Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		начало
		каталог

Различные представления о пространстве и освоении пространства указывают на одно из наиболее существенных различий между морскими и континентальными державами. Морская держава покоряет огромные территории, быстро перемещаясь от одной точки к другой, приспосабливаясь к существующей политической обстановке, где это возможно, и нередко не провозглашая свой официальный контроль [над пространством] до тех пор, пока ее фактическое господство не будет в течение долгого времени молчаливо признаваться. Расширение континентальной державы продвигается вперед медленно и методично, вынужденно учитывая особенности местности, чтобы шаг за шагом установить над ней контроль и сохранить мобильность своих войск [5. S. 8–9]. Таким образом, континентальная держава мыслит с позиции непрерывности пространства, окружающего центральный командный пункт, тогда как морская держава мыслит с позиции точек и соединительных линий, охватывающих огромную территорию.

Большинство подобного рода размышлений связано с занимающей особое место проблемой конфликтов между морскими державами и континентальными державами. Хеннинг, немецкий географ, утверждает, что такие конфликты достаточно редки, но когда они случаются, то практически всегда побеждает морская держава. В поддержку этого тезиса он приводит примеры великих морских побед при Саламине, Лепанто, Трафальгаре, Наварине и Цусиме, признавая при этом, что континентальная Римская Империя одержала победу над мореплавателями-карфагенянами в Первой Пунической войне [6. S. 204].

Прямо противореча Хеннигу, Маккиндер доказывает окончательное превосходство континентальной державы:

«На Ниле существовали флотилии военных каноэ, но Нил был закрыт для борьбы между ними единственной сухопутной силой, взявшей под [c. 51] контроль их плодородные опорные пункты на всем протяжении Египта. Островная база на Крите была завоевана с большой греческой базы на полуострове. Континентальная Македонская Империя закрыла Восточное Средиземноморье для военных кораблей как греков, так и финикийцев, объективно лишив их опорных пунктов. Ганнибал нанес сухопутный удар по базе римского флота на полуострове и тем самым обеспечил победу в наземном сражении. Цезарь завоевал господство над Средиземноморьем благодаря победе на водном пространстве, а затем Рим сохранял свой контроль над ним посредством защиты сухопутных границ. В средние века западноевропейский христианский мир оборонялся от моря с опорного пункта, расположенного на полуострове, однако в наше время, когда на этом полуострове возникли конкурирующие между собой государства и на нем находилось несколько военно-морских баз, каждая из которых была открыта для атаки с суши, господство на морях перешло к державе, которая располагалась хоть и на меньшей территории, но зато на острове – к счастью, на острове с плодородными землями и запасами каменного угля» [7. P. 74–75].

Никто не станет подвергать сомнению достоверность исторических фактов, приведенных господином Хеннингом и господином Маккиндером. Господин Хеннинг мысленно сожалеет о том, что крупнейшая сухопутная держава, Россия, никогда не сталкивалась с величайшей морской державой, Великобританией, в большой войне так, что могла бы таким образом обеспечить идеальный лабораторный эксперимент. У нас есть веские основания предполагать, что если бы подобная трагедия произошла, то Великобритания была бы не в состоянии установить действенный контроль над огромной территорией России, в то время как Россия оказалась бы неспособна выиграть крупное морское сражение против британского флота. Иными словами, и господин Хеннинг, и господин Маккиндер, кажется, старательно собирали доказательства в поддержку теории, согласно которой, когда морские державы сталкиваются с континентальными державами на море, побеждают морские державы, а когда морские державы сталкиваются с континентальными державами на суше, побеждают континентальные державы. Этот вывод, хотя и не особо полезен, не является совершенно неожиданным. Он ведет далее к прописной истине, что победитель определяется в зависимости от того, какая держава оказывается сильнее в данный момент конфликта и на каком пространстве происходит конфликт.

На предыдущих страницах был представлен анализ регионального местоположения [государств], прежде всего, относительно [их] морской или континенталистской ориентации. Другой важный аспект положения в регионе связан с обстоятельством относительной мощи. Если рассматривать региональное местоположение с точки зрения соотношения сил, то, очевидно, можно выделить три его типа: сильное государство между двумя слабыми соседями, отношения примерного равенства и слабое государство между двумя сильными соседями. Положение государств, имеющих более двух соседей, можно определить только путем описания конкретного сочетания указанных [c. 52] основных типов. Если такое государство имеет свободный доступ к морю, возникает дополнительная сложность, связанная с его уязвимостью со стороны государств, не являющихся непосредственными соседями.

