нем есть подходящие гавани. Финикийские города, которым угрожало вавилонское, хеттское и ассирийское нападение из глубинной части материка, находились в относительной защищенности со стороны побережья Ливана, достаточно близко от предгорной дороги, чтобы участвовать в торговле, и достаточно далеко, чтобы быть в безопасности. На финикийском побережье были неплохие гавани, а ливанцы поставляли кедр для финикийского флота, но при этом мало что способствовало развитию сельского хозяйства. Финикия стала, таким образом, ведущей морской державой того времени, резко контрастируя со своими соседями, евреями, которые благодаря обширной полосе плодородной почвы и лишенному гаваней побережью ранее превратились в земледельческий оседлый народ. Эгейское море со своими бесчисленными гаванями, бухтами и островами идеально подходило для развития морской торговли и способствовало [c. 56] появлению ряда древних морских держав; прерывистые гористые побережья Норвегии, Далмации, Южного Китая и полуострова Риау отвечают за морскую доблесть своих обитателей. Северное побережье Ла-Манша, которое благодаря многочисленным великолепным гаваням практически заставило собственных обитателей искать счастья в море, а весь остальной мир – использовать его порты, резко контрастирует с южным берегом, где, за исключением Гавра, Франции пришлось потратить немало времени и средств на весьма относительно успешные усилия по созданию гаваней, где природе не удалось сотворить их. Таким же образом восточное побережье Адриатического моря изобилует отличными гаванями, тогда как на восточном берегу Италии они практически отсутствуют.

Мореплавание и интерес к морю, однако, не развиваются только лишь тогда, когда у страны есть хорошие гавани и подходящая береговая линия; должен еще существовать привлекательный и не очень отдаленный другой берег, а еще лучше – заманчивые прибрежные острова. Страны без таких противоположных берегов неизменно отставали в развитии морского дела независимо от существования благоприятствующих береговых линий. Африка, Австралия, Южная Америка и даже Северная Америка за исключением Мексиканского залива могут служить тому примерами. С другой стороны, Норвегия, Голландия, Греция, Южный Китай и южные моря с островами и противоположными берегами, побуждавшими обитателей побережий к морским путешествиям, породили величайших мореплавателей в истории.

Кроме того, представляется, что такая же важная роль, какую в развитии мореплавания могут играть рельеф и климат, вероятно, принадлежит и региональному местоположению в плане окончательного формирования морского интереса. Греция была транзитной страной между двумя морями. Финикия, а позднее Генуя и Венеция, были перевалочными пунктами по приему и перенаправлению товаров на Восток и с Востока. Венеция, расположенная в защищенных лагунах и соединенная каналами с плодородными равнинами, находившимися в непосредственной близости от нее, и с долинами рек Бренты, По и Адидже, включая Тироль, была точкой перемещения товаров на юг через Апеннины в Рим и вниз по Адриатике до восточного Средиземноморья. Ей вдобавок повезло избежать арабских набегов, которые преследовали Геную, хотя ее постоянно беспокоили пираты с побережья Далмации. То, что она впоследствии уступила Марселю свое место главного средиземноморского порта, было неизбежно, потому что цивилизация передвинулась в северо-западном направлении ввиду того, что путь из Марселя поднимается через долину реки Роны в водораздел Ла-Манша и Северного моря, а следовательно, в сердце современной индустриальной Европы.

Конфигурация не только морской, но и сухопутной границы предопределяет относительную значимость активности государства на суше или на море. Если, например, как у Норвегии, Чили и Испании, его сухопутной границей является практически непроходимая горная цепь, государству будет естественно устанавливать морские контакты. Если, подобно Франции и Германии, оно [c. 57] позволяет так же легко передвигаться по своей территории, как и через морские границы, оно будет иметь преимущества в получении доходов от дополнительных торговых и транспортных путей, но получит больше проблем в плане обеспечения безопасности. Если же, как у России, его морское побережье не дает свободного доступа к открытому океану, оно будет стремиться занять свое место среди континентальных держав мира, несмотря на наличие весьма протяженной береговой линии.

Политическая история древнего мира наглядно демонстрирует существование целого ряда небольших прибрежных государств различных географических типов: государства, расположенные в маленьких прибрежных долинах, подобные Афинам; государства в дельтах рек, подобные Египту; и государства, вытянутые вдоль береговой линии, подобные Финикии (см. примечание автора).

