Ледяев В.Г.

Власть: концептуальный анализ

М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. – 384 с.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

Глава 7. Результат власти

Среди исследователей власти считается общепринятым, что власть должка характеризоваться каким-то результатом (“выходом”). Д.Ронг пишет, что эффективность власти “является настолько очевидным критерием ее существования, что нет никакой необходимости дискутировать по данному вопросу” (Wrong, 1988: 6). Рассматривая власть как вид каузальной связи между субъектом и объектом, мы естественно должны указать на его следствие (потенциальное следствие) – результат властного отношения, проявляющийся в каких-то изменениях в объекте. Таким образом, определение результата власти является важным элементом концептуального анализа власти.

Для определения и объяснения результата власти необходимо рассмотреть ряд взаимосвязанных проблем, касающихся содержания данного понятия и проанализировать предлагаемые исследователями пути их решения.

А. Власть в отношении определенного результата или власть в отношении определенной проблемы?

Мысль о том, что власть следует концептуализировать как власть в отношении определенной проблемы, была высказана Э.Голдмэном. Голдмэн начинает свою статью с утверждения, что “центральной идеей в понятии власти… является достижение желаемого”. Однако эта простая формулировка, как он подчеркивает, не является в полной мере корректной: “было бы неправильным считать, что когда кто-то достигает желаемого, он обязательно имеет власть. … Даже тот, кто регулярно достигает того, что хочет, не обязательно обладает властью”, поскольку он может просто адаптировать свои преференции к тому, что, по его мнению, в любом случае неизбежно произойдет. Например, описанный Р.Далем (Dahl, 1969: 90–92) “законодатель-хамелеон” всегда правильно предугадывает, какое решение примет [с.156] законодательный орган, и в соответствии с этим формирует свои желания и преференции (Goldman, 1972: 223).

Чтобы исключить из власти случаи подобного рода, анализ власти, как считает Голдмэн,

Голдмэн предлагает следующую дефиницию власти: “С имеет власть в отношении проблемы и если, и только если, (1) С захочет иметь результат и, то он достигнет и, и (2) если С захочет иметь результат не-и, то он достигнет не-и” (Goldman, 1972: 225). Таким образом, субъект обладает властью в отношении проблемы только в том случае, если он может достигнуть оба возможных результата.

Следуя логике Голдмэна, отец имеет власть над сыном в отношении поведения сына только в том случае, если он может заставить сына (1) вести себя правильно, и одновременно (2) заставить сына вести себя неприлично ¹. Поэтому если отец (в гипотетической ситуации) окажется неспособным выполнить второе условие, то он, по Голдмэну, не имеет власти над сыном. На мой взгляд, это противоречит здравому смыслу: вполне естественно считать, что отец имеет власть над сыном в отношении его поведения, если он способен успешно контролировать поведение и это соответствует его [с.157] намерениям. Разумеется, если отец хочет сделать из сына, например, грабителя, но не в силах осуществить свое намерение, то в таком случае у него действительно нет соответствующей власти над сыном.

Когда мы говорим, что отец обладает властью над сыном, то мы не имеем в виду, что он обязательно контролирует все аспекты его поведения. Власть, как уже отмечалось ранее, ограничена определенной сферой сознания или поведения объекта: А может иметь власть над Б в отношении X, но не иметь власти над Б в отношении Y. Кроме того, заставить кого-то что-то делать и заставить кого-то что-то не-делать – это, очевидно, не одно и то же: отец, который способен превратить добродетельного сына в разбойника, безусловно обладает властью над сыном, даже если он не может превратить разбойника в добродетельного сына.

Аналогичного взгляда на концепцию Голдмэна придерживается и П.Моррис, утверждающий что в ней, по сути, имеет место смешение двух различных видов власти в одной проблеме. Моррис пишет: “и врачи, и потенциальные убийцы обладают властью в отношении проблемы – жить или не жить, хотя обычно мы хотим различать власть спасти от смерти хронически больного человека и власть убить здорового человека” (Morriss, 1987: 31). Моррис считает ошибкой решение Голдмэна отказаться от “простой” формулировки (“власть достигнуть определенного результата”), заменив ее на “более громоздкую” (“власть в отношении определенной проблемы”). С этой точки зрения традиционный подход представляется безусловно более обоснованным.

Однако изначальная идея Голдмэна – исключить из власти случаи, когда субъект лишь адаптирует свои преференции в соответствии с предполагаемым результатом без какого-либо влияния на него – заслуживает внимания. Об этом пойдет речь в следующем разделе данной главы.

Б. Способность оказать определенное воздействие на объект или способность достигнуть определенного результата?

Что есть власть: способность воздействовать на объект определенным образом, способность достигнуть [с.158] определенного результата в отношении объекта или и то, и другое? “Наиболее распространенным в социальных науках, – пишет П. Моррис, – является понимание "власти" как какого-то воздействия на других” (Morriss, 1987: 29). Здесь он ссылается на Льюкса, утверждающего, что “абсолютным общим ядром или примитивной идеей, лежащей в основании всех рассуждений о власти, является идея о том, что А каким-то образом воздействует на Б” (Lukes, 1974: 26). Однако некоторые авторы, продолжает Моррис,

Соглашаясь с этими авторами, Моррис подчеркивает, что от данных “аномалий” невозможно избавиться просто с помощью уточнения специфики властного воздействия, как это предлагают Льюкс и другие исследователи. “Ошибка, – пишет он, – лежит глубже: в отличие от "влияния", "власть" совсем не связана с воздействием [на что-то]; она связана с достижением [чего-то], а это нечто другое” (Morriss, 1987: 29)². Моррис утверждает, что в ситуациях, описанных выше, власть отсутствует, поскольку отсутствует достижение определенных результатов. Просто воздействие на кого-то или что-то не может считаться осуществлением власти до тех пор, пока актор тем самым не достигнет чего-то. Возможность воздействовать на результат (capacity to affect a result) не есть власть без возможности достигнуть результата (capacity to effect)” (Morriss, 1987: 30). [с.159]

Здесь Моррис безусловно прав: мы можем считать, что А осуществляет власть над Б только в том случае, если А способен достичь определенного результата в отношении Б, т.е. чего-то завершенного, выполненного, сделанного в соответствии с определенными интенциями. Напротив, “А воздействует на Б” означает лишь то, что А изменяет что-то в Б или находится с ним в контакте.

