Библиотека Михаила Грачева

	предыдущая		следующая
		оглавление

Корни демонологии. Впечатление, произведенное на органы зрения светлыми телами, воздействующими на глаза по одной ли прямой линии или по многим, путем ли отражения от темных тел или путем преломления при проходе сквозь прозрачные тела, производит в живых существах, наделенных Богом такими органами, образ объекта, который породил этот отпечаток. Этот образ называется [c.487] зрением, причем нам кажется, что оно есть не простой образ, а само тело вне нас, точно так, как при сильном нажиме на глаз человеку представляется свет вне его и перед ним, но этого света никто, кроме него, не воспринимает, так как в действительности нет такого противодействия во внутренних органах, которое давит вовне. И если движение, произведенное этим давлением, продолжается и после того, как обусловивший его объект удален, то мы имеем то, что называется представлением, памятью и сновидением – во сне, а иногда при сильном расстройстве органов вследствие болезни или возбужденного состояния. Обо всем этом я уже кратко говорил в главах II и III.

Так как природа зрения не была открыта древними, стремившимися к естественному знанию, а тем более теми, кто вообще не размышляет о предметах, столь далеких, как эта отрасль знания, от их повседневного обихода, то людям трудно было полагать, что эти чувственные образы и образы фантазии есть что-то иное, нежели реально существующие вне нас предметы. При этом некоторые считают, что эти объекты, так как они исчезают неизвестно куда и неизвестно как, абсолютно бестелесны, т.e. не материальны, или суть формы без материи, цвет и фигура без соответствующего тела, являющегося их носителем, и что они могут надеть на себя, как платье, воздушные тела, чтобы сделать их, когда они хотят, видимыми для наших глаз; а другие говорят, что эти объекты есть тела и живые существа, но сделанные из воздуха или другого тонкого и эфирного материала, который сгущается, когда эти существа хотят стать видимыми. Но представители того и другого взгляда сходятся на том, чтобы называть эти существа демонами. Как будто покойники, которые им снятся, пребывают не в их собственном мозгу, а в воздухе, или на небе, или в аду и суть не фантомы, а привидения, что так же неразумно, как если бы кто-нибудь сказал, что он видел в зеркале свое собственное привидение или привидение звезд в реке, или называл бы видимый лик солнца величиной приблизительно около фута демоном или привидением того великого Солнца, которое озаряет своим светом весь видимый мир. В силу указанного люди боялись этих фантомов как существ, обладающих неведомой, т.е. неограниченной, властью делать им добро или причинять зло, и, следовательно, дали возможность правителям языческих государств регулировать этот страх установлением демонологии (чем были особенно заняты или особенно прославились поэты как главные жрецы языческой религии) в целях [c.488] достижения общественного мира и необходимого для этого повиновения подданных. При этом жрецы делали одних демонов добрыми, а других – злыми, пришпоривая подданных первыми к соблюдению законов и пользуясь вторыми как уздой, чтобы удержать подданных от нарушения законов.

Каковы были демоны древних. Каковы были те предметы, которым они давали имя демонов, видно отчасти из генеалогии их богов, написанной Гесиодом, одним из наиболее древних поэтов Греции, а отчасти из других историй, о чем я уже кое-что сказал в главе XII этого трактата.

Как эти учения распространялись. При помощи своих колоний и завоеваний греки распространили сферу влияния своего языка и литературы на Азию, Египет и Италию. Необходимым следствием этого было и распространение их демонологии, или (как апостол Павел это называет) их учения о дьяволах. В результате учением о дьяволах оказались заражены и евреи, как те, что жили в Александрии, так и те, что жили в других местах.

Каким путем они проникли к древним евреям. Но евреи называли демонами только злых духов, а не добрых и злых, как это делали греки. Добрых же демонов они называли Духом Божиим и считали пророками тех, в чье тело такие демоны входили. Короче говоря, все необыкновенное в хорошем смысле евреи приписывали Духу Божиему, а все плохое – какому-нибудь демону, χαχοδαίμων – злому демону, т.е. дьяволу. Поэтому они называли беснующимися, т.е. одержимыми бесами, тех, кого мы называем сумасшедшими или лунатиками; или тех, кто страдает падучей; или тех, кто говорил что-нибудь, что евреи вследствие непонимания считали абсурдом. Точно так же они о не очень опрятных людях говорили, что они одержимы нечистым духом, а о немом человеке – что он одержим немым дьяволом. Об Иоанне Крестителе (Матф. 7, 20) ввиду необычайности его постои они говорили, что в нем сидит бес. А нашему Спасителю, говорившему, что, кто соблюдает слово его, не увидит смерти вовек, они сказали: Теперь узнали мы, что бес в тебе, Авраам умер, и пророки умерли. И снова, когда наш Спаситель сказал (Иоан. 8, 52), что они ищут убить его, они ответили ему: Бес в тебе, и поэтому его надо убить. Отсюда вытекает с очевидностью, что евреи придерживались тех же взглядов относительно призраков, а именно что они не призраки, т.е. идолы воображения, а реальные объекты, независимые от представления.

