Гроций Г.

О праве войны и мира

М.: Ладомир, 1994. – 868 с.

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста

на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания

Книга III

Глава XX. О добросовестности государств при окончании войны, а также
о мирном договоре, о жребии, об условленном сражении, о третейском суде,

о сдаче на милость победителя, о заложниках, о залогах

I. Деление соглашений между воюющими в соответствии с порядком, который излагается.

Соглашения между воюющими сторонами заключаются явно или молчаливо. Соглашение, выраженное явно, бывает или публичное, или частное. Публичные соглашения заключаются верховными и подчиненными органами власти. Соглашение высших органов власти либо кладет конец войне, либо сохраняет силу в течение войны.

В соглашениях, коими заканчивается война, следует различать главные условия и привходящие. Главные условия – это те, которые кладут конец войне как таковые силой самого акта или вследствие согласия относительно ссылки на что-либо иное, как, например, на жребий, на исход сражения, на решение третейского судьи, из коих первый зависит от случая, прочие же ограничивают случайность силами ума или тела или же передачею полномочий судье. [c. 772]

II. В монархическом государстве заключение мира есть дело государя.

Заключение соглашений, которыми оканчивается война, составляет право тех, от кого зависит и самая война. Ведь каждый является вершителем своего дела. Отсюда еле дует, что в войне обоюдно публичной соглашение есть дело тех, кому принадлежит право осуществления верховной власти (см. кн. II, гл. XV, § III). Это, стало быть, – дело государя¹ в государстве действительно монархическом, поскольку государь пользуется неограниченной властью.

III. Как следует поступать, если государь малолетен, безумен, находится в плену или в изгнании?

1. Если государь находится в таком возрасте, которому не свойственна зрелость суждения (каковой в некоторых государствах определяется законом, в прочих же должен определяться с помощью основательных предположений), или если государь не обладает полным разумом, то он не может заключать мирного договора (см. кн. I, гл. III, § XXIV). То же нужно сказать о государе, находящемся в плену², если только царская власть имеет источник в соглашении народа. Ведь невероятно, чтобы верховная власть была вручена народом с таким условием, что могла бы осуществляться и несвободным лицом. Стало быть, в таком случае не самая верховная власть в целом³, но осуществление ее и как бы опека останется о руках народа или же у того, кому народ ее вверит.

2. Если же по поводу имущества, составляющего его частную собственность, государь, хотя бы и находящийся в плену, заключит какое-либо соглашение, то такое соглашение имеет силу, по примеру того, что нами сказано о частных соглашениях.

Если же государь находится в изгнании, то может ли он заключить мир?⁴ Конечно, может, когда только известно, что он не находится ни от кого в зависимости. Иначе его участь мало отличается от участи пленного государя, ибо бывают и просторные темницы. Регул отказался выступать в сенате, заявив, что доколе он был связан клятвой неприятелю, он не был сенатором (Цицерон, «Об обязанностях», кн. II).

IV. В государстве, где власть осуществляют вельможи или народ, право заключения мира принадлежит многим.

В правлениях знатных граждан или правлениях народных право заключать мирный договор принадлежит большинству: в последних – большинству народного собрания, в первых – большинству граждан, располагающих в силу обычая правом голосования; это согласуется с тем, что мы сказали в другом месте (кн. II, гл. V, § XVII).

Поэтому здесь соглашения будут обязывать также тех, кто мыслил иначе. Тит Ливий пишет: «Раз условия соглашения приняты, то даже те, кому они до того времени были неугодны, должны их соблюдать как благие и выгодные» (кн. XXXII). Дионисий Галикарнасский утверждает: «Все обязаны повиноваться решению, принятому большинством» (кн. XI). «Все без исключения, – по славам Аппиана, – обязаны подчиняться решению» (кн. VI). Плиний говорит: «То, что было угодно постановить большинству, должно соблюдаться всеми» («Письма», кн. VI, 13). Мирный договор полезен даже тем, кого он обязывает, если ему добровольно повинуются.

V. Каким образом верховная власть в целом или ее часть, или государственные имущества могут законно отчуждаться в целях достижения мира?

1. Теперь рассмотрим вопрос о предметах, которых касается мирный договор.

Государи, ныне по большей части владеющие государством не на вотчинном праве, но лишь на праве узуфрукта, не могут путем заключения мирного договора отчуждать верховную [c. 773] власть ни в целом, ни в части (Васкес, «Спорные вопросы», кн. I, гл. IV, где он цитирует многих, и гл. V, см. выше, кн. II, гл. VI, § III и сл.). Ибо ведь до вступления их на престол, пока народ еще над ними господствовал, государственным законом подобного рода акты, без всякого сомнения, могли быть объявлены ничтожными на будущее время, так что они не в состоянии даже наложить обязательства возмещения ущерба. И в самом деле, вполне вероятно предположение о том, что такова была воля народа, ведь если бы было предоставлено противной стороне право иска о возмещении убытков, то имущества подданных могли бы обременяться обязательствами по долгам государя, очевидно, что предосторожность против отчуждаемости верховной власти не была бы напрасной.

2. Следовательно, для законного отчуждения всего государства необходимо согласие всего народа, которое может быть осуществлено через представителей отдельных частей, называемых сословиями. А для законного отчуждения какой-либо части государства необходимо двоякого рода согласие – как всего государства в целом, таи и той части, о которой идет речь, чтобы она не могла быть насильственно отторгнута от целого, с которым соединена. Напротив, самая отдельная часть государства может законно перенести на другого полномочия над собою без согласия в случае крайней и другим путем не устранимой необходимости, потому что представляется вероятным сохранение за нею такого рода власти при образовании гражданского общества.

3. В государствах же вотчинных ничто не препятствует отчуждению государства единоличным главой. Тем не менее может статься, что государь не вправе подвергнуть отчуждению отдельную часть государства, если он принял в собственность государство именно под условием его нераздельности. Что касается так называемых государственных имуществ, то и они могут войти в состав вотчины государя двояким образом – как отдельно от государства, так и нераздельно с государством. Если имеет место последний случай то государственные имущества могут быть отчуждены только вместе с государством, в первом случае – даже в отдельности.

4. Но государям, которые не владеют государством на вотчинном праве, едва ли может быть, как кажется, предоставлено право отчуждения государственных имуществ, если только это последнее не вытекает явным образом из основного закона или обычая, который никогда не был нарушен (кн. II, гл. XIII [гл. VI]).

VI. В какой мере мир, заключенный государем, связывает народ или его преемников?

1. В другом месте (кн. II, гл. XIV, § X и сл.) мы уже сказали о том, в какой мере обещанием государя обязываются народ и вместе с тем его преемники, они обязываются постольку, поскольку верховная власть включает в себя способность обязывать. Такая способность не должна ни распространяться до бесконечности, ни ограничиваться чрезмерно узкими пределами⁵, но должна пониматься в том смысле, что подлежит принятию нечто опирающееся на разумное основание (Васкес, назв. соч., гл. V, № 9).

2. Будет совершенно иначе, если какой-нибудь государь одновременно является и господином своих подданных и имеет не столько гражданскую, сколько деспотическую власть (кн. III, гл. VIII, § II) Таковы цари, которые побежденных на войне превращают в рабов; или цари, которые не обладают абсолютной [c. 774] властью над лицами, но располагают ею в отношении их имущества, как фараон в стране Египетской, в силу приобретения покупкой, и иные государи, принявшие иноземцев на свои частные владения. Ибо это право, отличное от верховной власти государя, достаточно для того, чтобы придать силу тому, что иначе само по себе не могло иметь места в силу права государя.

VII. Имущества подданных могут быть уступлены по миру в общегосударственных интересах, но при обязательном условии возмещения причиненного ущерба.

1. Обычно также возникает вопрос о том, какие распоряжения могут делать в отношении имущества частных лиц в целях достижения мира те государи, которые не имеют на имущества подданных иного права, кроме права, принадлежащего им как государям. Мы уже сказали выше, что имущество подданных подчинено территориальному верховенству государства⁶, так что государство или тот, кто действует от его имени, могут этим имуществом пользоваться и даже уничтожать и отчуждать его не только в случае крайней необходимости, которая предоставляет даже частным лицам некоторое право подобного рода на чужое имущество, но и в интересах государственного блага, которому, надо полагать, согласились принести в жертву свои частные интересы те, кто вступил в гражданский союз.

2. Но нужно добавить, что раз дело обстоит таким образом, то государство обязано возмещать убытки из своей казны тем, кто лишится своего имущества, причем в это государственное возмещение вносит свой вклад по мере надобности даже тот, кто сам потерпел ущерб (Васкес, кн. I, гл. V, Романо, «Заключения», 310, Сильвестр, на слово «война», ч. I, § 43).

И от этого бремени не освобождается государство, если даже в настоящий момент оно и не в силах выполнить своего обязательства; как только у государства появляются средства, вновь как бы оживает задремавшее обязательство.

VIII. Что следует разуметь об имуществе, утраченном уже во время войны?

Я не принимаю в неизменном виде утверждения Фернандо Васкеса («Спорные вопросы», кн. III, гл. 3, в конце) о том, что государство не должно относить на свой счет ущерб, причиненный во время войны, поскольку право войны допускает именно причинение такого ущерба. Ибо, как мы показали, право войны распространяется на народы, частью также и на врагов (кн. III, гл. VI, § II, и гл. X, § V), но не на граждан между собой, так как последние – члены одного союза и потому справедливо сообща несут ущерб, возникающий вследствие существования самого союза. Тем не менее внутригосударственным законом может не быть предоставлен иск к государству о возмещении имущества, погибшего во время войны, дабы каждый тем ожесточеннее защищал свое достояние (L. cum duob. § quldam. D. pro socio).

IX. Здесь не делается различия между имуществом, приобретенным по праву народов, и имуществом, приобретенным по внутригосударственному праву.

Некоторые авторы проводят существенное различие между имуществом, принадлежащим гражданам по праву народов, и имуществом, которым они владеют по внутригосударственному праву, поскольку государю по отношению к последнему предоставляются более широкие права, даже возможность лишения собственника имущества без особой причины и возмещения, тогда как такого права в другом случае государь не имеет.

Это напрасно, ибо каков бы ни был источник возникновения собственности, свои специфические последствия она черпает из самого права естественного, и нельзя лишать никого [c. 775] имущества, иначе как в силу оснований, присущих собственности по самой ее природе или же возникших из действий собственников.

X. В глазах иностранцев общегосударственный интерес предполагается доказанным.

Но положение, согласно которому имущество частных лиц должно отчуждаться только по соображениям государственного интереса, имеет в виду государя и его подданных, равно как и то, что возмещение ущерба составляет интерес государства и отдельных лиц. Ибо иностранцам, договаривающимся с государем, достаточно волеизъявления государя не только в силу преимущества, сообщаемого ему его личным достоинством, но даже в силу права народов, поскольку оно допускает, чтобы имущества подданных несли обязательства вследствие волеизъявления государей (кн. III, гл. II).

XI. Общее правило для толкования мирного договора.

1. Что же касается толкования статей мирных договоров, то необходимо иметь в виду выясненное нами выше (кн. II, гл. XV, § XII [гл. XVI, § XII]), а именно – что положения благоприятные следует толковать распространительно, менее благоприятные – ограничительно.

Если соблюдать чистое право естественное, то наибольшее благоприятствование состоит в том, чтобы каждому было предоставлено свое, что греки выражают так: «Каждому причитается свое»; а следовательно, нужно толковать двусмысленные положения так, чтобы тот, кто начал справедливую войну., получил то, ради чего он предпринял войну, и возместил понесенный ущерб и издержки; а не так, чтобы он приобрел что-либо по праву наказания, ибо это последнее ненавистно.

2. А поскольку не было примера, чтобы стороны согласились на мир вследствие признания совершенной ими несправедливости, то к мирным договорам надлежит применять такое толкование, которое по возможности наиболее уравнивает стороны в отношении справедливости войны. Это производится преимущественно двояким способом: или путем соглашения о том, чтобы владение имуществом, нарушенное войной, устанавливалось в соответствии с прежним правом собственности⁷ (каковые слова принадлежат Мениппу в речи о различных видах союзных договоров) (Ливий, кн. XXXIV); или так. чтобы имущества оставались в наличном состоянии, что греки выражают следующим образом: «Пусть сохраняют то, что имеют».

XII. В сомнительных случаях следует исходить из предположения о договоренности оставить имущества в наличном состоянии. Как это нужно понимать?

1. Из этих двух способов в случае сомнения предпочтительнее предполагать последний, потому что он осуществимее и не влечет никакого изменения. Отсюда правило, предложенное Трифонином, чтобы по мирному договору право постлиминия распространялось на тех именно военнопленных, о» которых сказано в договорных статьях (L in bello. D de captivis), как здесь верно исправлено Фабером, что мы доказали очевидными доводами (см. III, гл. IX) Равным образом и перебежчики возвращаются не иначе, как если о них состоится соглашение. Ибо мы принимаем перебежчиков по праву войны⁸, то есть по праву войны мы можем допустить и приписать к числу наших тех, кто переходит с одной стороны на другую (L quanquam. D de acq. rer. dom). Прочие вещи в: силу такого договора остаются у владельца.

2. Слово «владение» понимается не по внутригосударственному, а по естественному праву. Ведь в войнах достаточно фактическое владение и не требуется ничего другого. Земле [c. 776] же, как мы сказали (кн. III, гл. VI, § IV), сохраняет свою принадлежность, если она огорожена какими-нибудь укреплениями, ибо временные стоянки, как, например, неподвижные лагеря, не принимаются в счет (Децио, «Заключения», т. III, 74). Демосфен в речи в защиту Ктесифона сообщает, что Филипп поспешил захватить как можно более земель, будучи осведомлен о положении дела, а заключив мир, намеревался удержать захваченное.

Нематериальные вещи сохраняют свое положение лишь благодаря тем вещам, к которым они относятся, как, например, усадебные сервитута, или благодаря лицам, которым они принадлежат (выше, кн. III, гл. VII, § IV), если только права не осуществляются на земле, принадлежавшей неприятелю.

XIII. Каковы последствия достижения договоренности о возвращении всех имуществ в то состояние, в котором они находились до войны?

Что касается другого способа заключения мира, коим восстанавливается владение, нарушенное войной, то необходимо заметить, что сохраняется в силе последнее владение, имевшее место до войны, но так, что частным лицам, лишенным владения, дозволено прибегать к поссессорному иску или виндикации.

XIV. В таком случае лица, бывшие самостоятельными, если они добровольно подчинятся господству другого, не возвращаются.

Если же какой-нибудь независимый народ добровольно подчиняется одному из воюющих, то на него не распространяется восстановление владения имуществом; ибо восстановление касается лишь того, что причинено насилием и угрозой или же умышленной хитростью, дозволенной лишь в отношении неприятеля. Так, по миру между греками фивяне удержали Платею⁹, ссылаясь на то, что они овладели этим местом не путем насилия или измены, а в силу добровольного подчинения тех, кому оно принадлежит. По такому же праву Низея осталась у афинян. Сходным соображением против отолиян пользовался Т. Квинций: «Таков закон, касающийся завоеванных городов. Фессалийские же городские общины подчинились нам добровольно» (Ливий, кн. XXXIII).

XV. Ущерб, причиненный войной, в случае сомнения считается не подлежащим возмещению.

Если не заключено иного соглашения, то следует полагать, что в любом мирном договоре не предусмотрено вчинение исков о возмещении ущерба, причиненного войной. Это должно распространяться даже на ущерб, понесенный частными лицами, ибо и такой ущерб есть последствие войны. В случае сомнения нужно считать, что воюющие стороны договорились таким образом, что ни с той, ни с другой стороны никто не будет осужден за нарушение права.

XVI. Но это не относится к тому, что еще до войны составляло долг по отношению к частным лицам.

Тем не менее частные долги, возникшие до начала войны, не должны считаться прощенными, ибо они не были погашены по праву войны, война лишь воспрепятствовала истребованию уплаты (Децио, «Заключение», 61). Таким образом, после устранения препятствия сила долговых обязательств восстанавливается. Что касается права, существовавшего до войны, то оно не должно считаться отнятым у кого-либо (ибо ведь государства и гражданские общины установлены преимущественно ради сохранения каждым лицом своего имущества, как это правильно утверждает Цицерон – «Об обязанностях», кн. II), но это следует полагать о праве, возникающем из неравенства имуществ. [c. 777]

XVII. Даже наказания, которые заслужены в публичном порядке до войны, в случае сомнения считаются отмененными.

Иначе дело обстоит с правом наложения наказаний¹⁰. Ибо постольку, поскольку это право относится к государям или народам, оно должно считаться утраченным из опасения, что мир не будет совершенным миром, если сохранятся в силе прежние причины войны.

Поэтому здесь под общими выражениями скрываются даже вещи неизвестные. Например, римляне ничего не подозревали об утоплении карфагенянами римских купцов, по рассказу Аппиана. Дионисий Галикарнаоский замечает: «Наилучшие соглашения есть те, которые стирают гнев и память о причиненных оскорблениях». Исократ в «Платейской речи» говорит: «При заключении мирного соглашения не следует допытываться о былых правонарушениях».

XVIII. Как обстоит дело с правом частных лиц налагать наказания?

Что же касается права частных лиц подвергать наказаниям, то нет достаточного основания считать его утраченным, потому что оно может быть осуществлено через суд без войны. Но так как подобное право не является столь ясно нашим, как то, которое возникает из неравенства, и поскольку наказания всегда вызывают некоторую долю ненависти, то нетрудно придать словам такое истолкование, согласно которому это право считается как бы упраздненным.

XIX. Право, предъявленное до войны в публичном порядке, будучи оспариваемо, легко признается утратившим силу.

Сказанное нами о том, что право, существовавшее до войны, нельзя считать просто утраченным, должно строго соблюдаться относительно прав частных лиц; но в отношении прав государей и народов легче допустить некоторую взаимную уступку, если только слова и не лишенные доказательности предположения позволяют это сделать. Тал бывает в том случае, если право, о котором идет речь, не было установлено окончательно, но оставалось спорным. Ведь человеколюбие заставляет предполагать, что поставлено целью устранить самые семена войны.

Тот же Дионисий Галикарнасский, чьи слова я только что приводил, пишет: «Не столько надлежит помышлять о поддержании дружбы в настоящем, сколько позаботиться о том, чтобы не быть вновь вовлеченным в войну, ибо мы собрались не для продления, но ради устранения зла» (кн. III). Эти последние слова почти буквально заимствованы из речи Исократа «О мире».

XX. Имущество, захваченное после заключения мира, подлежит возврату.

Все захваченное после заключения мирного договора имущество, несомненно, подлежит возврату, поскольку с этого момента уже отменено право войны.

XXI. Некоторые правила относительно соглашения о возврате имущества, захваченного на войне.

В соглашениях, касающихся возвращения имущества, захваченного на войне, в первую очередь необходимо давать более распространительное толкование статьям, содержащим взаимные обязательства, по сравнению с односторонними (Альциат, «Заключения», V, 17) Далее, статьи, касающиеся возврата людей, имеют преимущество перед теми, которые относятся к возврату имущества, а среди последних относящиеся к земельным владениям имеют преимущество перед относящимися « имуществам движимым; статьи, относящиеся к государственным имуществам, – перед относящимися к частным имуществам Из статей, касающихся частных имуществ, преимущество [c. 778] имеют предписания о возврате имуществ, обладаемых на условиях прибыльных, перед предписаниями о возврате имуществ, обладаемых на условиях обременительных, как, например, в случае наличия закладной на собственность или в случае владения имуществом в качестве приданого (Цицерон, «Об обязанностях», кн. II).

Когда по мирному договору кому-либо уступается имущество, то к соответствующему лицу переходят также доходы со времени уступки, но не за ранее истекшее время. Это правильно отстаивает Цезарь Август против Секста Помпея который после уступки ему Пелопоннесса требовал представления себе одновременно и податей, причитавшихся за истекшие годы (Аппиан, «Гражданская война», кн. V).

Названия областей должны приниматься согласно обыкновению настоящего времени¹¹, по обычаю не столько простого народа, сколько сведущих лиц; ибо такого рода дела подлежат обсуждению людей сведущих.

XXIV. О ссылке на предшествующее соглашение, а также о лице, которое действует.

Широкое применение имеют следующие правила. Всякий раз, как делается ссылка на предшествующий или старый договор, признаются повторенными все оговорки и условия, выраженные в предшествующем договоре. Совершающим действие должно признавать того, кто имел намерение его совершить, если он встретит препятствие со стороны того, с кем у него имелся спор (Квинтилиан, «Речи», CCCXLIII).

Утверждение некоторых о том, что извинительным считается краткосрочное промедление, неправильно, за исключением случаев непредвиденного неминуемого препятствия¹². Ибо неудивительно, что некоторые каноны относятся благосклонно к такого рода изъятиям, так как их долг составляет побудить христиан к тому, что способствует взаимной приязни. Но в вопросе толкования договоров мы не добиваемся ни наилучшего, ни даже того, чего требуют от каждого религия и милосердие, но того, к чему возможно принудить, поскольку весь вопрос ставится в пределах права, которое мы назвали внешним.

XXVI. В случае сомнения толкование направлено против того, кем навязаны условия.

Сомнительный смысл предпочтительно толковать против того, кто поставил условия¹³, что обычно свойственно более могущественному (Ганнибал говорит, что диктует условия мирного договора тот, кто дарует мир, а не тот, кто о нем просит). Сходным образом толкование направлено против продавца, ибо он виноват в том, что выражается неясно (L. Veteribus. D. de pactis).

Другая сторона ввиду многозначности толкований вправе принять то, что ей выгодно. Этому не противоречат слова Аристотеля: «Где дружба существует ради пользы, там польза принимающей стороны бывает мерилом должного».

XXVII. О различии между созданием новой причины войны и нарушением мира.

Повседневный интерес представляет вопрос о том, корда следует считать мир нарушенным. Это то, что греки называют «нарушением доверия». Ведь не одно и то же – подать новый повод к войне и нарушить мир, ибо имеется весьма значительная разница между тем и другим как относительно наказания, которому должен подвергнуться правонарушитель, [c. 779] так и в отношении освобождения потерпевшей стороны от соблюдения верности.

Мир нарушается тремя способами: или действием, противоречащим тому, что предусматривается всяким миром; или действием, противоречащим тому, что явно выражено в мирном договоре; или же действием, противоречащим тому, что надлежит заключать из особой природы мира

XXVIII. Каким образом мир нарушается попранием существенных условий любого мирного договора?

Противоречит тому, что присуще всякому миру, совершение враждебного действия вооруженной силой, особенно когда отсутствует какая бы то ни было новая причина войны. Если же возможно привести здесь какое-либо приемлемое оправдание, то предпочтительнее предположить наличие правонарушения без вероломства, нежели с вероломством. Едва ли есть надобность напоминать следующие слова Фукидида: «Нарушают мир не те, кто отражает силу силой, а те, кто первый совершает нападение»¹⁴.

Установив это положение, необходимо рассмотреть, причиненное кем и против кого вооруженное нападение расторгает мир.

XXIX. Что предпринять, если союзники причинят насилие?

Мне известно, что существуют авторы, которые полагают, что если что-либо подобное совершают союзники, то мир тем самым нарушен. Я не отрицаю возможности заключения соглашения с подобными пунктами, не с тем, чтобы за чужое деяние был ответственен другой, но с тем, чтобы мир считался заключенным не окончательно, а лишь под условием отчасти произвольным, отчасти случайным.

Однако не следует предполагать, что мир был заключен именно таким образом, если только это не представляется очевидным. Соответствующее предположение противно правилам и не согласуется с общими пожеланиями заключающих мир сторон. Следовательно, те, кто совершит враждебные действия без помощи других, ответственны за расторжение мира; и против них, а не против других будет обращено право вести войну. Это противоположно тому, что фивяне некогда возражали против союзников лакедемонян (Павсаний, кн. IX).

XXX. Что если то же совершат подданные, а также при каких условиях следует считать их образ действий одобренным государством?

Если нападение вооруженной силой совершают подданные без повеления государства, то необходимо будет исследовать, возможно ли деяние частных лиц признать одобренным государством.

Для этого требуются, как видно из сказанного выше, троякие условия: осведомленность о деянии, власть наказывать и оставление деяния без последствий (кн. III, гл. XXI, § II и сл.). Осведомленность удостоверяется фактами явными или обнаруженными. Власть наказывать предполагается, поскольку не установлено, что было восстание. Истечение промежутка времени, требуемого обычно в каждом государстве для наказания преступлений, свидетельствует о непринятии мер государством. Такая небрежность имеет силу распоряжения власти. И не должно понимать иначе сказанное у Иосифа Флавия Агриппой о парфянском царе, а именно – что последний считал бы мир нарушенным, если бы его подданные выступали в поход против римлян.

XXXI. Что если подданные служат другим державам?

Нередко возникает вопрос, имеет ли место указанное правило, если чьи-нибудь подданные не сами по себе начнут [c. 780] военные действия, но станут на службу к другим, ведущим войну. Несомненно, цериты у Тита Ливия снимают с себя ответственность, ссылаясь на то, что их сограждане не имели соизволения государства на участие в военных действиях (кн. VII). Таково же было самооправдание родосцев (Геллий, кн. VII, гл. 3).

И правильнее заключить об отсутствии дозволения подобного образа действий, если только обладание разрешением на него не будет доказано достаточно убедительными доводами. Это иногда случается по древнему примеру этолиян, у которых считалось законным из всякой добычи получать себе часть¹⁵. Сила приведенного обычая, по словам Полибия, была такова¹⁶: «Хотя не сами они ведут войну, а другие – их друзья или союзники, – тем не менее этолиянам угодно без государственного разрешения объединяться с обеими воюющими сторонами¹⁷ и грабить обе стороны» (кн. XVII). О них же Ливий пишет следующее: «Они дозволяют своему юношеству сражаться против своих союзников; такой обычай лишен только санкции государственной власти. И враждующие войска обеих воюющих сторон нередко имели в своем составе этолийские вспомогательные отряды. Некогда этруски, отказав жителям города Вейи в военной помощи, не чинили препятствий своим юношам добровольно идти на эту войну» (Ливий, кн. V).

XXXII. Что если подданным причинен ущерб? Проводится различие.

1. В свою очередь, следует считать нарушением мира, если вооруженное нападение производится не только против всего организма государства, но также против его подданных, конечно, при отсутствии к тому особого основания. Ведь мир заключается ради безопасности всех граждан, поскольку он есть государственный акт в интересах целого и его частей. Мало того, если возникнет новая причина войны во время мира, полагается защищать себя и своих граждан. Ибо естественно, как говорит Кассий, отражать военную силу силой (L. vim vi. D. de vi et vi arm.) Оттого нельзя легковерно предполагать отказа от враждебных действий между равными. Прибегать же к отмщению или добывать силой отнятое имущество дозволено не иначе, как после отклонения предложения прибегнуть к третейскому суду. Последнее ведь влечет за собой отсрочку, тогда как первое не влечет.

2. Если же преступный образ действий чьих-либо подданных станет столь повседневным и противным природе¹⁸, что можно ожидать постоянного повторения таких поступков, то следует предполагать, что это делается с одобрения их правителей; при этом, когда обратиться против подданных в суд нет возможности, как в случае морских разбойников, у них дозволено добывать обратно отнятое имущество и воздавать отмщение, как сдавшимся на милость победителя. Но нападать на том основании вооруженной силой на других, невинных, есть нарушение мира.

XXXIII. Что если ущерб причинен союзникам? Опять-таки проводится различие.

1. Нападение вооруженной силой на союзников тоже нарушает мир¹⁹, но лишь нападение на таких союзников, относительно которых имеются указания в условиях мирного договора, как мы показали при рассмотрении спорного вопроса о Сагунте (кн. II, гл. XVI, § XIII). Подчеркивают это и коринфяне в речи, приведенной у Ксенофонта в шестой книге «Греческой истории», в словах: «Все мы вам всем поклялись». [c. 781]

Если сами союзники не заключили мира, но вместо них это сделали другие, то тем не менее должно прийти к тому же решению с момента, когда установлено, что союзники утвердили мир; ибо пока не известно, пожелают ли они утвердить его, они остаются на положении врагов.

2. Что же касается прочих союзников, например, связанных кровным родством и свойством, которые не состоят ни в числе подданных, ни среди упомянутых в мирном договоре, то они находятся в иных условиях: нападение на них не может рассматриваться как расторжение мира (Цеполла, «Заключения», DCXC; Децио, «Заключения», DXXXI). Тем не менее отсюда не следует, как мы также сказали выше, что война по этому основанию не может возникнуть, но такая война возникает по новой причине.

XXXIV. Каким образом нарушается мир деянием, противоречащим тому, что предусмотрено в мирном договоре?

Мир расторгается, как мы отметили, и деянием, противоречащим тому, что предусмотрено в мирном договоре. Под таким деянием разумеется также и несовершение надлежащего действия в надлежащее время.

XXXV. Следует ли проводить различие между статьями мирного договора?

Я здесь не стану приводить разделения статей мирного договора на имеющие большее и меньшее значение. Все статьи, включенные в мирный договор, должны, по-видимому, иметь достаточно большое значение, чтобы подлежать соблюдению. Человеколюбие, преимущественно христианское, снисходительно отнесется к более легким провинностям, в особенности если они сопровождаются раскаянием, так что применимо следующее изречение:

Но чтобы возможно лучше обеспечить соблюдение мира, рекомендуется к статьям меньшего значения добавить примечания о том, что противоречащие им деяния не нарушают мира²⁰ (см. выше, кн. II, гл. XV, § XV), или о том, что прежде чем прибегнуть к оружию, должно обратиться к третейскому судье. Последнее, по словам Фукидида, было предусмотрено в Пелопоннесском мирном договоре (кн. VII).

XXXVI. Что если предусмотрено также наказание?

По моему мнению, существует такое соглашение, если предусмотрено какое-нибудь специальное наказание²¹, я так считаю не потому, что я не знаю, возможно ли договориться, чтобы тот, кому нанесена обида, имел право выбора между наказанием и расторжением соглашения, но потому, что природа сделки требует того, что я сказал. Так оно на самом деле и есть и уже установлено нами выше (кн. III, гл. XIX, § XIV), да и подтверждено авторитетом истории, что мира не нарушает тот, кто после заключения соглашений не соблюдает последних, если они нарушены другой стороной; ибо он связан ими только под условием взаимного соблюдения их.

XXXVII. Что если необходимость создает препятствие?

Когда в каком-нибудь деле непреодолимая сила препятствует исполнению одной из сторон данного обещания, например, в случае гибели или похищения вещи, или невозможности возврата ее вследствие какого-либо случайного обстоятельства, [c. 782] тогда мир не будет считаться расторгнутым, ибо, как мы заявили, он обыкновенно не зависит от случайного условия. Но другая сторона может или выждать, если имеется какая-либо серьезная надежда на исполнение обязательства, или согласиться на возмещение стоимости вещи, или освободиться от соблюдения других взаимных или равноценных условий.

XXXVIII. Мир остается в силе, если это угодно потерпевшему.

Разумеется, даже после нарушения соглашения невиновной стороне принадлежит право соблюдать мир, как поступил Сципион после совершения карфагенянами многих вероломных деяний (см. выше, кн. III, гл. XIX).

Никто не освобождается от исполнения обязательства путем нарушения последнего. И даже если оговорено, что в силу соответствующего деяния мир считается нарушенным, такая оговорка должна толковаться в интересах невиновной стороны, которая может пожелать ею воспользоваться.

XXXIX. Каким образом мир нарушается деянием, направленным против того, что составляет отличительную особенность мирного договора?

Наконец, мы сказали, что мир расторгается действием, противоречащим особой природе мира.

XL. Что подпадает под наименование союза дружбы?

1. Если что-нибудь совершено против дружбы, то расторгается мир, заключенный под условиями дружбы, ибо то, что между другими лицами требует обязанность одной только дружбы, здесь должно быть выполнено также в силу договора. И сюда – но отнюдь не ко всякого рода миру (ибо ведь бывают и договоры не ради союза дружбы, как нас учит Номпоний – L.Postliminu D de capt) – я отношу многие вопросы, касающиеся правонарушений без применения вооруженной силы, а также вопросы причинения ущерба, представляющие предмет рассуждений ученых юристов, подходит сюда следующее положение Цицерона: «Если наносится оскорбление после примирения, то это рассматривается не как случайность, а как преступление и признается не неосторожностью, а вероломством» («В защиту Габивия»). Однако в таком случае, насколько возможно, не следует усматривать в деянии злостного характера.

2. Поэтому причинение вреда лицу, хотя и связанному узами дружбы со стороной в мирном договоре или являющемуся ее подданным, не будет считаться совершенным против самой стороны, если только такое деяние совершено не с явной целью нанести ей оскорбление.

Римские законы следуют этому правилу естественной справедливости в случае проявления по отношению к рабам жестокости (L item si cui, D de iniur Instit § servis eod tit., Александр, «Заключения», II, № 3). Прелюбодеяние и посягательство на невинность приписываются скорее вожделению, чем желанию порвать дружбу, и захват чужой собственности влечет скорее обвинение в новом акте алчности чем в нарушении доверия.

3. Разумеется, угрозы насилием не вызванные никакой новой причиной, противоречат дружбе. Сюда я отношу возведение пограничных крепостей в целях не обороны, а нападения, [c. 783] а также чрезвычайный набор войск, если явно видно, что такие приготовления производятся для нападения на область не кого-либо иного, но того, с кем заключен мир.

XLI. Является ли деянием, противоречащим союзу дружбы, принятие подданных и изгнанников?

1. Принятие отдельных подданных, которые пожелают перейти из одного подданства в другое, не противоречит дружбе. Ведь это – не только естественная, но и полезная свобода, как мы сказали в другом месте (кн. II, гл. V, § XXIV).

К этому же я приравниваю предоставление -изгнанникам убежища. Ибо у государства нет уже никаких прав в отношении его изгнанников, в связи с чем мы выше приводили выдержку из Еврипида. Персей у Тита Ливия (кн. XLII) разумно говорит: «К чему открыт простор изгнания, если у изгнанника на свете нигде нет прибежища?». А Аристид во второй речи «О Левктрах» заявляет: «Предоставление убежища изгнанникам – общее право людей».

2. Разумеется, не дозволено принимать под свою власть ни целые города, ни большие скопления людей, входящие составной частью в другие государства, как мы указали раньше²³. Не разрешается принимать тем более тех, кто благодаря принесенным клятвам или по иной причине обязан службой или рабской покорностью. Выше было упомянуто о том, что у некоторых народов введено сходное правило правом народов для тех, кто стал рабом в силу войны. Что же касается выдачи лиц, которые, не будучи изгнаны, уклоняются от законного наказания, то мы также говорили об этом в другом месте (кн. II, гл. XXI, § III и сл.).

XLII. Каким образом война может быть прекращена жребием?

Ставить исход войны в зависимость от игры случая – жребия не всегда представляется дозволенным. Это разрешается лишь тогда, когда речь идет об имуществе над которым мы имеем полную собственность. Ибо охрана жизни подданных, их невинности и тому подобного составляет столь ответственный долг государства и забота о благе государства столь важна для государя, что никак нельзя упустить тех мероприятий, которые наиболее естественны в целях защиты себя самих и прочих. Если тем не менее тот, «то подвергся несправедливому военному нападению, настолько явно уступает противнику, что не оказывается никакой надежды на успешное сопротивление, то, по-видимому, ему остается возможность предложить решить дело жребием, дабы избегнуть неминуемой опасности. Это, действительно, составляет наименьшее зло.

XLIII. Каким образом она может быть прекращена условленным сражением и дозволено ли это?

1. Далее следует весьма спорный вопрос о сражениях определенного числа лиц, когда о них договариваются в целях окончания войны, например, о сражениях по одному от каждой стороны, как между Энеем и Турном, Менелаем и Парисом; по двое от каждой стороны, как между этолиянамп и элейцами; по трое с обеих сторон, как между римскими Горациями и альбанскими Куриациями; по триста с обеих сторон, как между лакедемонянами и аргивянами (Павсаний, кн. V).

2. Если иметь в виду только внешнее право народов, то не подлежит сомнению, что такого рода состязания дозволены, ибо ведь это право дозволяет умерщвление любых врагов. Если придерживаться мнения древних греков, римлян и прочих народов о том, что каждый – с полным правом хозяин своей жизни, то указанные сражения не встречают порицания даже со стороны внутренней справедливости. Но мы уже сказали, [c. 784] что подобное мнение противно здравому разуму и господним заповедям (кн. II, гл. XIX, § V, и гл. XXI, § I [§ XI]). А что против любви к ближнему погрешает тот, кто ради сохранения имущества, без которого можно обойтись, убивает человека, это мы также доказали в другом месте и доводами рассудка, и авторитетом святых пророчеств (кн. II, гл. I, § XII и сл.).

3. Добавим теперь, что погрешает и против себя, и против бога тот, кто так низко оценивает жизнь, дарованную ему богом как великое благодеяние. Если вопрос ставится о деле, достойном войны, как, например, о спасении многих невинных, то тогда необходимо сражаться всеми силами. Прибегать же к условленному сражению как к свидетельству справедливости дела или орудию суда божьего – тщетно и чуждо истинному благочестию (Фома Аквинский, II, II, вопр. 95, ст. 8; Каэтан, на это).

4. Существует одна только вещь, которая может узаконить и оправдать подобного рода состязание, а именно – если иначе должно ожидать неизбежной победы того, кто питает преступные замыслы, влекущие за собой великое побоище невинных. Нельзя, стало быть, ничего вменить тому, кто предпочтет прибегнуть к поединку на таком основании, если это обещает ему наиболее вероятную надежду на успех. Но верно также и то, что хотя некоторые неблаговидные действия не встречают одобрения со стороны других, однако они дозволены во избежание более тяжких бедствий, которых иначе невозможно избежать (Каэтан, там же). Так, во многих местах терпимы и взимание ростовщических процентов, и проституция женщин.

5. Как замечено нами там, где речь шла о предупреждении войны (кн. II, гл. XXIII), если двое государей, между которыми идет спор о короне, готовы между собой решить вопрос поединком, то народ может это допустить во избежание большего бедствия, угрожающего в противном случае; то же самое нужно сказать применительно к необходимости положить конец войне (Эгидий Регий, спор 32, сомн. вопр. 2, № 18). Таким образом Кир вызывал на бой ассирийского царя²⁴; и у Дионисия Галикарнасского Меций полагает, что не противоречило бы справедливости, если бы государи народов сами разрешали спорные дела между собой оружием²⁵, когда предмет спора составляет вопрос власти и достоинства их самих, а не их народов (кн. III) Так, мы читаем о том, что император Ираклий²⁶ сражался на поединке с сыном персидского царя Хосроем.

XLIV. Обязывает ли деяние государей в таких случаях народы?

Впрочем, те, кто ставит разрешение споров в зависимость от исхода указанных сражений, могут отчуждать только принадлежащее им самим право; в царствах, которые не состоят в вотчинном владении, не может быть передачи права тому, кто не обладает им. Поэтому для действительной силы соглашения необходимо изъявление согласия как народа, так и тех, кто имеет права наследования, если соответствующие лица уже родились. В феодах, которые не являются свободными, требуется также согласие сюзерена или сеньора.

1. Часто в таких сражениях возникает вопрос, кого из двух следует признать победителем²⁷. Могут считаться побежденными лишь те, кто пал смертью или же был обращен в бегство. Так, у Ливия признаком побежденного является отступление [c. 785] в свои пределы или в свои укрепленные места²⁸ (кн. III).

2. У трех выдающихся историков – Геродота, Фукидида и Полибия предложены три спорных вопроса относительно победы, из коих первый относится к условленному сражению. Но если хорошенько разобраться, то окажется, что исход всех этих сражений не приводил к решительной победе. Ибо аргивяне не отступили как обращенные в бегство Отриадом, а отошли ночью, считая себя победителями, намереваясь объявить об этом своему народу (Геродот, кн. I). И коринфян не обратили в бегство коркиряне, ибо коринфяне после удачного сражения, завидев сильный афинский флот, отступили, не рискнув своими силами померяться с афинянами (Фукидид, кн I). Что касается Филиппа Македонского, то он, захватив лишь корабль Аттала, покинутый экипажем, отнюдь не обратил в бегство флот. Вот почему, как замечает Полибий, он скорее выдавал себя за победителя, нежели сознавал себя победителем (кн. XVI).

3. Прочие факты, как-то: собирание трофеев, передача убитых на погребение²⁹, вызов на повторное сражение, которые можно найти в указанных местах и кое-где у Ливия (кн. кн. XXIX и XL) в качестве несомненных признаков одержанных побед, сами по себе еще ничего не доказывают, поскольку не свидетельствуют наряду с прочими признаками о бегстве неприятеля. Конечно, в сомнительном случае приходится признать обращенным в бегство того, кто отступил с поля битвы. А если нет твердых доказательств одержанной победы, то все остается в том положении, которое было до сражения; и, следовательно, необходимо прибегнуть или к войне, или к новым соглашениям.

XLVI. Каким образом война оканчивается третейским судом; причем, такого рода третейский суд не допускает обжалования.

1. Прокул учит нас, что существует двоякого рода третейское посредничество (L. societatem. D. pro socio). Одно – это то. когда мы должны подчиняться как справедливому, так и несправедливому решению, что, по словам Прокула, имеет место постольку, поскольку к третейскому посредничеству обращаются при наличии взаимного соглашения о подчинении: его решениям. Другое посредничество касается таких дел, когда следует обратиться к посредничеству справедливого мужа; пример такого рода мы имеем в заключении Цельса: «Если вольноотпущенник обещает клятвенно исполнить любую услугу в такой мере, в какой сочтет нужным патрон, то решение патрона вступит в силу только в том случае, когда это решение будет справедливо для вольноотпущенника» (L si libertus D de-op, lib.).

Хотя подобное толкование клятвенного обещания и могло быть установлено римскими законами, тем не менее оно не соответствует простоте слов, рассматриваемых самих по себе. Однако остается правильным то, что третейское посредничество может быть допущено как тем, так и другим способом. В задачу посредника может входить только примирение, что мы читаем об афинянах, как посредниках между родосцами и Димитрием; или же посредник выступает в качестве судьи, решению которого должно подчиняться во всяком случае. Последний вид и есть тот вид посредничества, о котором мы ведем? здесь речь и о котором кое- что нами уже сказано выше, когда мы говорили о способах избежания войны (кн. II, гл. XXII [гл. XXIII]). [c. 786]

2. Хотя внутригосударственный закон и может предусматривать условия обращения к такого рода посредникам и в некоторых странах установил, что их решения дозволено обжаловать вследствие их несправедливости, тем не менее это не может иметь места в отношениях между царями и народами³⁰. Ибо ведь здесь не имеется никакой высшей власти, которая могла бы как утверждать, так и расторгать узы данного взаимно обещания. Стало быть, должно соблюдать безусловно постановления посредников, будь то справедливо или несправедливо. Так что тут уместно привести следующее место из Плиния: «Каждый, кого кто либо изберет судьей по своему делу, есть судья верховный» (предисловие к «Естественной истории»). Одно – исследование вопроса об обязанностях третейского посредника, другое – об обязательствах сторон, заключивших соглашение о посреднике.

XLVII. В сомнительном случае нужно считать, что постановление третейских судей должно сообразоваться с правом.

1. Говоря об обязанностях третейского посредника, необходимо различать, выбран ли он в качестве судьи или же с более широкими полномочиями. Последнее Сенека считает как бы свойственным третейскому посреднику, заявляя: «Судьба правого дела кажется более надежной, если оно передано судье, а не третейскому посреднику, ибо первый связан формулой, которая устанавливает ему определенные границы, коих он не должен нарушать, тогда как второй свободен и совесть его не стеснена никакими узами: он может ограничивать и расширять свое решение и выносить его не в соответствии с законом и правилами справедливости, а по внушению человечности и милосердия» («О благодеяниях», кн. III, гл. 7).

Аристотель полагает, что «человеку справедливому и сговорчивому предпочтительнее обращаться к третейскому посреднику, нежели к судье»; причем он приводит в качестве основания следующее «Ибо третейский посредник сообразуется с тем, что справедливо, судья же – с законом. Поистине третейский посредник установлен ради того, чтобы осуществлять правду» («Риторика», кн. I, гл. 19).

2. В этом отрывке правда не означает, как в других местах, в собственном смысле того вида правосудия, согласно которому общие выражения закона истолковываются в смысле более близком к намерению законодателя, ибо такое право предоставлено и судье, правда здесь означает все, что предпочтительнее делать, чем не делать, даже вне пределов правил правосудия в строгом смысле.

Соответствующее посредничество весьма нередко между частными лицами и гражданами одного и того же государства и особенно рекомендуется христианам апостолом Павлом (поcл. I к коринфянам, VI) Все же в случаях сомнения предоставление такого полномочия не должно предполагаться ведь в случаях сомнения мы прибегаем к ограничительном толкованию. Но в особенности же это имеет место в отношениях между носителями верховной власти, которые, не имея над собой общего судьи, надо полагать, должны связывать третейских посредников теми правилами, каким обыкновенно подчинена должность судьи.

XLVIII. Третейские суды не должны постанавливать решения о владении имуществом.

Необходимо следить, чтобы третейские посредники, избранные народами или же органами верховной власти ограничивались разрешением вопросов власти, но не вопросов владения³¹. Ибо судейское решение вопросов владения относится [c. 787] к внутригосударственному праву, по праву же народов право владения следует праву собственности. Оттого-то, пока ведется разбирательство дела, не должно вносить никаких новшеств, как во избежание предрешений, так и ввиду затруднительности восстановления. Ливий о тех, кто был посредником между карфагенским народом и Масиниссой, говорит: «Послы не внесли никаких изменений в право владения».

1. Иного рода согласие на третейское посредничество бывает, когда предоставляют врагу решать свою судьбу. Это есть не что иное, как безоговорочная сдача на милость победителя, превращающая сдавшегося в подданного с передачей верховной власти тому, кому произошла сдача. «Вверить все, что касается себя самих», – так об этом говорили греки. Так, мы читаем о том, как этолиянам был поставлен вопрос в римском сенате, согласны ли они сдаться на волю римского народа (Ливий, кн. XXXVII). Вот каков был, по свидетельству Аппиана (кн. XIV), совет Л. Корнелия в конце второй Пунической войны по делам карфагенян: «Пусть карфагеняне предадутся на нашу волю, как обычно поступают побежденные и как многие поступали до сих пор. А затем мы посмотрим, и если мы в чем-нибудь окажемся для них щедрыми, то они нам будут признательны, ибо ведь они не смогут оказать, что между нами заключен договор. Это составляет большую разницу. Пока мы будем вести с ними переговоры о союзе, они всегда найдут какой-нибудь повод, чтобы возразить против той или иной статьи договора, как если бы они могли считать себя чем-нибудь оскорбленными. А так как обычно имеется немало статей, допускающих сомнительное толкование, то всегда налицо поводы для недоразумений. Но когда мы отберем у них оружие, как поступают со сдавшимися побежденными, и когда мы овладеем их личностью, тогда только они, наконец, поймут, что им не останется ничего в собственность, они смирятся и с готовностью примут от нас что бы то ни было, как принимают какой-либо дар из чужого имущества».

2. Но здесь нужно также проводить различие между тем, что должен терпеть побежденный, и тем, что может делать по праву победитель, не нарушая даже законов долга, и что, наконец, наиболее прилично для него.

Побежденному после сдачи не остается ничего такого, чего бы он не мог перенести Он уже стал подданным, и если мы примем во внимание внешнее право войны, то он находится в положении, когда все у него может быть отнято, даже жизнь, даже личная свобода, тем более имущество, не только государственное, но и частное.

«Этолияне, – по словам Тита Ливия в другом месте, – сдавшись на милость победителей, опасались дурного обращения с собой» (кн. XXXVII) Выше мы привели следующие слова «Когда все сдано сильнейшему, то вступает в действие право победителя, и от его доброй воли зависит присвоить то, что ему будет угодно отнять у побежденного» (кн. III, гл. VIII, § IV).

Сюда же подходит такой отрывок из Ливия «У римлян был древний обычай соглашаться на мир с побежденным народом с которым они не были связаны договором на равных условиях, только тогда, если тот выдаст все свое имущество, священное и гражданское, представит заложников, сдаст оружие [c. 788] и допустит размещение военных отрядов в обоих городах» (кн. VI, II).

Мы показали также, что дозволено иногда даже убивать сдавшихся (кн. III, гл. XI, § XVIII [XVI]).

L. Каковы обязанности победителя относительно сдавшихся таким образом?

1. С другой стороны, чтобы не совершить какой-нибудь несправедливости, победитель должен прежде всего остеречься убивать кого-либо, кроме как в наказание за преступление; равно как не следует ему ничего отнимать у кого-либо, иначе как в виде справедливого взыскания. Но даже в этих пределах представляется всегда достойным склониться к милосердию и снисхождению³², поскольку допускает собственная безопасность; иногда, в зависимости от обстоятельств, подобный образ действий просто необходим согласно предписанию добрых нравов.

2. Уже отмечалось нами, что всякий раз как милосердие приводит ко взаимному согласию, наступает достойный конец вражде (кн. III, гл. XV, § XII). Николай Сиракузский у Диодора Сицилийского говорит: «Они сдались с оружием в руках, полагаясь на милосердие победителя. Поэтому было бы позорно обмануть их надежду на нашу человечность» (кн. XIII). И далее: «Кто из греков считал заслуживающим неминуемого наказания кого-либо из тех, кто сдался на милость победителя?». И Цезарь Октавий у Аппиана, обращаясь к Л. Антонию, который явился к нему сдаваться, заявляет: «Если бы ты явился для заключения мирного договора, то ты узнал бы во мне и победителя, и оскорбленного. Теперь же, когда ты передаешь себя, своих друзей и свое войско на нашу милость, ты обезоруживаешь гнев мой, ты отнимаешь у меня то преимущество, которое ты был бы обязан мне дать (ошибочно напечатано: «которое я был бы обязан тебе дать») при переговорах. Ибо я должен не только учитывать, чего ты заслуживаешь, но я должен в то же время также не упускать из вида, что необходимо поступать благоразумно; и потому я предпочту последнее».

3. В примерах, заимствованных из римской истории, нередко встречаются заявления о сдаче на веру, о сдаче на веру и милосердие. Так, у Ливия (кн. XXXVII) читаем: «Он благосклонно выслушал заявление соседних посольств о сдаче на веру их государств». И еще (кн. XLIV), где речь идет о царе Персее, у Ливия сказано: «В намерение Павла входило сдаться со всеми своими владениями на веру и милосердие римского народа».

Однако же нужно иметь в виду, что под этими словами необходимо понимать не что иное, как полную сдачу, и слово "вера" в приведенных выдержках обозначает не что иное, как добросовестность победителя, которой себя вручает побежденный³³.

4. Достойный пример имеется у Полибия и Ливия³⁴. в известном повествовании о Фанэе, после этолиян, который в речи, обращенной к консулу Манию, был вынужден заявить: «Этолияне (так передает его слова Ливий) сдают себя и свое государство на веру римскому народу» (Ливий, кн. XXXVI). Когда же он подтвердил вторично сказанное, отвечая на вопрос консула, последний потребовал, чтобы некоторые зачинщики войны ему были выданы без промедления. Фанэй возразил на это, заметив: «Мы сдались тебе не в рабство, но на твою веру», и прибавил, что повеление консула не согласно с обычаями греков. [c. 789] Но консул ответил, что он ничуть не озабочен тем, каковы обычаи греков; что он имеет власть по римскому обычаю распоряжаться сдавшимися по своему собственному усмотрению. Вслед за тем консул приказал заковать послов в цепи. У греческих авторов имеется изречение: «Что вы здесь опорите об обязанностях и благопристойности, тогда как вы уже сдались на нашу веру!»

Из этих слов ясно видно, что может – безнаказанно и без нарушения права народов – делать тот, на чью веру сдался какой-либо народ. И, однако, римский консул отпустил послов и предоставил этолийскому совету полную свободу вновь принимать решения.

Сходным образом римский народ, как мы читаем, ответил фалискам о появлении у него убеждения в том, что последние вручают себя не власти, а доброй совести римлян (Валерий Максим, кн. VI, гл. 4). А о жителях Кампании мы узнаем, что они сдались на веру не на договорных условиях, но в порядке вступления в подданство (Ливий, кн. VIII).

5. По вопросу об обязанностях того, кому произведена сдача, немало можно извлечь из следующего места у Сенеки: «Милосердие имеет свободу выбора; оно судит не по формуле, а по правде и добру, если угодно – освобождает и определяет размер спорной суммы по усмотрению» («О милосердии», кн. II, гл. 7). Но я полагаю, что не составляет важности то, заявляет ли сдающийся о сдаче на мудрость другого или на его снисхождение, или на милосердие, ибо все эти выражения есть не что иное, как смягчения; дело сводится к тому, что победитель становится неограниченным повелителем.

Но бывают сдачи и под условием. Оно касается либо интересов отдельных лиц, например, обеспечения безопасности для их жизни, личной свободы или даже неприкосновенности их имущества, либо интересов государства в целом. Подобные сдачи в некоторых случаях могут приводить к установлению смешанной формы правления, о чем мы толковали в другом месте (кн. I, гл. III, § XVII).

LII. Какие лица могут и должны представляться в качестве заложников?

Обеспечением соглашений являются заложники и залоги. Как мы сказали, заложниками становятся³⁵ или добровольно, или же по повелению того, кому принадлежит верховная власть; ибо верховная гражданская власть включает право на действия подданных, как и на их имущество. Но государство или его правитель обязаны возместить ущерб потерпевшему или его ближайшим родственникам.

Если имеется несколько лиц и государству безразлично, кто пойдет в заложники, то, по-видимому, следует обратиться к разрешению вопроса жребием.

В отношении вассала, если он не является подданным, сюзерен не имеет этого права. Преданность и повиновение, которые обязан оказывать вассал, не простираются до таких пределов.

LIII. Какие права могут быть в отношении заложников?

Мы сказали, что возможно умертвить заложника по внешнему праву народов, но не по внутренней справедливости, если только не возникнет со стороны заложника соразмерная тому вина. Заложники также не становятся рабами; напротив, по праву народов они могут владеть имуществом и оставлять его наследникам, хотя римским правом предусмотрено, [c. 790] чтобы их имущество поступало в казну (L. Divus. D. de lure fisci).

Спрашивается, дозволено ли заложнику бежать? Очевидно, что нет, если с самого начала или впоследствии он дал заверение на этот счет, чтобы его держали менее строго. Впрочем, при других условиях, по-видимому, в намерение государства, представившего заложника, не входит налагать на гражданина обязательство не искать спасения в бегстве, но имелось в виду предоставить неприятелю возможность держать заложника как ему угодно.

И, таким образом, можно оправдать поступок Клелии (Ливий, кн. II). Но хотя сама она не совершила нарушения, тем не менее государство не могло ее принять и держать у себя, так как она была заложницей³⁶. И поэтому Порсена говорит: «Если не будет выдана обратно заложница, то договор будет считаться расторгнутым». И далее: «Римляне возвратили этот залог мира в силу договора».

LV. Законно ли задержание заложника по другой причине?

Обязанность, лежащая на заложнике, тягостна, так как она противоречит свободе и возникает вследствие чужого деяния. Оттого здесь уместно применение ограничительного толкования, согласно которому лица, предоставленные в заложники по одной причине, не могут быть удержаны по другой. Это следует понимать применительно к случаям других обещаний, данных без обеспечения заложниками.

Однако если по другому делу доверие нарушено или же не выполнено обязательство по договору, то заложник может быть удержан не в качестве заложника, но по тому праву народов, по которому подданные могут быть задержаны за деяния их повелителей в порядке «репрессалий» (см. выше, кн. I, гл. V, § III [кн. III, гл. II, § III]).

Но этого возможно избежать путем заключения дополнительного соглашения о возврате заложников, если то, ради чего они были даны, выполнено.

LVI. Со смертью того, ради кого кто-либо является заложником, последний освобождается.

Если заложник был предоставлен вместо пленника или другого заложника, то со смертью последнего он освобождается; ибо как только последний умирает, право залога угасает, как отмечает Ульпиан по вопросу о выкупе военнопленного (L. si patre. D. de capt). Поэтому подобно тому как в вопросе Ульпиана не составляет долга выкуп, заменяющий лицо, так и тут уже не имеет обязательств лицо, заменяющее другое лицо.

Димитрий справедливо ходатайствовал перед римским сенатом об освобождении его как заложника Антиоха вследствие смерти последнего, по словам Аппиана («Сирийская война»). Юстин приводит следующую выдержку из Трога: «Димитрий, бывший в Риме заложником, узнав о смерти своего брата Антиоха, заявил сенату, что он явился заложником (я предпочел бы читать: «объявил себя заложником») при жизни брата, а после же его смерти не ведает, в каком качестве он остается» (кн. XXXIV).

LVII. Может ли заложник быть удержан после смерти государя, давшего заложника?

Решение вопроса о том, продолжает ли быть заложником лицо после смерти государя, заключившего договор, зависит от того, что мы изложили в другом месте, а именно – от того, должен ли договор быть признан личным или реальным (кн. II, гл. XVI, § XVIII [§ XVI]). Ибо привходящие обстоятельства [c. 791] не могут позволить отступить от правила при толковании главного предмета обязательства; но сами привходящие обстоятельства должны следовать природе главного обязательства.

LVIII. Иногда заложники обязываются преимущественно; и один не ответственен за другого.

Необходимо добавить еще, что заложники иногда составляют не привходящее обстоятельство в обязательстве, а, наоборот, главную часть последнего Это случается, например, когда кто-нибудь обещает по договору совершение действия каким-либо другим лицом так как он в случае неисполнения действия несет ответственность за предмет обязательства, то за него обязываются заложники. Таков, как видно, был смысл Кавдинского соглашения, как мы сказали ранее (кн. II, гл. XV, § XVIII [§ XVI]).

Не только сурово, но и несправедливо мнение тех, кто полагает, что заложники могут, даже без их согласия, нести ответственность взаимно один за другого (Альберико Джентили, кн. II, гл. 19).

Залоги имеют кое-что общее с институтом заложников, но – и кое-какие свойственные исключительно им особенности. Общим является то, что как залоги, так и заложники могут быть удержаны даже по иному долгу, если этому не препятствует данное обещание. Собственную же особенность залога составляет то, что заключенное о нем соглашение соблюдается не столь строго, как соглашение о заложниках, и потому обременительность того и другого различна. Ибо ведь имущества созданы для того, чтобы находиться во владении, люди же нет.

Выше нами указывалось, что никакое истечение срока не может воспрепятствовать освобождению залога, если исполнено то действие, которое обеспечивается залогом (кн. II, гл. IV, § XVII [§ XV]). Ибо если действие имеет причину прежнюю и известную, то невероятно, чтобы оно возникало из новой причины. Оттого бездействие должника влечет последствия по прежнему договору, но не означает оставления права, если только основательное предположение не приводит и иному толкованию; например, если кто, будучи готов отобрать залог, но встретив препятствие, умолчит об этом в течение достаточно продолжительного времени, то может возникнуть предположение о согласии с его стороны. [c. 792]

² Смотри у Гвиччардини (кн. кн. XVI и XVIII, в разных местах).

³ Арумей в «Рассуждении о Золотой булле» пишет: «Рудольф Пфальцский в страхе спасся бегством в Англию, Генрих Майнцский был силой изгнан из Трира. Однако же курфюршества вследствие этого они не утратили».

Смотри у Хассанея «Каталог славы мира» (ч. V, 89).

⁵ Смотри Рейнкина (кн. I, разд. III, гл. V, № 30), а также выше (кн. II, гл. XIV, § VII и XII).

⁸ Смотри выше в этой книге (гл. I, в конце). В мирном договоре обыкновенно предусматривают также, чтобы не давать убежища перебежчикам. Смотри мирный договор Юстиниана с персидским царем Хосроем у Менандра Протектора.

⁹ Это место имеется у Фукидида (кн. V). Сходное место предшествует ему (кн. III): «Платея не была отдана обратно, ее обитатели сдались добровольно».

¹³ Плавт говорит в комедии «Перс»: «Коль твой товар – твои условия». Этим вопросом обыкновенно начинает переговоры тот, на чьей стороне преимущество силы. Когда же в условиях нуждаются, то обычно первым берет слово тот, кто слабее. Плутарх в жизнеописании Суллы пишет: «Первое слово в переговорах принадлежит тем, кто имеет нужду в мире. Победителю достаточно молчать».

¹⁴ Смотри у Аммиана Марцеллина (в начале книги XXIX), который о римлянах высказывается так: «Умышленно уступая, чтобы не напасть первыми вооруженной силой на кого-либо из противников и чтобы избегнуть обвинения в разрыве союзного договора, они нападали только в случае крайней необходимости».

Армяне в обращении к Хосрою у Прокопия («Персидский поход», кн. II) заявляют: «Нарушают мир не те, кто первым берется за оружие, но те, кто уже в мирное время застигнут в кознях против союзников». У него же («Война с вандалами», кн. II) мавры говорят: «Нарушают мирные договоры не те, кто, будучи раздражен нанесенными обидами и открыто жалуясь на это, переходит на сторону противников напавшего, но те, кто нападает на желающих жить в союзе. Становятся врагами бога не те, кто, порвав со своими союзниками, уносит лишь свое имущество, но те, кто, захватив чужое имущество, вынуждает законных собственников подвергнуться опасностям войны».

¹⁵ Плавт в комедии «Свирепый» говорит: «Беру добычу из добычи».

¹⁷ То же о гуннах сабирских своего времени повествует Агафий (кн. IV).

¹⁸ Так Август постановил решение против Силлея в пользу Ирода (Иосиф Флавий, кн. XVI, гл. 16).

¹⁹ Де Ту (кн. XV, под годом 1578). Имеются также относящиеся сюда данные у Гарея, в его истории Брабанта (т. II, под годом 1556).

²⁰ Смотри прекрасный пример в мирном договоре между Юстинианом и Хосроем. Этот же договор приводит Менандр Протектор.

²¹ Как в договорах готов с франками (см. Прокопий, «Персидский поход», кн. I). [c. 793]

²² Солон говорит: «Никого из иностранцев не разрешал он вносить в список граждан, кроме тех, кто из своей страны был удален в вечное изгнание или же со всем своим семейством переехал в Афины ради занятия там каким-нибудь ремеслом». Персей у Аппиана («Извлечения о посольствах», № 25) заявляет: «Я совершил это согласно общему праву людей, в силу которого и вы приняли изгнанных из других стран». Это общее право обычно подтверждается и подкрепляется соглашениями.

Смотри мирный договор Антиоха у Полибия («Извлечения о посольствах», № 35) и у Тита Ливия; смотри мир между римлянами и персами у Менандра Протектора; смотри также у Симлера о соглашениях швейцарцев между собой. «Арадийцы, пока цари сирийские вели междоусобные войны, добились возможности давать убежище беглецам, но без права их высылать», – об этом свидетельствует Ограбон (кн. XVI).

²⁴ И много ранее Гилл вызвал на поединок Еврисфея. Смотри трагедию «Гераклиды» Еврипида.

²⁵ Так ответили жители Адрианополя Магомету, говоря о нем самом и о Муса Зелебе (Леунклавий, кн. XI). Куниберт, царь лонгобардов, вызывает на бой Алахиса (Павел Варнефрид, кн. V). Фарнак намеревался сразиться с вождем савроматов из-за обладания Херсонесом, чтобы ради их спора множество людей не подвергалось опасностям, о чем повествует Константин Порфирородный в главе о Херсонесском лагере.

Смотри пример поединка за государство у Понтана в «Истории Дании», а также сообщения историков о вызовах на поединок между императором Карлом V и королем Франции Франциском I.

²⁶ Смотри Аймон (кн. IV, гл. 21), Фредегарий (гл. 64).

Смотри комментарии Скалигера на слова Феста: herbam do.

²⁹ Плутарх в жизнеописании Агесилая пишет: «После того как они обратились с просьбой разрешить взять своих мертвых, он дал им разрешение, и таким образом удостоверив одержанную победу, он отправился в Дельфы». Он же в жизнеописании Никия сообщает: «Согласно принятому обычаю те, кто получил разрешение унести своих убитых, признавались отказавшимися от победы, и те, кто просил об этом, не имели права водружать трофеи».

³⁰ Мариана (кн. XXIX, 15), Бембо (кн. IV). Примеров договоров, заключенных через посредников, можно найти довольно много в «Польше» Кромера (кн. кн. X, XVI, XVIII, XXI, XXIV, XXVII, XXVIII). Можно встретить также пример в «Истории Дании» Понтана (кн. II). Сопоставь со сказанным нами выше, в книге II, главе XXIII, § XVIII [§ VIII].

³¹ Это именно говорил герцог Савойский в спорах о Салюции. Смотри у Серра в истории царствования Генриха IV.

³² Смотри замечательный пример Фердинанда, короля Леона, у Марианы (кн. XI, гл. 15). И сопоставь со сказанным нами выше в этой книге, главе XI, § XIV, § XV.

³³ Полибий пишет: «У римлян имеют одинаковое значение как «препоручение себя на чью-либо веру», так и «предоставление победителю свободы и власти повелевать над собой». Греки говорят: «Сдавшиеся на справедливое усмотрение», как у Фукидида (кн. III), или «передать над собой власть распоряжения», как у Диодора Сицилийского (кн. XIV).

³⁶ Смотри об этом у Плутарха, жизнеописание Публиколы. По поводу стиха Виргилия:

Библиотека Михаила Грачева

предыдущая

следующая

оглавление

Гроций Г.

О праве войны и мира

предыдущая

следующая

оглавление