предыдущая
следующая
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
содержание |
М.: Экономическая демократия, 1994. – 211 с.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
Глава 2
На пути от науки к политике
Эта глава будет существенно более личностной, посвященной непростому пути автора «из варяг в греки» – из мира абстрактных научных дискуссий о методе «Капитала» К. Маркса, напоминающих чем-то «игру в бисер», придуманную Германом Гессе, в атмосферу отчаянных политических споров и совершенно необычной для ученого деятельности публичного лидера, оратора, публициста. Разговор на эту тему – не только исповедь автора. Это еще и своего рода личностный вариант анатомии большей части новых политиков или людей, вовлеченных в политику, особенно из числа «новых левых» – демократов, ориентированных на социализм. Мы все вышли из учителей и инженеров, студентов и младших научных сотрудников. Среди нас, к сожалению, мало рабочих, но зато совсем нет бывших высокопоставленных чиновников и спекулянтов. Так что предлагаемый ниже автопортрет будет в чем-то весьма типичным и поможет понять суть нашего течения «изнутри».
Начну с того, что в политику я пришел очень поздно. Буквально за несколько месяцев до моего избрания в ЦК. А до этого была научная работа и попытки найти объяснение необъяснимому – причудливому строю общественной жизни с именем «развитой социализм». Мое поколение, ставшее взрослым в 70-е, оказалось зажато в тиски мучительного противоречия. С одной стороны, нашими родителями, учителями, пионервожатыми были «шестидесятники», дети XX съезда – те, кто сформировался в эпоху хрущевской «оттепели», борьбы со сталинизмом, уважения одновременно к свободе личности и идеалам социализма. С другой – наша юность пришлась на пик «застойной эпохи» с ее зловонным смогом разлагающегося бюрократизма, душащего в своей обволакивающей мерзости все живое.
Кто-то из нас, не выдержав напряжения этого противоречия, сдался и превратился в циничного мещанина, занятого то ли подпольным бизнесом, то ли официальной карьерой, а часто тем и другим вместе. Иные сдались на милость победителя и опустились, став «рядовыми гражданами», мещанами. Лишь единицы сумели возвыситься до активного протеста и попали кто в [c. 24] тюрьмы, кто в эмиграцию. Но были еще и те, кто честно работал, честно и последовательно ненавидел бюрократию, но при этом был недостаточно смел и активен, чтоб стать политическим борцом в подполье.
Именно к последней группе и принадлежал автор. Я всегда был, есть и буду убежденным марксистом и уже в своей первой научной работе (1978–1979 гг.) c чудовищно звучащим ныне названием «Общественный экономический центр» (она была написана совместно с моим другом и соавтором Андреем Колгановым) постарался по возможности резко, хотя и прячась за ленинские цитаты, сказать: центральная власть в социалистической стране не может и не должна иметь привилегий и особых интересов, отличных от интересов трудящихся, эта власть должна быть выборной, сменяемой и подконтрольной «низам». Ничего нового и оригинального по сравнению с классическими работами К. Маркса («Гражданская война во Франции») и В.И. Ленина («Государство и революция») здесь сказано не было; была лишь проведена прямая и недвусмысленная связь между принципами социалистического государства и реалиями «реального социализма» (я приношу извинения за этот странный каламбур). Было, в частности, сказано, что принципы потому так и называются, что они не могут быть «забыты», что они являются атрибутом системы. Либо это государство («общественно-экономический центр») демократично и тогда оно может претендовать на имя социалистического (демократия в данном случае – признак необходимый, но не достаточный), либо (это второе «либо» в работе прямо сформулировано не было, но прочитывалось вполне отчетливо) это государство не социалистическое. «Естественно», что рукопись (кстати, победившую на конкурсе работ молодых ученых МГУ) вернули из редакции с дружеским советом: «не высовывайтесь».
Примерно к этому же времени относится и рукопись (ее я уже ни в какие издательства не носил), посвященная анализу кризиса и прямой критике существовавшего тогда (1980–1981 гг.) строя.
Я думаю, что пространные цитаты из этой рукописи, предназначенной для моих друзей и товарищей, будут весьма полезны для понимания сути программы социалистической оппозиции в стране в конце 1970-х – [c. 25] начале 80-х гг. Сегодняшним «демократам» и традиционным сторонникам либерализма многие пассажи, во всяком случае, в главном – соединении коммунистического мировоззрения и демократизма. Итак, фрагменты рукописи «для товарищей», написанной в 1980–81 гг.:
|
Коммунизм – это сплав науки и действия. Но людей, которые могут честно и со знанием сказать самим себе: «Я знаю как и за что бороться, убежден в этом, действую в соответствии со своими убеждениями и это действие – главное в моей жизни», – таких мало. Их мало, несмотря на то, что едва ли не полмиллиарда людей живут в условиях социальной системы, провозгласившей своим лозунгом непосредственное строительство нового общества. Их мало, вопреки самой природе коммунистического общества: создать его могут лишь массы, миллионы, миллиарды людей, ставших личностями. Только они. Гений и настойчивость одиночек бессильны созидать историю. Организация убежденных действующих единомышленников, вооруженная подлинной наукой – партия – вот единственная сила способная вести массы. Это азбука марксизма, навязшая многим в зубах, но азбука, которую следует помнить. Особенно сегодня, когда такой организации подлинных коммунистов в большинстве стран социализма нет. Нет ее и в СССР – стране, коммунистическая партия которой насчитывает 15 миллионов человек. История которой – живое свидетельство побед и поражений коммунизма. – «Есть такая партия!» – сказал 60 лет назад В.И. Ленин. – «Нет такой партии» – вынуждены констатировать мы сегодня. Коммунисты есть. Их не мало. Есть они и среди членов КПСС. Но партии коммунистов как живой, действующей организации, каждодневно строящей коммунизм – нет. И это кричащее проявление нашего кризиса. Партии коммунистов нет, хотя беспрерывные заверения всех и всяческих руководителей, повседневные лозунги и нескончаемый поток [c. 26] пропаганды, с навязчивостью маньяков вдалбливают в головы русских и чехов, немцев и узбеков, что мудрость партии неисчерпаема, действия партии непогрешимы, а «реальный социализм» – практическое воплощение идеалов марксизма. И лишь «маленький нюансик» – практическое отождествление воли партии, воли народа с волей и интересами партийной верхушки, оторванной от народа, оторванной от партии – доказывает, что у нас партии нет, а кризис коммунистического строительства есть. Внешний признак этого – вырождение партийного (и слившегося с ним государственного) руководства, его некоммунистическая, ревизионистская деятельность, становящаяся в ряде случаев деятельностью антикоммунистической. Но подлинные корни этого явления глубже. Они в эрозии социально-экономического строя социализма. А она налицо в большинстве стран мировой социалистической системы. Именно эрозия социально-экономического базиса и ревизионизм руководства обрекли сотни миллионов людей, своей кровью заплативших за право строить коммунистическое будущее, на прозябание в стагнирующем болоте «реального социализма» – более или менее сытого, более или менее комфортабельного. Более или менее… Одно дело Москва, Прага, Варшава, Берлин… Другое – деревни под Пензой, Бухарестом или Гданьском. В первых – очереди за золотом, во вторых – за молоком, которого не хватает даже детям… Важнейшее проявление антисоциалистической природы современной политической системы – отрыв партийного и государственного руководства от масс, концентрация всей полноты политической и, как следствие этого, экономической власти в руках этой верхушки. Она подчинила трудящиеся массы, встала над ними1, превратившись в самостоятельный и практически не подконтрольный народу бюрократический орган. [c. 27] У этой группы людей объективно сформировался особый политический и экономический интерес, отличный от интереса масс, а в ряде случаев – противоположный ему. Он состоит в обеспечении стабильного воспроизводства своей политической и экономической власти, т. е. сохранении всего того, что гарантирует привычный уровень реальных доходов и качество жизни, принципиально более высокие, чем у подавляющего большинства остальных граждан. Этот интерес в основе своей противоположен интересу членов социалистического общества, который в отношении государственного аппарата, состоит в формировании «дешевого» (В.