Почему же наш Спаситель не отверг это учение. Однако, [c.489] если это учение неверно, спросит кто-нибудь, почему же наш Спаситель не восстал против него и не опровергал его? Мало того, почему он по разным поводам употребляет такие выражения, которые как будто подтверждают это учение? На это я отвечаю, что, прежде всего, там, где Христос говорит, что Дух не имеет ни плоти, ни костей, он хотя этим и подтверждает, что духи существуют, однако не отрицает, что они тела. А там, где апостол Павел говорит: Мы воскреснем как духовные тела, он признает природу духов, но лишь в том смысле, что они являются телесными духами, что нетрудно понять. Ибо воздух и многие другие вещества являются телами, хотя они не мясо, не кости и не какое-нибудь другое грубое тело, которое можно различать глазом. Однако когда наш Спаситель говорит бесу и приказывает ему выйти из человека, то разве такая речь не является совершенно неуместной, если под бесом понимать болезнь, как безумие, или бешенство, или какой-нибудь телесный дух? Разве болезнь может слышать? Или разве может телесный дух пребывать в теле из мяса и костей, полном уже жизненных и органических духов? Нет ли поэтому духов, которые не имеют тела и не являются одним лишь представлением? На первый из этих вопросов я отвечаю, что приказание, обращенное нашим Спасителем к безумию или бешенству, которое он лечил, не более неуместно, чем было его приказание лихорадке, ветру и морю, ибо и они не способны слышать, или не более неуместно, чем было приказание Бога свету, тверди небесной, Солнцу и звездам, когда он приказал им быть. Ибо они не могли слышать, пока они не существовали. Но эти речи вовсе не неуместны, ибо они обозначают силу Слова Господня. Не более неуместно поэтому приказание выйти из человеческого тела, обращенное к безумию или бешенству (к так называемым бесам, которые в таких случаях обычно подразумевались). Что касается второго вопроса, относительно их бестелесного естества, то я не заметил ни одного места в Писании, из которого можно было бы заключать, что кто-либо был когда-нибудь одержим другим телесным духом, кроме своего собственного, при помощи которого он двигается.

Писание отнюдь не учит, что духи бестелесны. Апостол Матфей (4, 1) говорит, что непосредственно после того, как на нашего Спасителя спустился Святой Дух в форме голубя, наш Спаситель возведен был Духом в пустыню, и то же самое повторяется (Лук. 4, 1) в следующих словах: Иисус, исполненный Духа Святаго… поведен был Духом в [c.490] пустыню, где очевидно, что под духом подразумевается Святой Дух. Это не может быть истолковано как одержимость, ибо Христос и Святой Дух являются одной и той же субстанцией, следовательно, при этом не имеет места одержимость одной субстанции или одного тела другим. И если в следующих стихах говорится, что Христос был поведен дьяволом в Иерусалим и поставлен на крыле храма, то разве мы можем заключить, что он был одержим дьяволом и поведен туда силой? И опять: Возведши его на высокую гору, дьявол показал ему оттуда все царства вселенной. И тут мы не должны верить, что Иисус был одержим или принужден дьяволом силой; точно так же мы не должны верить, что существует где-либо настолько высокая гора (согласно буквальному смыслу), что дьявол мог показать с ее вершины всю вселенную. Какой же другой смысл может иметь это место, если не тот, что Иисус, по собственному побуждению пришел и пустыню и что Кто передвижения туда и обратно, из пустыни и Иерусалим и оттуда на гору, были видением? Этому соответствует также фраза апостола Луки, что Иисус был поведен в пустыню не Духом, а в Духе, между тем как относительно его возведения на гору и на крыло храма апостол Лука повторяет выражение апостола Матфея, как этого требует природа видения.

Далее, когда апостол Лука говорил об Иуде Искариоте, что в него вошел сатана, после чего он пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как предать им Христа, то на это можно ответить, что под вхождением сатаны, т.е. врага, подразумевается враждебное и предательское намерение продать своего Господа и Учителя. Ибо, подобно тому как под Святым Духом часто в Писании подразумеваются добрые намерения и хорошие склонности, данные Святым Духом, точно так же под вхождением сатаны могут подразумеваться нечестивые мысли и намерении врагов Христа и его учеников. Ибо если нельзя сказать, что сатана вошел в Иуду, прежде, чем последний возымел свое злое намерение, то мелено было бы также сказать, что Иуда сначала стал врагом Христа и душе, а после этого вошел в него сатана. Поэтому вхождение сатаны и преступное намерение были одно и то же.

Однако если не существует нематериального духа и человеческие тела не могут быть одержимы телесным духом, то почему же, можно опять спросить, наш Спаситель и его апостолы не проповедовали этого народу в таких ясных выражениях, чтобы у людей не оставалось никаких сомнений на этот счет? Однако вопросы, подобные этим, выходят [c.491] за пределы того, что необходимо для спасения христианина. Ибо точно так же люди могли бы спросить, почему Христос, который мог бы дать всем людям веру, благочестие и всякого рода моральные качества, дал их лишь некоторым, а не всем и почему он предоставил исследование естественных причин и научной истины естественному разуму и прилежанию людей и не дал всего этого всем людям или кому-нибудь из них путем сверхъестественного откровения. Точно так же можно было бы задавать всякие другие вопросы этого рода, на которые можно тем не менее привести правдоподобные и соответствующие духу религии основания. Ибо, подобно тому как Бог, когда он привел израильтян в обетованную землю, не обеспечил им раз навсегда мира и безопасности путем покорения всех народов вокруг них, а оставил многие из этих народов как угрозу, чтобы пробуждать время от времени религиозный дух и религиозное рвение евреев, точно так же и наш Спаситель, ведя нас к своему Царству Небесному, не устранил всех трудностей вопросов мироздания, а оставил их, дабы упражнять наше трудолюбие и разум. Задачей его проповеди было лишь показать нам ясный и прямой путь к спасению, именно веру в догмат, что он был Христом, сыном живого Бога, посланным в мир, чтобы пожертвовать собой за наши грехи, а при своем втором пришествии царствовать во славе над своими избранными и спасти их от их врагов вовеки. На пути к этому спасению мнение об одержимости духами или о привидениях не является препятствием, хотя оно дает некоторый повод сойти с пути истины и следовать собственным измышлениям. Если мы требуем от Писания ответа на все те вопросы, возникновение которых может смутить нас при исполнении господних заповедей, то мы можем с таким же основанием жаловаться на Моисея за то, что он не установил момента сотворения подобных духов так, как он установил время сотворения земли, моря, людей и зверей. Заключаю. Я нахожу в Писании указание на то, что существуют ангелы и духи, добрые и злые, но я не нахожу в нем указания на то, чтобы они были бестелесными, подобно тем призракам, которых люди видят в темноте, во сне или в своих видениях и которые по-латыни называются spectra и считаются демонами. И я нахожу, что имеются телесные духи, хотя тонкие и невидимые, но никакое человеческое тело не было одержимо или обитаемо ими, и что тела святых будут такими духовными телами, как их называет апостол Павел.