Почти все эти примеры небольших прибрежных государств, перечень которых отнюдь не является исчерпывающим, были взяты из истории древнего мира и Средних веков, или, самое позднее, из ранней истории Нового времени. Они представляют собой архаичную разновидность, потому что такие государства либо расширяются вглубь от прибрежной полосы, обретая силу, либо поглощаются внутриматериковыми государствами, стремящимися получить выход к морю. Если [государства] подобного типа существуют и сегодня, то они имеют б?льшие размеры и сохранились или благодаря рельефу, или же в силу того, что выполняют функции буферных государств. Перу и Чили защищены своими горными границами, а Голландия и Бельгия находятся под покровительством Великобритании. Эквадор является независимым образованием, потому что не существует государств, расположенных далее за ним в глубине материка и пытающихся пробиться к морю, а Уругвай сохраняет право на существование, функционируя в качестве буфера между Бразилией и Аргентиной. Крошечное африканское государство Либерия выживает как своего рода протекторат великих держав, а внешняя политика Португалии длительное время подчинена ее союзнику – Великобритании. Судьба таких вновь образованных прибрежных государств, как Албания, а также трех балтийских государств – Латвии, Литвы и Эстонии, – до сих пор не определена, но географу они представляются как отдельные анахронизмы в эволюции географических форм государств, и любому исследователю истории трудно изучать карту Европы без твердого убеждения в том, что Россия когда-нибудь пробьет себе путь к Балтийскому морю и вновь поглотит их.

Упомянутые государства разделяют с несколькими такими более крупными государствами, как Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Румыния и Персия, положение выхода только к одному морю. Подобная ситуация упрощает проблему морской обороны в том плане, что она предполагает сосредоточение боевых сил флота, не допустимое для стран, имеющих более одного выхода к океану. Однако в случае Румынии и Болгарии это положение явно невыгодно, поскольку единственное доступное море не обеспечивает им никакого выхода в [c. 58] открытый океан, и они оказываются в полной зависимости от державы или держав, контролирующих проливы.

Такие государства, как Франция и Испания, у которых есть более чем одно морское побережье, и в особенности такие, как Соединенные Штаты, Канада и Россия, чьи побережья разделены значительными расстояниями, теоретически имеют наиболее сложные проблемы обороны, поскольку они вынуждены содержать не только сухопутные войска, но также и два или более флотов.

Такой двойной доступ к морю в дополнение к обладанию сухопутной границей может, кроме того, существенным образом повлиять на основное направление экспансии. На протяжении XVII и XVIII вв. и даже в начале XIX столетия, когда Франция обладала обширными колониями на североамериканском континенте, она пыталась самоутвердиться в качестве атлантической морской державы, однако с потерей важнейших колоний в Америке она переместила свою морскую активность преимущественно в Средиземноморье, где это было абсолютно необходимо для того, чтобы сохранить контроль над путями сообщения между материком и ее североафриканскими колониями. Тем не менее, ее подход к Восточной Африке был скорее континенталистским, нежели морским; и до тех пор, пока существует весьма могущественная держава к востоку от Рейна, а также пока ее собственная восточная сухопутная граница остается наиболее уязвимым местом, Франция будет в первую очередь континентальной державой, мыслящей в терминах сухопутной атаки и сухопутной обороны.

Германия всегда находилась в сложном стратегическом положении. Она открыта для сухопутного нападения со стороны восточных и западных границ, а Великобритания может преградить ей доступ к открытому океану, перекрыв Ла-Манш и Северное море. На протяжении первых пятнадцати лет своего существования, после 1871 г., Германия не пыталась развивать морскую мощь и сосредоточила все свои силы на сухопутных войсках. В течение последующих тридцати лет она колебалась между континенталистской и морской ориентацией, пытаясь самоутвердиться в качестве морской державы и не жертвуя при этом своим доминирующим положением на континенте. Оказавшись неспособной во время мировой войны выдержать одновременные атаки с суши, моря и воздуха, она потеряла превосходство на всех направлениях и была полностью лишена армии, флота и авиации. Сейчас она воссоздает все три ветви обороны, но ограничивает свой военно-морской флот в соответствии с мирным договором объемом до 35 % тоннажа британского флота, и это указывает на то, что в настоящее время континенталистская ориентация, пропагандируемая в «Майн Кампф», является ключевым понятием ее внешней политики. Интересно отметить: на протяжении последних семи веков береговая линия Германии постоянно сокращалась, что наглядно иллюстрирует следующая таблица (источник: [4. S. 97]). [c. 59]

На первый взгляд, Италия определенно предрасположена к тому, чтобы стать морской державой, каковой, впрочем, она и должна быть, если хочет иметь доступ к открытым морям и, таким образом, к зарубежным источникам сырья, в которых она весьма нуждается. Ее сухопутные границы, в сущности, не так надежно защищены, как это может показаться вначале, и она не может свободно мыслить исключительно с позиций морской обороны. Во времена Тройственного Союза она решила эту проблему, став союзником наиболее опасного для себя соседа на континенте, а после 1920 г. ищет решение в сохранении слабого государства с другой стороны своей наиболее уязвимой сухопутной границы, чтобы таким образом обеспечить себе свободу для сосредоточения сил на обеспечение своего военно-морского превосходства в Средиземноморье, достижение которого она обоснованно считает необходимым для собственного дальнейшего развития в качестве одной из ведущих мировых держав. С исчезновением Австрии политика, направленная на наращивание военно-морского потенциала, вновь требует союза с наиболее могущественным соседом на континенте, на этот раз с Германией (см. комментарии, III).