Выраженная в наиболее простой форме, с точки зрения соотношения сухопутных сил, позиция, когда сильное государство находится между двумя слабыми, является наиболее выгодной. Такая ситуация неоднократно наблюдалась в прошлом, и лучше всего ее иллюстрируют крупные континентальные державы – Вавилон, Ассирия, Персия и Рим, империи Александра, Карла Великого, Карла V, Арабская, Монгольская и Турецкая империи, а также Китай и Россия в XVIII веке. В большинстве из указанных случаев соотношение сил не было стабильным, и данный специфический тип местоположения можно наблюдать, таким образом, только на протяжении ограниченных отрезков времени. Если только небольшие соседние страны не являлись буферными государствами, они поглощались внешней экспансией государства, расположенного в центре, однако империи рано или поздно распадались. Некоторые были разделены в порядке наследования, как, например, империи Александра и Карла Великого, но большинство из них распалось по причине неблагоприятного соотношения между размером, рельефом и системами сообщения. Как уже отмечалось при рассмотрении размера [государств], только эффективная интеграция территории позволяет успешно противостоять центробежным тенденциям на периферии и воздействовать на отдаленные границы. То, что этот простейший основной тип расположения сильного государства между двумя слабыми не возродился в современной Европе, можно, конечно, объяснить обстоятельством, известным под названием «политики баланса сил», – главной целью политики всех государств, направленной на то, чтобы предотвратить его появление.

Единственный безупречный пример данного основного типа – это положение Соединенных Штатов между Мексикой и Канадой. В данном случае такое соотношение, вероятно, сохранится, поскольку ему благоприятствуют местоположение в мире, рельеф и климат. Форма североамериканского континента не позволяет Мексике значительно увеличить свой размер посредством экспансии в южном направлении, а рельеф и климат никогда не дадут ей возможности создать на своей территории мощную экономику. В Канаде, хотя и занимающей б?льшую площадь, чем США, местоположение и климат позволяют эффективно использовать лишь весьма незначительную часть территории в качестве основы для экономической и политической жизни. В результате Соединенные Штаты были в состоянии проводить свою внешнюю политику на протяжении 75 лет, не обращая какого-либо внимания на проблему территориальной угрозы, и американцы не могут понять озабоченность европейцев по поводу безопасности и политики с позиции силы.

Расположение между государствами, обладающими такой же силой, как и своя собственная, является сложной позицией для государства, потому что оно испытывает постоянную угрозу совместного нападения соседей, вынужденных образовать альянс. Очевидный ответ, конечно, состоит в том, [c. 53] чтобы образовать альянсы с соседями своих соседей и тем самым создать шахматную доску из политических группировок, что мы сегодня и наблюдаем в Европе и Азии, где Франция вступила в союз с Россией, а Германия – с Японией и так далее по всему миру. Такую же закономерность можно проследить и в истории. Даже когда нет угрозы [создания] действительного альянса между соседями, государство никогда не сможет себе позволить сконцентрировать внимание на каком-либо одном направлении, пока с обеих сторон от него находятся сильные державы. До уничтожения австрийского флота Италия никогда не представляла угрозы безопасности Франции в Средиземноморье, какую она представляет сегодня, когда Югославия сменила Австрию в качестве ее восточного соседа.

Относительно слабое государство, расположенное между двумя сильными, находится в географическом положении буферного государства, однако станет ли оно таковым в политическом смысле данного термина, зависит от целого ряда факторов. В любом случае такое государство будет вынуждено проводить весьма специфическую внешнюю политику. Его собственная безопасность зависит от безопасности, которую извлекают соседи из его дальнейшего существования. Это означает, что такое государство вынуждено следовать рискованной политике нейтралитета. Любая вариация, которая производит впечатление, что взаимоотношения с одним из соседей становятся более тесными, может склонить другого соседа к тому, чтобы заменить безопасность, которую он получает от существования независимого буфера, безопасностью, которую он получит от действительной оккупации буферной территории.