Практика изгнания бесов иная, чем та, которая была [c.492] в ранней (primitive) церкви. Тем не менее противоположное учение, а именно мнение о том, что существуют бестелесные духи, в такой мере преобладало до сих пор в церкви, что на нем построен ритуал заклинания бесов, т.е. изгнания бесов заклинанием, который, хотя и редко и робко применяемый, не совсем еще отошел в прошлое. То обстоятельство, что в ранней церкви было много одержимых бесами и мало сумасшедших и других больных странными болезнями, между тем как в наше время мы часто слышим о сумасшедших и многих из них видим, но мало слышим об одержимых бесами, происходит от изменения не природы, а имен. Однако другой вопрос: чем же объясняется, что раньше апостолы и после них в течение некоторого времени наставники церкви исцеляли все эти странные болезни, а в наше время мы не наблюдаем, чтобы пастыри церкви совершали нечто подобное? Почему также в наше время всякий искренно верующий не имеет власти делать все то, что делали верующие в ту пору, т.е. то, о чем мы читаем следующее (Марк 16, 17, 18): Именем Моим, Христа, будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не вредит им, возложат руки на больных, и они будут здоровы – и все это без всяких других слов, кроме именем Иисуса. Вероятно, это объясняется тем, что подобные необычайные дары давались церкви лишь в течение того времени, пока люди верили целиком Христу и ожидали своего блаженства лишь в его грядущем Царстве, и, следовательно, люди были лишены этих сверхъестественных даров Бога, когда стали искать власти и богатства и, полагаясь на свою собственную хитрость, стали добиваться царства мира сего.

Другой пережиток язычества – поклонение иконам, сохранившееся в церкви, но не привнесенное в нее. Другим пережитком язычества является поклонение иконам, не установленное ни Моисеем в Ветхом завете, ни Христом в Новом завете и даже не принесенное с собой язычниками, а лишь сохранившееся у них после того, как они присоединились к Христу. До того как наш спаситель стал проповедовать, общей религией язычников было почитание в качестве богов тех образов, которые остаются в мозгу от воздействия внешних тел на наши органы чувств и которые обыкновенно называются идеями, идолами, призраками, причудливыми образами, так как они суть представления о тех внешних телах, которые их вызывают, и не более реальны, чем те предметы, которые стоят перед нами во сне. Вот почему апостол Павел говорит: Мы знаем, что [c.493] идол – ничто. Этим он хотел сказать не то, что изображения из металла, камня или дерева есть ничто, а лишь что то, чему в изображениях поклонялись, чего боялись и что считали Богом, есть простая фикция, имеющая свое место, обитель, движение или бытие лишь в движениях мозга. И воздавание этим призракам Божеских почестей есть то, что в Писании называется идолопоклонством и бунтом против Бога. Так как Бог был царем евреев, а Его наместником сначала был Моисей, а затем первосвященник, то, если бы народу было разрешено поклоняться и молиться образам, являющимся представлениями его собственной фантазии, он бы перестал подчиняться истинному Богу, с которым эти изображении но имеют никакого сходства, а также Его высшим служителям, Моисею и первосвященникам, и каждый человек из народа управлял бы сам собой соответственно своим вкусам, что вследствие отсутствия единения повело бы к крайнему разрушению государства и к собственной гибели народа. Поэтому первым законом Бога было, чтобы евреи не почитали богами Alienos Deos, т.е. богов чужих народов, а лишь одного истинного Бога, который соизволил говорить с Моисеем и через него дать им законы и наставления в целях обеспечения им мира и спасения их от врагов. А вторым законом было, чтобы они не делали себе никакого изображения собственного изобретения для поклонения. Ибо это подобно свержению одного царя и подчинению другому, будь он поставлен соседним народом или нами самими.

Ответ на вопрос относительно некоторых текстов, которые якобы одобряют поклонение иконам. В пользу установления икон для поклонения или в пользу установления их в местах богослужения приводятся, во-первых, примеры о херувимах над кивотом завета Господня и о медном змее; во-вторых, ряд текстов, в которых нам заповедано почитать некоторые существа за их отношение к Богу, а также почитать подножие Бога, и, наконец, некоторые тексты, которыми санкционировано религиозное почитание священных предметов. Но прежде чем я перейду к критической проверке доказательности этих текстов, я должен объяснить, что следует понимать под поклонением и что под изображениями и идолами.

Что такое поклонение. Я уже показал в главе XX этого трактата, что почитать – значит высоко ценить могущество какого-нибудь лица и что эта оценка измеряется сравнением почитаемого лица с другими. Но так как ничто не может быть сравниваемо с Богом в отношении могущества, [c.494] то было бы не богопочитанием, а богохульством, если бы мы его могущество считали менее чем бесконечным. И такое почитание по самой своей природе есть нечто скрытое, внутреннее чувство. Но внутренние мысли людей, проявляющиеся вовне в их словах и действиях, суть знаки нашего почитания, и эти слова и действия называются поклонением, по-латыни – cultus. Поэтому молиться кому-нибудь, клясться его именем, повиноваться ему, быть ревностным и угодливым в служении ему, короче говоря, все слова и действия, означающие боязнь обидеть, желание угодить, есть поклонение независимо от того, искренни те слова и действия или притворны; и так как они суть знаки почитания, то они называются почитанием.

Различие между божественным и гражданским почитанием. Поклонение, которое мы проявляем по отношению к тем, кого мы считаем только людьми, например по отношению к королям и власть имущим, есть гражданский культ. Поклонение же, которое мы проявляем по отношению к тому, кого мы почитаем Богом, в каких бы словах, церемониях, жестах или других действиях это ни выражалось, есть религиозный культ. Падать ниц перед королем, если падающий считает его лишь человеком, есть гражданский культ. Тот же, кто лишь снимает шапку в церкви по той причине, что он считает церковь храмом Божиим, совершает религиозный культ. Те, кто ищет разницу между гражданским и религиозным культом не в намерении поклоняющихся, а в словах δουλεία и λατρεία, ошибаются. Ибо имеются слуги двух родов. Одни подчинены абсолютной власти их господ, как, например, рабы, захваченные на войне, и их потомки; тела таких рабов не находятся в их собственной власти, жизнь их настолько зависит от воли их господ, что они могут лишиться ее при малейшем неповиновении, и они покупаются и продаются, как скот; такие рабы назывались δοϋλοί, а их служба – δουλεία. Другие служат добровольно за плату или в надежде получить какое-нибудь благодеяние от господ. Такие слуги называются θητες, т.е. домашней челядью, на службу которой господин имеет право, лишь поскольку это оговорено в заключенном между ними соглашении. Общее между этими двумя родами слуг то, что они работают по заданиям другого. И слово λάτρίς есть название, общее для тех и других и обозначающее человека, работающего на другого в качестве раба или вольнонаемного слуги. Слово λατρεία обозначает, таким образом, всякую службу вообще, между тем как слово δουλεία обозначает лишь службу невольников [c.495] или состояние рабства. Оба этих слова употребляются в Библии вперемежку для обозначения нашей службы Богу: δουλεία – потому что мы рабы Божии, λατρεία – потому что мы служим ему. И во всякого рода службе заключается не только повиновение, но и поклонение; т.е. такие действия, жесты и слова, которые обозначают почитание.

Что такое образ (image). Фантомы. Образ в самом строгом значении слова есть подобие какого-либо видимого предмета; в этом смысле фантастические формы, призраки или иллюзии, которые видимые тела представляют зрению, являются лишь образами. Таков, например, вид человека при его отражении или преломлении в коде или вид солнца или звезд, как они представляются нашему зрению непосредственно в воздухе. Все эти видимые предметы нереальны, как нереально то место, где они нам представляются: их величины и фигуры не тождественны величинам и фигурам объектов; они изменяются в зависимости от органов зрения или вследствие применения стекол; они часто присутствуют в нашем воображении и представляются нам во сне, когда объект отсутствует; наконец, они меняют свой цвет и форму, как предметы, зависящие исключительно от нашей фантазии. Это именно те образы, которые первоначально и наиболее соответственно названы идеями и идолами. Названия эти взяты из греческого языка, на котором слово είδω означает видеть. Они называются также фантомами, что на том же языке означает призраки. И от слова образ (image) одна из способностей человеческой природы названа воображением (imagination). Отсюда очевидно, что нет и не может быть образа невидимого предмета.

Очевидно также, что не может быть образа бесконечного объекта. Ибо все образы и призраки, произведенные действием па нас видимых вещей, имеют фигуру, а фигура есть величина, ограниченная во всех направлениях. Вот почему не может быть образа ни Бога, ни человеческой души, ни духов, а могут быть лишь образы видимых тел, т.е. тел, имеющих свет в себе или освещенных светящимися телами.

Вымысел. Материализованные образы. Подобно тому как человек может рисовать в своем воображении формы, которых он никогда не видел, составляя фигуры из частей различных тварей, как поэты творят своих кентавров, химер и других невиданных чудовищ, точно так же человек может деть материал этим формам, создавая такие фигуры из дерева, липы или металла. Последние тоже называются [c.496] образами в силу сходства их не с каким-нибудь реальным предметом, а с некоторыми фантастическими обитателями мозга – творца этих фигур. Но между этими идолами, как они первоначально существуют в мозгу, и ими же, как они нарисованы, вырезаны в дереве и отлиты в металле, имеется сходство, в силу чего о материальных телах, созданных искусством, можно сказать, что они являются образами фантастических идолов, созданных природой.

Однако в более широком смысле под словом “образ” понимается также представительство одной вещи другой. Так, например, земной суверен может быть назван образом Бога и низшее должностное лицо может быть названо образом земного суверена. Очень часто язычники в своем идолопоклонстве мало заботились о сходстве их материальных идолов и их фантазии, и все же первые назывались образами последних. Ибо неотесанный камень ставился как изображение; Нептуна и рамных других образов, далеких от тех форм, в которых язычники представляли себе своих богов. И в наши дни мы видим многие изображения Девы Марии и других святых, не имеющие никакого сходства между собой и не соответствующие чьему-либо представлению и все же достаточно хорошо служащие той цели, для которой они воздвигнуты. А целью этой было вызвать при помощи одних лишь имен представление об упомянутых в истории лицах, к которым каждый человек приурочил бы умственный образ собственного творчества или не приурочил бы никакого. Следовательно, образ в широком смысле слова есть или подобие, или представительство какого-нибудь видимого объекта, или, как это большей частью бывает, и то и другое.

Однако имя “идол” имеет в Писании более широкое значение, обозначая также Солнце, звезды или другое видимое или невидимое создание, если они почитаются как боги.

Что такое идолопоклонство. Показав, что значит поклоняться и что такое образ, я перейду теперь, объединив эти понятия, к рассмотрению того, что понимается под тем идолопоклонством, которое запрещается второй заповедью и в других местах Писания.

Поклоняться образу – значит охотно совершать те внешние действия, в которых выявляется почитание или материала, из которого сделан образ, т.е. дерева, камня, металла и т.п., или того призрака, для получения подобия или представительства которого материалу приданы были форма, или фигура, или почитание того и другого как [c.497] единого одушевленного тела, состоящего из материала и призрака – как бы из тела и души.

Стоять с непокрытой головой перед человеком, обладающим могуществом и властью, или перед троном государства, или в других подобных местах, где государь приказывает быть в таком виде в его отсутствие, – значит воздавать этому человеку или государю гражданские почести, ибо это знаки почитания не стула или места, а лица и не есть идолопоклонство. Но если бы тот, кто это делает, предположил, что душа государя находится в стуле, и обратился к стулу с петицией, то это были бы религиозный культ и идолопоклонство.

Просить короля о том, что он способен для нас сделать, хотя бы мы падали перед ним ниц, – значит воздавать ему лишь гражданские почести, ибо мы признаём этим за королем лишь человеческое могущество; но молиться ему о ниспослании хорошей погоды или о чем-нибудь, что может для нас сделать один лишь Бог, есть религиозный культ и идолопоклонство. С другой же стороны, если король принуждает кого-нибудь к таким действиям под угрозой смертной казни или другого сурового телесного наказания, то это не идолопоклонство. Ибо поклонение, которого требует себе суверен под угрозой наказания, означает не то, что повинующийся в этом случае искренне почитает суверена как Бога, а лишь то, что он желает спасти себя от смерти или бедственной жизни; но то, что не есть знак искреннего почитания, не есть поклонение и потому не идолопоклонство. И нельзя также сказать, что тот, кто это делает, позорит себя или кладет камень преткновения перед своим ближним. Ибо, как бы мудр и умен ни был тот, кто поклоняется в такой форме, никто другой не может из его внешних действий заключить, что он эту форму поклонения одобряет, а лишь то, что он это делает из страха и что это не его действие, а действие его суверена.

Поклоняться Богу в каком-нибудь специальном месте, обратившись лицом к образу или к определенному месту, – не значит поклоняться этому месту или образу или почитать таковые, а значит лишь признать их святыми, т.е. признать этот образ или место изъятыми из обиходного пользования. Ибо таков смысл слова “святой”, а именно что оно подразумевает не повое качество в месте или образе, а лишь новое отношение благодаря посвящению того или другого Богу. Вот почему такое поклонение Богу не идолопоклонство в такой же мере, как не было таковым поклонение Богу перед медным змеем, или как не было идолопоклонством со [c.498] стороны евреев, когда они, находясь вне собственной страны, обращались во время молитвы лицом к храму Иерусалима, или как не было идолопоклонством со стороны Моисея, когда он снял свою обувь перед горящей купиной на месте, примыкавшем к горе Синай. Так как это место Бог избрал как место, куда Он являлся, чтобы дать законы народу Израиля, то оно было святой землей не в силу присущей ему святости, а в силу отделения его в пользование Бога. В такой же мере не было идолопоклонством со стороны христиан поклонение Богу в церквах, которые были однажды торжественно посвящены Богу для этой цели властью царя или других истинных представителей церкви. Но поклоняться Богу как одухотворяющему такие образы или присутствующему в таких местах, т.е. поклоняться ограниченному месту как бесконечной субстанции, есть идолопоклонство, ибо такие конечные боги суть лишь идолы воображения, не имеющие никакой реальности, и они называются в Писании именами “суета”, “ложь” и “ничто”. Точно так же является идолопоклонством почитание образов и мест не как одухотворенных или обитаемых Богом, а как напоминающих о Боге или каком-нибудь его деянии, если эти образы или места посвящены Богу или установлены властью частных лиц, а не властью наших верховных пастырей. Ибо заповедь гласит: не делай себе никакого изображения. Бог повелел Моисею сделать медного змея, он его сделал не себе, и поэтому это деяние не было против заповеди. Но сотворение золотого тельца Аароном и народом было идолопоклонством не только потому, что они считали этого тельца Богом, а также потому, что они сотворили его для религиозной надобности, не имея на то полномочий ни от Бога, их суверена, ни от Его наместника Моисея.

Язычники почитали в качестве богов Юпитера и других, которые были людьми, совершившими, может быть, при жизни великие и славные дела, а детьми Бога они считали разных мужчин и женщин, предполагая, что они родились от бессмертного Бога и смертного человека. Это было идолопоклонством, так как они установили такую религию по собственному усмотрению, не будучи на то уполномочены Богом – ни Его вечным законом разума, ни Его позитивным законом, данным в Откровении. Но хотя наш Спаситель был человеком, относительно которого мы также веруем, что Он был бессмертным Богом и Сыном Бога, однако это не идолопоклонство, так как эта вера зиждется не на нашей фантазии или нашем суждении, а на Слове [c.499] Божием, данном нам через откровение Писании. А что касается культа в форме таинства причащения, то, если слова Христа это Мое тело означают, что и Он сам, и то, что имеет вид хлеба в Его руке, и не только это, но и все кажущиеся куски хлеба, которые когда-либо были или будут освящены священниками, являются столькими же телами Христа, которые, однако, все вместе составляют одно тело, тогда таинство причащения не идолопоклонство, ибо оно санкционировано нашим Спасителем. Но, если этот текст означает нечто другое (хотя нет иного текста, который подтвердил бы такое предположение), тогда указанный обряд есть обоготворение человеческого установления и, следовательно, идолопоклонство. В самом деле, недостаточно сказать: Бог может пресуществлять хлеб в тело Христа, ибо и язычники считали Бога всемогущим и могли бы на этом основании с не меньшим успехом оправдывать свое идолопоклонство, утверждая, как и другие, что их дерево и камень пресуществлены в Бога всемогущего.

Поскольку имеются люди, утверждающие, что боговдохновенность есть вхождение в человека Святого Духа, а не приобретение Божиих даров учением и размышлением, то я полагаю, что они стоят перед опасной дилеммой. Ибо если они не поклоняются тем людям, которых считают боговдохновенными, то впадают в неблагочестие, не обоготворяя сверхъестественного присутствия Бога. С другой же стороны, если они поклоняются этим людям, они совершают идолопоклонство, ибо апостолы никогда не допустили бы такого поклонения по отношению к себе. Поэтому наиболее правильно будет верить, что когда в Писании рассказывается, что на апостолов спустился голубь, или что Христос дохнул на них, давая им Святой Дух, или что Святой Дух давался возложением рук, то под этим разумеется, что Богу угодно было пользоваться или приказать пользоваться всем этим как знаками своего обетования содействовать тем лицам в их рвении проповедовать его Царство, а также содействовать тому, чтобы их беседы были не оскорбительны, а назидательны для других.

Клеветнический культ образов. Помимо идолопоклоннического культа образов бывает еще клеветнический культ их, который тоже есть грех, но не идолопоклонство. Ибо идолопоклонство есть культ, выражающийся в знаках внутреннего и искреннего почитания, но клеветнический культ представляет собой лишь кажущееся почитание и может часто сочетаться с внутренним и глубоким отвращением как к образам, так и к фантастическим демонам, или [c.500] идолам, которым они посвящены. Такого рода культ имеет своим источником лишь страх смерти или другого жестокого наказания, и тем не менее он является грехом со стороны тех, кто его практикует, если это люди, на которых другие смотрят как на светочи, указывающие им путь. Ибо, идя по их стопам, люди могут лишь споткнуться и сойти с путей религии. Примеры же тех, кого мы не уважаем, не оказывают на нас никакого влияния, предоставляют нас собственной старательности и осторожности и, следовательно, не являются причиной нашего падения.

Если поэтому пастырь, законно призванный учить и направлять других, или кто-либо иной, пользующийся большим уважением как ученый, из страха внешне поклоняется идолу и при этом не показывает свой страх и отвращение так же явно, как и свое поклонение, то такой человек своим мнимым одобрением идолопоклонства бесчестит других. Ибо другие, наблюдая действия своего учителя или того, чьи знания они высоко ценят, приходят к заключению, что эти действия сами по себе законны. И такое бесчестие есть грех и совращение. Но если это делает человек, не являющийся пастырем и не пользующийся высокой репутацией за свою ученость в вопросах христианской религии, и кто-нибудь следует его примеру, то это не совращение, так как второй не имел никакого основания следовать примеру первого. И если он ссылается на этот пример, то это с его стороны лишь пустой предлог, чтобы оправдать себя перед людьми. Ибо если необразованному человеку, находящемуся во власти короля-идолопоклонника или идолопоклоннического государства, приказывают под угрозой смерти поклоняться идолу и он это делает, ненавидя этот идол в душе, то он хорошо делает, хотя, если бы он имел мужество предпочесть смерть исполнению такого приказания, он бы поступил еще лучше. Но если бы то же самое сделал пастырь, взявший на себя обязанность распространять в качестве вестника Христа христианское учение между всеми народами, то это было бы не только греховным бесчестием в отношении совести всех христиан, но и вероломным нарушением взятых на себя обязанностей.

Общий итог всего сказанного до сих пор в отношении культа образов сводится к тому, что всякий поклоняющийся в образе или в каком-либо творении его материалу или призраку собственной фантазии, пребывающему, как он полагает, в этом материале, или и тому и другому или всякий верующий, что такой предмет, не имеющий ни ушей, ни глаз, слышит его молитвы или видит его [c.501] преданность, – всякий такой совершает идолопоклонство. Тот же, кто лицемерно практикует такой культ из страха наказания, совершает грех, если это человек, пример которого может оказать влияние на его братьев. Однако тот, кто поклоняется Творцу вселенной перед таким образом или в таком месте, которое не было воздвигнуто и не было избрано им самим, а было предписано Словом Господним, как, например, евреи поклонялись в течение известного времени Богу перед херувимами и перед медным змеем⁶, а некоторое время также внутри Иерусалимского храма или обратившись лицом к нему, – тот не совершает никакого идолопоклонства.

Что касается теперь поклонения святым образам, реликвиям и другим предметам, как это практикуется в наши дни в римской церкви, то я утверждаю, что это ни разрешено Словом Божиим, ни внесено в римскую церковь основными догматами ее учения, а часть их была оставлена в ней при первоначальном обращении язычников, а затем поддержана, утверждена и усугублена римскими епископами.

Ответ на вопрос о доказательствах относительно херувимов и медного змия. Что касается доказательств, которые приводятся из Писания, а именно разные примеры того, как Бог велел поставить образы, то такие образы были поставлены не для того, чтобы народ или вообще кто-нибудь поклонялся им; они были поставлены для того, чтобы народ поклонялся самому Богу перед ними, например перед херувимами над кивотом завета и перед медным змием. Ибо мы не читаем, чтобы священник или кто-либо иной поклонялся херувимам. Наоборот, мы читаем (4 Цар. 18, 4), что Езекия истребил медного змия, которого сделал Моисей, потому что народ кадил этому змию. Кроме того, эти примеры не даны нам в качестве образцов для подражания, так, чтобы мы тоже установили образы под тем предлогом, что мы, мол, поклоняемся Богу перед ними. Ибо слова второй заповеди не делай себе никакого изображения и т.д. делают различие между образами, которые Бог велел установить, и такими, которые мы сами устанавливаем. Нельзя поэтому приводить херувимов или медного змия как довод в пользу образов, выдуманных людьми, и культ, установленный Богом, – в пользу культа, произвольно установленного людьми. Следует еще и то принять во внимание, что, подобно тому как Езекия разбил в куски медного змея, которому поклонялись евреи, дабы они этого больше не делали, точно так же и христианские суверены обязаны разбивать образы, которым их подданные [c.502] привыкли поклоняться, дабы не было больше повода для такого идолопоклонства. Ибо там, где в настоящее время в обычае поклонение образам, невежественный народ действительно верит, что образы обладают божественной силой, да и пастыри внушают ему, что некоторые из них заговорили, что на них показалась кровь и что они совершали чудеса, т.е. они полагают, что эти чудеса совершал святой, которого они отождествляют с образом или о котором думают, что он пребывает в нем. Поклоняясь тельцу, израильтяне полагали, что они поклоняются Богу, выведшему их из Египта, и тем не менее это было идолопоклонством, так как они полагали, что телец или есть сам Бог, или имеет Бога в своем брюхе. И хотя кое-кто может считать невероятным, чтобы народ был настолько туп, чтобы считать образ Богом или святым и поклоняться Ему в качестве такового, однако Писание нам явно говорит обратное. Ибо, когда был сделан золотой телец, народ сказал (Исх. 32, 4): Вот бог твой, Израиль; в Писании же идолы Лавана (Быт.31, 30) названы богами. И мы ежедневно убеждаемся путем наблюдения над всякими людьми, что те, кто заботится лишь о своей утробе и своем покое, согласны скорее верить всякой нелепости, чем беспокоить себя ее критической проверкой, считая свою веру как бы неотчуждаемой в силу определенного порядка, пока обратное не установлено ясным и новым законом.

Рисовать картины, следуя своей фантазии, не означает создавать идолов, но использование их в целях религиозного культа – идолопоклонство. Но из некоторых других мест церковники заключают, что позволительно изображать ангелов, а также самого Бога, – как, например, из того, что Бог расхаживал по саду, что Иаков видел Бога на вершине лестницы, и из многих других видений и снов. Однако видения и сны, как естественные, так и сверхъестественные, суть лишь фантомы, и тот, кто рисует образ того, что он видел в видении или во сне, дает изображение не Бога, а лишь своего фантома, т.е. делает идола. Я не говорю, что рисовать картину, следуя своей фантазии, есть грех, но считать ее, когда она нарисована, представительством Бога противоречит второй заповеди, и она не может иметь иного употребления, как лишь быть объектом культа. То же самое может быть сказано об изображении ангелов и покойников, если изображения покойников не являются памятниками друзьям или людям, достойным памяти. Ибо такое употребление изображений есть не поклонение изображениям, а гражданское почитание лица, не [c.503] существующего, но существовавшего. Но если это сделано по отношению к изображению святого на том единственном основании, что мы полагаем, будто он слышит наши молитвы и доволен теми почестями, которые мы ему оказываем, между тем как он мертв и лишен всех чувств, то мы приписываем ему более чем человеческое могущество, и посему это идолопоклонство.

Ввиду того, что ни в законе Моисея, ни в Евангелии нет никаких указаний в пользу религиозного почитания образов или других представительств Бога, которые люди себе делают, или в пользу почитания какого-либо изображения того, что на небе, на земле или ниже земли, и ввиду того, что христианские короли, являющиеся живыми представителями Бога, не должны быть почитаемы подданными каким-либо действием, придающим им большее могущество, чем то, на которое способен смертный человек, – ввиду всего этого нельзя себе представить, чтобы тот религиозный культ, который ныне в ходу, был внесен в церковь вследствие ошибочного понимания Писания. Остается поэтому предполагать, что этот культ был оставлен в церкви благодаря тому, что при обращении в христианство язычников не были истреблены те изображения, которым эти язычники до своего обращения поклонялись.

Каким образом идолопоклонство сохранилось в церкви. Причинами такого сохранения образов являются неумеренное уважение к их художественным достоинствам и высокие цены на них, что заставляло их собственников, хотя и обращенных и переставших поклоняться им как демонам, сохранить их в своих домах под тем предлогом, что они это делают в честь Христа, девы Марии, апостолов и других пастырей первобытной церкви. Ибо легко было, давая образам новые имена, превратить в изображение девы Марии и се Сына, нашего Спасителя, то, что раньше, быть может, считалось изображением Венеры и Купидона, и точно так же из Юпитера можно было сделать Варнаву, из Меркурия – Павла и т.п. А так как светское честолюбие, постепенно закравшееся в душу пастырей, внушало им желание угодить новообращенным христианам, да к этому еще присоединилась и любовь к подобному почитанию, коего они могли ждать и для себя после смерти по примеру тех, кому оно уже досталось, то культ изображений Христа и апостолов становился все более и более идолопоклонническим, если не считать того, что некоторое время после Константина разные императоры и епископы и вселенские соборы указывали на незаконность этого культа и протестовали [c.504] против него, но было уже слишком поздно или они протестовали слишком слабо.

Канонизация святых. Канонизация святых является другим пережитком язычества. Она не основана на ложном понимании Писания и является не новым изобретением римской церкви, а обычаем столь же древним, как само Римское государство. Первым был канонизирован в Риме Ромул, и это на основании сообщения Юлия Прокула, который присягал перед сенатом, что Ромул говорил с ним после своей смерти и уверял его, что он пребывает на небе и называется там Квирином и будет покровительствовать их государству. После этого сенат публично засвидетельствовал его святость. Юлий Цезарь и другие императоры после него были также канонизированы как святые, ибо к такого рода свидетельству сводится теперь обряд канонизации, представляющий собой то же самое, что и άποθέωσις⁷ язычников.