Россия со своей весьма протяженной береговой линией всегда находилась в числе континентальных держав. Несмотря на постоянные и повторяющиеся военные и дипломатические усилия, направленные на обеспечение доступа к морям, российских незамерзающих или хотя бы частично незамерзающих портов очень немного. Благодаря такой парадоксальной ситуации, связанной с обладанием многокилометровым побережьем, но не водным пространством, она получает обратное преимущество, будучи открытой для морских атак всего в нескольких точках, ни одна из которых не находится в опасной близости к ее жизненно важным промышленным центрам. С другой стороны, она весьма уязвима на суше. Поэтому, хотя Россия и проиграла войну Японии в первую очередь на море, она планирует и, вероятно, будет планировать и далее свою оборону с позиций отражения сухопутных атак.

Любопытную аномалию представляет собой Китай. Он обладает огромной береговой линией и в свое время являлся морской державой, имевшей существенное значение, будучи в состоянии вести войну на море и направлять значительные экспедиционные силы к отдаленным островам – Суматре и Яве. Сегодня он уже не обладает морским могуществом, хотя в Южном Китае попрежнему наблюдается заметная морская активность. Основная причина его континенталистской ориентации заключается, конечно, в том, что опасность внешнего вторжения вплоть до недавнего времени исходила практически [c. 60] исключительно со стороны суши. Предопределяющими факторами [такого положения вещей] стали местоположение в мире, относительно позднее развитие морской торговли в Тихом океане и технологическая отсталость. Первый современный военно-морской флот Китая был уничтожен во время китайско-японской войны, а послереволюционные правительства полностью озаботились противодействием тенденции к распаду страны. В результате сегодня Китай, располагаясь в пятистах милях от берегов одной из главных морских держав мира, полностью остался без флота.

В Новом Свете Соединенные Штаты, имеющие сухопутные границы протяженностью более четырех тысяч миль, тем не менее, определенно являются морской державой. Территория государства занимает б?льшую часть, а население – даже наиболее значительную часть применительно к континенту в целом, причем из двух миллиардов иностранцев в мире только восемнадцать миллионов могут воспользоваться железной дорогой, идущей из США. Сообщение даже с Южной Америкой, которая, по сути, является продолжением Северной Америки, осуществляется главным образом по морским путям. Сухопутные границы безопасны, а положение Соединенных Штатов в плане контактов с другими государствами близко к островному, что делает флот, а не армию, основной силой обороны страны.

Несмотря на фактор возможного стратегического ослабления, обусловленного доступом к двум морям, государства всегда стремились получить выход более чем к одному морю вследствие частично компенсирующего военного преимущества, которое дает более чем один маршрут внешних поставок, а также вследствие получаемых в результате торгово-экономических преимуществ. Когда королевство Карла Великого было разделено в соответствии с Верденским договором, германцы, франки и лотарингцы по отдельности получили доступ к трем морям; в Средние века Болгария имела выход к Черному, Эгейскому и Ионическому морям, а Сербия при Стефане Душане расширила свои границы до Адриатического и Эгейского морей. В течение долгого времени Империя Габсбургов простиралась от северных до южных берегов Европы, и вплоть до наших дней великие державы мира почти все без исключения обладают выходом более чем к одному морю.

Существуют и другие виды доступа к двум и более морям, каждый из которых привносит определенную специфику в политику и развитие государства. Местоположение на полуострове благоприятствует развитию морского могущества, в особенности если сухопутная граница защищена таким природным барьером, как Гималаи, Пиренеи или Альпы. Когда сухопутная граница не защищена, как, например, в Дании, полуостровные государства имеют преимущество в период мирного времени, которое позволяет использовать их взаимоотношения как с континентом, так и с морем и направлять эти силы друг против друга. Во время войны они оказываются в стратегически слабой позиции, будучи открытыми для нападения как со стороны суши, так и с моря.