Однако “воздействие” и “достижение” не являются противоположностями: если А имеет интенцию внести определенные изменения в поведении Б и способен реализовать ее путем воздействия на поведение Б, то эти изменения можно считать результатом осуществления власти А. С этой точки зрения мы не согласны с критикой Моррисом Льюкса и других исследователей, которые определяют осуществление власти как определенное воздействие с только ему присущими характеристиками (например, концептуализирует власть как намеренное воздействие, как воздействие, направленное против интересов объекта, и т.п.) и тем самым фактически включают идею “достижения” в структуру понятия. Поэтому утверждение, что способность достичь что-то является обязательным элементом власти, не означает, что способность воздействовать не имеет к власти никакого отношения.

Более того, способность субъекта достигнуть (получить) что-то в отношениях с объектом без оказания соответствующего воздействия на объект не может считаться властью, иначе нам придется отнести к “власти” случаи, подобные случаю с “законодателем-хамелеоном”, где А лишь адаптирует свои преференции или просто предвидит вероятный ход событий. Здесь А является не активным субъектом, ответственным за результат, а лишь своеобразным “пользователем” сложившейся ситуации: он (его деятельность или не-деятельность) не вносят никаких изменений в ситуацию, а лишь приспосабливаются к ней. Желаемый для него результат производится не им, а кем-то (чем-то) другим – другими людьми или совокупностью случайного стечения обстоятельств, естественными причинами, структурными [с.160] факторами и т.д. В этом случае он просто не может считаться результатом его власти ³. Если желаемый для А результат возник без действия А или наличия А (правление предвиденных реакций), то каузальное отношение между А и данным результатом отсутствует.

Эта идея была обстоятельно рассмотрена Б.Бэрри в его статье “Что лучше: иметь власть или удачу?” (Barry, 1989). Бэрри подчеркивает, что возможность достижения желаемых результатов зависит не только от власти. Она также зависит от того, какой бы был результат при отсутствии вмешательства субъекта, т.е. от удачи (luck). “Имеющий весьма ограниченную власть (или вообще не имеющий власти), но удачливый может постоянно достигать больше желательных для себя результатов, чем тот, кто имеет много власти, но мало удачи” (Barry, 1989: 272). Поэтому власть следует отличать от удачи: имеющий власть способен воздействовать на результат даже в самых неблагоприятных для него условиях, тогда как просто удачливый не может сделать этого даже в наиболее благоприятных условиях (Barry, 1989: 297).

Противопоставляя “воздействие” и “достижение”, Моррис допускает, что власть вообще может осуществляться и без оказания воздействия на объект: “обладать властью могут те, кто имеет возможность достигать что-то, даже если они не способны ни на что воздействовать (Morriss, 1987: 30). Однако попытка Морриса обосновать свою мысль представляется неубедительной. Он приводит пример Э. Голдмэна с человеком, который обладает машиной для производства дождя (Goldman, 1972; 226–227). Нет сомнения, что этот человек обладает властью (способностью) сделать дождь ⁴ в ясную солнечную погоду. Разумеется, эта способность [с.161] сохраняется, даже если идет дождь (он по-прежнему способен производить дождь). Но когда идет дождь, этот человек не способен воздействовать на погоду, поскольку дождь уже идет. Поэтому, как считает Моррис, человек имеет власть добиться дождя (effect rain) без воздействия на него.

На мой взгляд, интерпретация данного случая Моррисом не вполне корректна. Человек имеет власть сделать дождь (лучше сказать “способность сделать так, чтобы из туч лил дождь”), поскольку он способен воздействовать на тучи с помощью своей машины. Он не может достичь дождя без воздействия на тучи (хотя он может просто предвидеть дождь)⁵. Т.е. его способность иметь дождь обусловлена его способностью воздействовать на тучи определенным образом, первая способность зависит от второй. В дождливую погоду этот человек может и не осуществлять свою власть, поскольку желаемый результат уже достигнут. Но если он начнет использовать свою машину, мы можем считать это осуществлением власти.

Моррис резонно замечает, что интерпретация этого случая зависит от того, что нас интересует. Нас может интересовать не только вопрос о том, в состоянии ли машина обеспечить дождь в любое время (интерпретация случая и приведенные выше выводы соответствуют именно этому интересу); нас также может интересовать, будет ли дождь создаваться именно машиной, а не чем-то другим. В последнем случае машина уже не обладает соответствующей властью (способностью), поскольку она не в состоянии предотвратить “естественный” дождь. Для этого она должна быть способной нейтрализовать силы природы. Однако в обоих случаях (интерпретациях) способность или неспособность достичь желаемого результата обусловливается способностью (неспособностью) воздействовать на тучи определенным образом. [с.162]

Таким образом, А имеет власть над Б, если А способен воздействовать на Б и достигать нужных результатов в отношении Б; А осуществляет власть над Б, если А воздействует на Б, добиваясь тем самым нужных изменений в Б.

В. Власть сделать что-то или власть над кем-то?

Одни исследователи (М.Вебер, Ф.Оппенхейм, Д.Истон, Д.Картрайт, Б.Бэрри, Д.Ронг, С.Льюкс) концептуализирует власть как “власть над кем-то” (power over somebody), другие (Т.Парсонс, П.Моррис, Э.Голдмэн и др.) – как “власть сделать что-то” (power to do something). Довольно часто пишущие о власти (например, Дж.Дэбнэм, Д.Уайт, Р.Вагнер и др.) не обращают внимание на различение этих двух значений и используют оба, что может привести (и приводит) к путанице в понятиях. Это наблюдается и в работах отечественных авторов, где данный аспект специально не рассматривается, отчасти поскольку выражение “власть сделать что-то” в русском языке выглядит менее естественно, чем в английском. И те исследователи, которые ссылаются на известную статью Ф.Энгельса “Об авторитете”, и те, которые цитируют веберовскую дефиницию власти или просто определяют власть как волевое отношение, нередко используют понятие в обоих значениях. Наконец, некоторые авторы, определяющие власть как “власть над кем-то” в своих теоретических трудах, фактически интерпретируют понятие как “власть сделать что-то” при проведении эмпирических исследований. Даже Р.Даль, как указывает П.Моррис, в чьих работах постоянно подчеркивается, что власть осуществляется над кем-то, забывает об этом в своих эмпирических исследованиях, где власть человека отождествляется с его достижениями в решении ключевых проблем” (Morriss, 1987: 34–35).

И в обыденном языке, и в политическом лексиконе “власть” используется в обоих значениях: мы говорим о власти премьер-министра распустить парламент и его власти над членами кабинета; мы оцениваем власть политической организации провести законопроект через законодательный орган и ее власть над своими [с.163] членами; мать имеет власть наказать своих детей и власть над их поведением, и т.д. Несомненно, обе “власти” связаны между собой. Среди исследователей считается общепринятым, что “власть для” (власть сделать что-то, power to) является, в определенном смысле, основой “власти над” (власти над кем-то, power over), и “власть над” часто объясняется с помощью “власти для”. “А имеет власть над Б в отношении X” означает, что А имеет власть (способность) сделать что-то, что заставит Б делать X. Поэтому случаи “власти над” могут быть выражены в терминах “власти для”, т.е. через способность достичь определенных результатов. Например, мы говорим о власти А над поведением Б как о власти А достигнуть желаемого поведения Б (достигнуть определенного результата в поведении Б). Поэтому многие исследователи считают, что “власть над” есть частный случай “власти для”⁶. Например, Т.Бентон считает, что “анализ "власти для" логически предшествует анализу "власти над", поскольку "власть над" всегда включает в себя "власть для", но не наоборот” (Benton, 1994: 297).

Какая концептуализация власти предпочтительнее – “власть для” или "власть над”? Разумеется, речь не идет лишь о выборе между двумя разными лингвистическими выражениями. Суть дела глубже: хотя “власть над” может быть объяснена через “власть для”, они являются двумя разными понятиями. Главное различие между ними состоит в том, что “власть над” обязательно указывает на Б-актора (акторов), над которым(и) власть осуществляется (или может осуществляться), тогда как “власть для” может быть использована и для характеристики ситуаций, где Б вообще отсутствует. Например, [с.164] Д.Битэм определяет власть как способность субъекта производить изменения в мире и реализовывать свои цели в нем (Beetham, 1991: 43). В такой интерпретации результат власти может относиться, как уже отмечалось, не только к объекту, его сознанию и поведению, но, по сути, к чему угодно – к загрязнению окружающей среды, бедности, богатству, законам, программам реконструкции экономики, пожару, дождю и т.д. Конечно, все перечисленное может оказывать и оказывает влияние на людей, но это влияние уже не есть непосредственный результат осуществления власти, а представляет собой его последствие. Поэтому оно не должно быть включено в структуру власти. Мы, разумеется, можем рассматривать результаты “власти для” (дождь, бедность, законы и т.д.) в качестве средств (инструментов), с помощью которых субъект власти достигает желаемых для него результатов и отношении объекта. Но в таком случае власть фактически концептуализируется как “власть над” (просто используется другое лингвистическое выражение “власти над”).

Безусловно, выбор между “властью для” и “властью над” следует сделать с самого начала, иначе в дальнейшем не избежать путаницы и ошибок в интерпретации. Какие же аргументы приводятся участниками дискуссии? П.Моррис и другие сторонники концепции “власти для” обычно ссылаются на уже отмеченную мною идею: все, что нужно сказать о власти (в том числе и “власти над”), можно выразить в терминах “власти для”, но не наоборот (Morriss, 1987: 34), Кроме того, Моррис использует и “лингвистические” аргументы:

Моррис также утверждает, что власть над другими (“нанести вред их интересам или заставить их делать что-то, что они не хотят делать”) не “охватывает все, что мы понимаем под властью в социальном контексте. Часто мы ценим власть просто потому, что она позволяет нам делать то, что мы хотим: иметь больший контроль над нашей собственной жизнью” (Morriss, 1987: 33).

Наконец, Моррис подчеркивает, что эти два значения – “власть сделать что-то” и “власть над кем-то” – могут не только вызвать путаницу у исследователей, но и привести к “пагубным политическим последствиям”. Его пример: организаторы движения за свободу чернокожего населения выступили с лозунгом “власть черным” (black power), под которой понимали власть распоряжаться своей жизнью и никогда не имели в виду власть над не-черными. Однако белые расисты интерпретировали лозунг именно в этом значении (отождествляя “власть для” с “властью над”) и выдали законные требования чернокожих по расширению своей автономии за их стремление к господству над белыми. “Достойно сожаления, – заключает Моррис, – что известные либерально настроенные ученые, рассматривая власть над другими как единственный вид власти, неумышленно способствовали этим искажениям” (Morriss, 1987: 33–34).

В одном Моррис безусловно прав: различные интерпретации власти – как в обыденной речи, так и в теоретических дискуссиях – могут стать источником непонимания и даже создавать политические проблемы, как в приведенном примере. Безусловно, исследователи политики должны учитывать возможность различных интерпретаций “власти” политическими деятелями, организаторами и участниками политических движений и в особенности различного рода экстремистами. Однако допускать возможность различных интерпретаций и поддерживать их – это не одно и то же, первое не обязательно предполагает второе. Исследователи, [с.166] в приведенном примере Морриса, частично ответственны за негативные последствия лозунга, поскольку они (1) не объяснили, что стороны просто используют разные понятия власти и (2) не рекомендовали черным сменить лозунг. Однако если они имели основания определять власть как “власть над”, то почему, собственно, они должны были рассматривать обе концептуализации как одинаково допустимые? Плюрализм семантических оттенков слова “власть”, как уже ранее отмечалось, не означает (не должен означать) плюрализма теоретических понятий власти, что, разумеется, не исключает споров по поводу правильного (лучшего, оптимального) значения понятия.

Поскольку “власть для” и “власть над” являются двумя разными понятиями, мы должны использовать их в разных ситуациях и, по-видимому, заменить термин “власть” (в одном из значений) на какой-то другой термин. Это лучше, чем каждый раз указывать на значение понятия, в котором оно используется.

Чтобы сделать выбор между “властью для” и “властью над” рассмотрим аргументы, предложенные Моррисом. По существу говоря, они вращаются вокруг лингвистических особенностей слова и уже поэтому не могут считаться решающими аргументами. При этом его утверждение о том, что выражение “власть сделать что-то” является в английском языке более употребляемым, чем “власть над кем-то”, представляется отнюдь не бесспорным: сказать “мать имеет власть над сыном” или “менеджер имеет власть над рабочими” для англичанина вполне естественно. Что касается других языков, то власть в них скорее ассоциируется с “властью над”, чем с “властью для”. Это хорошо заметно в русском языке, где “власть” чаще используется в значении контроля над людьми; власть – это что-то, находящееся над нами, ограничивающее нашу свободу, создающее препятствия и т.д. И наоборот, выражение “власть сделать что-то” представляется несколько неуклюжим. В примерах Морриса, русскоязычные предпочли бы использовать другие термины: Премьер-министр имеет право распустить Парламент; у нас нет разрешения (права) [с. 167] покрасить здание муниципалитета по нашему усмотрению; мы не способны добиться того, чтобы выбранные нами представители узнали наши взгляды, и т.д. Причем и в английском языке указанные термины вполне могут заменить “власть” в данных примерах без какого-либо ущерба для содержания. Другими словами, эти случаи вполне можно объяснить и без термина “власть”, резервируя его для других ситуаций ⁷.

Таким образом, для выбора между двумя интерпретациями необходимо принять во внимание какие-то другие соображения, не ограничиваясь лингвистическими нюансами слова “власть”. Например, их сравнительную целесообразность, уникальность содержания, теоретическую и практическую значимость, способность занять определенное место в понятийной структуре. С этой точки зрения, “власть над” имеет ряд преимуществ над “властью для”.

Главный довод состоит в том, что “власть сделать что-то”, по сути, есть не что иное, как “способность сделать что-то”, “власть” здесь является синонимом “способности”. В этом заключается основная проблема данной концептуализации власти; понятие теряет свою уникальность, специфику и может быть заменено понятием “способность” без ущерба для содержания ⁸. С этой точки зрения нельзя не согласиться с Б.Бэрри, который в своей рецензии на книгу Морриса подчеркнул, что [с.168] “социальная власть – это нечто большее, чем просто способность делать то, что хочется”. Хотя любая власть представляет собой способность, пишет он, не любая способность есть власть. “Обладание властью подразумевает, что у Вас есть способность преодолеть сопротивление или оппозицию и с помощью этого достигнуть результат, отличный от того, который бы получился при отсутствии Вашего вмешательства” (Barry, 1988: 341)⁹.

Далее, в значении “власть сделать что-то” понятие власти остается слишком аморфным и неконкретным, оно не в силах отразить специфики явлений и событий, которые традиционно ассоциируются с властью. В частности, оно не может провести различие между случаями, когда (1) А может сделать (достичь) Х (само) и (2) А может сделать (достичь) X, заставляя Б сделать X.

Наконец, концептуализация власти как “власти сделать что-то”, как уже ранее отмечалось, существенно расширяет сферу непосредственных результатов (“выход”) власти. В отличие от “власти над”, где власть обязательно рассматривается как социальное отношение – отношение между социальными субъектами (отношение между А и Б (С, Д, Е…) в отношении X), “власть для” может быть просто связью между субъектом и его окружением (отношение между А и Х), в котором объект власти (актор) отсутствует. Власть сделать что-то, пишет Ф.Оппенхейм, “не может выразить то, что мне представляется важной отличительной чертой социальной власти, а именно, что она представляет собой взаимодействие, отношение между некоторым действием у со стороны П и некоторым возможным действием х со стороны Р (Oppenheim, 1981: 31). Х.Лассуэлл и Э.Кэплэн подчеркивают, что “в политическом смысле власть может рассматриваться как способность достигать не любых намеренных следствий, а только тех, которые [с.169] непосредственно касаются других людей: политическая впасть отличается от власти над природой тем, что это власть над людьми” (Lasswell and Kaplan, 1950: 75).

Моррис не согласен с этим аргументом и считает, что “все эти разговоры о власти как социальном отношении мало что проясняют” (Morriss, 1987: 34). Он приводит следующую цитату Х.Питкин: “можно … "иметь отношение", но всегда "с" кем-то другим. …Но можно вообще не "осуществлять" "отношение" ("exercise" a "relationship"). Когда социальные исследователи говорят, что власть есть отношение, то они, насколько я их понимаю, имеют в виду, что власть существует среди людей” (Pitkin, 1972: 276).

Здесь, на мой взгляд, Моррис не прав. Выражение “власть существует среди людей” является недостаточно точным для того, чтобы объяснить власть как отношение. Социальное отношение – это отношение между людьми по поводу чего-то; любовь есть отношение между двумя любящими друг друга людьми, национальные отношения – это отношения между нациями (национальными группами), политические отношения–– это тоже отношения между людьми (отдельными индивидами, группами, организациями) в определенной сфере (по поводу определенных аспектов, проблем, событий, ситуаций и т.д.). Семейные отношения могут касаться обязанностей и привилегий членов семьи, воспитания детей, семейного бюджета и т.д. Политические отношения затрагивают вопросы, связанные с налогами, распределением доходов, международными событиями, законодательными процедурами, правительственными решениями и т.п. Однако мы не рассматриваем отношение отца к своим семейным обязанностям как вид семейного отношения так же, как и влияние политической партии на процесс принятия решений (именно на процесс как таковой, а не на ее участников) не может считаться политическим отношением. Для обозначения подобного рода взаимодействий мы используем другие термины, например, семейная функция, политическая активность и др. То есть, социальное отношение – это отношение между А и Б в отношении [с.170] X, где А и Б являются социальными акторами, а Х – какой-то вещью (вопросом, проблемой, событием и т.д.). Если мы считаем, что власть – это вид социального отношения, то мы должны рассматривать ее как отношение между А и Б (С, Д), а не как отношение между А и Х¹⁰.

Вопрос о том, может ли “власть сделать что-то” считаться социальным отношением или нет, разумеется, не относится к числу чисто терминологических. Дело в том, что отношение между социальными акторами (социальное отношение, отношение между А и Б) и отношение (связь) между социальным актором и желаемым результатом (А–Х) имеют различную природу: они отражают социальную реальность с разных сторон и обращают внимание социальных исследователей на разные проблемы. Объяснение в терминах “власти сделать что-то” (кроме власти заставить объект делать что-то, которая, как уже отмечалось, есть лишь другое выражение “власти над”) концентрирует внимание на способности достигнуть желаемый результат, тогда как объяснение власти как “власти над кем-то” указывает на способность субъекта добиться подчинения объекта, которое, в свою очередь, может обеспечить достижение желаемого результата. В этом суть.

Исходя из вышесказанного, предлагаемые многими авторами объяснения различий между “властью для” и “властью над” представляются неудовлетворительными. С.Льюкс, Т.Бентон и некоторые другие исследователи сводят их лишь к тому, что “власть для” может быть и не направлена против интересов (преференций, целей) объекта. Например, Бентон рассматривает “власть над” как частный случай “власти для”; он подчеркивает, что “власть сделать что-то” не обязательно означает “власть над кем-то” (“А хочет сделать деньги, тогда как Б хочет, чтобы его просто оставили в покое”), “Власть над”, по его мнению, осуществляется только тогда, когда достижение целей А несовместимо с достижением целей Б [с.171] (Benton, 1994: 298). Рассматривая “власть над” как “власть для” в условиях конфликта (субъект и объект имеют несовместимые цели), Бентон, по сути дела, не проводит качественных (принципиальных, существенных) различий между ними. И “власть для”, и “власть над” характеризуют у него способность субъекта достичь желаемой цели; единственное отличие состоит в том, что в первом случае ссылка на конфликт обязательна, во втором – нет.

Различие между “властью для” и “властью над” наглядно проявляется в ситуациях, когда А может заставить Б делать X, но Б либо не в силах сделать X, либо не способен выполнить команду должным образом. В этом случае А имеет власть над Б в отношении Х (или в отношении попытки сделать Х), поскольку А способен заставить Б делать X, но А не имеет власти (способности) достичь X. Довольно часто люди обладают властью заставить других людей делать что-то, что те в ином случае не стали бы делать, но их власть не приносит им желаемых результатов. Например, коммунистический режим имел в свое время колоссальную власть над людьми, но это не помогло ему достичь тех целей, которые были провозглашены. Требовательные родители всегда заставляют детей готовить уроки, но это не всегда помогает детям получать высокие отметки, на которые родители рассчитывают.

Таким образом, в отличие от “власти для”, где следствие власти совпадает с желаемым результатом, непосредственный результат “власти над” – подчинение объекта субъекту – не означает, что субъект обязательно достигает своих конечных целей. Поэтому “подчинение объекта” и “последствия подчинения объекта” следует четко разделять. Подчинение является обязательным элементом власти (власти над), оно представляет собой “выход власти”, ее итог. “А имеет власть над Б в отношении X” означает, что А может обеспечить подчинение Б в отношении Х – заставить Б делать X. Субъект осуществляет власть над объектом во всех случаях, когда добивается его подчинения, независимо от того, дает ли подчинение желаемый для субъекта [с.172] эффект или нет ¹¹. Во “власти над” достижение желаемого результата – это последствие осуществления власти, а не составляющая властного отношения; оно хотя и связано с властью, не является результатом (“выходом”) власти и не может быть включено в определение власти.

Могут возразить, что предлагаемая концепция власти является слишком узкой и не может охватить все, что мы обычно понимаем под властью в социальном контексте. Как считает П.Моррис, мы не в силах понять и объяснить многие важные аспекты политической жизни, если ограничиваемся “властью над” (Morriss, 1987: 33).

Могут также возразить, что концепция власти как способности сделать что-то более подходит для эмпирических исследований. В этой связи тот же Моррис отмечает, что некоторые авторы, определяющие власть как “власть над” в своих теоретических трудах, в эмпирических исследованиях фактически используют концепцию “власти для”. Дж.Дебнэм считает, что анализ власти не должен ограничиваться принятием решений и их непосредственными результатами (outputs), а концентрироваться главным образом на его последствиях (outcomes)¹². “Если мы концентрируем внимание на [с.173] решениях и их результатах (decisions and outputs), – пишет он, – мы преувеличиваем степень контролируемости событий и тем самым способствуем росту ожиданий от политического действия” (Debnam, 1984: 59).

Безусловно, “власть над” не может охватить все интересующие нас аспекты общественной жизни. Многие социальные явления и события следует описывать и объяснять в других терминах, в том числе и в терминах способности сделать что-то. Однако это не является основанием для соединения двух разных значений слова “власть” в одном понятии. С этой точки зрения предпочтительнее использовать другой термин в отношении тех аспектов социальной реальности, которые не могут быть адекватно объяснены с помощью понятия “власть” (власть над), например “управление” (“правление”).

Независимо от того, как назвать “власть для”, эти два понятия – “власть для” и “власть над” должны быть четко разграничены в социальном исследовании. Первое играет центральную роль в анализе результатов осуществления– политического курса, проблем и перспектив социальной и экономической модернизации, текущих изменений в политических институтах и т.д., т.е. в анализе результатов (последствий) политического процесса. Разумеется, исследование этих проблем невозможно без изучения различных форм политической власти (власти над). Но здесь анализ власти играет вспомогательную роль.

В свою очередь, понятие власти (власти над) становится центральным в исследовании политики как процесса, Как отмечает С.Льюкс, главный интерес в изучении власти (власти над) касается “подчинения людей путем преодоления или предотвращения их сопротивления” (Lukes, 1974: 30). Поэтому анализ власти является особенно важным для понимания природы к особенностей политических отношений между индивидами, группами и организациями, их роли в формировании политики. Он способствует раскрытию и объяснению источников социальных действий и механизмов политического лидерства, выбора политических [с.174] альтернатив, успехов и неудач правительственной политики, происхождения и развития политических режимов, и т.д. С помощью понятия власти (власти над) можно анализировать эти и многие другие проблемы.

Безусловно, “власть для” (управление) и “власть над” тесно взаимосвязаны. Управление есть функция любой организованной системы, обеспечивающая сохранение структуры, поддержку деятельности и достижение целей системы. Совместная деятельность невозможна без сохранения порядка, организации, координации, разделения труда, т.е. без управления. Управление присутствует во всех стабильных социальных отношениях – в государственных структурах, в организациях, в семье, в межличностных отношениях, т.е. везде. Управление может осуществляться как через специальные управленческие органы, такие как государство, ассамблея, комитет, бюро, так и непосредственно членами группы, например мужем и женой в семье. В любом случае, общества, институты или организации, где управление неудовлетворительно, рано или поздно разрушаются. И наоборот, эффективное и успешное осуществление управления является необходимым условием нормального развития любой социальной системы.

Управление непосредственно зависит от способности субъекта достигать необходимых результатов, т.е. от “власти для”. Фактически управление может рассматриваться как актуализация “власти для” (способности достичь результата). Главным критерием эффективности управления является степень достигаемости намеченных субъектом целей (повышение производительности труда, снижение безработицы, принятие закона, обеспечение свободы слова и т.д.); люди склонны поддерживать только те правительства, чьи программы успешно реализуются.

Что обеспечивает успех политики правительства? Очевидно, само правительство не может осуществлять свои программы; они воплощаются в жизнь только в том случае, если ему удается направить активность людей в нужном направлении. Тем самым его способность [с.175] достигнуть желаемых целей зависит от способности заставить людей действовать в соответствии с его намерениями (планами), т.е. от власти над этими людьми. Власть (власть над) является необходимым условием управления, это основа управления, его движущая сила. Без способности направлять и изменять действия людей управления нет. Не имея власти, отец не может воспитывать сына, менеджер не в силах обеспечить производственную дисциплину, а офицер не в состоянии руководить солдатами. Другими словами, тот, кто выполняет управленческие функции, должен иметь власть над своими подчиненными, т.е. управляющий субъект всегда должен быть субъектом власти. По этой причине политологи склонны объяснять политические процессы в терминах власти и не всегда тщательно различают власть над людьми и способность добиться желаемых результатов (управление).

Наличие власти, однако, не гарантирует достижения желаемого результата. Офицер может быть хорошим субъектом власти (он всегда способен заставить своих подчиненных делать то, что он хочет), но плохим управляющим, если, например, он не может предвидеть последствий осуществления своей власти или же его власть используется не по назначению. Коммунистический режим в Советском Союзе, уже отмечалось, имел огромную власть над людьми; партийно-государственные структуры были весьма эффективны как инструменты мобилизации и манипуляции. Но и они оказались не в силах достичь целей, заявленных в Программе КПСС и резолюциях партсъездов. В данном случае власть не обеспечивает управление.

Таким образом, достижение подчинения объекта обычно не является конечной целью власти; скорее оно выступает в качестве метода (инструмента, средства) реализации целей субъекта ¹³. Но в отличие от [с.176] результата власти, результат управления (осуществления “власти для”), как указывалось, может и не соответствовать намерениям субъекта.

Ранее уже отмечалось, что. выражение “А имеет власть над Б” не является законченным, поскольку А может добиться подчинения Б в отношении X, но не иметь власти над Б в отношении Y. Поэтому для уточнения результата власти нужны дополнительные термины.

Х.Лассуэлл и Э. Кэплэн, Р.Даль, Д. Картрайт, Дж.Нэйджел и ряд других исследователей предлагают специфицировать результат власти с помощью понятий объект” (область, domain) и “сфера” (scope). Под “объектом” понимается актор или несколько акторов, над которыми осуществляется (или может осуществляться) власть. “Сфера” власти – это свойство или состояние актора, которое подвергается изменению (может подвергнуться изменению) под воздействием субъекта власти. Поскольку нельзя охарактеризовать властное отношение без ссылок на “объект” и “сферу”, они оба (как и “субъект и объект власти”) относятся к числу ее обязательных элементов.

Вряд ли возможно дать более конкретное определение объекта власти: то, что объектом власти могут быть не только индивиды, но и группы, коллективы, организации и даже нации, считается общепринятым среди исследователей, и нет никакой необходимости оспаривать это ¹⁴.

Что касается сферы власти, то здесь мнения исследователей не столь единодушны. Некоторые авторы предпочитают ограничивать результат власти каким-то [с.177] определенным аспектом, например, поведением объекта или его волей. Другие относят к сфере власти довольно широкий набор элементов, в том числе поведение, реакции, установки, верования, выбор деятельности (Nagel, 1975: 14). Д.Картрайт считает, что сфера власти зависит от того, кто является объектом власти. Если объектом власти является индивид, то сферой воздействия могут быть элементы поведения, решение, установка, верование, ожидание, ценность или мотив. Если объектом выступает совокупность людей (например, организация), то тогда сферой властного воздействия может быть решение, политика, нормы или структура группы (Cartwright, 1969: 430).

Два основных вопроса заслуживают внимания при рассмотрении данной проблемы: (1) какие конкретно элементы объекта (или относящиеся к объекту) составляют сферу власти субъекта? (2) есть ли среди них какие-то элементы, на которые обязательно должно быть оказано воздействие во всех случаях осуществления власти?

Многие авторы (Р.Даль, Х.Саймон, Дж.Марч, Д.Мечаник, Р.Тауни и др.) рассматривают власть как контроль над поведением или действием. Например, Д.Олсон и Р.Кромвел определяют власть как “способность (потенциальную или актуальную) индивида (индивидов) изменить поведение других людей в социальной системе” (Olson and Cromwell, 1975: 5). Дж.Марч пишет: “мы можем сказать, что два человека находятся в отношениях влияния, если их поведения (курсив мой – В.Л.) находятся в каузальной связи” (March, 1969: 170).

Этот подход, разделяемый исследователями бихевиоралистского направления, фактически ограничивает власть непосредственно наблюдаемыми событиями. Анализ власти фокусируется на поведении субъекта и объекта власти и их взаимодействии, а фиксация власти происходит в результате сравнения между “актуальным поведением Б и его возможным поведением в случае отсутствия А (или в случае изменения намерений А)” (Simon, 1957: 66).

Разумеется, поведение может и должно рассматриваться в качестве одной из сфер власти. Но следует ли [с.178] считать его единственной сферой власти, как это подразумевается в приведенных выше дефинициях? Ответ должен быть отрицательным в силу нескольких причин. Во-первых, “поведенческий” подход может привести к пренебрежению контролем над верованиями, установками, мнениями, ожиданиями, эмоциями и другими аспектами человеческого сознания и психики, который часто не менее значим для субъекта власти, чем контроль над поведением объекта. Во-вторых, сознание и поведение тесно взаимосвязаны между собой; поэтому власть над сознанием может обеспечить власть над поведением (и наоборот). Часто власть над поведением достигается только с помощью контроля над сознанием. Например, убеждение, принуждение, побуждение, авторитет в их “чистом” виде воздействуют непосредственно на сознание объекта и тем самым вызывают изменения в его поведении.

На этом основании можно прийти к противоположному выводу, что власть фактически всегда есть власть над сознанием объекта, тогда как контроль за поведением является, в некотором смысле, его следствием. Некоторые авторы, по сути, ограничивают власть ситуациями, где объект сознательно выбирает подчинение воле субъекта – либо в результате убеждения, либо “как меньшее из двух зол”. Например, П.Бэкрэк и М.Бэрэтц противопоставляют власть силе, где успех не зависит от восприятия объекта. Напротив, во властном отношении, пишут они, объект “должен иметь представление о стоящих перед ним альтернативах при выборе между подчинением и не-подчиением”; во властном отношении именно “Б выбирает, что он будет делать, тогда как в силовом отношении выбирает А” (Bachrach and Baratz, 1970: 22, 28, 34).

Де Креспини также ограничивает власть случаями, где поведение обоих акторов является добровольным в том смысле, что выбор остается за объектом. Он утверждает, что это подразумевается самим понятием действия, поскольку человеческие действия предполагают наличие альтернативы. “Если альтернативы отсутствуют, то не остается выбора, и то, что происходит – не [с.179] является действием. Например, когда человека просто насильно тащат, то это не есть осуществление власти” (De Crespigny, 1968: 192–193).

Однако в отношении данной точки зрения имеются серьезные возражения. Во-первых, аргумент Бэкрэка и Бэрэтца противоречит некоторым другим рассуждениям, содержащимся в их книге. В частности, противопоставляя власть силе, они одновременно допускают, что “если обращение одной из сторон к силе против другой стороны эффективно пресекает неповиновение других – в данный момент или в будущем, то использование санкций становится свежим свидетельством наличия власти” (Bachrach and Baratz, 1970: 29). Возникает вопрос: почему “эффективное применение силы” в одном случае (в отношении с другими акторами) может рассматриваться как “свежее свидетельство наличия власти”, тогда как в другом случае (в отношении объекта) оно означает отсутствие власти? Если использование санкций помогло субъекту достичь подчинения объекта, хотя бы и не с самого начала, здесь несомненно имеет место властное отношение. Объясняя эту ситуацию, Ф.Чэйзел пишет:

Кроме того, хотя силовое воздействие и может осуществляться независимо от его восприятия объектом, это не является, на мой взгляд, основанием для его исключения из власти: если А обладает способностью посадить Б в тюрьму, А безусловно имеет власть над Б в отношении поведения Б – независимо от того, какие ресурсы А лежат в основании этой способности. Эффективное использование силы означает, что субъект имеет способность направить поведение объекта в [с.180] нужном для него направлении ¹⁵. Власть как сила осуществляется или путем физического воздействия на тело объекта, или путем ограничения его действий. Например, методы не-насилия, принятые некоторыми социальными движениями: люди используют их собственные тела в качестве физических объектов для предотвращения или ограничения действий других людей (не осуществляя непосредственного воздействия на них); если люди просто сядут на пол в каком-то общественном учреждении, то тем самым они могут парализовать деятельность этих учреждений ¹⁶. Таким образом, субъект может осуществлять власть над объектом в отношении его поведения не только с помощью контроля за его сознанием, но и путем непосредственного влияния на действия объекта – реальные или возможные (потенциальные).

Подведем итог: ни сознание, ни поведение объекта не могут рассматриваться в качестве единственной сферы власти. Субъект может иметь интенцию контролировать или поведение объекта, или его сознание, или и то и другое. При этом власть над поведением и власть над сознанием осуществляются через воздействие как на сознание объекта, так и на его поведение. Данный вывод, как мы увидим далее, относится не только к индивидуальным, но и к коллективным формам власти.

В литературе по власти, однако, есть и несколько иные интерпретации результата власти. Некоторые авторы рассматривают его в терминах выгоды (субъекта) и ущерба (объекта). Об этом речь пойдет в следующей главе. [с.181]

1 В приведенных выше цитатах Голдмэна фактически имеют место два различных аргумента: актор становится субъектом власти, если (1) он способен достичь всего чего захочет и (2) если он способен достичь и и не-и. Первая дефиниция очевидно противоречит второй.

² В английском языке слова “воздействие” и “достижение” внешне весьма схожи (соответственно affecting and effecting); это сходство и обыгрывается Моррисом в приведенной цитате.

³ Здесь я касаюсь проблемы соотношения структуры и деятельности во власти, которая будет специально рассмотрена далее (10. “Действие, структура и власть”).

⁴ Здесь я пользуюсь терминологией Морриса, оставляя без внимания вопрос о том, насколько вообще правомерно применять понятие власти для обозначения отношений человека с объектами неживой природы.

⁵ Моррис использует выражение “обеспечить дождь” (to ensure rain), которое, на мой взгляд, не всегда относится к власти, поскольку обеспечить не обязательно означает сделать”: в первом случае человек может быть не активным субъектом, а лишь пассивным наблюдателем.

⁶ Моррис указывает, что многие исследователи интерпретируют фразу “А имеет власть над Б” более широко, “имея в виду, что Б является объектом власти А (то есть Б – это человек, с помощью которого А достигает своих целей, или это тот, кто оказывается под воздействием А, когда А достигает своих целей)”, т.е. близко к интерпретации в терминах “власти для”. Однако данная интерпретация, по мнению Морриса, является менее естественной, чем более узкая интерпретация, где суть власти А есть подчинение Б (Morriss, 1987: 33).

⁷ Более того, некоторые из этих случаев можно выразить и в терминах “власти над”. Например, Премьер-министр имеет власть над членами Парламента добиться их подчинения его решению о роспуске Парламента; у нас нет власти над муниципальными чиновниками заставить их принять наш проект покраски здания муниципалитета, и т.д. Но данная постановка и интерпретация этих ситуаций существенно отличаются от их объяснения в терминах “власти для”. Поэтому следует учитывать различия в объяснении одних и тех же случаев с помощью разной терминологии и пользоваться ею в соответствии с поставленными целями.

⁸ Более того, выражение “А способен сделать X”, как отметил Ф.Оппенхейм, понятнее (проще), чем “А имеет власть сделать X”. Использование первого выражения лишь упрощает понимание сути дела (Oppenheim, 1981: 29).

⁹ Хотя, как мы увидим далее, конфликт, сопротивление и оппозиция мною не включаются в число определяющих свойств власти, я согласен с Бэрри в том, что власть – это не просто способность сделать что-то, а отношение между субъектом и объектом, в котором первый может преодолеть потенциальное сопротивление и оппозицию последнего.

¹⁰ Фраза Х.Питкина недостаточно понятна и допускает обе интерпретации.

¹¹ Случаи, когда субъект добивается подчинения объекта, но последнее не дает ему желаемого результата, можно считать частично успешным осуществлением власти. Но здесь частичный неуспех обусловлен не отсутствием у субъекта способности контролировать объект или неправильным использованием определенного рода ресурсов власти (и коммунистический режим, и родители в вышеприведенных примерах вполне успешно контролировали деятельность объектов), а тем, что субъекты либо не могли предвидеть последствий подчинения, либо желательный результат вообще невозможно достичь (в данных конкретных условиях), либо его невозможно достичь с помощью данной формы власти.

¹² Здесь Дебнэм ссылается на работу Ф.Леви, Э.Мелцнера и Э.Вилдавски, которые предложили следующее соотношение между “decisions”, “outputs” и “outcomes”. “Decisions” – это “выбор альтернатив действия”, “outputs” – “предметы и услуги, обеспечиваемые общественным органом (public agency) и получаемые общественностью (или предназначенные общественности)”, “outcomes” – их последствия (Levy, Meltsner, Wildavsky, 1972: 2,7).

¹³ В некоторых ситуациях желаемый для субъекта результат может заключаться в самом акте подчинения (случай не такой уж и нетипичный), и “власть для” и “власть над” здесь как бы сливаются друг с другом. Это, однако, не избавляет от необходимости проводить различие (по крайней мере, аналитическое) между тем, что субъект стремится достичь с помощью осуществления власти, и подчинением объекта (осуществлением власти) как средством достижения желаемого результата.

¹⁵ Ситуация, когда субъект намерен обеспечить подчинение объекта без применения силы, но не в состоянии добиться этого (он обладает только силовыми ресурсами подчинения), не может считаться властью, поскольку субъект не может реализовать свою интенцию добиться подчинения без применения силы.

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая

содержание

Ледяев В.Г.

Власть: концептуальный анализ

предыдущая

следующая

содержание