Наследством от римских язычников объясняется и то обстоятельство, что папы получили имя и власть Pontifex Maximus. Это было имя того, кто после сената и народа имел в древнем государстве Рима верховную власть регулировать все церемонии и устанавливать догматы религии. А когда Август Цезарь превратил государство в монархию, то он взял себе лишь эту должность народного трибуна, т.е. верховную власть в государстве и в вопросах религии, и последующие императоры занимали ту же должность. Однако когда жил император Константин, первый признавший и узаконивший христианскую религию, то его исповеданию веры соответствовало предоставление регулирования вопросов религии под его верховным надзором римскому епископу. Хотя ниоткуда не видно, чтобы епископ одновременно с этим получил имя pontifex, однако можно предположить, что последующие епископы присвоили себе это имя, чтобы поддержать ту власть, которую они осуществляли над епископами римских провинций. Ибо эту власть над другими епископами римские епископы имели не в силу какой-либо привилегии апостола Петра, а в силу привилегии города Рима, которую императоры всегда охотно поддерживали. Это с очевидностью доказывается тем фактом, что, когда император сделал Константинополь столицей империи, константинопольский епископ стал претендовать на одинаковую власть с римским епископом. И хотя в итоге это верховенство не без борьбы осталось за папой и он стал Pontifex Maximus, однако эту власть он осуществлял лишь именем императора и она не простиралась [c.505] за пределы империи; а после того как император потерял свою власть в Риме, власть папы не простиралась дальше города Рима, хотя в Риме сам папа унаследовал власть императора. На основании указанного мы можем мимоходом заметить, что верховенство папы над другими епископами не простирается дальше территорий, в которых сам папа является гражданским сувереном, и тех территорий, где обладающий гражданской властью император явно избрал папу подвластным ему главным пастырем своих христианских подданных.

Ношение икон. Другим пережитком религии греков и римлян является ношение икон в процессии. Ибо греки и римляне также передвигали своих идолов с места на место в особого рода коляске, специально посвященной этой церемонии, и эту коляску римляне называли thensa и vehiculum Deorum⁸, и изображение помещалось в раму, или раку, которую они называли ferculum. To, что римляне называли pompa, теперь называется процессией. В соответствии с этим одной из божеских почестей, которые сенат воздал Юлию Цезарю, было то, что в помпе, или процессии, во время цирковых игр он должен был иметь thensam et ferculum – священную повозку и раку, что означало быть перевозимым как Бог, точь-в-точь как в наше время папы перевозятся швейцарцами под балдахином.

Горящие восковые свечи и факелы. Одной из особенностей процессий как у греков, так и у римлян было ношение горящих факелов и свечей перед изображениями богов. Впоследствии в этой форме воздавались почести римским императорам. Так, мы читаем, что, когда Калигула был провозглашен императором, он был перевезен из Мизены в Рим в центре толпы народа, причем дороги были уставлены алтарями и скотом для жертвоприношений и горящими факелами. А о Каракалле мы читаем, что он был принят в Александрии с фимиамом, с бросанием цветов и δαδουχίαας, т.е. с факелами; ибо δαδουχοι назывались у греков те, кто носил горящие факелы в религиозных процессиях. А впоследствии набожный, но невежественный народ много раз чествовал своих епископов такого рода помпами с восковыми свечами, а изображения нашего Спасителя и святых он чествовал постоянно в самой церкви. И таким образом, вошло в обычай употреблять при богослужении восковые свечи, и это употребление было установлено некоторыми древними соборами.

Язычники имели также свою aqua lustralis, т.е. святую воду. Римская церковь подражает язычникам также в отношении [c.506] святых дней. Язычники имели свои вакханалии, а мы имеем соответствующие им храмовые праздники. Язычники имели свои сатурналии, а мы имеем карнавалы и свободу для слуг во вторник первой недели Великого поста. Язычники устраивали процессии в честь бога Приапа, мы же воздвигаем мачту для получения приза и танцуем вокруг нее, а танцы являются одной из форм богослужения. Язычники имели свои процессии, названные Ambarvalia, а мы устраиваем процессии вокруг полей в Неделю о слепом⁹. И я не думаю, что этим исчерпывается список церемоний, которые остались в церкви со времени первого обращения язычников. Это лишь все те, что пришли мне на память в данную минуту. Я не сомневаюсь, что если кто-нибудь внимательно проследит то, что сообщается в книгах по истории относительно религиозных ритуалов греков и римлян, то он найдет еще больше старых пустых мехов язычества, которые наставники римской церкви по небрежности или в силу честолюбия наполнили новым вином христианства, которое не преминет со временем разорвать их. [c.507]

⁶ Херувимы (евр. Керувим) – вторая после серафимов (ближайших [c.637] к божественному престолу) категория ангелов в иудейской и христианской религиях. Изображались (иногда фигурами из золота) шестикрылыми (как и серафимы) со множеством глаз. Изображение медного змея по повелению бога выставил Моисей на шесте посреди лагеря евреев в пустыне при их исходе из Египта. Смотревшие на него исцелялись от укусов ядовитых змей, посланных на них богом в наказание за то, что они роптали на господа и своего вождя Моисея (Чис. 21, 6–9). Израильтяне долгое время сохраняли медного змея как святыню (4 Цар. 18, 4), пока благочестивый царь Иудеи Езекия (726–697 до н.э.) не уничтожил его. – 502. [c.638]
Вернуться к тексту

⁷ Апофеоз (греч.) – обожествление, прославление, возвеличение какого-либо лица (в древности обычно правителя государства после его смерти). Ниже Pontifex Maximus – верховный жрец (лат.). – 505. [c.638]
Вернуться к тексту

⁸ Повозка богов (лат.). – 506. [c.638]
Вернуться к тексту

⁹ Ambarvalia – весеннее празднество древних в честь Цереры, древнеримской богини произрастания растений и подземного мира (тождественна греч. Деметре). Неделя о слепом – христианский праздник в одно из послепасхальных воскресений в память о слепом, исцеленном Христом. – 507. [c.638]
Вернуться к тексту

	предыдущая		следующая
		оглавление