Гроций Г.

О праве войны и мира

М.: Ладомир, 1994. – 868 с.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста

на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

Книга II

Глава XXII. О несправедливых причинах войн

I. Разъяснение различия между причинами оправдательными и побудительными.

1. Мы сказали выше, когда решили толковать о причинах войн (кн. II, гл. I), что одни причины бывают оправдательные, другие нее побудительные. Полибий, впервые установивший такое различие, называет первые «предлогами», потому что они могут быть приведены явно (это название несколько раз приводит Ливий)¹, последние же – родовым имением; «причин».

2. Так, в войне Александра против Дария «предлогом было отмщение обид, нанесенных грекам персами; «причиной» же была жажда славы, власти, богатства, чему сопутствовала великая надежда на легкую осуществимость предприятия, возникшая в связи с походами Ксенофонта и Агесилая. «Предлогом» Второй Пунической войны был спор из-за Сагунта, «причиной» же – досада карфагенян на соглашения, которые римляне исторгали у них в неблагоприятных обстоятельствах, и вместе с тем подъем духа после удачного оборота дел в Испании, о чем сообщает Полибий (кн. I). Подобным же образом: Фукидид считает, что подлинной причиной Пелопоннесской войны послужило возрастание сил афинян, ставшее [c. 526] подозрительным для лакедемонян, предлогом же был спор из-за Коркиры, Потидеи и прочего; причем, однакоже, Фукидид смешивает слова «причины» и «предлоги»².

То же различие встречается в речи кампанцев к римлянам (Ливий, кн. VII), когда первые заявляли, что сражались против самнитян, на словах, в защиту сидицинов, на деле же – в своих собственных интересах, потому что они опасались, что от сидицинов пожар может быть занесен к ним. Ливий (кн. XXXVI) также упоминает о том, как Антиох начал войну против римлян, причиной которой, по видимости, служило убийство Берциллы и кое-что иное, на самом же деле – то, что вследствие пошатнувшейся дисциплины у римлян он возымел великие надежды. Так и Плутарх указывает, что Цицерон напрасно упрекает Антония за то, будто он был причиной гражданской войны, так как Цезарь, уверенный в необходимости воевать, лишь воспользовался таким поводом, поданным Антонием³.

II. Войны, которые лишены причин того и другого рода, суть войны зверские.

А некоторые не руководствуются причинами ни того, ни другого рода и начинают войны, как полагает Тацит, будучи влекомы жаждой опасностей, ради них самих⁴. Их порочность извращает человеческую природу. Аристотель называет это «зверством». О подобных людях Сенека («О милосердии», кн. II, гл. 7) пишет: «Могу сказать, что это не жестокость, но дикость⁵, которой свойственно неистовство страсти; мы можем назвать это безумием, так как оно бывает различного рода и, несомненно, доходит до человекоубийств и избиений».

В высшей степени сходно с этим мнение Аристотеля в последней книге «Этики Никомаха»: «Итак, следует считать, безусловно, жестоким того, кто друзей своих превращает во врагов жаждой битв и кровопролития». Дион Прусийский («Речи», XXXVII) заявляет: «Бросаться в походы и сражения без причины есть чистое безумие, готовое на всякую опасность». То же сказано у Сенеки в послании четвертом: «Никто не жаждет человеческой крови ради ее самой, за исключением только немногих».

III. Войны, имеющие причины побудительные, а не оправдательные, суть войны разбойнические.

1. Многие начинают войны по причинам побудительным либо без оправдательных обстоятельств, либо и с оправдательными. Некоторые отнюдь не заботятся об оправдании. К таким можно применить положение римских юристов о том, что является разбойником тот, кто на вопрос об основании владения не приводит ничего иного, кроме как самого факта владения⁶.

Аристотель («Риторика», I, 3) о тех, кто побуждает вести войны, говорит: «Часто они не беспокоятся о том, справедливо ли обращать в рабство ни в чем не повинных соседей, которые не причиняют никому беззакония».

2. Таков был Бренн, утверждавший, что все доступно сильнейшему. Таков был, по мнению Силия Италика, и Ганнибал, для которого

Сюда подходит следующее изречение Августина («О граде божием», кн. IV, гл. VI): «Военное вторжение в пределы соседей, а оттуда движение на прочих, а также покорение народов безобидных в силу одной только жажды власти – какого названия заслуживает это, кроме имени великого разбоя?». О подобного рода войнах у Веллея сказано: «Война начата без какой-либо причины, но как воздаяние». У Цицерона в книге первой «Об обязанностях» читаем: «Тот подъем духа, который проявляется в опасностях и подвигах, если он лишен справедливости, не только не есть свидетельство добродетели, но скорее – проявление грубой жестокости, отвергающей всякую человечность»⁷. Андроник Родосский заявляет: «Тем, кто получает большие выгоды, когда не следует, приличествует название порочных нечестивцев, беззаконников, каковы тираны и разрушители городов»⁸.

IV. Бывают некоторые причины, имеющие ложную видимость справедливости.

Иные как будто приводят оправдательные причины, но перед здравым смыслом обнаруживается несправедливость таковых. В таких случаях, как сказано у Ливия, по-видимому, налицо стремление не выиграть спор о праве, но одолеть силой. Большинство царей, по словам Плутарха в жизнеописании Пирра, пользуются двумя словами «мир и война», как монетами, не в целях справедливости, но ради выгоды.

Каковы же причины войны незаконные, несправедливые, возможно до некоторой степени убедиться на основании справедливых причин, выясненных нами до сих пор. Ибо кривое познается путем сравнения с прямым. Но в целях точности мы укажем главные виды.

1. Мы сказали выше, что опасение мощи соседей не является здесь достаточной причиной. Ибо для того чтобы самозащита была справедливой, она должна быть необходимой, что имеет место не иначе как при условии, если не только явно существует угроза мощи, но мы знаем и о соответствующем намерении соседа с той степенью достоверности, которая возможна в области нравственности.

2. Поэтому менее всего заслуживает одобрения мнение тех, кто признает достаточной причиной войны, если сосед, не встречая препятствия ни в каком соглашении, возведет на своей границе крепость или иное сооружение, могущее причинить когда-либо ущерб другому соседу. Ибо ввиду подобных опасений нужно прибегать к ответным сооружениям на своей территории и другим существующим мероприятиям. Таким образом, несправедливы были войны римлян против Филиппа Македонского, Лисимаха против Димитрия, так как в них отсутствовала иная причина (Зонара; Павсаиий, кн. I).

Мне в высшей степени нравится следующее место у Тацита о каухах: «Это – народ благороднейший среди германцев, предпочитавший блюсти свое величие путем справедливости, без алчности, без невоздержности, спокойно, не напоказ, не вызывая никаких войн, не опустошая никого ни грабежами, ни разбоями. Главное доказательство его добродетели и силы в том, что распоряжения начальников здесь выполняются не путем беззаконий; тем не менее он быстро приходит в боевую [c. 528] готовность и, если требует положение дел, снаряжает войско, великое множество воинов и коней; и в мирное время о нем идет такая же слава».

Соображения пользы не создают такого же права, как необходимость.

VII. Отказ в согласии на брак при большом изобилии женщин.

Когда имеется простор для заключения браков, тогда отказ в согласии на тот или иной брак не может подать повода к войне; хотя некогда этим воспользовались Геркулес для нападения на Эврита, Дарий – на скифов⁹.

Не большим основанием может служить охота к странствиям в целях овладения более плодородными землями взамен покинутых болот и пустынь; такова, по словам Тацита, была причина войн у древних германцев («История», IV).

Не лучше и дерзкое стремление под вымышленным предлогом завладеть владениями других, даже если последние владеют недобросовестно, имеют ложное понятие о божестве или отличаются тупоумием. Ибо открытие может относиться к вещам бесхозяйным (Витториа, «Сообщения об Индии», I, № 31).

1. Для владения не требуется ни нравственной добродетели, ни благочестия, ни умственного совершенства; кажется, допустимо только то, что вследствие полного отсутствия разумности у народа у него не может быть никакого права собственности и лишь из милости ему причитаются предметы первой необходимости. Что мы сказали в другом месте об охране собственности по праву народов в интересах малолетних и безумных, относится к тем народам, с которыми имеются договорные отношения; но не таковы, однакоже, народы, совершенно лишенные разумности, если только такие найдутся, в чем я не без основания сомневаюсь (Витториа, «О войне», № 5, 6, 7, 8; он же, «Сообщения об Индии», кн. II, № 18).

2. Греки презирали варваров за отличие их нравов, а может быть, и за то, что те, по-видимому, уступали им в умственных способностях; греки считали их как бы своими естественными врагами (Платон, «О государстве», II, 3; Еврипид, «Гекуба»; Ливий, кн. XXXI; Исократ, «Панафинейская речь»). А в какой мере и каким образом можно лишать собственности за тяжкое преступление и за противоборство человеческой природе и обществу – это иной вопрос, рассмотренный нами в том месте, где речь идет о праве наказания (наст. кн., гл. XX, § XL).

XI. Несправедливой причиной является также жажда свободы в подвластном народе.

Но права войны не может сообщить и свобода, как частных лиц, так и государства, то есть их «самостоятельность», присущая как бы всякому по природе и всегда¹⁰. Ибо когда говорят, что свобода присуща по природе людям и народам, то это следует понимать в том смысле, что все, свойственное человеку, произошло из предшествующего права природы и свободы «в виде изъятия», но не в силу «несовместимости». Сказанное означает, что никто не является рабом по природе, но не то, чтобы человек имел право никогда не служить; ибо в этом смысле никто не свободен. Сюда относится следующее [c. 529] место у Альбуция: «Никто от рождения не свободен, но никто и не раб; это название впоследствии судьба сообщила некоторым отдельным лицам» (Сенека, «Спорные вопросы», III, 21). И Аристотель («Политика», I) говорит: «В силу закона произошло то, что один свободен, а другой раб». Оттого те, кто впал в состояние рабства, как личного, так и гражданского, на законном основании, должны довольствоваться своим положением, чему учит и апостол Павел (посл. I к коринфянам, VII, 21): «Ты призван к рабству, да не терзает тебя это».

XII. И воля править другими вопреки их воле как бы ради их блага.

Не менее несправедливо стремиться подчинить себе других людей оружием, как если бы они были предназначены служить, будучи теми, кого философы называют иногда рабами по природе. Ибо ведь если что-либо кому-нибудь полезно, то мне не следует еще оттого принуждать его к этому силой. Дело в том, что тем, кто обладает разумом, должна принадлежать и свобода выбора как того, что полезно, так и того, что бесполезно, если другому не принадлежит некоторое право на предметы выбора. У малолетних, конечно, ум носит иной склад, так что сами они не имеют «независимости действий» и права располагать своими поступками, но природа предоставила заботу о них любому подходящему лицу (Витториа, «Об Индии», № 24; Айала, «О праве войны», кн. I, гл. 2, № 29).

XIII. Равным образом титул неограниченной власти, приписываемый некоторыми императорам; что опровергается.

1. Наконец, я добавил бы, что неразумно притязание, приписываемое римскому императору, на то, что будто ему принадлежит право повелевать даже над отдаленнейшими и неведомыми еще доныне народами, хотя долговременно считавшийся главой юристов Бартол и решился объявить еретиком всякого, кто это станет отрицать (Коваррувиас, с. peccatum, p. 2, § 9, № 5; Ad L. Hostes. D. de captivls. L. Rhod.). Бартол основывается на том, что сам император иногда называет себя господином, властелином мира¹¹, и в священном писании империя эта, которая у позднейших авторов называется Римской¹², обозначается именем «вселенской»¹³. Сюда же относится и следующий стих:

Миром всем овладел римский один победитель, как и многие тому подобные выражения, употребляемые в широком смысле, в качестве гиперболы или прославления; ведь в том же священном писании Иудея часто встречается под названием «вселенской» (евангелие от Луки, II, 1)¹⁴. Так же, стало быть, нужно понимать древнее изречение иудеев, что город. Иерусалим расположен в центре земли, то есть посредине Иудеи¹⁵, подобно тому как посреди Гроций расположены Дельфы, сходным образом получившие название «пупа земли». И никого не убедят доводы Данте, которыми он старается доказать, что императору принадлежит такое право, простирающееся на весь человеческий род. Ибо те преимущества, которые он приводит, уравновешиваются своими невыгодами. Как корабль может достигнуть таких размеров, что им нельзя будет управлять, так и количество людей и обширность пространства могут настолько увеличиться, что окажется недостаточна власть одного правителя (Аристотель, «Политика», VIII, 4).

2. С другой стороны, если даже допустить преимущество этого порядка, то отсюда еще не следует, чтобы право властвования могло возникнуть как-нибудь иначе, а не путем [c. 530] соглашения или вследствие наказания (Сильвестр, на слово «война», ч. I, № 21; Коваррувиас, там же, № 9). Власть римского императора не распространяется даже на все то, что некогда принадлежало римскому народу, потому что многое было как приобретено, так и утрачено в результате войн; в то время как одно в порядке соглашений, а другое по причине оставления перешло под власть других народов и царей¹⁶. Некоторые государства, некогда целиком подвластные Риму, впоследствии подчинялись ему лишь отчасти или же стали к нему в отношения неравноправного союза. Ибо все эти способы как утраты, так и изменения права имели силу не в меньшей мере по отношению к римскому императору, нежели по отношению к прочим государям.

XIV. Власть, приписываемая другими церкви, что также опровергается.

1. Но и церкви принадлежали права, простиравшиеся даже на народы неведомой до тех пор части света (Витториа, «Сообщения об Индии», 21 и сл.; Айала, кн. I, № 29), хотя сам апостол Павел ясно дал понять, что не имеет права суда над теми, кто вне христианства, сказав: «Ибо как я должен судить тех, кто снаружи?» (посл. I к коринфянам, V, 12). И так как право суда, принадлежавшее апостолам, хотя и относилось в своем роде к делам земным, тем не менее было порядка небесного, так сказать, не земного ума, то оно должно было приводиться в исполнение само собой, без помощи оружия и плети, но словом божиим, возвещенным всем и приспособленным к частным особенностям, путем сообщения и отнятия печати божественной благодати, дабы каждому было на пользу, наконец, даже путем возмездия – не естественного, но сверхъестественного и потому исходящего от бога, как это проявилось в Анании, Элиме, Гименее и прочих.

2. Сам Христос, от которого проистекла всякая церковная власть и жизнь которого есть прообраз церкви как таковой, объявил, что царство его не от мира сего, то есть не такой природы, каковы прочие царства; добавляя, что в будущем он воспользуется воинством по обычаю иных царей (евангелие от Иоанна, XVIII, 36; см. Петр Дамиани, кн. II, посл. 9; Вернар, посл. 221), а когда он нуждался в легионах, он сзывал легионы ангелов, а не людей (евангелие от Матфея, XXVI, 3). И все, что Христос совершил по праву своей власти, он совершил не человеческой, но божественной силой, даже тогда, когда изгнал торгующих из храма. Плеть ведь там была лишь знаком божественного гнева, а не его орудием, как в другом месте слюна и масло были знаком целения¹⁷, но не самим целебным средством. Августин в толковании на указанное место евангелия от Иоанна пишет: «Итак, слушайте же, иудеи и язычники, слушай, обрезанный, слушайте, все земные царства! Я не препятствую вашему господству в этом мире¹⁸: царство мое – не от мира сего. Не смейте пугать пустейшим страхом, которым устрашал Ирод великий, когда было объявлено рождество Христово, и предал смерти стольких младенцев, чтобы настигнуть его смертью, проявляя жестокость скорее из страха, нежели от гнева Царство мое, сказал он, не от мира сего. Чего вам более? Прийдите в царство, которое не от мира сего; прийдите веруя и не смейте неистовствовать в страхе».

3. Среди прочего апостол Павел воспрещает епископу применять силу (посл. I к Тимофею, III, 2). Златоуст сказал, что «повелевать, применяя принуждение», то есть принуждение, [c. 531] исходящее от человеческой силы», «свойственно царям, а не епископам»¹⁹. И в другом месте: «Нам не дана власть воздерживать людей от преступлений принудительным решением», то есть таким, которое включает право исполнения рукой царя или военной силой или лишение какого бы то ни было человеческого права²⁰. Епископ, по его словам, действует согласно своей должности «не принуждением, но внушением» («На деяния св. апостолов», сл. III; «На послание к Титу», сл. I; «На послание к фессалоникийцам», cл. IV; «О священстве», кн. II). Из сказанного достаточно ясно, что епископам как таковым не принадлежит никакого права господства над людьми по человеческому обычаю. Иероним²¹, сравнивая царя и епископа, говорит: «Тот господствует над противящимися, этот – над повинующимися».

4. Вопрос о том, могут ли сами цари начинать войну как бы в наказание против тех, кто отверг христианскую веру, нами разобран выше, в главе «О наказаниях», в совершенно достаточной мере для поставленной цели.

XV. Также воля привести в исполнение пророчества без божественного уполномочия.

Я также выскажу некоторое небесполезное суждение о том, что надежда, почерпнутая из толкования некоторых божественных пророчеств, не дает законных оснований для ведения войны²². Ибо, сравнивая современные события с древними, я предвижу наступление великого бедствий, если тут не будут приняты необходимые меры предосторожности. Помимо того, что почти невозможно с уверенностью толковать не сбывшиеся еще предсказания, не обладая пророческим воодушевлением²³, и сроки наступления достоверных событий могут от нас быть скрыты. И, наконец, предсказание без прямого повеления божества не сообщает никакого права, так как нередко оно допускает исполнение пророчества людьми нечестивыми или порочными действиями.

XVI. И желание получить то, что вытекает из обязательства не в силу строго формального права, но иного.

Необходимо также иметь в виду следующее. Если кто-нибудь принял на себя какой-нибудь долг не в силу обязательства по праву в строгом смысле слова, но по иной добродетели, скажем, щедрости, признательности, милосердию, приязни, то это не может быть ни истребовано в судебном порядке, ни исторгнуто силой оружия. Ибо для того и другого рода действий недостаточно, чтобы то, что составляет предмет требования, вытекало из нравственного основания; но, кроме того, нам нужно иметь на это какое-нибудь право, каковое иногда сообщают законы божий и человеческие даже на исполнение долга, проистекающего из иных добродетелей. Когда дело обстоит таким образом, тогда привходит новое основание долженствования, которое уже относится к правосудию. Если же такое основание отсутствует, то война по такой причине несправедлива, как, например, война римлян против кипрского царя, являвшаяся неблаговидной. Тот, кто оказал благодеяние, не имеет никакого права на обратное истребование милостивого дара; иначе имеется договор, а не благодеяние.

XVII. Различие войны, возникшей по несправедливой причине, и такой, в которой порок привходит извне, и разные следствия той и другой.

1. Следует заметить, что нередко бывают и такие случаи, когда как-будто причина войны и справедлива, но к действию привходит какой-нибудь порок, который вытекает из намерения лица, предпринимающего самое действие (Витториа, «О праве войны», № 2). Это может произойти потому, что [c. 532] побудительной причиной, помимо оправдательной причины, служит какое-либо иное, не воспрещенное само по себе намерение, а не соблюдение собственного права, как, например, жажда почестей²⁴ или какой-нибудь пользы, частной или публичной, ожидаемой от самой войны. Может это произойти и тогда, когда налицо явно неблаговидное побуждение, как, например, ликование над бедствием других без уважения к добру. Так, Аристид в речи «О союзе» заявляет, что фокейцы снискали заслуженную гибель, но нехорошо поступил и Филипп, приведший их к гибели, так как он не заботился о благочестии, но предпочитал стремиться к расширению пределов своего государства.

2. «Единственная и древнейшая причина войны, – говорит Саллюстий, – есть сильная жажда власти и богатства». «Золото и другие богатства – главная причина войн», – сказано у Тацита. А в трагедии (Сенека, «Ипполит») мы читаем:

Здесь нужно привести еще следующее место из Августина («Против Фавста», кн. XXII, гл. 74): «Жажда вредить, жестокая мстительность, неумолимость души, воинственная дикость, стремление к власти и тому подобное – все это влечет справедливое осуждение войны».

3. Но все это при наличии причины оправдательной подает лишь повод для обвинения в преступном действии; самая же война не становится от того несправедливой, так что она не порождает обязанности возмещения (Коваррувиас, указ, соч., § 1, № 2; Каэтан, на II, II, вопр. 40, ст. 1; Сильвестр, на слово «война», № 2; Summa Angelica, слово bellum, № 5; Тровамала, Summa, слово bellum, № 3 и 8; Фома Аквинский, II, II, 66, 8). [c. 533]

¹ Такое же различие приводит Плутарх в жизнеописании Гальбы а также Дион Кассий в повествовании о деяниях Цезаря и Помпея и Полибий там, где он сообщает о войне римлян против иллирийцев («Извлечения о посольствах», 126). Вместе со Светонием правильно первые назвать «предлогами», а последние – «причинами» Он говорит о Юлии Цезаре так: «А предлогом для начала гражданской войны ему послужило одно, причины же, надо полагать, у него были иные».

Фукидид в другом месте различает «предлог» и «действительность», указывая, что для похода афинян в Сицилию предлогом служила помощь жителям Эгесты, самой же фактической причиной – желание овладеть Сицилией. Гермократ в речи об афинянах одно называет «предлогом», другое же – «намерением». То и другое встречается у Фукидида (кн. VI).

Аппиан тоже пользуется словом «предлог» в «Войне с Митридатом». В «Гражданской войне» (V), где повествуется о нарушении мира между Октавием я Секстой Помпеем, сказано, что настоящие «причины» этого были одни, предлоги же приводились иные. Агафий то что другие называют «предлогом», именует и «фикцией и видимостью», чему он противополагает причину в повествовании о гунне Занургане.

Добавь сказанное нами выше в этой книге, в главе I, § I.

Прокопий в «Персидском походе» (кн. II) говорит, что бессмысленно не высказываться свободно, когда руководит справедливость, а сопутствует польза.

² Также в книге V, где повествуя о походе аргосцев против жителей Эпидавра, он то, что сначала называл «предлогом», называет «причиной».

Писатели Византийской империи часто то, что другие называют «предлогом», обозначают словом «патроклон», очевидно, заимствуя это слово из повествования об Ахилле, который для возобновления военных действий воспользовался убийством Патрокла.

³ «Имеющему надобность в таком предлоге некогда это дало некоторую видимость и приличный повод для ведения войны». Слова эти заимствованы из упомянутого жизнеописания, составленного Плутархом. А у Лукана сказано:

⁴ Об аланах пишет Аммиан Марцеллин (кн. XXXI): «Подобно тому как спокойным и кротким людям желанно спокойствие, так им угодны опасности и войны».

⁵ Он же («О гневе», кн. II, гл. 5), упоминая об Аполлодоре и Фалариде, пишет: «Это не гнев, но жестокость».

⁶ L. Pro haerede. § ultimo et sequentibus legibus. D. de Haereditatls petitione Таков был поход герулов против лонгобардов – «война, предпринятая без предлога». Галлы у Ливия (кн. V) полагали, что «их право – в оружии, что все доступно смелым людям».

⁷ Агафий (кн. II) говорит: «Те же, кто вследствие жажды выгоды и слепой ненависти нападает на чужие земли, причиняя вред неповинным, не имея никакого справедливого спора, являются людьми гордыми и нечестивыми». Блестящий пример дает нам наместник Менандр: «Баян, каган аварский, расторг соглашения без всякого предлога или причины, не пытаясь предъявить римлянам даже ложного оправдания, поистине чисто варварским способом».

⁸ Хорошо сказано у Филона в толковании «На десять заповедей»: «А так как силы воров возросли, то они грабят целые города, не страшась наказаний, поскольку они считают себя выше законов. Таковы люди наименее образованного ума, жаждущие господства и [c. 534] власти, совершающие великие грабежи, прикрывающие пышными именами должностных лиц и императоров то, что вернее можно назвать разбоем». Эти слова совершенно совпадают с приведенными словами Курция, Юстина, Сенеки и Августина в тексте в главе I, § I, настоящей книги.

⁹ Также Антонин Каракалла – против Артабана, царя парфян; смотри у Ксифилина.

¹¹ Как сказано в постановлениях Халкидонского собора (XI и XII).

¹² Также и Афанасий («Послание к отшельникам»). Империя «оставляла едва шестую часть известного тогда мира.

¹³ Филон («О посольстве»): «Я говорю о многих полезнейших частях света, которые кто-нибудь назовет «светом» по преимуществу, границы которого составляют реки Евфрат и Рейн».

¹⁴ Иероним: «Название «земля», если даже добавить к нему слово «вся», придется ограничить той областью, о которой идет речь».

¹⁵ Это можно почерпнуть у Иосифа Флавия в «Иудейской войне» (кн. III).

¹⁶ Пример можно заимствовать из истории Испании, о чем смотри у Гомеса, на § fuerat, № 5, de actionibus: Панормитана, на С. Venerabilem, col. 9, de Electione; Ясона, на L.Cunctos populos, col. 2. с. de summatrlnltate; Меночио, «Заключения», II, №°102; кардинала Тоски, «Практические заключения», 345, «Король Испании»; Молинеуса, «На парижские обычаи», № 20; Хассанея, «Каталог славы мира», ч. V, 28; Азория, «Нравственные наставления», кн. II; гл. V, стр. 2).

¹⁷ Это хорошо изъяснено у Абулензиса в толковании «На евангелие от Матфея» (IX).

¹⁸ Гиларий Арелатский говорит: «Не для того сподобляет Христос, чтобы овладеть чуждой славой, но для того, чтобы сообщить свою; не для того, чтобы овладеть земным царством, но для того, чтобы стяжать небесное».

¹⁹ Его слова таковы («О священстве», кн. II): «Более же всего не годится христианам силой наказывать преступления виновных. Светские судьи, подвергнув задержанию злоумышленников властью закона, осуществляют полномочия, а противящимся в чем-либо преграждают возможность поступать по своему произволу. А у нас надлежит поступать, не принуждая, но внушая, чтобы тот, кто таков, исправлялся. И нам не дана власть законами для принуждения прегрешающих; а если бы имелись наибольшие полномочия, то неуместно было бы осуществлять эти полномочия, ибо бог увенчает не тех, кто воздерживается от зла в силу необходимости, но тех, кто делает это по своей воле. Оттого сопряжено с большим трудом убеждение пораженных недугом добровольно предоставить себя заботам священства». И далее: «Ибо нельзя ни силой вовлекать отпадающего от веры, ни принуждать его страхом».

Златоуст же («На послание ап. Павла к ефесеям») пишет: «Мы поставлены для увещевания людей, но не на власть над ними, не для осуществления власти. Мы занимаем место советников и наставников; тот, кто дает совет, говорит „о своем, он слушателя не принуждает, но предоставляет свободу выбора того, о чем идет речь». Амвросий («О Каине и Авеле», кн. II, гл. 4) говорит: «Священнослужитель исполняет свои обязанности, но не осуществляет полномочий какой-нибудь власти» (цит. в С. verbum. de Poenltentia distinct. I).

²⁰ Ибо королю, а не церкви свойственно судить о феодах и ведать судебные разбирательства о феодах (С. novit. de ludiclis, de Feudls. De possessionibus, C. causam quae inter qui filii sint legttimi). Цари ведь менее всего признают над собой главу в светских делах (С. Pervenerabilem eod. tit.).

«Христу было угодно, чтобы христианские императоры ради вечной жизни имели нужду в первосвященниках и чтобы первосвященники в светских делах пользовались императорскими законами, поскольку духовные действия отличны от притязаний плотских, и дабы, воинствуя о боге, они менее всего вмешивались в дела мирские» (С. quoniam. distinct. X и С. cum ad verum. distinct. XCVI).

От этого не отличается сказанное нами в книге I, главе II, § последнем, в соответствии с восемьдесят шестым каноном так называемых Апостольских правил, а также сказанное по этому предмету в тексте и примечаниях.

²¹ Он же в «Эпитафии Непоциану» заявляет: «Епископ имеет меньше власти, чем царь. Ибо последний господствует над противящимися, а первый – над добровольно подчиняющимися».

Кассиодор (кн. XI) в послании к епископам пишет: «Епископ [c. 535] наставляет, дабы судья не находил ничего, заслуживающего наказания». Император Фридрих Первый у Гунтера («Лигурин») о первосвященнике говорит:

Когда роскильдский епископ Вильгельм преградил Свену, королю Дании, вход в церковь пасторским жезлом и когда царские слуги взялись за рукоятки мечей, то он поступил, как подобает епископу, склонив перед ними голову.

²² Смотри нечто о Феодоте во времена Грациана у Зосимы и Аммиана Марцеллина; о Иоанне Каппадокийце смотри у Прокопия («Персидский поход», II) и у Леунклавия («История Турции», кн. XVIII).

²³ Ибо пророческие книги закрыты и запечатаны до скончания времен, так как их понять невозможно (Даниил, XII, 4, 8, 9). Иероним (толк. «На Даниила») говорит: «Если пророк слышал и не уразумел, то что могут поделать те, кто попытается изъяснить такую запечатленную книгу, преисполненную множества темных мест, своим дерзновенным разумом до исполнения пророчеств?»

Прокопий («Готский поход», II) пишет: «Я полагаю, что отыскивать смысл в прорицаниях Сибиллы до исполнения предсказания превышает человеческий разум». Далее: «Невозможно кому-нибудь из людей постичь Сибиллины прорицания до наступления самых событий, но следует ожидать, пока день наступления события, предсказанного словами, требующими проверки, не подтвердит истины Сибиллиных стихов».

Григора (кн. V) говорит: «Так как и прорицании весьма трудны для разгадки, и толкования их смысла, потому что в них имеется много сокровенного и допускающего множество объяснений, то и это прорицание обмануло всех, даже самого императора, пока он был в живых. После же отхода его от мирских дел самое прорицание открылось людям». Берегитесь, чрезмерно отважные богословы! Берегитесь, политики, слишком отважных богословов.

Заслуживает внимания место у Де Ту (кн. LXXXIX, под годом 1583) о Якове Брокарде.

²⁴ Этот порок весьма привлекает нас некоей видимостью добродетели. Однакоже правильно увещевает Августин («О граде божием», кн. III, гл. 14): «Лучше нести наказание за какую угодно косность, нежели искать славы в таких военных подвигах». Вспомни место из Агафия, приведенное выше, в настоящей главе, к § III [примечания]. [c. 536]

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая

оглавление

Гроций Г.

О праве войны и мира

предыдущая

следующая

оглавление