Если расположение и рельеф превращают буферное государство в государство-барьер, как Афганистан и Тибет, а также в определенной степени и Персию, его шансы на выживание велики в силу присущих географических особенностей; если расположение делает его транзитным государством, а рельеф – государством-барьером, как Австрию и Швейцарию, его проблемы становятся более сложными; если же и расположение, и рельеф делают его транзитным государством, как Голландию, Бельгию и Польшу, оно не получит никаких подарков от природы и будет полагаться исключительно на политику. Иными словами, оно должно сделать собственную независимость необходимым условием для обеспечения безопасности своих соседей. До тех пор, пока буферное государство сможет сохранять эту значимость и его соседи будут оставаться более или менее равными по силе, оно сможет уцелеть. В силу этого мы видим Голландию, Бельгию, Швейцарию и новую Польшу на карте Европы, а Персию, Афганистан, Тибет и Сиам – в Азии.

Однако как только такое государство перестанет быть политической необходимостью для окружающих его держав или же как только одна из них станет настолько сильной, что сможет игнорировать позицию других, буферное государство будет поглощено. В 1895 году президент Крюгер отмечал: «Наша малютка-республика пока еще только ползает по сравнению с великими [c. 54] державами, но мы хорошо чувствуем, что если кто-то захочет нас пнуть, другой попытается помешать этому» [8. S. 150] (см. комментарии, I).

Но когда могущество Великобритании в Южной Африке достаточно возросло, бурская республика стала частью британского доминиона. Таким же образом исчезла и Армения, в свое время занимавшая позицию между Римской и Персидской империями, а позднее – между Византийской Империей и миром ислама, а Польша была разделена трижды; Корея является частью Японской Империи, Манчжоу-Го и Монголию с трудом можно назвать независимыми, а Австрия была поглощена. В динамичном мире международных отношений, где реальность основывается на борьбе за влияние между великими [державами], окончательная судьба небольшого буферного государства в лучшем случае сомнительна.

Буферные государства иллюстрируют стратегическую значимость специфики регионального местоположения для конкретной страны. Другой иллюстрацией, как это, кстати, уже отмечалось, является пространство за территорией соседнего государства, обладающего такой же силой, – очевидное место для потенциального союзника. Мы уже упоминали в связи с местоположением в мире, что некоторые территории будут иметь различную значимость для государств, пользующихся разными системами отсчета, и то же самое будет, очевидно, справедливо в несколько меньшей мере для региональной системы координат.

Именно это обстоятельство усложняет задачу создания систем коллективной безопасности и намекает на вероятность того, что такие системы будут неэффективны, если у них нет прочной региональной основы. Система коллективной безопасности, базирующаяся не на международной полицейской силе, а на совместном действии всех государств-членов данной группы, очевидно, означает, что готовность государства выступить в качестве гаранта [безопасности] находится в прямой зависимости от значимости защиты региона. Следовательно, предпосылки [создания] эффективной системы таковы: наличие достаточно обширного региона, включающего в себя по крайней мере три крупных и примерно равных друг другу по силам государства, таких, что два из них могли бы обеспечить подавляющее превосходство над третьим, а также существование в данном регионе небольших государств, независимость которых имела бы примерно равное стратегическое значение как минимум для двух из трех держав.

Как мало регионов мира отвечают этим требованиям, можно увидеть, изучив карту; а насколько эффективно работает правовая система, если она не гармонирует с основными географическими и политическими реалиями, можно извлечь из истории последних пятнадцати лет. Первую предпосылку можно найти только в Европе, но, возможно, когда-нибудь в будущем она появится и в Азии. Достичь второй еще труднее. Бельгия и Западное Средиземноморье имеют примерно одинаковую значимость для Франции и Великобритании, однако Центральная Европа мало интересует Лондон и находится в пространстве потенциальных союзников Франции. Итальянская Эфиопия может [c. 55] представлять угрозу для британской жизненно важной артерии, Красного Моря, и обнажает с фланга Судан; для Франции же она является только нежелательным соседом рядом с относительно малозначимой колонией. Великобритания и Соединенные Штаты, когда это потребовалось, были вполне готовы защищать такие имевшие особое стратегическое значение регионы, как Шотландские низменности и Египет в случае Великобритании и Центральная Америка в случае США. Когда регион не имеет непосредственного стратегического значения, как, например, Китай, они просто обмениваются дипломатическими нотами о прелестях территориальной целостности.

До сих пор региональное местоположение государств описывалось, в первую очередь, с точки зрения простых пространственных соотношений, однако после рассмотрения буферных государств стало очевидным, что полностью суть этих отношений можно уяснить только с позиций топографии, с учетом особенностей рельефа и климата, которые будут определять основные направления взаимодействия между государствами.

Рельеф будет определять направление гор и рек и, тем самым, какие из них будут естественными границами стоков; от климата зависит, какие реки и порты будут незамерзающими, а какие останутся недоступными в течение всего года или же его части. Климат и рельеф совместно будут определять особенности приграничной территории между государствами и, тем самым, их взаимодействие друг с другом или в зоне риска, или в зоне защищенности. На значимость регионального местоположения государства влияет наличие в качестве его границы непроходимой горной цепи, открытой равнины или речной долины.

Подобно тому как горы и реки определяют точки взаимодействия в пределах одной страны, они определяют и точки взаимодействия между государствами. Горы будут задавать направление течения рек, а характер речной системы, особенно там, где устье реки находится в пределах государственных границ, будет определять участки со свободным доступом к морю. Даже тогда, когда устье реки находится за пределами государства, речная система укажет сферы интересов разных частей страны. Долина Рейна, так же как Эльбы и Везера, обращена на северо-запад к морю; долины Одера и Вислы установили наиболее частые и простые контакты с внешним миром через балтийские порты, а товарные потоки и хозяйственная активность в долине Дуная ориентированы на юго-восток, в сторону Центральной Европы.

В таких редких случаях, как в Норвегии, вся территория которой обращена на запад и юг, в Швеции, которая простирается на юг и на восток, и в Чили, где окаймляющие горы представляются подталкивающими ее к Тихому океану, страну объединяет одинаковая ориентация всех ее частей. Однако в большинстве случаев горные цепи пересекают государственные границы, в результате чего различные части страны устанавливают контакты в разных направлениях. В Соединенных Штатах направление Скалистых и Аллеганских гор, их удаленность от побережий и южный сток рек в центральной части страны определили территории, соответственно обращенные к Тихому океану, [c. 56] Атлантике и Мексиканскому заливу. В Бразилии влияние климата противоположно воздействию рельефа ввиду того, что крупнейшая площадь водосбора страны, имеющая уклон на север в сторону Атлантического океана, не несет в себе пользы, а единственная пригодная с климатической точки зрения территория находится на юге, ориентируя страну на юго-восток, несмотря на то, что большая речная система направлена к северу. Колумбии в ее нынешних границах мешает стать транзитной страной горный хребет, простирающийся между Карибским и Тихоокеанским побережьями, каковой, имея доступ к двум океанам, она могла бы быть.

На европейском континенте Альпы и Пиренеи не благоприятствуют контактам на французско-испанской, французско-швейцарской и французско-итальянской границах, тогда как в прямую противоположность этим относительно закрытым рубежам французско-германская и французско-бельгийская границы простираются на открытой местности, и люди, товары и идеи перетекают через них непрерывными потоками. Если рассуждать с точки зрения рельефа, то Италия обращена и на восток, и на запад ввиду того, что Апеннины тянутся по всей длине полуострова и реки стекают с них на оба побережья, однако самая изобильная часть Италии смотрит на запад, где вулканы сотворили весьма плодородные равнины, которые пересекают реки, впадающие в Тирренское море. Рельеф и география помогли друг другу при создании Великобритании, где речная система направлена на восток, к восточным портам, которые расположены ближе всего к континенту и непрерывно взаимодействуют с европейскими портами. С Россией, напротив, рельеф и климат поступили наихудшим образом. На большей части страны реки текут на север, в Арктику, а их устья душит лед двенадцать месяцев в году. На юго-западе России Иллирийские Альпы вынуждают смещать балканскую торговлю и пути сообщения в сторону Эгейского и Черного морей вместо Средиземноморья. Японии, географическому двойнику Великобритании, как уже отмечалось ранее, с рельефом повезло меньше. Горный хребет, который пересекает вдоль остров Хонсю, был практически непреодолимым препятствием; все важнейшие порты находятся на восточном побережье, и по этой причине контакты с материком появились в японской истории достаточно поздно.