Государства, политика которых во многом предопределяется фактом наличия у них доступа более чем к одному морю, расположены на перешейках, [c. 61] как, например, Мексика, страны Центральной Америки за исключением Сальвадора и Колумбии до 1903 года, а также в известной мере и Египет. Такие государства являются в силу своего географического положения и строения главным образом транзитными. Если они продолжают существовать в качестве независимых субъектов, то это происходит не благодаря их собственной мощи, а потому, что в силу очевидных стратегических и экономических причин ни одна из великих держав не может допустить, чтобы они попали в полную зависимость от какой-либо другой державы. Они, тем не менее, практически неизбежно оказываются под доминирующим воздействием одного сильного государства, чья близость или же приоритеты интересов либо транзита для которого дают преимущества перед другими державами. То, что такое государство будет морской державой, предрешено, поскольку перешеек, каким бы парадоксальным это ни показалось, имеет значение прежде всего как место сообщения между океанами, а не между континентами.

Сочетание указанных факторов – местоположения в мире, местоположения в регионе, рельефа и климата – будет оказывать влияние на развитие государства в качестве морской или континентальной державы. Мы отметили, что в чистом виде государств как островных, так и не имеющих выхода к морю, весьма немного, и для большинства государств речь идет о том, к какому из типов они в большей или меньшей степени тяготеют. Они будут преимущественно морскими державами, если станут мыслить в первую очередь с точки зрения морских путей сообщения и представлять себе оборонительные и наступательные планы с позиций флота. Заинтересованность государства в море может быть математически выражена путем деления его площади на длину морской границы. Этот показатель, скорее всего, представляет главным образом стратегические интересы государства на море. Показатель, более точно отражающий экономическое значение моря в жизни страны, можно получить, разделив общую численность жителей всех портовых городов, имеющих сколько-нибудь значительные размеры, на общую численность населения, тем самым примерно определив долю граждан, по-видимому, прямо или косвенно получающих средства к существованию за счет моря. Государства будут преимущественно континентальными державами, если их внешняя политика строится в основном исходя из взаимоотношений [с соседними странами] через наземные границы и обеспечения безопасности прежде всего как проблемы сухопутной обороны. Древние империи, за исключением Рима, основывались на сухопутном могуществе, и их сила опиралась на маневренность на суше, что означало владение равнинами и контроль над сухопутными торговыми путями. Все империи в современной истории были морскими державами, и их сила основывалась на мобильности в море и контроле над морскими путями.

Тип прибрежной долины: Аргос, Колхида, Валенсия, Неаполь и др. Тип речной дельты: Пегу, Кохинхина, Сиам, Тонкин, Флоренция и др. Прибрежный тип: Киликия, Этрурия, Лаций, Мавритания и Нумидия; позднее – земли свевов и кантабров на Иберийском полуострове и вандалов в Северной Африке; во время крестовых походов – Малая Армения, княжество Антиохия, графство Триполи, Иерусалимское королевство и Трапезунд на Ближнем Востоке, а также Нормандия, Бретань и Фризия в Европе; еще позднее – Далмация, Гранада, Арагон, Португалия и Генуя в Средиземноморье. См.: [5. S. 213–214; 6. S. 15–16].

I. «Доктрина Монро» – декларация принципов внешней политики США, провозглашенная в 1823 г. в ежегодном послании президента Джеймса Монро к Конгрессу США. В данной декларации был выдвинут принцип разделения мира на европейскую и американскую системы и провозглашена концепция невмешательства США во внутренние дела европейских стран при одновременном невмешательстве европейских государств во внутренние дела стран Западного полушария.

II. Н. Спикмэн имеет в виду политические реалии, сложившиеся на момент написания данной работы, т.е. к 1938 г. Однако он не совсем точен: независимых государств, не имевших выхода к морю, в то время в Европе действительно было три (Венгрия, Чехословакия, Швейцария), в Южной Америке – два (Боливия, Парагвай), тогда как в Азии – не два, а три (Афганистан, Монгольская Народная Республика, Непал). Эфиопия была оккупирована Италией в 1935–1936 гг. Сербия в 1929 г. стала частью Королевства Югославия, имевшего выход к Адриатическому морю.

III. Под «исчезновением Австрии» имеется в виду ее включение в состав Германии в марте 1938 г.

1. Spykman N.J. Geography and Foreign Policy // The American Political Science Review. 1938. Vol. 32. № 2. P. 213–224.

4. Hennig R. Geopolitik. Die Lehre vom Staat als Lebewesen. Leipzig und Berlin: B.G.Teubner, 1931. viii, 396 s. [c. 63]

5. Maull O. Politische Geographie. Berlin: Gebrüder Borntraeger, 1925. xiv, 742 s.

6. März J. Die Ozeane in der Politik und Staatenbildung. Breslau: F. Hirt, 1931. 120 s.

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая