Гроций Г.

О праве войны и мира

М.: Ладомир, 1994. – 868 с.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста

на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

Книга II

Глава XVI. О толковании

I. Каким образом обещания обязывают вовне?

1. Если иметь в виду только того, кто дает обещание то такое лицо обязывается исполнить добровольно что-либо, к чему ему было угодно обязаться. «Следует придавать значение тому, что ты думал, а не тому, что сказал», – поясняет Цицерон («Об обязанностях», кн. I). Но так как внутренние акты сами по себе не могут быть видимы, а между тем необходимо установить нечто достоверное, дабы обязательство не было ничтожным, что может случиться, если каждый будет вкладывать любой смысл в свои слова, то в силу самого естественного разума лицо, которому дано обещание, имеет право принудить давшего обещание к тому, что внушит правильное толкование. Иначе сделка не получит исполнения, что в делах нравственных соответствует невозможности.

В этом смысле, пожалуй, толкуя о соглашениях, Исократ в возражении Каллимаху – согласно исправлению такого места мужем выдающейся учености Петром Фабром – говорил. «Этим общим законом мы, люди, постоянно пользуемся во взаимных отношениях», и не только греки, но и варвары, как сказано им же несколько выше.

2. Сюда же относится следующее выражение в древней формуле договоров у Ливия (кн. I): «Без уловок смысл слов устанавливается так, как он с полной ясностью понимается на сегодняшний день»¹. Мерило правильного толкования есть извлечение смысла из вполне понятных знаков. Знаки эти могут быть двоякого рода: слова и другие способы выражения, которыми пользуются в отдельности или же в совокупности.

II. Слова, если не применимы иные приемы их толкования, должны пониматься согласно народному словоупотреблению.

Если невозможно никакое толкование, ведущее к другим выводам, то слова следует понимать в их собственном смысле – не в грамматическом, выводимом из их происхождения², а в обычном употреблении тех,

Стало быть, локрийцы³ прибегли к неразумной уловке вероломства, когда, обещавшись соблюдать соглашения, пока ходят по этой земле и носят головы на плечах, они выбросили землю, которая была насыпана в их обувь, сбросили головки чеснока, которые были положены у них на плечах, и отказались исполнить обещанное, как если бы возможно было таким способом освободиться от священных обязательств. Об этом повествуется у Полибия. Несколько подобных же примеров вероломства имеется у Полиэна, приводить которые нет никакой надобности, потому что они не возбуждают никаких споров. Правильно заметил Цицерон («Об обязанностях», кн. III), что такого рода обманами можно лишь усугубить, а не ослабить клятвопреступление.

III. Термины технические следует понимать соответственно отрасли знания.

К словам, образованным искусственно⁴, едва понятным для народа, должны применяться определения знатоков каждого искусства, как, например, наставники ораторского искусства ставили вопрос о значении слов «величество», «отцеубийство». Ибо ведь правильно сказано Цицероном в первой книге его «Академических бесед»: «Слова, употребляемые диалектиками, отнюдь – не народного происхождения. Они пользуются своими собственными терминами, что свойственно вообще почти всем искусствам». Таким образом, если в соглашениях упоминается о войске, то нам следует определять войско как такое множество людей, которое отваживается открыто напасть на неприятельские границы, ибо историки всюду [c. 402] противополагают, с одной стороны, образ действий тайный и разбойничий и, с другой стороны, действия регулярного войска.

Оттого в зависимости от размеров неприятельских сил следует определять и количество военной силы государства. По словам Цицерона, войско составляют шесть легионов со вспомогательными отрядами («Парадоксы», VI). А по словам Полибия, в римском войске насчитывалось большей частью шестнадцать тысяч римских воинов и до двадцати тысяч воинов союзников. Но и меньшее число воинов может быть достаточной мерой для того же понятия. Ибо, как говорит Ульпиан (L. II. D. de his qui not. infamia), командир начальствует над войском, когда имеется легион со вспомогательными войсками, что, по подсчету Вегеция, составляет десять тысяч воинов пехоты и две тысячи всадников. А Ливий (кн. III, гл. I) полагает, что размер регулярного войска равен восьми тысячам воинов Сходный расчет должен применяться по флоту. Точно так же крепость есть место, приспособленное для задержания на время неприятельских войск⁵.

IV. Применение толкования вызывается двусмысленностью слов, в зависимости от характера противоречия или самоочевидности.

1. Необходимость в толкованиях наблюдается по отношению к словам или предложениям, когда они «изъясняются различным образом», то есть когда они получают несколько значений. Это затруднение риторы называют «двусмыслицей», диалектики же проводят более тонкое различие, а именно – если одно слово может иметь несколько значений, они называют это «омонимом», если словосочетание – то «двусмыслицей». Точно так же возникает необходимость в толковании всякий раз, как в соглашениях встречается «некое подобие противоречия». Тогда именно требуется толкование, с помощью которого следует согласовать, если возможно, одни статьи с другими.

В случае когда имеется несомненное противоречие, то позднейшее соглашение договаривающихся сторон отменяет более ранние, ибо одновременно никто не может хотеть что-либо противоречивое. Природа актов, зависящих от воли, такова, что новым актом воли можно поэтому отступиться от прежнего или «односторонне» как в законе или завещании, или же взаимно, как в договорах и соглашениях. Такое затруднение риторы называют «антиномией». И в подобных случаях очевидная неясность слов принуждает прибегать к предположениям.

2. А иногда толкования столь очевидны, что вводятся непроизвольно, даже вопреки общепринятому значению слов. Это то, что греческие риторы называют «по слову и значению», латиняне же – «по букве и по смыслу написанного». Главными приемами толкования воли служат заключения по содержанию и по вытекающим последствиям, а также по связи с привходящими обстоятельствами.

Толкование по содержанию применяется⁶, например, к слову «день», если перемирие заключено на тридцать дней, то дни следует понимать не в естественном, но в гражданском смысле, потому что это соответствует предмету (Эверард, на тему A subiecta materia). Точно так же слово «давать» употребляется вместо «договариваться», смотря по свойству сделки (L. Si uno. D. Loc. conducti). Так и слово «оружие» означает иногда орудия войны, иногда вооруженных воинов; в зависимости от предмета его следует толковать тем или иным способом. Далее, если кто-нибудь обещается вернуть людей, то он обязан [c. 403] вернуть живых, а не мертвых, что, напротив, обратили в шутку платейцы. И те, кому поведено сложить железо, исполнят требование, коль скоро сложат мечи, но не скобки, как еще доказывал Перикл. Свободный выход из города следует понимать так, что весь путь должен быть безопасным, вопреки чему поступил Александр. Половину корабля следует понимать как идеальную часть, а не как реально отделенную часть, вопреки чему поступили римляне по отношению к Антиоху. Изложенное рассуждение должно распространяться на сходные случаи.

Толкование в зависимости от вытекающих последствий применяется преимущественно в том случае, когда слово, понимаемое в общеупотребительном значении, приводит к бессмыслице.

При двояком значении слова следует отдавать предпочтение тому толкованию, которое дает возможность избегнуть превратного смысла (Эверард, на тему Ab absurdo; L. In ambigua. D. de legibus).

Таким образом, недопустима шутка Брасида, который, обещав отступить с Бэотийской равнины, не хотел признать Бэотийской равниной местность, занятую его войском, как если бы речь шла о военном захвате, а не о древних границах; в этом смысле соглашение было бы пустым (Фукидид, кн. IV).

VII. По связи: по источнику или также по месту.

Связь бывает по происхождению или также по месту⁷ (Эверард, на тему A Coniunctlone duarum legum). По своему происхождению связаны те предметы, ноторые вытекают из той же воли, хотя бы они и были высказаны в различных местах и при различных обстоятельствах, ввиду чего необходимо толкование, так как в сомнительных обстоятельствах воля предполагается согласной с собой. Так, у Гомера соглашение между Парисом и Менелаем о том, что Елена достанется победителю, нужно толковать из последующего таким образом, что победителем должен считаться тот, кто убьет другого. Основание приведено у Плутарха: «Судьи присоединяются к менее двусмысленному толкованию, отпуская то, что менее ясно» (Плутарх, «Пиршество», IX, 13).

VIII. Куда относится толкование согласно побудительному основанию, в зависимости от времени и места?

Среди обстоятельств, связанных с местом, особое значение имеет основание закона⁸, что многие смешивают с его смыслом, хотя это – только один из признаков, по которым распознается смысл. В ряду приемов толкования этот способ самый действительный, если с полной достоверностью установлено, что воля была побуждена каким-нибудь основанием как единственной причиной. Ибо зачастую имеется несколько оснований. Иногда воля и помимо каких-либо оснований определяется в силу собственной, свойственной ей свободы, что достаточно для заключения договора. Таким образом, дарение по случаю бракосочетания не возымеет силы, если не последует самое бракосочетание.

IX. Различие значений слов в широком и тесном смысле.

Кроме того, необходимо иметь в виду, что слова имеют не одно значение, а одно в более тесном другое в широком смысле. Это происходит по многим причинам, в частности, потому, что с одним из видов связывается родовое имя, как в названиях кровного родства или усыновления, а также в названиях мужского рода, обычно употребляемых вместо общих названий при отсутствии последних; бывает так, что [c. 404] искусственное словоупотребление шире, чем народное; например, смерть по внутригосударственному праву распространяется на ссылку⁹, тогда как в устах народа это слово имеет другое значение.

X. Деление обещаний на благоприятствующие, неблагоприятствующие, смешанные и посредствующие.

Тут же следует отметить, что одни обещания содержат обязательства благоприятствующие [favorabilla], другие – неблагоприятствующие [odiosa]; одни – смешанные [mixta], другие – посредствующие [media] (Альциат, «Заключения», V, 17). Благоприятствующие обязательства имеют равносторонний характер и преследуют взаимную пользу; чем значительнее и шире такая польза, тем благоприятнее и самое обязательство, как, например, те, которые способствуют скорее миру, нежели войне, или войне оборонительной перед преследующей иные цели. Неблагоприятствующими являются те обещания, согласно которым отягощается только одна сторона или же она отягощается значительно более, чем другая; которые предусматривают наказание или признание каких-либо актов неправомерными, или же вносят какие-нибудь изменения в предшествующие обязательства. К смешанным обещаниям принадлежат, например, те, которые также вносят изменения в предшествующие соглашения, но в целях мира; ввиду значительности преследуемого блага или вносимого изменения они признаются то благоприятствующими, то неблагоприятствующими, однако при прочих равных условиях преобладает благоприятствование.

XI. Отрицание в отношении актов народов и царей различия договоров по доброй совести и по строго формальному праву.

Различие действий добросовестных и формально правовых [bonae fidei et strict! iuris], принятое римским правом, не имеет отношения к праву народов (Gl. in L. Non possunt, D. de legibus). Тем не менее в некотором смысле это различие может иметь и здесь применение, как, например, если в каких-нибудь странах некоторые акты имеют некую общую форму, а поскольку такая форма неизменна, то она считается присущей самому акту. Но в иных актах, которые сами по себе неопределенны, каково дарение или добровольное безвозмездное обещание, следует строже держаться слов.

XII. На основании приведенных различий значений слов и обещаний образуются правила толкования.

1. Установив изложенные различия, необходимо держаться следующих правил. В обязательствах неблагоприятствующих словами следует пользоваться согласно всем особенностям народного словоупотребления; если им свойственно несколько значений, то предпочтительно наиболее широкое: так, мужской род употребляется как общий род, неопределенное выражение – взамен всеобщего. Слова «откуда кто изгнан», например, относятся также к восстановлению в правах того, кому насильственно прегражден доступ к его имуществу; ибо выражение в более широком смысле имеет требуемое значение, как правильно утверждает Цицерон в речи «В защиту Авла Цэцины».

2. В обязательствах благоприятствующих, если вступающий в обязательство знает право или пользуется советом юристов, слова нужно употреблять в более широком смысле, так чтобы включать технические или данные самим законом обозначения (Бартол, на L. si is qui pro emptore, D. de usuc.; Коваррувиас, III, Var., C. 3, № 5; Тирако, на L. connub. Gl. 5, № 115). Однако к обозначениям явно переносным прибегать не следует, если только иначе не возникнет какая-нибудь бессмыслица или бесполезность самого соглашения¹⁰.

Напротив того, необходимо пользоваться словами даже в более тесном смысле, чем тот, который им обычно свойственен, [c. 405] коль скоро это потребуется для избежания несправедливости или бессмыслицы, если же хотя и нет такой необходимости, но очевидная справедливость или польза на стороне ограничения смысла, то следует выбирать между наиболее тесными ограничениями смысла, поскольку обстоятельства не требуют иного.

3. В обязательствах же неблагоприятствующих допускается даже несколько фигуральная речь во избежание чрезмерного обременения. Так, при дарении или отказе от своего права слова, хотя бы и всеобщие, обычно ограничиваются тем, что вероятнее всего имеется в виду. В такого рода сделках иногда обозначается как уже приобретенное то, что можно лишь надеяться удержать за собой. Так, помощь, обещанная одной из сторон, истолковывается как такая, которая должна быть оказана на средства просителя (Барбациа, «Заключения», IV, 92).

XIII. Можно ли и в какой мере под именем союзников разуметь будущих союзников; тут же о договоре римлян с Газдрубалом и о тому подобных спорных вопросах.

1. Возник знаменитый вопрос о том, распространяется ли название союзников только на участников договора при его заключении или также и на присоединяющихся впоследствии, как было предусмотрено в договоре, заключенном между римским и карфагенским народами после войны за Сицилию: «Союзники обоих народов для каждого народа да будут неприкосновенны». Отсюда римляне выводили, что хотя они ничего не выиграли вследствие неутверждения карфагенянами договора римлян с Газдрубалом о воспрещении перехода через реку Эбро, тем не менее если бы карфагеняне одобрили факт осады Ганнибалом сагунтинцев, которых после заключения договора римляне признали своими союзниками, то можно было бы объявить войну карфагенянам за нарушение союзного договора. Основание этого Ливий (кн. XXI) излагает следующим образом «Сагунтинцам было дано достаточное ручательство путем исключения союзников обоих народов, поскольку не было добавлено ни о первоначальных союзниках, ни о могущих стать ими впоследствии¹¹. Так как была возможность привлекать новых союзников, то кто же почел бы справедливым привлекать в союз без оказания услуг и не защищать принятых в союз, лишь бы только ни союзников карфагенян не побуждать к отпадению, ни отпавших добровольно не принимать в союзники?». Это почти дословно совпадает со сказанным у Полибия («История», кн. III).

Что нам нужно отметить? Без сомнения, словом «союзники» можно обозначать в тесном смысле тех, кто были союзниками во время заключения договора, но оно может получить и другое, более широкое значение, распространяющееся также и на будущих союзников, без нарушения правильности смысла речи. А какое именно толкование заслуживает предпочтения, должно быть ясно из ранее изложенных правил. Согласно им, как мы сказали, нельзя здесь предполагать будущих союзников, так как речь идет о расторжении договора как неблагоприятствующего, а также о лишении карфагенян свободы принуждать вооруженной силой тех, кто, по их мнению, причинил им обиду; такая свобода естественна, и, нужно полагать, от нее нельзя отказаться необдуманно¹².

2. Итак, разве не следовало римлянам принять сагунтинцев в союзники или же не следовало их защищать по принятии в союзники? Напротив, это делать следовало, но не в силу договора, а по естественному праву, которое не было отменено договором, так что сагунтинцы в отношении как тех, так и [c. 406] других были бы на таком положении, как если бы не было никаких соглашений о союзниках. В таком случае ни карфагеняне не совершили бы ничего вопреки договору, если бы они обратили оружие против сагунтинцев, считая это справедливым, ни римляне – если бы они отказали им в защите.

Очевидно, подобно этому во времена Пирра между карфагенянами и римлянами было заключено соглашение о том, что если один из указанных народов заключил бы союз с Пирром, то в силу такого соглашения право оказать помощь тому, на кого нападет Пирр, остается бесспорным за противной стороной (Полибий, «История», кн. III). Я не хочу тем самым сказать, что война с обеих сторон могла быть справедлива; но я не вижу, чтобы в таком случае имело место нарушение союзного договора¹³. Сходным образом в вопросе о военной помощи, оказанной римлянами мамертинцам, Полибий различает, было ли это сделано по справедливости и следовало ли так поступить согласно договору.

3. То же самое коркиряне, у Фукидида, говорят афинянам, а именно – что последние могли бы оказать им военную помощь, чему не препятствует договор афинян с лакедемонянами, так как по этому договору не возбранялось принимать новых союзников (кн. I). И подобному мнению затем последовали афиняне, которые, чтобы не расторгнуть договор, воспретили своим воевать с коринфянами, если только те не соберутся высадиться в Коркиру или в какую-нибудь область, подчиненную Коркире (там же). Больше того, не противоречит союзному договору положение, когда тех, на кого одна сторона нападает, другая защищает, причем в остальном союз между ними соблюдается нерушимо¹⁴.

Юстин, говоря о тех временах, полагает: «Перемирия, заключенные от собственного имени, они предоставляли расторгать своим союзникам, как если бы таким образом совершали они меньшее клятвопреступление, предпочитая оказывать военную помощь союзникам, нежели сами идти открытой войной» (кн. III). Так же точно и в речи об острове Галонезе, находящейся в числе других произведений Демосфена, вопрос ставится о мирном договоре афинян с Филиппом, которым было предусмотрено, что государства Гроций, не включенные в этот мирный договор, останутся свободными; и если кто-нибудь нападет на них, то государствам, включенным в союз, их разрешается защищать. Этот пример приведен нами в качестве равноправного договора.

XIV. Как следует толковать положение о том, что один народ не может вести войну иначе, как с согласия другого?

Мы предложим здесь в виде примера неравноправного союзного договора случай, когда один договаривается с другим союзником, чтобы тот не вступал в войну без разрешения первого. Это было предусмотрено в договоре римлян с карфагенянами после второй Пунической войны, как мы упоминали об этом выше; то же было предусмотрено в договоре македонян с римлянами до царя Персея (Ливий, кн. XLII). Выражение «вести войну» может быть отнесено ко всякой войне, как к наступательной, так и к оборонительной; в сомнительных же случаях мы воспользуемся здесь понятием войны в наиболее узком смысле, чтобы не стеснять чрезмерно свободы сторон.

К тому же роду относится также и обещание римлян сохранить свободу Карфагену¹⁵. Хотя из природы акта и нельзя было сделать заключения о неограниченной независимости [c. 407] (ведь право начинать войну и некоторые иные права были ранее утрачены карфагенянами), тем не менее карфагенянам была сохранена некоторая свобода, по крайней мере, настолько, чтобы они не были вынуждены перенести свою столицу в иное место по воле чужой власти. Напрасно, стало быть, римляне делали упор на слово «Карфаген», утверждая, что оно обозначает множество граждан, а не город (это можно допустить в переносном смысле ради свойства, которое более подходит гражданам, чем городу).

Ибо в выражении «сохранить свободу», или «автономию», как говорил Аппиан, явно заключалась игра слов.

XVI. О разъяснении особенностей как личных соглашений, так и реальных.

1. Сюда следует еще отнести часто возникающий вопрос о соглашениях личных и реальных. Если соглашение заключено с народом свободным, то нет сомнения в том, что предмет обещания по своей природе имеет реальный характер, поскольку субъект есть нечто постоянное. С другой стороны, если даже республиканское государство превратится в монархию, договор сохраняет свою силу, ибо государство в целом остается даже при смене главы, и, как мы сказали выше, верховная власть, осуществляемая царем, не перестает быть властью народа. Исключение составляет случай, когда окажется, что цель соглашения свойственна самому государственному устройству, как, например, если договор заключен ради обеспечения свободы в свободном государстве.

2. Если договор заключен с царем, то не следует полагать, что договор тем самым становится личным; ибо, как правильно сказано Педием и Ульпианом, по большей части лицо обозначается в соглашении не для того, чтобы соглашение стало личным, а для того, чтобы показать, с кем заключено соглашение (L. lure gentium, § Pactum. D. de pactis). Когда добавлено в договоре, что он имеет постоянный характер или же что он заключен по поводу имущества царства или же с царем и с его преемниками, или на определенный срок, то ясно, что такой договор оказывается реальным. Таков, по- видимому, был союзный договор римлян с Филиппом, царем македонским¹⁶, ибо когда сын его Персей отказался его соблюдать, то по этому поводу возгорелась война. Но и другие слова, а иногда и самый предмет дают достаточное основание для толкования соглашений.

3. Если же возможно толкование в двояком смысле, то остается полагать, что благоприятствующие соглашения нужно считать реальными, неблагоприятствующие – личными. Договоры, заключенные в целях мира или торговых сношений, имеют характер благоприятствующий. Договоры на случай войны не все имеют неблагоприятствующий характер, как считают некоторые, но «союзы оборонительные» ближе примыкают к благоприятствующим, а «наступательные союзы» приближаются к неблагоприятствующим. К этому необходимо добавить, что в договорах военных предполагается необходимость наличия благоразумия и добросовестности в том, с кем заключается такой договор, так как имеется в виду, чтобы он мог предпринять военные действия не только справедливо, но и благоразумно.

4. Я не отношу сюда то, что, однакоже, обычно предусматривают, а именно – что союзы прекращаются смертью участников, ибо ведь это относится к частным товариществам согласно внутригосударственному праву. Так, отступились от договоров фиденаты¹⁷, латиняне¹⁸, этруски и сабиняне по [c. 408] смерти Ромула, Тулла, Анка, Приска и Сервия, но нам невозможно вынести правильное решение о справедливости или несправедливости подобного действия, так как не сохранились тексты договоров (Децио, «Заключения», кн. I, 22). Сходен с этим вопрос у Юстина о том, изменилось ли положение республик, плативших дань мидянам, с изменением правления. Тут нужно иметь в виду, было ли в их договорах предусмотрено покровительство мидян.

Менее всего приемлемы доводы Бодена (кн. V, глава последняя) о том, что договоры не переходят на преемников государей, потому что сила клятвы связывает определенное лицо. Вообще же клятвенное подтверждение обязательства может связывать только лицо, а самое обещание обязывает и наследника.

5. Приводится неверное утверждение, что договоры, скрепленные клятвой, нерушимы, как самый небесный свод. Ибо обычно в достаточной мере действительны самые обещания; клятва же привходит к ним ради наибольшей незыблемости. Римский плебс поклялся консулу П. Валерию в том, что он соберется по призыву консула. По его смерти преемником его был А. Квинций Цинциннат. Некоторые же трибуны утверждали, будто народ не связан клятвой. Приведем суждения Ливия (кн. III): «Еще почитание богов не отличалось той небрежностью, которая овладела нынешним веком; никто не приспособлял для себя клятвы и законы толкованием; но всякий сообразовал свои права с ними».

XVII. Договор, заключенный с царем, распространяется на царя, низложенного с царства.

Конечно, договор, заключенный с царем, сохраняет силу, если даже сам царь или его преемник будут свергнуты подданными с царства. Право на царство остается у царя, как бы он ни утратил власть. Сюда относится следующее место у Лукана о римском сенате:

XVIII. Но не захватившего власть [узурпатора].

Напротив, если чужеземный узурпатор подвергнется нападению с согласия законного царя или если угнетатель свободного народа будет подвергнут нападению без получения предварительного законного согласия народа, то тут еще нет никакого нарушения договора.

Дело в том, что такие лица имеют лишь власть, не имея на то права¹⁹. Это и есть то, что говорил Набиду Тит Квинций: «У нас с вами нет ни какой-либо дружбы, ни союза, но союз заключен со справедливым и законным царем лакедемонян – Пелопсом» (Ливий, кн. XXXIV).

XIX. Перед кем обязывает обещание, данное тому, кто первый сделает что-либо, если многие делают то же самое одновременно?

Некогда Хризипп обсуждал вопрос о том, награда, обещанная тому, кто первый достигнет барьера, достанется ли обоим, прибывшим одновременно, или же не достанется никому из них. Очевидно, выражение «первый» двумысленно²⁰, ибо означает или того, кто обгонит всех, или того, кого никто не обгонит. А так как награда за доблесть есть действие благоприятствующее, то правильнее сказать, что соответствующие лица делят награду, хотя Сципион²¹, Цезарь, Юлиан более великодушно присуждали полные награды тем, кто одновременно взбирались на стены. И такое решение должно вытекать из толкования, основанного как на прямом, так и на переносном значении слов. [c. 409]

XX. Предположение, которое возникает само собой в случае распространительного понимания смысла слов; когда это бывает?

1. Существует еще иного рода способ толкования, а именно – основанный на предположениях, выходящих за пределы прямого значения слов, то есть тех, в которых выражено самое обещание; а такое толкование может быть двояким: или распространительным, или же ограничительным.

Распространительное толкование труднее допустимо, нежели ограничительное (Эверард, на темы A ratlone legis ad restrictionem и A ratione legis ad extensionem.). Ибо подобно тому как во всех случаях, чтобы следствие не наступило, достаточно отсутствия одного из условий, поскольку для наступления следствия необходима совокупность всех условий, так и к распространительному толкованию обязательств не следует прибегать неосмотрительно. Здесь оно гораздо затруднительнее, нежели в случае, о котором сказано выше, где слова допускают довольно широкое, хотя и менее общепринятое изъяснение. Ибо, выходя за пределы слов, содержавших обещание, мы ищем предположение, которое должно иметь совершенную достоверность, дабы повлечь за собой обязательство, причем не достаточно только сходное основание, но необходимо тождество оснований. И этого не всегда достаточно, чтобы утверждать, что распространение должно иметь место в силу данного основания, потому что, как мы только что сказали, зачастую побуждением воли на самом деле может служить сознание того, что воля сама по себе есть достаточное основание, даже помимо какого-либо иного основания.

2. Для правильности такого распространения необходимо установить, чтобы основание, под которое подводится случай, исследуемый нами, было причиной единственной и достаточной, побудившей дающего обещание; притом это обещание должно им самим сознаваться во всем своем объеме, ибо иначе самое обещание может оказаться несправедливым и бесполезным. Этот вопрос обыкновенно разбирается риторами под общим названием «о слове и смысле»; они базируются на том, сколь часто мы высказываем одно и то же суждение; но сюда относится и другое правило – «с помощью умозаключения», ибо тут мы, по словам Квинтилиана, из написанного выводим то, о чем прямо не говорится. И мы включаем также сказанное юристами по поводу дел, совершаемых с помощью обмана²².

3. Например, предположим, что имеется соглашение о том, чтобы не обносить определенного места стенами, и оно было заключено в то время, когда не было еще иных способов укрепить участок²³. Такое место нельзя даже опоясать валом, если несомненно, что единственной причиной воспрещения возводить стены было намерение воспрепятствовать укреплению данного места.

Обычно приводится в пример условие: «если умрет потомок», включаемое в договор тем, кто действительно ожидал потомства. Смысл подобного распоряжения распространяется и на тот случай, если такой потомок не родится, поскольку несомненно, что волеизъявление договаривающегося исходной точкой имело факт отсутствия потомства. Об этом можно найти указание не только у юристов, но и также у Цицерона и Валерия Максима²⁴ («Об ораторе», кн. кн. I и II; «Брут» и «В защиту Цэцины»).

4. Цицерон приводит такой довод в речи «В защиту Цэцины»: «Так что же? Достаточно ли это было выражено словами? Ничуть. Что же, стало быть, возымело силу? Воля. И если бы было возможно ее знать несмотря на наше [c. 410] молчание, то не было бы никакой надобности пользоваться словами: а так как это невозможно, то слова были изобретены не для того, чтобы скрывать, а для того, чтобы выражать волю». И далее в той же речи он вскоре говорит, что право остается тем же «там, где усматривается одна и та же причина справедливости», то есть разума, который один только движет волей²⁵. Оттого интердикт: «если ты меня выгонишь насильственно с помощью отряда вооруженных людей» – может быть применен против всякого насилия над личностью и жизнью. «Ибо, – по его словам, – насилие творится по большей части с помощью вынужденных к тому вооруженных людей; если же насилие осуществится иным путем с сохранением такой же опасности, то законодателям угодно, чтобы было применено то же право».

В руководстве по ораторскому искусству Квинтилиана-отца приводится следующий пример: «Кровь и железо означают убийство; если кто-нибудь будет убит иначе, мы обратимся к тому же закону. Бели кто-нибудь погибнет у разбойников или будет сброшен в воду, или будет сброшен с большой высоты, то будет отмщен согласно тому же закону, как если бы он был пронзен мечом». Сходное доказательство приводит Исей в речи «О наследстве Пирра», когда он из запрещения аттическим правом делать завещание вопреки воле дочери заключает, что и усыновление кого-либо вопреки ее воле недопустимо.

XXI. Вопрос о поручении, которое может быть исполнено путем равноценного действия.

На этом основании следует разрешать знаменитейший вопрос, приведенный у Авла Геллия (кн. I, гл. XIII), относительно того, возможно ли исполнение поручения не в точности, но путем замены чем-нибудь иным в равной мере полезным или даже еще более полезным по сравнению с тем, что было предписано лицом, давшим поручение.

Это разрешается тогда именно, когда установлено, что то, что содержится в предписании, было предписано не в своей особливой форме, но в более общем смысле, что может быть осуществлено также и иным способом²⁶. Так, например, тот, кому было предложено быть поручителем за кого-либо, может также побудить кредитора выдать деньги третьему лицу, согласно разъяснению Сцеволы (L. ult. D. Mandati). Впрочем, если не вполне установлено дело, подлежащее выполнению, то следует вспомнить сказанное у Авла Геллия в том же самом месте, а именно – что авторитет давшего поручение пренебрегается, если тот, кто имеет поручение совершить что-нибудь, поступит вопреки прямому предписанию, следуя излишнему внушению благоразумия.

XXII. Случай, когда предположение ограничивает смысл слов; это может произойти вследствие изначального порока воли, что доказывается доведением до абсурда.

Толкование ограничительное, в отступление от точного значения слов, выражающих обещание, требуется или при начальной ошибке воли, или при противоречии между возникающим случаем и намерением воли. Изначальная ошибка воли обнаруживается из бессмыслицы, вытекающей оттуда с очевидностью, из отсутствия причины, которая одна только вполне и действительно побуждает волю, и, наконец, из какого-нибудь недостатка в самом предмете²⁷.

Первое имеет основание в том, что нельзя допустить, чтобы кто-нибудь пожелал бессмыслицы.

XXIII. Или вследствие прекращения действия единственной причины.

Второе основывается на том, что содержание обещания, когда приводится такая причина или есть относительно ее соглашение, понимается не просто и буквально, но поскольку подходит под соответствующую причину. [c. 411]

Третье имеет основание в том, что предмет, по поводу которого заключена сделка, следует всегда понимать так, как он присутствует в мыслях говорящего, если даже слова имеют гораздо более широкое значение. И этот способ толкования риторами разбирается в разделе «О слове и смысле» и может иметь заголовок: «Когда одна и та же мысль не всегда выражается».

XXV. Соображения относительно предположений, приведенных выше.

1. Но по поводу причины необходимо заметить, что под ней понимаются нередко некоторые вещи не в их действительном существовании, но в их возможности, рассматриваемой с нравственной точки зрения; если же имеет место последнее, то ограничение недопустимо. Так, если предусмотрено воспрещение где-либо прохода войска или флота, то проход и не может быть допущен даже при отсутствии намерения причинить вред. Ибо в соглашении имеется в виду не тот или иной определенный ущерб, но опасность возможного ущерба.

2. Обыкновенно вызывает спор также и то, включает ли в себя обещание молчаливое условие: «если вещи остаются в том положении, как они есть». Это следует отвергнуть, если только не ясно с полной несомненностью, что наличное существующее положение вещей предусмотрено в силу едины пенной указанной нами причины. Так, в разных местах в истории мы читаем, что послы возвращались из предпринятого ими путешествия домой, не выполнив возложенного на них поручения, убедившись в том, что положение дел настолько изменилось, что предмет или причина их посольства целиком отпали (Пасквале, «О посольствах», гл. XLIX).

XXVI. Ограничение смысла слов может произойти также вследствие чрезмерного отклонения воли; что принимается в отношении незаконного.

1. Противоречие между возникающим случаем и волей греческими наставниками риторики обычно относится к категории «о слове и смысле», о которой я уже упоминал. Противоречие же это может быть двоякого рода, ибо воля выводится или из естественного разума, или из какого-либо иного изъявления воли. Аристотель, тщательнейшим образом исследовавший этот вопрос, признает, что воле, постановляющей решение согласно естественному разуму, свойственна сама добродетель ума – «суждение», или «здравый смысл», то есть «сознание хорошего», а также добродетель воли – «умеренность», то есть «справедливость», которую он мудро определяет как исправление недостатков закона вследствие его всеобщности²⁸.

Это следует относить также к завещаниям и отчасти к соглашениям. Ибо поскольку всевозможные обстоятельства невозможно заранее ни предвидеть, ни выразить, постольку имеется необходимость в некоторой свободе делать изъятия в отдельных случаях, которые договаривающиеся стороны оговорили бы, если бы их предвидели. Нельзя, однако, тут поступать опрометчиво, так как тогда это было бы присвоением права распоряжения чужими действиями; но следует делать заключения в силу достаточных оснований.

2. Очевиднейший признак дает себя знать, если в каком-нибудь случае точное соблюдение слов приводит к нарушению закона, то есть к противоречию с естественными или божественными правилами. А так как подобного рода сделки не могут обязывать, то они должны быть устранены. «Хотя то или иное обстоятельство, – по словам Квинтилиана-отца, – и не предусмотрено никаким точным смыслом закона, тем не менее оно подлежит изъятию согласно природе». Так, если кто-нибудь [c. 412] обещал вернуть данный на хранение меч, то пусть не возвращает его неистовствующему, чтобы не создать опасности ни себе, ни другим неповинным. Не следует вещь, данную на хранение, возвращать давшему ее, если ее истребует сам собственник. «Я утверждаю, – говорит Трифонин, – что справедливость состоит в предоставлении каждому того, что ему причитается, но так, чтобы не лишить имущества того, кто имеет большее право на него» (L. Bona fides. D. depositi). Основанием же служит то соображение, как мы уже заметили в другом месте, что сила однажды установленной собственности такова, что не возвратить вещь заведомому собственнику во всех отношениях несправедливо.

XXVII. Вследствие чрезмерного обременения в отношении действия.

1. Второй признак проявляется, если точное соблюдение значения слов само по себе или вообще хотя и не влечет прямого нарушения закона, но при обсуждении дела по справедливости обнаруживается слишком тягостное и невыносимое положение – либо с абстрактной точки зрения человеческой природы как таковой, либо при сравнении лица и дела, о котором идет речь, с последствиями действия (Молина, спорн. вопр. 294; Сильвестр, на слово «ссуда», № 4; Лессий, кн. II, гл. 27, спорн. вопр. 5). Так, если кто-нибудь дает вещь в ссуду на несколько дней, то даже до истечения срока, коль скоро сам он сильно нуждается в ней, он вправе истребовать ее обратно, ибо сама сделка имеет столь благотворительную природу, что невозможно предположить, чтобы кто-либо пожелал принять на себя такого рода обязательство к великому ущербу для самого себя. А если кто-нибудь обещает военную помощь союзнику, то при неисполнении обещания он заслужит извинения, пока сам у себя дома подвергается опасности и нуждается в войске. И освобождение от уплаты таможенных сборов и податей распространяется только на обычные и всеобщие сборы, но не на те, которые вызваны крайней необходимостью и лишиться которых государство не может²⁹ (Ангел, ad L. 7. ad L. Rhod; Васкес, «Спорные вопросы», гл. 31).

2. Отсюда ясно, что Цицерон выразился слишком обще, говоря, будто не подлежат соблюдению обещания как бесполезные для тех, к кому они обращены, так равно и такие, которые вреднее для тебя, чем полезнее тому, кому дано обещание. Ибо полезна ли вещь тому, кому она обещана, – об атом давший обещание не должен судить, кроме случая безумия заинтересованной стороны, о чем мы сказали выше. И дабы обещание не связывало давшего обещание, не достаточно любого ущерба для давшего обещание, но ущерб должен быть таким, чтобы по природе сделки можно было считать его достаточным основанием для изъятия³⁰. Так, если кто-нибудь обещал соседу выполнить подряд в несколько дней, тот не ответственен за несоблюдение обещания, когда его задержит тяжкая болезнь отца или сына. Об этом правильно говорит Цицерон в книге первой. «Об обязанностях»: «Если ты обещаешь кому-нибудь выступить защитником по делу, а между тем тяжко заболеет твой сын, то неисполнение обещанного не будет нарушением обязанности».

3. В том же смысле надо понимать, но не следует преувеличивать чрезмерно то, о чем мы читаем у Сенеки³¹ («О благодеяниях», кн. V, гл. 35): «Я обманываю доверие, я рискую навлечь упрек в недобросовестности, если несмотря на неизменность обстоятельств в том виде, как они сложились в момент данного обещания, я все же не исполню обещанное. Но самое [c. 413] незначительное изменение обстоятельств предоставляет мне свободу возобновить переговоры сначала и освобождает меня от ответственности. Я обещал выступить в защиту на суде; затем выяснилось, что этим делом причиняется ущерб моему отцу. Я обещал отправиться с тобой в дальний путь, но путь, как стало известно, кишит разбойниками. Я был готов явиться на разбирательство дела, но болезнь сына, но приближение родов жены меня задержали. Все должно остаться в том положении, как было в момент, когда давалось обещание, чтобы ответственность обещавшего имела место».

«Все» следует понимать согласно природе рассматриваемой сделки, как мы только что изложили.

XXVIII. Вследствие других признаков, как, например, вследствие противоречивости статей письменного акта.

Мы сказали, что могут быть также и другие способы выражения воли, которые свидетельствуют о необходимости изъятия в данном случае. В числе такого рода знаков наибольшее значение имеют слова, находящиеся в другом месте, если только они не создают прямого противоречия, образуя «антиномию», о чем мы уже упоминали выше, но когда они не согласуются между собой как бы вследствие непредвиденной случайности, что греческие риторы называют «противоречием вследствие случайных обстоятельств».

XXIX. Какие в таком случае надлежит соблюдать правила?

1. В этом спорном вопросе относительно того, какие слова в письменном документе заслуживают предпочтения в возникшем в данном случае затруднении, Цицерон изложил³² некоторые правила, которые почерпнуты из древних авторов и которыми никак нельзя пренебрегать, хотя мне и кажется, что они расположены не в соответствующем порядке. Мы их расположим следующим образом.

Разрешение чего-нибудь должно уступать повелению чего- либо, потому что если кто-нибудь разрешит что-нибудь, то такое лицо, по-видимому, разрешает постольку, поскольку этому не препятствует иное, кроме того, о чем идет дело; поэтому, как полагает автор послания «К Гереннию» (кн. XIII), приказ сильнее разрешения³³.

Обязанность исполнить что-нибудь в определенный срок предпочтительнее того, что может быть исполнено в любое время. Отсюда вытекает, что в большинстве случаев соглашение о воспрещении чего-нибудь имеет преимущество перед повелением, потому что соглашение о воспрещении обязывает на любой срок, соглашение же повелевающее не обязывает таким образом, если только срок не указан прямо или же если повеление не содержит молчаливого воспрещения. Между соглашениями, одинаковыми по вышеуказанным свойствам, имеет преимущество то, которому в наибольшей мере свойствен специфический характер и которое ближе подходит к делу. Ибо более специальные условия обычно действительнее, чем всеобщие. Из соглашений воспретительных имеют преимущество снабженные уголовной санкцией перед теми, которые не сопровождаются наказанием; а угрожающие большим наказанием предпочтительнее угрожающих меньшим наказанием.

Далее предпочтительнее соглашения, преследующие как более достойные, так и более полезные цели.

Наконец, решающее значение имеет последнее по времени волеизъявление.

2. Из вышесказанного здесь надо подчеркнуть, что сила клятвенных соглашений такова, что их должно понимать [c. 414] согласно наиболее общепринятому смыслу; и они не совместимы с оговорками, подразумеваемыми и не вытекающими с необходимостью из природы сделки. Оттого если при известных обстоятельствах соглашение, подтверждаемое клятвой, находится в противоречии с не подтвержденными клятвой, то предпочтения заслуживает факт, удостоверенный святостью клятвы³⁴.

XXX. В случае сомнения письменные документы не требуются для действительности договора.

Обычно возникает еще такой вопрос: может ли в сомнительном случае договор считаться заключенным до окончательного совершения письменной записи и передачи ее. Ибо Мурена возбуждал этот упрек против соглашения, заключенного между Суллой и Митридатом (Аппиан, «Война с Митридатом»). Мне кажется очевидным, что если не обусловлено иное, то следует полагать, что письменная форма способствует удостоверению действительности договора, но не составляет части его сущности³⁵. Иначе это можно выразить так, как сказано в перемирии с Набидом: «…с того дня, когда изложенные письменные условия мира будут переданы Набиду» (Ливий, кн. XXXIV).

XXXI. Договоры царей не следует толковать согласно римскому праву.

Но я не согласен с тем, что полагают некоторые, будто договоры между царями и народами должны, насколько это возможно, толковаться согласно римскому праву (Альциат, «Заключения», V, 17); если только не окажется, что между некоторыми народами основы этого внутригосударственного права усвоены в качестве права народов для разрешения соответствующих вопросов, что не должно предполагаться необдуманно.

XXXII. Следует ли уделять большее внимание словам стороны, принимающей условие, или словам стороны, предлагающей его; что изъясняется путем различений.

Что касается вопроса, который поднимает Плутарх в своем «Пиршестве» (IX, 13), а именно: следует ли отдавать предпочтение словам стороны, предлагающей условия, или же словам стороны, принимающей их, то мне кажется, что здесь когда принимающий условия является вместе с тем дающим обещание, тогда, по-видимому, нужно полагать, что его слова сообщают окончательную форму сделке, если они безусловны и сами по себе окончательны. Ибо коль скоро они воспроизводят слова дающего обещание путем их подтверждения, то сами они, очевидно, заимствуются из природы соответствующих слов обещания и состоят в их повторении. Но прежде чем предложенное условие принято, тот, кто его сделал, несомненно, отнюдь не связан им, ибо до того момента не приобретено еще никакого права; это вытекает из всего сказанного выше об обещании. Такое предложение условий имеет меньше значения, чем даже обещание. [c. 415]

¹ Обеты следует толковать на основании общепринятого смысла слов, как указывают евреи в толковании на книгу Чисел (XXX)

² Прокопий («Война с вандалами», кн. I), толкуя слово «союзники», хорошо говорит: «Продолжительное время обычно не сохраняет смысла слов, который им был придан первоначально, так как вещи, которых желают люди, меняют смысл, тогда как буквы остаются те же, которые были впервые проставлены, невзирая ни на что».

³ Полибий, книга XII. Подобно этому город, который бэотийцы обещали возвратить, они отдали обратно не в целости, но в разрушенном виде (Фукидид, кн. V) Также султан Махмет II по занятии о Эвбеи обезглавил того, кому обещал сохранить голову.

⁴ Августин в «Реторике» говорит: «Поскольку многое новое получает название, даваемое как техниками и математиками, так и философами, то мы вынуждены принять это не столько согласно обычному словоупотреблению, сколько в виде предписания»

⁵ Сервий, «На “Энеиду”» (I): «Название «крепость» (arx) происходит от глагола «отражать» (агсео), ибо от них отражают врагов, то есть задерживают их продвижение».

⁶ Тертуллиан, слово «О целомудрии»: «Речь следует направлять сообразно ее предмету». То же сказано им в книге «О воскресении Христа».

⁷ Хорошо сказано у Августина («Против Адиманта», гл. 4): «Выбирают отдельные места из писания, с помощью которых смущают неопытных, без связи с тем, что имеется ранее и что следует дальше, откуда возможно понять как волю, так и намерение, вложенные в написанное».

⁸ Цицерон в речи «В защиту Цэцины» говорит: «Нет юридической разницы в этого рода делах, выгонит ли меня твой управляющий, законно называемый заведующим всеми делами того, кого нет в Италии или кто отлучится по делам государства, и являющийся почти как бы хозяином, то есть заместителем прав другого лица; или же твой колон, или сосед, или клиент или вольноотпущенник, или кто-либо иной, кто совершит такое насилие или изгнание по твоей просьбе или твоим именем».

⁹ Смотри у Гвиччардини книгу XVI, где речь идет о соглашениях Карла V относящихся к герцогству Милана.

¹¹ Добавление к соглашению о Пелопоннесском мире между лакеденянами и афинянами (Фукидид, кн. V).

¹² Когда самнитяне намеревались напасть на сидицинов и просили римлян разрешения на это, те ответили: «Нет никаких препятствий свободе самнитского народа в делах войны и мира» (Ливий, кн. VIII) В договоре с Антрохом имеется следующее место: «Если кто-нибудь из союзников римлян внезапно нападет на Антиоха то такое нападение Антиох может отразить силой, лишь бы при этом какой-нибудь союзный город не был им взят по праву войны или вовлечен в союз дружбы» (Ливий, кн. XXXVIII; Полибий, «Извлечения о посольствах», 35).

¹³ Прокопий («Персидский поход», кн. II): «Аламандар, царь сарацин, заявлял, что он не нарушил соглашений, заключенных между персами и римлянами, так как сам он не был связан соглашениями ни с той, ни с другой стороной».

¹⁴ Так, вслед за упоминаемым временем коркиряне решили, «что им угодно соблюдать заключенный ими военный союз с афинянами, а с лакедемонянами сохранить союзный договор»

¹⁵ Диодор Сицилийский сообщает («Извлечения о посольствах», XXVII), что карфагенянам обещано было «оставить в неприкосновенности их законы, их территорию, святилища, места погребения и свободу»

¹⁶ Ливий, книга XLII. Предполагается, что те, с кем ведутся [c. 416] переговоры, обладают благоразумием и благочестием. Смотри у Паруты, книги V и VII.

¹⁸ об апулийцах и латянянах говорит тот же Дионисий Галикарнасский (кн. III), а также о Турне, Гордеании и латинянах (кн. IV). Аммиан (кн. XXVI): «Персидский царь налагал вооруженную руку на армян, несправедливо поспешая сызнова с чрезмерным насилием вернуть их под свою власть; приводя тот довод, что после кончины Иовиана, с которым он утвердил мирный договор, ничто не должно ему препятствовать вернуть себе то, на что он указывал как на достояние, принадлежавшее ранее его предкам». Сходное место о соглашениях Юстиниана с сарацинами смотри у протектора Менандра. Сюда же относится то, что доказывали гельветы после смерти Генриха III у Де Ту (кн. XCVII, под годом 1589). Смотри также замечательное место у Камдена (под годом 1572), где упоминается о старинном договоре галлов о скоттами.

¹⁹ Так, Валент не принял извинения короля готов, который заявил, что оказал военную помощь Прокопию, узурпатору. О вздорности подобного извинения говорится у Аммиана (кн. XXVII). У греческих авторов сообщается та же история, но под именем скифов: так они называли готов. Юстиниан отрицал, что намерен расторгнуть договор с Гизерихом, если тот нападет на Гелимера, похитившего у законного короля Ильдериха свободу вместе с королевством. Смотри у кардинала Тоски толкование на слово «тиран» («Практические заключения», 309, № 6). у Кахерана «Решения» (LXXIX, № 35).

²⁰ Смотри Альберико де Розате, «О статутах» (вопр. CVI и CVII).

²² Хорошо сказано у Сенеки в извлечениях из «Спорных вопросов» (VI, 3): «Обход закона всегда скрывает преступление под внешним видом закона; видимость в нем законна, скрытый же смысл – коварен». Квинтилиан в «Спорных вопросах» (CCCXLIII) говорит: «К такому закону (речь идет об обходе закона) прибегают не иначе, как когда законное право исключено правонарушением». Пример можно найти у Плиния в «Естественной истории» (кн. XVIII): «Так, даже в закон Лициния Столона было включено ограничение владения пятьюдесятью югерами; и сам он был осужден своим законом, так как владел большим количеством земли через подставное лицо – свою дочь». Та же история передается у Валерия Максима (VIII, гл. VI, 3). Смотри другой пример у Тацита в «Летописи» (XV) о ложных усыновлениях и еще один – в Новелле Мануила Комнина, найденный в греко-римском праве.

²³ Фуск Ареллий у Сенеки в «Спорных вопросах» (кн. II, 10) говорит: «Ибо очевидное намерение лиц, принесших клятву, клонилось к тому, чтобы их не разлучали силой, так как они обязались взаимно не разлучаться даже по смерти».

²⁴ Также Цицерон в рассуждении «Об изобретении» (кн. II).

²⁵ Так, Филон приводит пример возможности прелюбодеяния с невестой другого в трактате «Об особых законах», сообщая к этому и основание: «Сговор о бракосочетании имеет ту же силу, что и брак». В законе, данном Моисеем, под именем «быка» разумеются все домашние животные, под именем колодца – любая яма (Исход, XXI, 28 и 35; Хассаней, «Каталог славы мира», закл. 49).

²⁶ Квинтилиан в «Спорных вопросах» (CLVII) говорит: «Рабы с благим намерением позволяют себе некоторую свободу в выполнении приказаний хозяев и иногда, будучи куплены за деньги, вменяют себе в честь неповиновение как свидетельство их верности». В «Извлечениях о посольствах» имеются примеры этого, в части, посвященной исполнению и прием у посольств; а также в образе действий Иоанна, одного из полководцев Юстиниана, вопреки приказу Велисария («Готский поход», кн. кн. II и IV).

²⁸ Сенека («Спорные вопросы», IV, 27): «Ты возражаешь, что закон не терпит изъятий, но хотя многое прямо не изъемлется, тем не менее изъятие подразумевается. Буква закона строга, толкование же гибко. Многое, однако, настолько очевидно, что нет никакой надобности в особой предусмотрительности».

²⁹ Смотри Розенталь. «О феодах» (гл. V, закл. LXXVIII, № 2); Гейг, «Вопросы с примерами» (XVIII, № 16, ч. 1); Котман, «Заключения» (XI, № 32); Клар, «О феодах» (XXIX, 2); Андреас Кних, «О скрытых соглашениях» (ч. II, гл. 5, № 20); Генрих Бокер, «О складчинах» (гл. IV, 12).

³⁰ Шарль Молинеус. «На парижские обычаи» (разд. I, § 2, гл. IV, № 3); Фернандо Васкес, «О назначении наследства» (кн. II, § XVIII, № 80); Антуан Фавр, «О решениях по делам савойским» (кн. IV, разд. 30); Цазий. на L. stipulatio hoc mocio, № 3, de verborum [c. 417] obligationlbus; добавь С. quemadmodum. De iureluranno; Альциат, С. cum contmgat, в том же разделе.

³¹ У того же автора («О благодеяниях», кн. IV, гл. 29) сказано: «Так как я обещался, то пойду на ужин, если даже станет холодно. Уйду от стола на свадебный сговор, даже не переварив свою пищу, но если только не станет лихорадить. Я дам ручательство, как обещал, если только не потребуется неопределенный залог, обязательство казне. Стало быть, молчаливо подразумевается возможность изъятия, а именно – если я смогу, если буду обязан, если обстоятельства не изменятся. Позаботься о том, чтобы, когда потребуется сдержать слово, все осталось так, как было, когда я давал обещание. Не будет легкомыслием отказаться от обещания, если наступят непредвиденные обстоятельства. Чему удивляться, если с изменением состояния давшего обещание изменится и его намерение? Сохрани все в том же состоянии – и я останусь тем же. Мы обещали вам поручительство, тем не менее нам приходится отступиться. Нет иска против несостоятельного, непреодолимая сила обстоятельств извиняет несостоятельного». Часто к этой уловке прибегали англы. Смотри Камдена, под годом 1595 – как в споре с батавами, так и в другом споре с Ганзейским союзом.

³² Во второй книге «Об изобретении», и о том же – у Мария Викторина.

³³ Квинтилиан («Речи», CCCLXXIV): «Всегда сильнее закон воспрещающий, нежели предоставляющий что-нибудь». Донат (в комментарии на «Формиона», акт I, сцена 2): «Закон хорошо повелевает, ибо закон, который что-нибудь предоставляет, имеет меньшую силу, нежели тот, который что-нибудь повелевает». Смотри у Цицерона речь «Против Верреса» (II) и то, что имеется у Коннана (кн. I, гл. 9).

³⁵ L. In re et si res gesta D. de fide instrumentorum. L. Pactum quod bona fide, C. de pactis. Так толкуют о достоверности документов Вартол. Жан Фабер и Салицет, мнение которых берет верх в судах над мнением Вальда и Кастрензия (Минзингер, дек. X, закл. 91; Неостадий, «О соглашениях, предшествующих бракосочетанию», расс. XVIII). Поэтому недостаточно убедительно то, что приводит Лигниаций о документе, который подписан царем, но к которому еще не приложена печать и нет скрепы рукой секретаря (из Гвиччардини, «История Италии», кн. II). [c. 418]

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая

оглавление

Гроций Г.

О праве войны и мира

предыдущая

следующая

оглавление