Примеров того, как рельеф и климат предопределяют направление путей сообщения и точки наиболее частых контактов между странами, можно привести достаточно много. [В зависимости от того,] закрывает ли рельеф перед государством все двери в сторону остального мира или же широко открывает их в каждом направлении, значимость регионального местоположения данного государства можно истолковать только в свете тех направлений, в которых оно должно искать свои контакты – политические, экономические и культурные. Если все двери и окна могут располагаться только на фасаде вашего дома, то будет слабым утешением осознавать, что интенсивное движение по главной улице мира проходит мимо здания, а если природа установит, что войти в дом и выйти из него можно только через заднюю дверь, не менее [c. 57] трагично будет обнаружить, что эта дверь ведет лишь к тихой, заросшей травой тропинке.

Однако рельеф и климат не только обусловливают ориентацию государства по отношению к внешнему миру. Они также устанавливают, определяя особенности приграничной территории, будут ли контакты данного государства иметь место в зоне риска или в защищенной зоне. В связи с этим можно сделать некоторые замечания, касающиеся различного воздействия разных типов приграничных территорий и границ на внешнюю политику государств.

В специальной литературе принято выделять следующие типы приграничных территорий или так называемых естественных границ: реки, морские побережья, леса, болота, пустыни и горные хребты (см. примечание автора  1). В целом можно сказать, что передовые технические разработки в области средств связи и методов ведения военных действий значительно снизили оборонительную ценность таких границ. Единственным географическим типом [границы], который, как представляется, еще сохраняет определенное оборонительное значение, является высокогорный хребет. Поэтому все государства дополняют какие-либо естественные защитные свойства рельефа и климата путем создания искусственной военной инфраструктуры в понятиях стратегических рубежей и фортификационных сооружений. Однако, принимая во внимание такую возможность изменения естественных защитных свойств географических разграничителей, по-прежнему можно утверждать, что различные виды указанных приграничных территорий обладают некоторыми особенностями, воздействие которых может воспринять внешняя политика.

В ранние исторические периоды и на относительно новых и неосвоенных землях границами часто служили реки. Рио-Гранде и река Святого Лаврентия по-прежнему обозначают два участка границы Соединенных Штатов. На первый взгляд, река может показаться идеальной и естественной границей, легко признаваемой и не требующей разметки, но по мере того как идет время и государства расширяются по обе стороны от реки, ее недостатки становятся все более очевидными, чем преимущества. Полностью отстраняясь от технических сложностей определения того, где река есть и где ее нет и где она была или ее не было вследствие процессов эрозии и авульсии, протекающих на протяжении десятилетий, в случае, если имеет место определенное экономическое и социальное развитие, долина реки будет неизбежно стремиться стать самостоятельной единицей, и река перестанет выполнять функцию границы. Несмотря на утверждения генерала Фоша, Рейн не является идеальной границей, потому что его долина, несомненно, является экономическим, индустриальным и культурным образованием и продолжит оставаться таковым независимо от того, где может быть нарисована фактически узаконенная граница. Долина Вислы – такое же образование независимо от того, будет ли оно целиком находиться внутри польских границ или же Польша будет поделена между тремя ее соседями. [c. 58]

Влияние такой границы на внешнюю политику очевидно. Так как долина становится единым образованием, каждое прибрежное государство неизбежно будет стремиться к тому, чтобы постараться поглотить всю долину своей территорией. Река полностью утратит функцию барьера, и между государствами вместо четко обозначенной границы появится участок территории, никому из них не принадлежащий полностью, но желанный для каждого из них. Если одно государство значительно сильнее другого, то оно, вероятно, со временем получит долину реки всеми правдами и неправдами. Если государства обладают примерно одинаковой силой, то обладание долиной станет для обоих недостижимой целью и источником трений, что неизбежно отразится на их политике по отношению друг к другу.