И. Ленин) правительства, состоящего из представителей трудящихся и подчиненного трудящимся, и на базе этого – в обеспечении скорейшего отмирания государства на основе подчинения чиновничества широким массам трудящихся и его изживания как особого слоя. Антагонизм народа и «элиты» (модный термин для обозначения узурпаторов), захватившей политическую власть, неминуемо приведет к взрыву. Предельно отчетливо этот антагонизм обнаруживает себя сегодня в существующем неравенстве распределения и потребления, в вопиющем, абсолютно не допустимом при социализме, разрыве экономического положения правящей верхушки и широких масс трудящихся. Уровень дохода нескольких сотен человек2, находящихся сегодня у кормила власти социалистических стран, в сотни раз превышает средний доход граждан нашего общества. Особняк (или квартира, превращенная в особняк) в столице и «дача» за городом, достойная столичной квартиры. Несколько вилл на основных курортах, охотничьи «домики» в горах и заповедниках, десяток автомашин (помимо личных), персональные самолеты, фешенебельные курорты для родственников, изысканные развлечения за границей для деток – все это и многое другое есть у каждого члена политбюро, каждого из них обслуживают сотни (если не тысячи) «слуг», находящихся на [c. 28] государственном обеспечении: охрана (сотни рядовых «охранников», десятки высококвалифицированных специалистов, новейшая электронная аппаратура и т. д.), обслуживающий персонал многочисленных дач и на каждой по роте солдат (но это уже не для охраны, а для хозяйственных работ), служители специально отведенных заповедников, администраторы, организующие их отдых и проч. и проч. Содержание всего этого аппарата обходится в несколько миллионов долларов в год на каждого из власть имущих. И это не преувеличение. Это результат скрупулезного подсчета, проведенного на основе мировых цен на основные виды услуг, полученных высшими чиновниками социалистических стран и их близкими. Несколько миллионов долларов в год – столько тратят на себя мультимиллионеры и… члены политбюро коммунистических партий стран социализма!? А средний уровень дохода на душу населения в СССР едва достигает 1000 рублей (нескольких сотен долларов – напомню, рукопись написана в 1981 г.) в год. Примерно такая же ситуация и в большинстве других социалистических стран. Конечно это не личные средства «великих мира сего». Дачи, машины, самолеты, заповедники – все это государственное. Но все дело в том, что государство они превратили в средство для приобретения личных благ, узурпировав народную власть. Конечно не только из-за дач нынешнее руководство изо всех сил цепляется за свою власть. Миллиардеры тоже не ради личного потребления тратят нервы и силы на то, чтобы добавить к своему состоянию сотню-другую миллионов. Они лишь персонификация капитала, наделенное волей и сознанием общественное отношение. Так же и нынешнее руководство социалистических стран – это лишь живые символы тоталитарной власти, сохранение которой для них превратилось в самоцель. Одни из них склонны к самообману, считая что подобное единоличное правление и есть истинный социализм, а они – благодетели народа (да и кто из «великих мира сего» так не считал?). Другие цинично [c. 29] стремятся нахапать побольше, пока находятся у власти. Конечно, этот процесс идет не равномерно. В одних странах он зашел достаточно далеко, и правящая элита не стесняясь скупает на полученные от государства средства фабрики и бордели на Западе (примером тому – польские руководители 70-х годов). В других у власти находятся люди куда более «стеснительные». Но и там на бронированных лимузинах «слуги народа», сопровождаемые эскортом охраны, проносятся мимо толкающихся в общественном транспорте своих «хозяев». Но и у таких «стеснительных» детки не стесняются отдыхать в Палм-бич и развлекаться на сафари. Конечно такие возможности имеют лишь несколько сотен семей и пользуются этими благами не столько главы семейств, которые в свои 70 лет мало что способны «потребить», сколько их родственники и близкие. Остальной аппарат живет куда скромнее, ограничиваясь многокомнатной квартирой по специальному проекту, парой дач, служебной машиной и распределителем… Иерархия доходов строго соответствует иерархии власти. Чем дальше от народа, чем ближе к элите – тем больше реальный доход, тем дальше от средней заработной платы рабочего. Эта тоталитарная власть, оторвавшаяся от масс, узурпировавшая их демократические права и обогащающаяся за их счет, держится лишь благодаря силе – огромному аппарату, истребляющему всех инакомыслящих. Их преследование – не причина, а следствие тоталитаризма. Точно таким же его следствием является жесточайшая цензура в средствах массовой информации. Их цель – не информировать массы, а создать у них впечатление информированности и непогрешимости лидеров существующей социальной и политической системы3. И здесь, как и в борьбе с «инакомыслием», пощады и уступок не было, нет и не будет, ибо любое разрушение созданного с таким трудом миража [c. 30] социальной стабильности приведет к краху существующей власти, к насильственному разрешению кризиса, к восстановлению социалистической природы нашего общества и государства (либо, в худшем случае – реставрации капитализма). Извращение политической системы – это корень и самое больное место сегодняшнего кризиса. Но это не весь кризис. Сегодня он захватил уже все сферы: экономику, идеологию, культуру. В экономической сфере он выразился прежде всего в практически полном отсутствии у трудящихся заинтересованности в максимально эффективной организации трудового процесса. В результате – массовое очковтирательство, приписки, лавирование в мутной воде материального стимулирования, развитие рыночных отношений и подрыв централизованного, планового руководства экономикой, которое, при отсутствии массовой заинтересованной активности у трудящихся в конечных результатах труда, неминуемо вырождается, превращаясь в бюрократический волюнтаризм. Результат – пассивность масс. Бюрократизация и волюнтаризм в экономике или, как неизбежная обратная реакция, подпольный или санкционированный рост рыночных методов хозяйствования (а в ряде случаев даже натурализация) в государственном секторе и лавинообразное увеличение частного предпринимательства (пока в большинстве случаев подпольного). И то и другое в корне чуждо социализму, вставшему на свои собственные ноги. Следствие – рост цен и падение темпов экономического развития, повсеместный дефицит и спекуляция, выматывающее все силы безделье на работе или, пожалуй, наполовину (а то и целиком) бессмысленный труд – «сизифов труд» человека, запахивающего поле с урожаем, который он с таким трудом выращивал. Но важнейшее следствие эрозии социалистических принципов в экономических отношениях – это формирование чуждой социализму социальной структуры общества. «Реальный социализм» характеризуется… образованием социальных групп, антагонически чуждых [c. 31] социалистической организации общества. Первая такая группа – верхушка партийного и государственного аппарата и примыкающая к ним группа чиновной интеллигенции (руководство художественных, научных или иных творческих организаций). Эта группа характеризуется совершенно особым местом в общественном производстве материальной и духовной жизни общества: она его организует, полностью сосредоточивая в своих руках узурпированную у народа экономическую власть. Эти «жрицы от социализма» являются фактически единоличными собственниками общественного богатства. Эта группа воспроизводит самое себя. Она достаточно замкнута и для нее типично привилегированное экономическое положение, в частности, качественно более высокий уровень потребления. Вторая, абсолютно чуждая подлинно социалистическому обществу социальная группа – средняя и мелкая буржуазия, ставшая типичным социальным слоем общества в странах социализма, в том числе и в СССР. Сегодняшние капиталисты и мелкие буржуа не таятся: они напоказ выставляют свое богатство. Их виллы, машины, бриллианты и меха видны всем. Их существование фактически дозволено, хотя юридически большинство из них – вне закона. Дозволено никем иным, как власть имущими, средний слой которых, не обеспеченный в «достаточной» мере распределителями и т. п., вынужден использовать полулегальные пути для реализации своих весьма солидных денежных доходов. Отсюда личная уния среднего партийного и государственного чиновничества с буржуазией. Они нужны друг другу, поддерживают друг друга. Первые обеспечивают легальное существование антизаконной (действующее законодательство большинства социалистических стран запрещает эксплуатацию чужого труда и спекуляцию) социальной группы, вторые – обеспечивают государственной мафии «красивую жизнь», соответствующую их доходам. Борьба же со спекуляцией выливается в периодические облавы на «мелкую рыбешку». [c. 32] Наличие этих двух – особых антисоциалистических социальных групп самое заметное, но не единственное свидетельство перерождения социальной структуры нашего общества. Оно сегодня поделено на целую систему «каст» – полуизолированных групп и группочек: художников, военных, чиновников, ученых, артистов, люмпенов, рабочую аристократию и т. д. – все они чем дальше, тем больше замыкаются в себе. Отдыхают, общаются, женятся – все в рамках «касты». Общение между такими группами постепенно сводится к минимуму. Более того, все больше растет профессиональная замкнутость: люди работают в определенном ведомстве, живут в доме этого ведомства, в ведомственном санатории отдыхают, лечатся в ведомственной больнице, ходят в гости к своим коллегам… Сегодня профессиональная замкнутость более характерна для крупных городов, завтра она станет повсеместной. Та же замкнутость все больше становится характерна для национальных меньшинств, одно из которых – евреи – подвергается организованной травле. Каждое из этих явлений в отдельности было бы печальным фактом, и только. Но взятые вместе они указывают на наличие вполне определенной закономерности – на разрушение социалистических общественных отношений. В частности – рост разобщенности вместо коллективизма, прогрессирующую социальную дифференциацию вместо роста единства общества. Эти негативные процессы идут, несмотря на наличие противодействующих факторов. Более того, они интенсифицируются. И это не может скрыть никакая социальная демагогия. Не менее печальная ситуация складывается и в идеологии и культуре. Коммунистическое мировоззрение, превращенное официальной пропагандой в приевшийся набор слов, за которым скрываются прямо противоположные им дела, становится догмой, а догма не может быть мировоззрением культурного человека. В результате мыслящие люди становятся невольными сторонниками той или иной разновидности буржуазной идеологии. Люди не [c. 33] мыслящие, бескультурные как были, так и остаются мещанами. Подлинно коммунистическое мировоззрение в загоне, и это несмотря на то, что миллионы людей так или иначе «проходили» марксизм как науку. Оно в загоне, ибо в загоне подлинно коммунистическая деятельность… |
Таким мне виделся кризис «реального социализма» десять лет назад. Тогда же был предложен и эскиз ответа на вопрос, как может разрешиться этот сонм противоречий:
|
В идеальных условиях (т. е. в условиях предельного разложения государственного аппарата и полной консолидации всех подлинно социалистических сил) возможна относительно безболезненная смена власти и последующая жестокая борьба с мелкобуржуазной оппозицией, которая уже сегодня день ото дня набирает силу. Но гораздо более вероятен тяжелый и мучительный путь массовой борьбы с нынешней государственной машиной. Средствами этой борьбы может стать истинное оружие пролетариата – забастовки, демонстрации, печатная и устная агитация. Но огромное значение приобретает, повторяем, борьба за органы массовой информации и здоровые силы в государственном аппарате. Без их помощи победа будет невозможна. Не исключено, что в результате столкновения четырех основных политических сил (существующая политическая власть, реформизм, буржуазная и мелкобуржуазная оппозиция, коммунисты) в ходе будущего кризиса к власти придет реформаторское крыло нынешнего государственного аппарата или мелкобуржуазная оппозиция (последняя скорее всего сохранит тоталитарную форму государственного аппарата, несмотря на нынешние «плюралистические» лозунги). Тогда условия борьбы существенно изменятся, но цель останется прежней: восстановление подлинно социалистических социально-экономических и политических отношений. |
Сегодня, через 10 лет, стоящих по своей интенсивности целых десятилетий, мне трудно не согласиться с этим выводом. Разве что слово «восстановление» я бы [c. 34] сейчас заменил на созидание. Реальное развитие социализма в нашем обществе было, пожалуй, мной несколько преувеличено, но общий вывод, равно как и прогноз будущей расстановки сил, сделанный еще при жизни Брежнева, на мой взгляд, оказался верен вплоть до акцента на тоталитарном вырождении буржуазно-демократического движения.
Я пишу об этом не для того, чтобы указать на точность нашего (я имею в виду А. Колганова и себя самого) предвидения, а с тем, чтобы подчеркнуть последовательность и теоретическую обоснованность, неслучайность левой (социалистической и коммунистической) оппозиции бюрократическому режиму в нашей стране. Это тем более важно, что у нас были предшественники, и коллеги, ряд из которых (П. Абовин-Егидес, Б. Кагарлицкий) не были нам тогда известны.
Как бы то ни было, но «перестройка» не застала нас врасплох: теоретическая, программная база у будущего левого движения уже была. Были и небольшие группы единомышленников, объединявшиеся поначалу вокруг тех или иных дискуссионных клубов и семинаров. Одним из них стал постоянно действующий семинар молодых ученых и студентов МГУ, научными руководителями и организаторами которого стали… я думаю, Вы уже догадались – мой бессменный соавтор Андрей Колганов и автор этой работы. Безумно смелые для той поры (а семинар возник в 1984 г.) темы дискуссий – бюрократизм, отчуждение, частная собственность и т. п. в условиях «реального социализма» сделали наши встречи не просто научными дискуссиями, но и зарождением своеобразного политического клуба левого, демократического направления.
Среди завсегдатаев этого семинара были и будущие сторонники демократической оппозиции в КПСС, и ученые социалистической ориентации, и начинающие публицисты. Очень многое этот семинар дал и мне самому – пожалуй, именно тогда я впервые почувствовал вкус к публицистике и живой дискуссии, тогда начал уходить от «старогегельянской» манеры облекать любую мысль в строгие научные формы и заболел проказой залихватских, образных, клеймящих фраз. Но главное, что дал семинар – это толчок к контакту с вненаучной аудиторией, толчок к выходу «в жизнь». Кстати, [c. 35] именно в этот период стало более-менее явным и зарождение полуполитической легальной оппозиции в нашей стране – так называемых «неформалов».
Эти первые два года «перестройки» были чудовищны и прекрасны в одно и то же время. Чудовищны – ибо ложь, цензура и политический тоталитаризм сохранялись; прекрасными – потому что они отступали и таяли прямо на глазах, день за днем. К тому же тогда все – даже Б. Ельцин, Г. Попов и Ю. Афанасьев – были сторонниками не только демократии, но и социализма, а лозунг «больше социализма» был общепризнан.
Более того, тогда именно социалистическая и коммунистическая оппозиция выглядела наиболее злой и решительной, ибо все время твердила: горбачевские реформы – это бюрократическая борьба с бюрократизмом, номенклатура меняет формы своей власти, а не отказывается от монополии на нее. Нас не слушали, более того – не пускали (как и во времена застоя) и на порог mass media. Властителями дум были наиболее гибкие и злые из все той же, брежневской обоймы высокопоставленных борзописцев – все те же Г. Попов, Ю. Афанасьев и проч. Появились и некогда затурканные «товарники» (сторонники рыночного социализма, подвергнутые умеренному остракизму после «Пражской весны» и введения советских войск в Чехословакию в 1968 г.) – Г. Лисичкин, Н. Шмелев, В. Селюнин… Но не буду увлекаться: эта книга отнюдь не история «перестройки». Задача этой главы гораздо уже – показать на примере (своем собственном примере), как «ученый малый, но педант» мог прийти к политической борьбе. А произошло это на самом деле просто: у нас не было возможности говорить в полный голос в этом расплескавшемся океане гласности нигде, кроме как в политических клубах и на диспутах плюс к этому (последнее, пожалуй, наиболее важно), некому было предложить имеющиеся у нас разработки: программы оказались написаны для партий и движений, которых… нет. Выбор оказался сведен к минимуму – либо назад в келью ученого, либо самим создавать политические структуры. Легко понять, что мы выбрали последнее.