Морское побережье в качестве границы может оказывать как разделяющее, так и объединяющее воздействие в зависимости от размера моря, уровня технического оснащения навигации, а также развития морской мощи как в целом, так и в отдельном государстве. Оно не является естественной границей, не пропускающей людей, за исключением случая с северным побережьем России, где климатические условия закрыли порты для всякого движения в любом направлении. Напротив, оно является путем свободного доступа [к территории государства] и становится защитным барьером только в том случае, если страна сможет господствовать над ним при помощи сильного флота, но тогда в качестве барьера выступает скорее флот, а не море. Как мы уже отмечали, рассматривая региональное местоположение Японии и Великобритании, данная защитная функция уменьшилась вследствие развития военной авиации. Тем не менее, Атлантический и Тихий океаны остаются ключевыми элементами обороны Соединенных Штатов и будут таковыми до тех пор, пока США содержат флот, способный защитить побережье, а радиус действия эскадрильи бомбардировщиков составляет менее четырех тысяч миль.

Однако побережье является естественной линией границы, и поэтому все государства стремились и продолжают стремиться к нему. Владение участком береговой полосы дает ни с чем несравнимые преимущества в свободе маневров и возможности инициировать движение за границу, и оно нередко является ключевым элементом в успешной наступательной или оборонительной войне на суше или на море ввиду того, что позволяет достичь такого уровня мобильности и степени концентрации боевого состава, с которым никогда не сможет сравниться самая лучшая и проработанная во всех деталях схема мобилизации, планируемая главным образом исходя из стратегических возможностей системы железных или автомобильных дорог.

Лесная граница, вероятно, утратила свое оборонительное значение в большей степени, чем другие естественные барьеры; однако раньше, до того как техническое развитие дало человеку возможность проникать в огромные лесные массивы и даже уничтожать их, они служили настоящими препятствиями для общения или вторжения. Северо-восточной границей Римской Империи был сплошной лесной массив Германии, а в Средние века леса вокруг Москвы защищали зарождавшийся русский народ от азиатских орд, сметавших [c. 59] всё на своем пути по восточным равнинам. Даже сегодня некоторые территории, занятые тропическими лесами в Южной Америке, полностью не освоены. Однако сомнительно, что до сих пор существуют достаточно обширные или труднопроходимые приграничные лесные массивы, существенно влияющие на международную политику в целом или, в частности, на оборону отдельных государств, хотя Панамский канал до сих пор считается неприступным для наземных атак благодаря густым тропическим лесам по обе его стороны.

В то же время болота сохраняют определенное значение в обороне даже против самой передовой военной техники ХХ в., что Англия поняла во Фландрии (см. комментарии, II). Вавилоняне были достаточно неразумными, осушив собственными усилиями защищавшие их болотные территории, и захватчики волна за волной понеслись через их границы, однако болото Тераи, расположенное между Бенгалией и Непалом, успешно защищало независимость Непала, а болота Припяти не раз становились барьером на пути российского вторжения в центральную Польшу. В самом деле, болота оказались настолько полезными в качестве инструментов обороны, что государства даже искусственно создавали их:

«Болота, вероятно, пересечь еще труднее, чем невысокую горную цепь… Искусственное болото, созданное союзниками в западной Бельгии, сделало невозможными пересечение и атаку этой части местности с фронта. Интенсивная бомбардировка Ипрского выступа и образовавшаяся в результате трясина усложнили атаку для обеих сторон и сделали практически немыслимым использование танков на данной территории. В действительности болота представляют собой б?льшие препятствия для использования танков, чем пустыни, горы или даже реки. Однако они могут полностью утратить свои оборонительные качества холодной зимой, а когда замерзнут, стать вместо этого, с учетом их ровной поверхности, областью легкого передвижения» [9. P. 23–24].

Значение приграничной пустыни состоит не столько в недоступности ее территории, сколько в отсутствии воды, что вынуждает силы вторжения передвигаться по специфическому маршруту, пролегающему мимо известных колодцев, и тем самым предотвращает нападение в неожиданной точке. Современные инженерные разработки в известной мере направлены на ослабление защитной функции пустынь, позволяя строить железные и автомобильные дороги, однако некоторые пустынные районы даже сегодня сохраняют весьма существенное оборонительное значение. Пустыня Тар восточнее Инда, протянувшаяся примерно на 400 миль на северо-восток от Качского Ранна, вынуждали захватчиков, посягающих на северо-западную Индию, останавливать свой путь на узкой полосе между пустыней и Гималаями, о чем на протяжении веков безмолвно свидетельствуют поля сражений около Дели. Таким же образом пустыни восточнее и западнее Египта и водопады Нила ограничивали возможность вторжения на данную территорию подходами со стороны моря и [c. 60] Синайского полуострова, а Сахара в большей степени, чем Средиземное море, выступает в качестве южной границы европейской культуры и цивилизации.

Однако наиболее эффективным естественным барьером является сочетание пустынных и горных районов – так называемое высокогорное плато. Значимость горного хребта как преграды для вторжения зависит от множества факторов: каковы количество и высота перевалов, будут ли они заблокированы снегом, в какую сторону направлены проходы, с какой стороны склоны перевалов преодолимы легче, чем с других, расположен ли горный хребет на пути направления наступления, таким образом блокируя его, или же идет параллельно ему, предлагая захватчикам выбор маршрутов, а также возможности прокладки стратегических железных дорог к подножию гор или через перевалы. Альпийские склоны более пологи с французской стороны, чем с итальянской, а полукруглая форма горных кряжей способствует тому, что дороги сходятся недалеко от Турина и Милана, и в результате силы вторжения из Франции, двигаясь разными путями, могут легко соединиться в Италии, тогда как итальянские войска, выдвигающиеся во Францию, будут вынуждены разделиться, что сделает взаимодействие между ними более трудной задачей. На самом деле Альпы, которые, как кажется на первый взгляд, якобы обеспечивают надежную защиту полуострова, уже не раз проявляли себя в качестве «блестящего предателя» итальянской обороны, как их однажды назвал Наполеон. Можно пройти вдоль рек Центральной Европы, которые берут свое начало в Альпах, через перевалы, ведущие к притокам По; можно добраться до Италии из долины Дуная и его притоков; а на западе горы не доходят до побережья, оставляя открытой на уровне моря узкую полосу, ведущую к самому сердцу Италии.

Значимость горного хребта в качестве [оборонительного] барьера также зависит не столько от его высоты, сколько от рельефа горной местности в целом. Альпы выше, чем Пиренеи, но имеют широкие равнины и множество перевалов, тогда как Пиренеи вытянуты наподобие сплошной стены от Средиземного моря до Атлантики; а Динарские Альпы, хотя и не высоки, но блокируют доступ Венгрии к Адриатическому морю в силу своего особого известнякового рельефа. Анды поставили практически сплошной барьер между Чили и Аргентиной благодаря малому количеству перевалов, а Загрос фактически закрывает Иран от Ирака. У хребта Гиндукуш, обеспечивающего, как это кажется на первый взгляд, надежную защиту северной Индии, перевалы расположены на небольшой высоте, поэтому он никогда не был серьезной преградой ни с торговой, ни с военной точек зрения. Однако Гималаи выражают собой комбинацию, уже предлагавшуюся в качестве идеальной, – горный хребет, подкрепленный пустынным плато и тем самым блокирующий прямой путь из Китая в Индию более эффективно, чем любое фортификационное сооружение, которое смог бы придумать человек.

В том, что горы, даже если они и не идеальны в качестве оборонительных барьеров, тем не менее вносят свой вклад в обеспечение стабильности государственных границ (см. примечание автора  2), можно убедиться на [c. 61] примере тех стран, чьи границы представляют собой только линии на открытых равнинах. Рубежи Польши, Венгрии и нынешних прибалтийских государств продемонстрировали ту же печальную тенденцию к перемещению, что и открытая граница между Францией и Германией. Иными словами, наличие горного хребта в качестве границы почти всегда предполагает определенную степень безопасности, даже если он не является совершенным препятствием.

Приведенные примеры наглядно дают понять, что на региональное местоположение [государств] как с позиции морской или континенталистской ориентации, так и с точки зрения относительного могущества соседей, безусловно, влияют рельеф и климат. Данные обусловливающие факторы необходимо постоянно иметь в виду при любой попытке отнести то или иное государство к какому-либо типу регионального местоположения и найти в политике данного государства элементы, характерные для этого типа местоположения.

Таким образом, мы обнаруживаем, что, хотя политика государства и не во всем является производной от географии, она не может пренебрегать географией. Размер, форма, местоположение, рельеф и климат диктуют условия, от которых не уйти, каким бы искусным ни было Министерство иностранных дел и каким бы изобретательным ни был Генеральный штаб. Бельгия, имея нынешние размеры, не сможет разместить свои индустриальные центры вне зоны досягаемости вражеских бомбардировщиков; современная форма Чехословакии провоцирует потерю западного клина ее территории; Сирия и Ирак будут оставаться на перекрестке дорог между Востоком и Западом; Тибет навсегда останется изолированным государством; а порты России в Арктике не оттают. Внешняя политика должна считаться с этими факторами. Она может умело или неумело оперировать ими; она может смягчать их, но не может их игнорировать. С географией не поспоришь. Она просто есть.

Примечания автора

1. Ж. Брюн и К. Валло снимают вопрос о естественных границах следующим утверждением: «В конечном счете, реки и горы не являются естественными границами. Действительными границами такого рода являются побережья, высокогорные пустыни, обычные пустыни, непроходимые леса и болота. Высокогорные пустыни есть только на Кунь-Луне и в Гималаях, обычные пустыни и непроходимые леса не являются рубежами крупных государств, а болота имеют небольшие размеры, которые постоянно сокращаются. Фактически, помимо океана, неактивных областей на естественной границе между государствами нет. Повсюду давление, оказываемое соседством, не имеет преград, и ни реки, ни горы не могут его остановить» [10. P. 361].

К тексту

2. Брюн и Валло категорически отказываются признать Альпы и Пиренеи в качестве факторов, способствующих стабильности южной границы Франции: «Следует отметить, что в процессе длительного становления [c. 62] французских границ теми, которые демонстрируют положительные тенденции в плане стабильности, являются горные границы в Альпах и Пиренеях. Но не горные цепи способствовали неподвижности границы. В Пиренеях она была зафиксирована два века назад, в Альпах – около пятидесяти лет назад, но как в первом, так и во втором случае горы выступали лишь в качестве пассивного элемента. Неустойчивый баланс сил, обусловленный различной плотностью населения, и изменения стоимости земли представляют здесь, как и для многих других фактов политической географии, объяснение движения и неподвижности. Это те данные, которые мы использовали в первую очередь для того, чтобы вернуться к правильному значению понятия естественных границ» [10. P. 354].

К тексту

Комментарии

I. Крюгер, Пауль (полное имя – Стефанус Йоханнес Паулус Крюгер, 1825–1904) – президент Южно-Африканской республики в 1883–1900 гг.

К тексту

II. Имеется в виду битва на реке Изер 16–31 октября 1914 г., часть Фландрского сражения Первой мировой войны. Чтобы остановить наступление немецких войск на бельгийский город Диксмёйде, было принято решение затопить левый берег Изера морскими водами, открыв во время прилива шлюзы, отгораживавшие осушенный и возделанный низменный участок побережья. В результате образовалось непроходимое болото шириной около полутора километров.

К тексту

Список литературы

1.  Spykman N.J. Geography and Foreign Policy // The American Political Science Review. 1938. Vol. 32. № 2. P. 224–236.

2. Спикмэн Н. Дж. География и внешняя политика. Часть первая // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2014. Вып. 3. С. 165–177.

3. Спикмэн Н. Дж. География и внешняя политика. Часть вторая // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2014. Вып. 4. Ч. 1. С. 171–182.

4. Спикмэн Н. Дж. География и внешняя политика. Часть третья // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2016. Вып. 2. С. 52–64.

5. März J. Landmächte und Seemächte. Berlin: Zentralverlag, 1928. 63 s.

6. Hennig R. Geopolitik. Die Lehre vom Staat als Lebewesen. Leipzig und Berlin: B.G. Teubner, 1931. viii, 396 s.

7. Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality; A Study in the Politics of Reconstruction. London: Constable and Company, ltd., 1919. 272 p.

8. Maull O. Politische Geographie. Berlin: Gebrüder Borntraeger, 1925. xiv, 742 s. [c. 63]

9. Cole D.H. Imperial Military Geography; “General Characteristics of the Empire in Relation to Defence”. 4d ed. London: S. Praed & Co., Ltd., 1926. viii, 398 p.

10. Brunhes J., Vallaux C. La géographie de l'histoire, géographie de la paix et de la guerre sur terre et sur mer. Paris: F. Alcan, 1921. 716 p.

	предыдущая		начало
		каталог