Сейчас, после провала «перестройки», легко судить наши наивные порывы и делать заключения об [c. 36] объективной невозможности формирования массовой социалистической оппозиции правящей бюрократической элите и ее попыткам самореформирования. Действительно, к 1985–87 гг. наш строй саморазложился и прогнил до такой степени, что социалистический потенциал, потенциал самоорганизации трудящихся оказался крайне низок. К тому же не выкорчеванная к тому времени окончательно вера в мудрость руководства толкнула многих демократов социалистического толка в объятия горбачевских демагогов. В результате «диссиденты-социалисты» оказались замкнуты в узком кругу неформальных групп.
В руководстве одной из них, Фонде социальных инициатив, оказался и я. Впрочем, жестких границ между нашими сообществами не было, и автора этих строк можно было найти и на семинарах клуба «Перестройка», тяготевшего к социал-демократическому направлению, и на многих других неформальных «тусовках».
Однако, где бы мы ни встречались, всюду шла острая полемика социалистической и буржуазной (да простится мне эта марксистская ортодоксальность определений) тенденций в демократическом движении. Чем дальше, тем больше становилось ясно, что «социалисты» и «демократы» пойдут вместе только до той поры, пока не будет окончательно сломлен тоталитарный строй. «Карфаген должен быть разрушен!» – в этом мы были едины. Но вот что, как и, главное, кем должно быть построено на этом месте и все ли надо разрушать? В этих вопросах мы существенно расходились.
Впрочем, даже задачу демонтажа тоталитарно-бюрократической системы демократы и мы не смогли доделать вместе. Такие, как Андрей Сахаров, ушли (кто в могилу, кто на второй план политической жизни), а у власти оказалось новое поколение номенклатуры, забывающее о своем первоначальном демократизме тем быстрее, чем ближе оно оказывается к кормушке государственной власти.
Однако я забегаю вперед. Если же вернуться к периоду 1988–89 гг., то здесь надо выделить еще одно важное для понимания сути кризиса «перестройки» явление. Я имею в виду начавшуюся в ходе подготовки XIX партконференции и сразу после нее борьбу за реальную демократизацию партии. Именно в это время [c. 37] я стал членом Коммунистической партии Советского Союза.
Почему? Это вопрос принципиальной важности, ибо он касается всех тех, кто пришел в партию в этот период или, наоборот, не вышел из нее, будучи (и в том, и в другом случае) активным противником правящей бюрократической клики и прекрасно понимая, что из себя в реальности представляет КПСС. Итак, почему?
Ответ в принципе уже был дан выше: потому, что в КПСС было и оставалось немало настоящих коммунистов; тех, кто был и остался способен вести страну по пути демократии и социализма, борясь против тоталитаризма и бюрократии, кто работал и мог в будущем работать, вкалывать не за страх, а за совесть в интересах страны, народа, считая это не демагогией или подвигом, а нормой жизни. Таких людей в партии даже в 1989 году было не мало. И именно для того, чтобы работать вместе с ними, я и мои товарищи вступали в партию, прекрасно сознавая, что в деле практической работы (ежедневной, ежечасной, черновой) нам предстоит еще долго и упорно учиться у этих людей, Коммунистов.
А споры в партии коммунистов к кануну ее XXVIII съезда (зима 1989/90 годов) перешли в новую фазу – в КПСС впервые после десятилетий гробового единства стала возникать оппозиция.
Началось все, как и в обществе в целом, с общедемократических требований: нет – разделению партии на «рядовых» и «генералов», единомыслию и диктату партократии; да – реальной демократии и плюрализму идейных течений. Под этими лозунгами возникла так называемая Демократическая платформа в КПСС. Ее текст был опубликован в центральной печати и вызвал бурную положительную реакцию в «первичках» – так на общепартийном жаргоне назывались первичные партийные организации, существовавшие в любом коллективе – от школы до завода, от театра до войскового подразделения.
Параллельно в стране начал набирать силу занимавший «национал-коммунистические» (со сталинистским оттенком) позиции Объединенный фронт трудящихся – организация формально внепартийная, но в действительности возглавлявшаяся членами КПСС, которые довольно [c. 38] быстро объединились вокруг так называемого Ленинградского инициативного съезда коммунистов России (их вскоре окрестили «инициативниками»). Еще более жесткие позиции заняла откровенно неосталинистская организация «Единство», духовным вождем которой стала известная чуть ли не всему свету Нина Андреева.
Крайние фланги коммунистического спектра оказались заняты, а вот движения, объединявшего коммунистов, стремящихся бороться одновременно и за демократию, и за социализм, поначалу не нашлось. Впрочем, это положение очень быстро изменилось: уже в марте 1990 года федерацией марксистских партийных клубов был подготовлен документ, который получил название «Марксистская платформа». Он был сделан буквально «на одном дыхании» небольшой группой, включавшей в том числе А. Колганова, А. Крючкова, И. Михалевского, А. Пригарина, В. Пшенникова и автора этой книги. Почти чудом его удалось опубликовать в газете «Московская правда» и…
Честно говоря, мы не ожидали такой реакции: на плечи группы из нескольких десятков человек, никогда не занимавшихся политикой, не имеющих ни денег, ни помещения, ни даже секретаря и работающих по 8 часов в день на основной работе – кто на заводе, кто в институте – легла задача объединения в рамках единого движения многих тысяч коммунистов, звонивших и писавших нам с оглушительной интенсивностью. Видимо, мы попали в точку: в партии были люди, ждавшие именно такого документа. Такого по сути, по позиции, ибо огрехов в нем было немало.
Через 2 недели после публикации «платформы» мы собрали конференцию ее сторонников. Собрали специально во время пасхи и за городом, в рабочем поселке, с тем, чтобы отсечь «балласт», пустых говорунов, коих на любом сборище времен перестройки хватало с избытком. Несмотря на крайне ограниченные сроки подготовки и почти полный бойкот mass media (в том числе и партийных), почти истерично кричавших в то время о гласности и плюрализме, на конференции присутствовало более 300 человек из половины союзных республик и крупнейших регионов страны. Конференция оказалась настолько серьезной, что текст документа был опубликован в «Правде», а само движение [c. 39] оказалось одним из 3-х ведущих оппозиционных течений в партии. По данным социологических опросов, проводившихся научными центрами ЦК КПСС (а они были отнюдь не заинтересованы в преувеличении влияния оппозиции) сторонниками МП считали себя от 2 до 10 % членов партии, а в некоторых районах, где были созданы активные группы поддержки движения – до 15 %. Учитывая, что в КПСС в то время состояло 19 миллионов человек, это была огромная армия союзников.
Чем же привлек внимание этот документ? Прежде всего тем, что он нашел адресата – коммуниста-демократа, верного своим принципам и способного на жесткую самокритику и критику своего прошлого, способного к революционному самообновлению. Кроме того, МП дала гораздо более четкий, чем в любых других проектах, выдвинутых к XXVIII съезду партии, ответ на ключевые вопросы того времени: где мы находимся, какие социальные силы определяют лицо «перестройки» и ее возможные направления, как и во имя чего, каких целей могут работать сторонники демократии и социализма. Годы работы «в стол» не прошли даром: писать программы мы так-таки научились. Я не могу удержаться от того, чтобы предложить читателю ряд фрагментов из текста Марксистской платформы. Это будет тем более интересно, что многие его тезисы оказали существенное влияние на разработку программ левых партий после краха КПСС. Итак, фрагменты МП:
|
Страна на перепутье. Объективная невозможность эффективного развития общества в рамках частично реформируемого прежнего строя оставляет открытыми лишь два пути выхода из кризиса, охватившего все стороны нашей жизни. Первый – более или менее последовательное воспроизведение столетий становления современного капитализма. Другой путь – путь демократии и социализма. Борьба за решение этого вопроса вступает в критическую фазу. Кризис общественной модели, сложившейся в СССР, привел к дискредитации социалистического идеала, поставил под сомнение марксистское обоснование социализма. Авторитет марксизма к этому моменту оказался в крайней степени ослаблен в результате многолетнего насаждения под маркой [c. 40] марксизма вульгаризаторских концепций и ренегатства тех, кто счел более выгодным присоединиться к ниспровергателям марксизма. Мы выступаем за возрождение и диалектическое развитие теории К. Маркса и В.И. Ленина, за критическое отношение к своим предшественникам, как это делал В.И. Ленин по отношению к К. Марксу. Марксизм как любая наука требует постоянной революционизации своей теоретической базы вместе с меняющимся миром. Мы категорически не можем признать за сталинизмом во всех его разновидностях право называться марксизмом. Именно с таких позиций мы стремимся давать ответы на вызов современности.
1. В каком обществе мы живем и где корни его кризиса?
1.1. Социализм всегда был для марксистов объективным результатом развития закономерностей и тенденций предшествующего общества. Это развитие ведет к формированию системы отношений, наследующей достижения капиталистической эпохи, всей истории человечества, и в то же время разрешающей присущие им противоречия. Движение к социализму – это процесс сознательного исторического творчества трудящихся, превращающего общественную собственность в средство реализации творческих способностей человека, освобождения труда от всех форм эксплуатации, равной для всех возможности практически участвовать в управлении различными сторонами жизни общества. Социализм нельзя провозгласить или отменить. Он возникает и развивается как результат массового общественного движения, как первоначальный этап на пути человечества к коммунистической цивилизации, обеспечивающей свободное и всестороннее развитие личности… 1.4. Фактически к настоящему моменту сложилось общество, в основе которого лежит неустойчивый (в историческом смысле) конгломерат элементов докапиталистических, государственно-капиталистических и социалистических общественных отношений. Относительная стабильность общественной структуры определялась скрепляющей ее [c. 41] силой авторитарно-бюрократической системы. Но именно это привело нас к общему кризису. Сущность его в том, что авторитарно-бюрократическая система, присущие ей формы и методы управления низводят человека до роли винтика этой системы, приводят к отчуждению его от средств производства и от общества. Такой человек не способен эффективно использовать современные производительные силы, требующие заинтересованного, творческого отношения к труду. Результат – гигантская растрата человеческих, природных, материальных ресурсов, стагнация экономики, тенденция к духовной деградации. Эта система подорвала основы своего существования, и кризис стал неминуем. На поверхность общественной жизни вышли ранее сдерживавшиеся противоречия: между деформированными социалистическими производственными отношениями и современными производительными силами, между социалистическими и несоциалистическими тенденциями в экономическом базисе, политической, юридической, идеологической надстройках и т. д.
2. Расстановка социально-политических сил
Маневрирование авторитарно-бюрократического аппарата привело страну к экономическому, политическому, культурно-нравственному кризису. Разложение общества авторитарно-бюрократического типа высвобождает социальные силы, ориентированные как на реставрацию капиталистической или полукапиталистической смешанной экономики, так и на возрождение реальной социалистической перспективы. Особенности исторического пути, пройденного нашим обществом, обусловливают характер его важнейших социально-политических сил и их политические тенденции. 2.1. Первую тенденцию отражают лидеры буржуазно-либерального направления. К ним относится небольшая часть технократии и бюрократии – те специалисты, которые занимают административные посты в финансово-экономических органах и хозяйственных единицах, [c. 42] обладающих монопольным положением в народном хозяйстве. К ним примыкает также большинство легальных и нелегальных частных предпринимателей, которые рассчитывают на свободное использование своих капиталов. На волне антибюрократических настроений это течение приобрело популярность в известных кругах интеллигенции, особенно той ее части, которая рассчитывает в рыночных условиях капитализировать свою монополию на высокую квалификацию или талант. 2.2. Двойственное положение занимает так называемое социал-демократическое течение. Не отказываясь на словах в ряде случаев от социализма, социал-демократия сводит его к набору общечеловеческих нравственных и правовых ценностей, в практической программе делая ставку на механическое заимствование современных социально-экономических структур наиболее развитых индустриальных государств. 2.3. Мы считаем, что коренным интересам общества отвечает марксистское, ориентированное на социалистический выбор и коммунистическую перспективу демократическое движение. Его непосредственная социальная база – те люди труда (и прежде всего – рабочий класс, трудовое крестьянство и интеллигенция), кто не может решить своих материальных и социальных проблем без улучшения жизни общества в целом. 2.4. Несколько особняком стоят общественно-политические движения, которые разделяют иллюзии возможности восстановления прежней модели социализма при условии некоторого ее «очеловечивания» и демократизации. Причудливо соединяя консервативные и демократические тенденции в рабочем движении, это неоднородное течение в конечном итоге вынуждено будет сделать выбор между демократической борьбой за социализм или защитой подновленной авторитарно-бюрократической системы. 2.5. Консервативно-бюрократическое течение опирается на бюрократию, ориентирующихся на нее государственных служащих, на конформистски пассивные и деклассированные слои города и [c. 43] деревни. Оно не имеет своей открыто провозглашаемой программы или выражающего их интересы политического движения, но пытается противодействовать перестройке советского общества, используя свое положение в государственном аппарате.
3. Путь к социализму – путь выхода из кризиса
3.1. Советский Союз как социалистическое государство может быть только добровольным объединением свободных и суверенных государств на принципах интернационализма. С целью обновления СССР следует предложить всем республикам провести референдум для самоопределения и решения вопроса об участии в новом Союзном договоре. 3.2. В политической сфере социализм наследует выработанные человечеством опыт и традиции демократии, в том числе систему формальных правовых гарантий личных прав граждан, но не ограничивается этими традициями. Политическая система социализма включает многопартийность, парламентскую демократию и систему Советов, но не сводится к ним. Она предполагает подлинное народовластие, обеспечивающее каждому человеку возможность непосредственно включиться в решение общественных проблем на любом уровне – от бригады и дома до региона и страны в целом… 3.3. Прогресс научно-технической революции, всей цивилизации XX века выдвинул на первый план необходимость развития экономических отношений, которые обеспечили бы преодоление всех форм эксплуатации и отчуждения работника от средств производства, раскрепощение его творческой инициативы, высокую социальную и трудовую активность. Для перехода к такой экономике необходимо в первую очередь преобразовать государственную собственность в общенародную и в этих целях осуществить: – развитие системы самоуправления в экономике снизу доверху: от советов трудовых коллективов и рабочих комитетов до их объединений на [c. 44] уровне отраслей, регионов, межотраслевых комплексов; выборность руководителей предприятий, в том числе находящихся в общенародной собственности; – последовательное вытеснение системы внеэкономического принуждения к труду; – использование демократически разрабатываемых народнохозяйственных программ с сильными экономическими средствами их выполнения для обеспечения структурной перестройки экономики, реализации требований НТР. 3.4. Коллективную собственность работников предприятий и кооперативную собственность целесообразно использовать в сферах мелкого и среднего производства, а также услуг. На период перехода к хозяйственному механизму, адекватному социализму, возможна передача ограниченной части средств производства отдельным лицам на правах частной собственности под государственным контролем и при обеспечении социальной защищенности работников. Использование наемного труда допускается лишь в переходный период в ограниченных размерах. 3.5. Рассматривая рыночные отношения как средство для перехода к социалистическим формам производства, обеспечить использование их по мере создания системы общественно-государственного регулирования (путем соглашений между государственными органами, предприятиями, их добровольными объединениями и общественными союза ми) и социальной защиты трудящихся. 3.7. Судьба перестройки, КПСС и социалистического будущего нашей страны зависит от того, удастся ли в ближайшее время предотвратить дальнейшее снижение жизненного уровня трудящихся и рост социального неравенства. В качестве неотложных мер по стабилизации социальной и политической обстановки в стране предлагается: – общенародно объявить о всей системе существующих в стране привилегий и обсудить программу их поэтапной ликвидации, начав с высших эшелонов партийно-государственной структуры; [c. 45] – подготавливая ликвидацию любых подобий карточной системы, перейти в качестве промежуточной меры к системе территориального вневедомственного гарантированного распределения наиболее необходимых жизненных благ, осуществляемого по единым принципам, гласно, под демократическим контролем массовых общественных организаций; по мере решения этой задачи отказаться от любых форм закрытого распределения благ; – разработать и осуществить общегосударственную программу борьбы с теневой экономикой; провести денежную реформу путем обмена денег в пропорции 1 : 1 при предоставлении декларации о доходах для обмена денег сверх определенной законодательными органами суммы. С целью создания в настоящем и будущем барьеров для получения незаконных доходов обеспечить общественный контроль за соответствием меры труда и потребления (регистрация крупных гражданских сделок, налоговые декларации и т. п.); – создать систему прогрессивного налогообложения, обеспечивающую социально оправданную дифференциацию доходов между различными общественными группами, учтя при этом денежные доходы, средства из общественных фондов потребления, льготы; снять все ограничения с индивидуальных заработков трудящихся, если их рост связан с повышением эффективности труда; – создать общественно-государственную систему социальной защиты населения, включающую равное право на труд, охрану здоровья, образование независимо от уровня дохода и социального положения, а также право на достаточный уровень жизни в соответствии с нормами потребления, необходимого для нормального воспроизводства и развития личности; предотвратить дальнейшее сокращение сферы бесплатного медицинского обслуживания и образования. 3.8. Выработать систему льгот для более свободной реализации творческих способностей молодежи в хозяйственной, технической, культурной, педагогической и других сферах, создать соответствующие экономические и правовые условия [c. 46] функционирования разнообразных самодеятельных молодежных объединений; с целью выравнивания стартовых возможностей молодого поколения реализовать также общегосударственную программу.
4. Реформа КПСС
4.1. Необходима ликвидация существующей модели КПСС как партии «казарменного коммунизма», но не ликвидация самой Коммунистической партии. Одним из условий выхода КПСС из кризиса является безотлагательное ее преобразование из государственно-хозяйственного органа в политическую организацию на марксистской идейной основе, выступающую за социалистический выбор и коммунистическую перспективу; организацию, которая объединяет на добровольных началах членов общества, разделяющих программные цели партии и практически участвующих в их реализации. Основной задачей партии должна стать работа в трудовых коллективах, по месту жительства и в массовых демократических организациях с целью объединения усилий граждан нашей страны для решения социальных проблем, реализации социалистического выбора. Партия должна прямо отказаться от претензий на политические привилегии, рассматривая парламентскую борьбу как одно из средств решения ключевой задачи – завоевания доверия трудящихся путем практической работы в массах. 4.2. В качестве основных шагов по преобразованию КПСС предлагается следующее: – освобождение КПСС от несвойственных ей функций по непосредственному управлению экономикой страны; отказ от претензий на прямое осуществление властных полномочий; осуществление влияния на деятельность Советов, других государственных и общественных органов через работающих в них коммунистов; – освобождение партии от лиц, [c. 47] дискредитирующих ее различного рода злоупотреблениями, ответственных за возникновение застойных и кризисных процессов в обществе; решительный отказ в настоящем и будущем от каких-либо привилегий для членов партии и в первую очередь ее руководителей; – превращение КПСС в равноправную политическую партию в условиях многопартийной системы; – идейное самоопределение членов КПСС; – демократизация внутрипартийных отношений и организационного строения партии. |
Завершая эти выдержки, подчеркну, что Марксистская платформа при всех ее достоинствах как теоретического документа (хотя они, естественно, тоже были относительными), как движение оказалась больна всеми теми пороками, которые были свойственны КПСС в целом. Прежде всего, определенной неоднородностью сторонников движения. Термин «марксистская» в названии течения создал иллюзию нашей ортодоксальности. Сам документ содержал жесткую оговорку: для нас марксизм – не более чем генетический исток, научная парадигма, само же учение К. Маркса должно творчески и критически пересматриваться, так как это делал В. Ленин (например, выдвинув тезис об империализме как эпохе подрыва свободной конкуренции), Р. Люксембург, А. Грамши и многие другие. Более того, в своих комментариях мы постоянно подчеркивали необходимость революционного пересмотра задогматизированных положений марксизма.
Однако идейная линия массового движения и идейная линия его «идеологов» разошлись достаточно далеко. Под вывеску «марксизма» к нам стали стекаться не только те, кто понимал всю глубину противоположности марксистского социалистического идеала и «реального социализма», но и люди, насквозь пропитанные старой догматической сусловско-брежневской демагогией на темы социализма и марксизма. Прежде всего это касалось двух традиционных «оселков» всякого демократического социалистического движения: национального вопроса (право наций и народов на самоопределение вплоть до отделения) и политической демократии [c. 48] как абсолютного условия движения по социалистическому пути.
В рамках движения с каждым разом все сильнее давали себя знать «ортодоксы» – те, кто считал возможным а в ряде случаев и должным использовать полномочия и силу центральной власти и лично Горбачева для того, чтобы подавить сепаратизм республик (тогда прежде всего прибалтийских) и чрезмерно энергичных антикоммунистов. Противоположная группа (в том числе и автор этих строк) жестко стояли на том, что прежде всего в стране должны быть реализованы политические права и свободы (в том числе – наций и народов), и лишь в меру этого, если народ поддержит демократически организованные социалистические силы, можно и должно будет осуществить движение по социалистическому пути; если же нет – уйти в оппозицию.
За исключением этого «пустяка» Марксистская платформа была едина – и в признании смешанной экономики с доминированием общественного сектора как оптимальной экономической системы на ближайшую перспективу, и в акценте на самоуправление и демократию в политике (но для одних это была всего лишь этикетка, а для других – принцип), и в том, что мы – коммунисты, люди, которые убеждены в конечном движении человечества к «царству свободы», лежащему «по ту сторону» мира отчуждения – к коммунистическому обществу. Но, как показало дальнейшее развитие событий, «пустяк» оказался принципиально важным: через Марксистскую платформу в августе 1991 года пролегла линия водораздела между теми, кто считал возможным при помощи танков возвращать «социализм», и теми, кто был убежден в антидемократизме ГКЧП (при всем том будучи убежден, что будущее ельцинское правление будет не намного демократичнее).
Весьма существенным оказался для марксистской платформы и общий «грех» нашего народа, пропитанного за годы застоя величайшим конформизмом и пассивностью – разрыв между «активом» и «рядовыми» сторонниками МП. Движение, которое поддерживали десятки, сотни тысяч членов КПСС, держалось фактически на энтузиазме двух-трех десятков человек в Москве и одного-двух – в крупнейших городах Союза. Организационно [c. 49] МП оказалась несоизмеримо слабее, нежели идейно. Впрочем, как бы там ни было, но достаточно влиятельное идейное течение в партии нам coздать удалось.
Кому нам? Пожалуй, будет нелишне познакомить Вас, уважаемый читатель, с моими товарищами по движению – главным образом членам рабочего «Центра» МП – ее Консультативного Совета.
Поскольку я решился писать пристрастные заметки, начну с моего давнего (со студенческой скамьи) друга и единомышленника Андрея Колганова. Один из самых молодых в стране докторов экономических наук (тогда ему было 35), ученый до мозга костей, он пришел в политику не в силу призвания, а понимая, что в революционное время общественная наука вне политики бесплодна, если не опасна. Именно он был одним из ведущих авторов первоначальных вариантов самой МП и многих экономических документов движения, именно он оказался тем, кто вышел с содокладом от МП (после Горбачева и Лысенко) на трибуну Дворца Съездов во время Учредительного съезда Российских коммунистов и впервые подробно рассказал десяткам миллионов жителей страны о том, что же такое марксистская платформа.
Я сказал, что мы с Андреем единомышленники, и это действительно так. Более того, многие работы мы пишем совместно, критикуя, поправляя и редактируя друг друга. Но вместе с тем, мой друг – это во многом и моя противоположность. Гораздо более строгий, взвешенный в своих суждениях, гораздо более склонный к строгому анализу и гораздо менее схоласт и романтик, чем я. Он никогда ничего не напишет и не скажет в науке или в политике, не проверив и не убедившись в своей правоте, меня же публицистический задор может завести иной раз на чрезвычайно зыбкую почву.
Если исключить Андрея, то наиболее близкими мне среди неформальных лидеров МП были молодые ребята однозначно демократической ориентации. Это Вячеслав Пшенников – историк и политолог, специализирующийся на изучении проблем организации и функционирования партий, человек со спокойным характером, но вместе с тем тонкой, психологически неоднозначной натурой, иногда исчезающий в свое «Я». Впрочем, он [c. 50] всегда мог проявить себя и как полемист, организатор нашей работы.
Игорь Михалевский – его «профессию» в нашем движении точнее всего можно было бы выразить словами «адвокат дьявола». Будучи хорошим аналитиком и методологом, он великолепно умел доказать, что наши начинания в конечном итоге бессмысленны или окажутся крайне нерезультативными. И если сказанное – шутка, то правды в ней – не менее 90 %. Но все же без этой критики и, главное, позитивных аналитических разработок мы бы мало чего стоили.
Неразлучным спутником Игоря был и остается по сию пору Валерий Тарасов – столь же склонный к анализу и длинным теоретическим рассуждениям по любому поводу, он однако был гораздо снисходительнее к нам, чем его товарищ.
Андрей Сорокин – спокойный, выдержанный, чуть флегматичный, но зато очень деловой и талантливый молодой человек (тогда он был еще аспирантом МГУ) с умением найти точно выверенную демократическую позицию при конфликтных ситуациях.
Реальным «генеральным секретарем» и главным организатором нашего движения (формально у нас никаких лидеров не было) стал Анатолий Крючков – профессиональный юрист, ученый, он внешне более походил на образы большевиков из советского кино – высокий, худощавый, всегда собранный, серьезный (если не сказать хмурый – если кому-то удавалось добиться от Анатолия Викторовича улыбки, можно было считать это величайшим достижением) – он отдавал нашей работе все свое свободное время, и без него МП бы не было – это можно сказать точно. Кроме того, Крючков был, пожалуй, самым преданным сторонником единства в нашем движении и немало сил и таланта отдал тому, чтобы центробежные тенденции (в том числе настойчивая борьба за последовательный, почти маниакальный антитоталитаризм со стороны автора) не дали разорвать едва вставшее на ноги движение.
Одним из наиболее известных идеологов платформы был Алексей Пригарин – человек, которому я всегда искренне и по-доброму завидовал. Уже далеко за пятьдесят, но всегда в отличной форме, элегантный, с отличным чувством юмора и спокойствием, даже когда [c. 51] ужасно уставал (а это была наша общая участь – работа по 3–4 часа после рабочего дня почти ежедневно, да плюс в выходные). Алексей Алексеевич был единственным человеком «с положением» в нашей среде – он занимал пост директора НИИ, но при этом всегда был отменно демократичен.
Я столь лестно пишу о Пригарине быть может еще и потому, что он был главным моим оппонентом в Консультативном Совете МП. Более того, два крыла Марксистской платформы часто так и называли – «Пригаринским» и «Бузгалинским». Споры эти, как показало будущее, были не пустяковыми, и я не исключаю того, что на крутом повороте истории мы, выступая оба с коммунистических позиций, – можем оказаться по разные стороны уже не идеологических, а реальных баррикад, например, в национальном вопросе. Но я опять о дискуссиях…
В нашем движении было много ярких сильных людей, почти все из них не ушли с общественной стези, из политики и после краха КПСС, но я не могу написать обо всех те хорошие и критические слова, которые хотелось бы. Поэтому лишь упомяну других моих товарищей по Совету, с которыми у меня был тесный личный контакт, а реальные наши роли оценит история (если она, конечно, вообще вспомнит о МП).
Аветик Саакян – строитель, очень искренний, честный человек, душой болевший за демократическое решение национального вопроса; Сергей Скворцов – мой давний коллега по Фонду социальных инициатив, его председатель, человек, сумевший сохранить фонд как действующую организацию во всех бурях «перестройки»; Евгений Хазанов – социолог, один из самых доброжелательных людей в нашем движении, быть может, излишне мягкий в дискуссиях, но никогда не поступавшийся своими идеями в угоду кому-либо или чему-либо; Владимир Бурдюгов – правая рука Крючкова, человек, с которым я лично был мало близок, быть может, потому, что он меня считал «социал-демократом», а потому человеком подозрительным… Юрий Егоров – элегантный, склонный поухаживать за женщинами (коих в нашей среде было очень мало), но при этом один из самых деловых членов Совета, всегда выступавший ся взвешенной, конструктивной позицией. [c. 52]
Почему я так подробно пишу о нашем движении? Не только потому, что оно мне лично дорого, хотя это именно так. Просто атмосфера этого многонационального коллектива (даже в московской части оргкомитета были армяне, евреи, русские) была существенно иной, чем то, что потом мне довелось увидеть в ЦК. У нас все было искренним и полным энтузиазма: ссоры, конфликты, единство. Мы были объединены чем-то большим, чем формальный статус «члена координационного совета» (который, кстати, ничего нам не давал – ни прав, ни денег), нас объединяло общее дело.
Это дело объединяло нас, членов Совета, и тех, кто формально к нему не принадлежал, но активно участвовал в нашем движении. Особой границы между нами не было, и если кто-то из «лидеров» начинал зазнаваться, его тотчас же (и подчас жестоко, но, как правило, справедливо) останавливали.
Впрочем, все это может быть идеализированным личностным воспоминанием, но мне та весна видится именно такой. Быть может, на контрасте с будущими Пленумами ЦК – гораздо более гладкими снаружи и гораздо более конфликтными внутри. На Пленумах все играли роли (в том числе и я – я был представителем Марксистской платформы), у нас же каждый был личностью – живой, неудобной, веселой, хмурой, доброжелательной, злой… Тогда нас еще не съела ржавчина институционализации и отчуждения.
И вообще это была удивительная весна – весна 1990 года. КПСС бурлила (насколько вообще была способна на движение эта гигантская проржавевшая машина). Оппозиция рождалась и крепла прямо на глазах, почти из ничего, за считанные недели, и временами казалось, что стоит только чуть-чуть получше наладить организационную работу, добыть хотя бы один ксерокс и пару пишущих машинок, посидеть лишние два-три часа, наплевав на то, что может закрыться метро и…
Конечно, иные из нас прекрасно понимали, что никакого чуда не будет, что КПСС – не реформируема. Но воздух той весны пьянил, энтузиазм был неподделен, да и работали мы все не за страх, а за совесть.
К тому же, как я заметил в начале главы, мы были не одиноки. Левый фланг политического спектра, [c. 53] формально заполненный КПСС, на деле был «устроен» гораздо сложнее. Дело в том, что КПСС, будучи не партией, тем более не могла быть левой партией. Это было, как я уже неоднократно отмечал, государственно-бюрократическое формирование, которое, однако, содержало в себе (причем как оппозицию!) левые течения: Демократическую и Марксистскую платформы и так называемый «Инициативный съезд коммунистов России».
ДП выступала с общедемократическими идеями, которые были хороши только на первом этапе борьбы с партократией, а по существу это движение занимало позицию в широком спектре от коммунистов-демократов (которые постепенно ушли из ДП и присоединились к нам, как, например, уже упомянутый Е. Хазанов) до правых социал-демократов (Шостаковский, Г. Попов, Н. Травкин), которые после XXVIII съезда постепенно вообще покинули социалистический лагерь. Перспектива ДП была очевидна с момента ее возникновения (январь 1990 г.): постепенно «отпочковываясь» от коммунистов, уйти вправо и создать свою партию (что и, произошло осенью 1990 года).
Что же касается «инициативников» (напомню, их так называли, поскольку именно этой группе коммунистов, вышедших из Объединенного фронта трудящихся, принадлежала инициатива созыва съезда Российских коммунистов, которые, в отличие от других республиканских организаций, до 1990 года не имели ни реальной самостоятельности, ни своего ЦК), то это была действительно консервативная сила. Впрочем, в этом движении (как и во всей КПСС) слова довольно сильно расходились с делом. Их программные документы (написанные не без участия серьезных ученых – проф. Косолапова, проф. Сергеева и др.) были достаточно красивы и коммунистичны, за исключением, пожалуй, только одной «детали» – они как-то «забывали» о том, что «Карфаген», построенный в прошлом – т. е. и КПСС, и вся система, прогнили насквозь и, начиная едва ли не с 1929 года, развивались во многом (пожалуй, что даже в основном) вопреки закономерностям социализации общества, вопреки фундаментальным принципам социализма.
Что же до движения, то оно реально оказалось борьбой [c. 54] за возврат прежнего старого доброго времени (сталинского или хрущевского – среди «инициативщиков» тоже были разногласия), только исправленного от самоочевидных глупостей и диких перегибов. Причем борьбой, в которой на деле предполагалось пользоваться и силовыми методами, если глупое большинство не успеет вовремя понять, что социализм отвечает их коренным интересам.
Для лидеров такой курс был (и остается – на базе этого движения сейчас возникла Российская коммунистическая рабочая партия) непростительным заблуждением (или сознательной провокацией). Для рядового активиста, напротив, это было вполне понятное желание избавиться от нарастающего кризиса и вернуться в ту жизнь, где было в общем-то сытно, где все было ясно и понятно, где были по-настоящему достойные идеалы, а начальство и бюрократы сидели высоко, до них было далеко, да и где Вы вообще видели мир без бюрократа?
Этих людей «от станка», «с поля», не видевших и не желающих видеть всей глубины противоречий нашего прошлого, я могу понять. Но ученых (а лидерами этого движения были профессионалы-обществоведы), которые поднимали и поднимают массы на борьбу за «лучшее прошлое» или одноразовый волевой скачок из прогнившего тоталитарного режима в идеальный социализм, смахивающий к тому же в изложении проф. Михаила Попова (не путать с другим Поповым, тоже профессором – только Гавриилом) на сталинскую казарму – этих ученых я понять и оправдать не могу…
Но оставим пристрастные суждения. В целом перед XXVIII съездом образовалась парадоксальная картина, когда МП оказалась в одном лагере с Демократической платформой по вопросам демократизации общества и партии, принципиально расходясь по социально-экономическим установкам (здесь лидеры ДП твердо стояли за рыночное хозяйство с доминированием частной собственности), где мы были близки с умеренным крылом инициативников (смешанная экономика с доминированием общественного сектора), резко полемизируя с ними по национальному вопросу и общедемократическим проблемам.
Картина социалистических сил весной 1990 года [c. 55] была бы крайне неполной, если бы мы «забыли» о левых партиях и движениях вне КПСС. Пожалуй, наиболее значимой силой здесь было забастовочное движение, развернувшееся в 1989 году в шахтерских регионах с силой, неожиданной для нашей страны, не знавшей забастовок на протяжении многих десятилетий (за исключением Новочеркасской трагедии 1962 года, когда войска расстреляли многотысячную мирную демонстрацию рабочих, вышедших на борьбу против повышения цен).
Здесь, однако, важно иметь в виду специфику стачечного движения в нашей стране. Начав с экономических требований, забастовщики очень быстро перешли к политическим, причем в основном общедемократического характера. На словах почти все лидеры забасткомов были против КПСС и за рынок, но это отнюдь на всегда означало, что они являются реальными противниками социализации экономики и общественно-политической жизни.
Весьма примечательным в этой связи был I съезд независимых рабочих движений и организаций в Новокузнецке (Южная Сибирь), проходивший во время первомайских праздников 1990 г. Представители стачкомов и рабочих клубов тогда выработали очень взвешенную позицию, твердо поддержав все общедемократические движения (например, борьбу прибалтийских республик за независимость) и высказавшись за такую экономику, в которой хозяевами были бы трудящиеся, рынок демократически регулировался, развивалось производственное и территориальное самоуправление и т. д. Кстати, съезд аплодисментами встретил и мое выступление, хотя первые мои слова «Я – коммунист, таким был и остаюсь» – отозвались в зале тяжелым ропотом. Но это было абсолютно понятно: для шахтера КПСС ассоциировалась с шикарным зданием горкома в городе, а семьи рабочих живут подчас в полуразрушенных бараках. Что же до конкретных задач (кстати, почти дословно позаимствованных мною из МП), то они вполне нашли отклик у аудитории, часть которой уже тогда (точнее сказать, именно тогда – позднее начался традиционный для рабочего движения крен к тред-юнионизму) поняла, что бороться надо не только с парт- и госноменклатурой, но и с растущим частником, которым станет по преимуществу все тот же бюрократ. [c. 56]
На этом же съезде была подписана примерно 20 % делегаций и особая резолюция с достаточно ярко выраженной социалистической направленностью.
Если же говорить о собственно политических организациях левого спектра вне КПСС, то прежде всего я должен подчеркнуть активность социалистической партии (лидер которой Борис Кагарлицкий, успевший за свои 30 лет побывать в застенках КГБ и написать 3 книги, получивших, как и сам их автор, широкую известность за рубежом) и Конфедерации анархо-синдикалистов, выросшей на базе студенческого клуба «Община» и рабочих организаций. С ребятами из этих организаций мы давно были дружны и идейно близки, оставаясь в разных движениях только потому, что кому-то надо было работать среди фрондирующей демократической молодежи, а кому-то – в КПСС (я уже объяснял, что в партии было сосредоточено едва ли не большинство реальных и деловых сторонников социализма в нашей стране, хотя эти люди составляли едва ли 1 % этой многомиллионной организации).
При всей моей любви к социалистам и анархо-синдикалистам должен честно сказать, что эти организации были по сути своей не более чем инициативными группами левой интеллигенции – талантливой, активной, но весьма далекой от большинства жителей страны. К сожалению, то же самое оказалось в полной мере характерно и для нашего «кружка» (группы «Марксизм–XXI») внутри Марксистской платформы. При всей красоте нашей теоретической и политической позиции, делавшей акцент на самоорганизации, самоуправлении, последовательной борьбе против всяческой бюрократии, мы были (и отчасти остаемся) отделены некоей невидимой стеной от большинства жителей нашей страны, ожидающих «доброго царя» и не спешащих самим вытаскивать себя из кризиса. И пишу я об этом одновременно с болью и с пониманием: иного и не может быть в государстве, пережившем десятилетия подавления всяческой инициативы.
Как бы там ни было, но к лету 1990 г. Ваш покорный слуга оказался на гребне политических баталий. Еще полгода назад не помышляя о политике, я вдруг стал непременным участником всяческих круглых столов и политических встреч с лидерами выраставших в [c. 57] стране, как грибы после дождя, партий, «платформ» etc. Не то, чтобы это была реальная политика – ее как всегда делали в кулуарах (причем наполовину, по-прежнему, в кулуарах ЦК КПСС), но это был первый росток многопартийности со всеми ее плюсами и минусами. Страна и в особенности почти 20-миллионная партия ждали XXVIII съезда КПСС, который, казалось, решит, наконец, судьбу этой небывалой политической организации… [c. 58]
1 Парадокс заключается в том, что оторвавшись от масс, став над ними руководство потеряло и практическую способность управлять народом во всем, за исключением сохранения своего собственного привилегированного положения.
2 А если учесть их близких и челядь – то их число составит уже десятки тысяч (и это без учета «охраны»!).
3 Отметим, что делается это в большинстве случаев удивительно примитивно, «в расчете на дурака», каковыми, по-видимому и считают «руководители» свой народ.
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
содержание |